Врачебно-санитарным службам всех уровней принять решительные меры по предупреждению распространения венерических заболеваний среди военнослужащих и неуклонного исполнения директивы Военного Совета фронта от 15.04.45 г.
ШИФРОТЕЛЕГРАММА
"Особо важная!"
ШТ из ШТАБА 1 БФ.
Подана 20.04.45 г.
11 ч. 00 м.
Начальникам штабов армий.
С продвижением наших войск в западном направлении из тыла противника будут выходить агентурные разведчики РО штаба фронта с паролем: "Русский-Федоров-103, немцы-Бреслау-108 или 103". Многие из них будут в немецкой военной форме.
Все они имеют при себе удостоверения РО на шелковом полотне.
Срочно дать указание всем подразделениям до рот включительно о том, чтобы всех вышедших с этими паролями немедленно доставлять под охраной на пункт сбора РО штаба фронта в г. Пренилау к коменданту города для подполковника Егорова и капитана Мороза. У агентов оставлять все\ что при них есть - документы, рации, вооружение. О всех вышедших агентах срочно шифром доносить в Штакор.
Начальник штаба
генерал-полковник Малинин.
ПОЛИТДОНЕСЕНИЕ НАЧАЛЬНИКА ПОЛИТОТДЕЛА 132 СД
Начальнику политотдела 136 ск.
Доношу о проделанной сотрудниками политотдела дивизии политико-информационной работе.
В период 21–22.04.45 г. во время коротких остановок во всех частях дивизии была прочитана опубликованная в армейской и корпусной газетах статья "Ленин - великий патриот нашей Родины".
22 апреля проведены политинформации и беседы с личным составом, посвященные 75-летию со дня рождения В.И. Ленина.
В личных беседах бойцы и офицеры отметили и обратили внимание, что эта дата совпала с историческим моментом - началом штурма фашистского логова Берлина.
Капитан Чудилов заявил: "Хотя наши бои пока не увенчались успешным форсированием Одера, но положение на других фронтах и у соседей в 425-й стрелковой дивизии радует душу. Не сомневаюсь, что и мы выбьем немцев с их позиций и овладеем городом, стоящим перед нами".
Одновременно бойцам разъяснено положение на фронтах, особенно отмечены успехи нашей армии на Берлинском и Дрезденском направлениях.
Агитаторы полков, заместители командиров батальонов и дивизионов своевременно доводят сводки Совинформбюро с показом на карте. Однако, карт Германии на русском языке ограниченное количество, что является одним из недостатков в работе с материалами Совинформбюро, но устранить его своими силами мы не можем.
Полковник Колунов.
ИЗ ПРИКАЗА КОМАНДУЮЩЕГО ВОЙСКАМИ 71 АРМИИ
Командирам частей и соединений.
23.04.45 г.
По сообщению Военного Совета фронта из тыла противника навстречу нашим передовым частям выходят агентурные разведчики РО штаба фронта, которые по 5–8 месяцев находились в глубоком тылу врага и в исключительно тяжелых условиях, не щадя своей жизни, выполняли поставленные перед ними задачи по разведке войск противника.
Вместо того, чтобы этих отважных людей по-человечески принять и немедленно направить через органы "Смерш" в РО штаба армии, некоторые командиры частей и подразделений допускают случаи преступного отношения к советским разведчикам.
Так, в Млаве бойцами 717-го стр. полка 137-й стр. дивизии ночью был замечен ползущий к передней траншее обороны человек, как потом установлено, им оказался командир агентурной группы, один из лучших наших закордонных разведчиков, четырежды орденоносный инженер-капитан Чашников. Назвав пароль и теряя последние силы из-за ранения и начавшейся гангрены ноги, он попросил немедленно сообщить о нем и срочно доставить в РО штаба дивизии. Бойцы просьбу товарища Чашникова не выполнили, ничего не сообщили в штаб дивизии, а как "власовца" зверски убили прямо в траншее.
В районе Цеханув вышла из вражеского тыла агентурная группа во главе с командиром старшим лейтенантом Деминым. Группа была доставлена к командиру 96-й мехбригады подполковнику Лукашенко, который, не разобравшись в существе дела, объявил доставленных к нему разведчиков дезертирами и изменниками Родины и приказал расстрелять. Только вмешательство офицера "Смерш", арестовавшего закордонников, в последнюю минуту спасло им жизнь.
Подобное преступное отношение к агентурным разведчикам совершенно недопустимо и виновные будут караться самым суровым образом.
Военным трибуналом причастные к убийству инженер-капитана Чашникова осуждены к высшей мере наказания - расстрелу и приговор приведен в исполнение.
Военным Советом армии подполковник Лукашенко предупрежден о неполном служебном соответствии и ему на 6 месяцев будет задержано присвоение очередного воинского звания "полковник".
КОМАНДУЮЩИЙ ПРИКАЗАЛ:
Встреченных войсками агентурных разведчиков, вышедших из тыла противника (русские, поляки, немцы) и предъявивших пароль "Я разведчик разведотдела фронта", немедленно передавать органам "Смерш", через которые они под охраной будут направлены в разведотдел штаба фронта.
Вышедших разведчиков обеспечивать хорошим питанием, а в случае необходимости - медицинской помощью и одеждой. Отбирать у них личные вещи, документы, вооружение и радиостанции категорически воспрещается.
Генерал-полковник Смирнов.
4. Переправа через Одер
Генералы прибыли на берег к месту переправы, когда уже стемнело. Полуглиссеры стояли тесно прижавшись, борт к борту, под прикрытием небольшого мыска в относительном затишье.
Сергеев, завидя подъезжающих, вылезает из машины и, сделав несколько шагов навстречу приехавшим, останавливается в метре от меня.
- Товарищ генерал… - слышу я голос Сергеева. - Разрешите обратиться… Разрешите доложить… - с волнением, негромко, сбивчиво говорит он. - Товарищ генерал-полковник, разрешите доложить: переправиться через Одер этой ночью под таким обстрелом и в такую непогоду - это не мудями трясти! Прошу вас… Разрешите… Только что получена радиограмма…
- Вы что, издеваетесь?! - возмущенно восклицает командующий. - Вы получили приказание в шесть часов утра. У вас было семнадцать часов на подготовку! Докладывали, что для переправы все подготовлено, а у вас еще и конь не валялся! Это безобразие! О чем вы думали раньше?! Обеспечьте переправу немедленно любыми средствами и даже невозможными!
- Слушаюсь!.. Разрешите…
- Идите!
Хотя сегодня мне как никогда досталось от Сергеева - он дрочил меня на инструктаже до одурения, - мне его жаль, хотя он и сам виноват. Ведь только утром полковник Кириллов объяснил ему, что, если волевой генерал примет решение, остановить его невозможно.
При моем появлении Сергеев докладывает командующему:
- Товарищ генерал-полковник, назначенный ответственным за вашу доставку на плацдарм командир разведроты дивизии старший лейтенант Федотов.
Оба генерала поворачиваются ко мне. Я делаю шаг навстречу командующему:
- Товарищ генерал-полковник, - вскинув руку к каске, в свою очередь докладываю я, - плавсредства и экипажи трех амфибий к переправе подготовлены!
Командующий пристально и неулыбчиво рассматривает меня, вглядывается в мое лицо. Очень внимательно рассматривает меня и командир корпуса.
Мне потом объяснили расчет Фролова: у командующего армией сын служит командиром взвода в соседней дивизии, и Астапыч полагал, что оттого генерал-полковник будет относиться ко мне по-отечески и, во всяком случае, лучше, чем к зрелых лет майору или капитану.
- С какого времени в Действующей армии? - спрашивает командующий.
- С июня сорок третьего года.
Сергеев, очевидно, почувствовал, что я не произвожу впечатления на командующего, и тут же вступается:
- Один из лучших офицеров… Ветеран дивизии… Боевой офицер. Имеет большой опыт форсирования. Наш главный перевозчик. Переправиться через Одер ему все равно что два пальца… обмочить, - заверяет он.
При этом для большей ясности он подносит руку к низу гимнастерки, хотя и так все ясно. Он бросает на меня быстрый выразительный взгляд, и я вмиг вспоминаю его инструктаж и соображаю: очевидно, он не сумел ясно доложить, почему целесообразнее отсрочить переправу, и потому это должен сделать сейчас я. И я снова вскидываю руку к каске.
- Товарищ генерал-полковник, разрешите обратиться… Разрешите доложить… Волна четыре балла… В таких условиях амфибии не работают… Сильный дождь, видимости никакой - нулевая… Разрешите… - Сам понимаю: жалко все это у меня звучит.
- Короче!!! - властно приказывает командующий.
Как настоящий офицер, я не должен подводить начальников и, как настоящий офицер, должен принять удар на себя.
- Разрешите отложить переправу до рассвета или вызвать буксирные катера… Они с минуты на минуту должны подойти.
Я осекаюсь: генерал-полковник меняется в лице и переводит яростный взгляд на Сергеева.
- Вы что, сговорились?! - выкрикивает он, и я понимаю, что попал впросак: Сергеев и сам все ему объяснил.
- Никак нет! - тянется перед ним Сергеев.
- Перестаньте вилять! Докладываете, что для переправы готовы, и тут же просите отложить все до рассвета. Вы не выполнили мой приказ! Сейчас я вам приказываю - перестаньте крутить жопой! Вы как хорошая проститутка: вас на одном месте не используешь! Я вынужден объявить вам неполное служебное соответствие… Иван Антонович! - повернулся командующий к командиру корпуса и уже полушепотом продолжал: - В течение десяти дней представьте мне аттестацию на подполковника Сергеева с вашим заключением о возможности его использования в занимаемой должности. Я лично убедился - не соответствует.
- Разрешите… Я думал… как лучше… - заверяет Сергеев.
- Я не могу ждать до рассвета! К десяти утра я обязан вернуться! И на плацдарме надо быть не позже, чем через час! Ясно?! Вы-пал-нять!..
- Так точно! - Сергеев прикоснулся к козырьку. - Разрешите идти?
- Да. Поехали!
Подполковник, четко повернувшись, отошел, печатая шаг. Командующий, семеня мелкими шажками, не скрывая предельного раздражения, направился вместе с командиром корпуса за ним.
При переправе на левый берег на плацдарм, где размещался КП дивизии, по закону подлости все лепилось одно к одному.
- Надо ехать, а вас нет! - говорю я водителю амфибии.
- Огоньку не найдется, лейтенант? Куда ехать? - вполголоса возбужденно отвечает Кустов. - Только что из корпуса получена радиограмма: "Все рейсы прекратить, машины из воды поднять!" Я письмо домой не успел отправить. Если что - пожалуйста…
Вот это абзац!
- Чья радиограмма?
- Командира батальона амфибий. Вот она: "Клумба - Я - Мак 4 Видимость нулевая Ответьте немедленно".
Замолчать это распоряжение я не имею права - это было бы преступлением. Я должен немедля принять решение, и я его принимаю.
- Кустов, - говорю я, притягивая к себе старшину за локоть и ткнувшись лицом в его лицо, - сейчас же доложите о радиограмме подполковнику Сергееву. Только ему. Пусть он решает!
Он отходит, но радист, обремененный опытом первых лет войны и двумя тяжелыми ранениями, как я потом понял, не захотел включать передатчик, чтобы не навлечь на себя огонь противника.
В кромешной тьме и под непрерывным холодным дождем наш буксирный катер, сокращенно называемый "семеркой", борясь со стремительным течением и большими волнами, медленно рассекал темную, коричневатого цвета воду.
Порывы шквального ветра. Левый берег реки вообще не просматривается и впереди - никаких ориентиров. Мы могли рассчитывать на поддержку огромного числа артиллерийских орудий с нашего возвышенного восточного берега Одера, но они почему-то молчали. Шли на ощупь более получаса, двигались ломаным курсом, увертываясь от боковых волн. Болтало нещадно. Механик-водитель с искаженным от напряжения обветренным лицом, навалившись грудью на руль, прикладывает огромные усилия, меняя движение машины относительно волн, совершая немыслимые повороты под шквалами ветра, пытается уменьшить коварную и опасную качку.
- Старший лейтенант, - оборачиваясь, нарушает молчание командующий, - мы долго будем вот так телепаться, как дерьмо в проруби? Доложите обстановку! - приказывает он.
Я приближаюсь к его уху и шепчу:
- Слушаюсь!.. Места высадки и погрузки на обоих берегах закрыты из-за сильного артиллерийского обстрела. Высаживаться там мне запрещено.
Я стараюсь ответить как можно лаконичнее и точнее.
- Кем запрещено?
- На плацдарме - комендантом переправы инженер-майором Казарцевым. Немцы из пулеметов обстреливают там берег на всем протяжении. Вы слышите, как молотят?..
- Так фланкирующий или фронтальный огонь? Тридцать четыре или сорок два? - спрашивает командир корпуса.
- Они различаются по весу, - докладываю я. - ЭМГа-сорок два на три килограмма легче. По звуку стрельбы они не различимы. Возвращаться к причалам погрузки и высаживаться там мне категорически запрещено.
- Кем запрещено?
- Подполковником Сергеевым. Он приказал вернуться на правый берег, спуститься вниз по течению и высаживаться в полутора-двух километрах ниже места погрузки. Но там над берегом линия обороны соседнего корпуса Сто тридцатой гвардейской дивизии - в темноте они могут нас перестрелять.
- Резон, - отмечает командир корпуса. - Мы здесь телепаемся, а они в сторонке и в полном порядке. - Он оборачивается ко мне: - Вы обстановку контролируете? Ваше решение?
- Так точно! - бодро отвечаю я и по привычке добавляю: - Аллеc нормалес!
- А начальники хороши! - тихо говорит ему командующий. - Каждый отбоярился и снял с себя ответственность. Суть дела не важна!
- Ваше решение? - снова повторяет и оборачивается ко мне командующий. - Что вы конкретно собираетесь делать?
- Продолжаю выполнять боевую задачу по доставке вас и командира корпуса на плацдарм. Я решил: будем высаживаться между "Альпами" и "Балтикой", примерно посередке, там, где в первую ночь я высадил командира дивизии полковника Быченкова.
Я нарочно говорю "высадил", чтобы они поняли, что я не случайный неопытный пацан.
- Резон! - опять замечает командир корпуса.
"Я решил" - не раз встречалось мне в боевых приказах и всегда вызывало восхищение своей безапелляционностью. Я стараюсь говорить приказным языком, не торопясь, спокойно и уверенно, чтобы они были убеждены, что я все время полностью контролировал и контролирую обстановку, а переправиться через Одер - для меня все равно, что два пальца обмочить, как выразился Сергеев.
- Так в чем дело? Что вам мешает? Чего вы ждете? - спрашивает командующий.
Для себя я ситуацию реально оцениваю как хреновую: и вернуться не можем, и угодить при высадке в такой адской темени без ориентиров можем прямехонько к немцам.
Ориентирами при высадке на плацдарм должны были служить короткие трассирующие очереди, но из-за сильного дождя мы их не увидели. Сейчас их вообще перестали подавать.
- Нам нужны ориентиры. Мною только что передана радиограмма на личную рацию полковника Быченкова с просьбой без промедления выслать на берег маяки и обозначить место высадки ракетами. Для этого требуется 15–20 минут. По рации передал, что продолжаем движение… но квитанции не получил.
- Выполняйте! - помедля несколько секунд, приказывает командующий. - Федотов, а мы к немцам так не приплывем?
- Никак нет! - бодро заявляю я и дублирую: - Кустов, ты понял?
- Чего ж тут не понять?
- Сколько до берега?
- Метров четыреста-пятьсот.
В этот момент сильный удар очередной большой боковой волны развернул идущий впереди буксир, и тут же днище его корпуса заскрежетало по какому-то подводному препятствию, катер накренился настолько, что стала поступать вода. Механик-водитель пытается безуспешно изменить направление движения "семерки", чтобы избежать неминуемого столкновения с амфибией. Но амфибию поднятой волной швыряет носом в борт "семерки". Только этого не хватало!
Перегнувшись вперед, механик-водитель обшаривает рукой носовую часть кузова амфибии и яростно шепчет:
- Весь перед разбит. Я же говорил: нельзя плыть!.. Дуроломы… вашу мать! А еще начальники…
- Тихо, старшина, тихо, - шепотом уговариваю я его.
- Чего тихо? Вы уйдете, а машина разбита!
- Успокойся, ну, успокойся… - я поглаживаю его по плечу.
- Дуроломы вы припадочные, а не начальники! - объясняет он мне, сбрасывая мою руку. - Кто же при нулевке переправляется по такой воде?! И еще генералов посадили!.. Вашу мать… Судить вас мало…
- Америка - мать ее, - тоже тихо ругаюсь я.
- При чем здесь Америка? - шепчет старшина. - У нас бензин с водой - не фурычит! И "семерка" фордыбачит. Похоже, она теряет способность двигаться своим ходом.
Я спешно перебираюсь на "семерку", соскакиваю вниз и осторожно присвечиваю узким лучом карманного фонарика с фильтром. Натужно сипит маломощная мотопомпа, и рядом со мною солдаты касками вычерпывают воду, но ее тем не менее по щиколотку. И я определяю то, что уже наверняка поняли и знают командир и водитель машины: "семерка" обречена. Она продержится на плаву не более 30–40 минут, и надо без промедления принять решение.
"Семерка" сильно осела, создалась угроза заныривания машины и ухода ее под воду за счет резкого изменения дифферента и скопления воды в носовой части.
Взять ее на буксир амфибией, в которой находятся командующий и командир корпуса, я не имею права. Глубина здесь 18–25 метров, и, уходя на дно, "семерка" перевернет и потянет пятиметровым буксирным тросом за собой амфибию с генералами. Снять с "семерки" людей я тоже не могу: во-первых, будет перегружена амфибия с генералами, чего допустить я не имею права, а во-вторых, оставление поврежденного боевого плавсредства экипажем, не выполнившим до конца своих обязанностей по спасению катера, влечет за собой высшую меру социальной защиты - расстрел. Это мне вдолбили еще на Висле, и сегодня, по приказу подполковника Сергеева, я в очередной раз повторил это экипажам всех трех амфибий; поэтому не могу отдать приказ оставить "семерку": за ее плавучесть и живучесть надо бороться до последнего.
- Все на месте? Пострадавшие есть?
- Нет солдата из боепитания, - шепотом докладывают мне.
- Чичков! - зову я. - Чичков!
На амфибии его не было. Но и на "семерке" его нет. Я уже понимаю, что он слетел при ударе, столкновении. Утонуть он не мог. Я же заставил его надеть пробковый жилет.
- Чичков!!! - не без отчаяния кричу я.
Но обнаружить и выловить его в бурлящей темной воде не было никакой возможности. Оставалась слабая надежда, что он смог зацепиться за канат, которым запасные лодки были привязаны к катеру. Пробковый жилет должен держать его на воде.
С тяжелым сердцем, молясь всем богам, черту и дьяволу о том, чтобы доплыть и дотянуть генералов и свой взвод до берега, я перебираюсь на амфибию.