Хорошо мне запомнился один бой, когда наш 618-й стрелковый полк в августе 1944 года подошел к границе Литвы с Восточной Пруссией. Приданный нашей батарее 1-й стрелковый батальон нашего же полка с ходу захватил высоту на восточном берегу пограничной реки Шешупе, с которой хорошо просматривался западный немецкий берег реки. Вблизи реки на западном берегу находилась пограничная застава немцев. На восточном же берегу, в трехстах метрах от переднего края были подготовлены наши хорошо замаскированные пушки. Чтобы стрелковый батальон смог удержать высоту, мы, заняв удобные огневые позиции, с прямой наводки поддерживали его артиллерийским огнем. Командир нашей артиллерийской батареи в это время находился в медсанбате по причине ранения.
В этом бою участвовали две наши пушки-гаубицы, расположенные на расстоянии 150 метров друг от друга. Фамилию одного из командиров орудийного расчета я помню, это был Давыдов. На второй день после захвата нашими солдатами высоты, на рассвете, немцы на эту высоту обрушили шквал артиллерийского огня. В течение 10–15 минут высота была затянута дымом от разрывов немецких снарядов. После артобстрела немецкая пехота пошла в атаку и вновь заняла высоту. Наш пехотный батальон, не выдержав натиска, оставил высоту. Наступил момент, когда немцы могли беспрепятственно прорвать нашу оборону. Возникла острая необходимость для нанесения быстрого решительного удара силами, в первую очередь, нашей батареи. И тут командир первого орудия растерялся. Расстояние от батареи до высоты, где были немцы, всего 300 метров. Хорошо было видно невооруженным глазом, как многочисленная пехота немцев заполнила высоту. Для точного поражения цели из пушки-гаубицы необходима была стрельба прямой наводкой, а для этого тяжелые гаубицы нужно выкатить вручную из елового укрытия на открытое место. Дав указание командиру первого орудия Давыдову выкатывать орудие наверх для стрельбы прямой наводкой, я поспешил ко второму орудию, у которого была отличная позиция. Но почему же они не стреляют? Я добежал до огневой позиции второго орудия и увидал, что артиллеристы приготовились к стрельбе: снаряд послан в ствол пушки, наводчик на месте, а командир взвода, старший лейтенант, спрятался в щель и кричит:
– Не открывать огня!
Несмотря на разницу в званиях (а я был младший сержант), в пылу боя даю команду расчету развернуть орудие и немедленно открыть огонь. Откровенно говоря, покрыл трехэтажным матом старшего лейтенанта, обозвав его трусом. Артиллеристы второго орудия открыли огонь. Когда я убедился, что наши снаряды нанесли немцам ощутимые потери, то вернулся к первому орудию, который также вел огонь по противнику. Надо было видеть, с какой радостью встретили наши артиллеристы тот момент, когда увидели, как косили немцев снаряды, выпущенные из двух 76-миллиметровых пушек-гаубиц! Здесь же, недалеко от наших огневых позиций, находился наблюдательный пункт минометного дивизиона 12-миллиметровых минометов, поддерживающих наш стрелковый полк. Вначале они со сна не поняли изменившуюся обстановку, говоря, мол, зачем вы бьете по своим. Отвечаем – там же немцы. Тогда они открыли минометный огонь по врагу. В течение последующих 15–20 минут немцы оставили высоту. Никого, кроме 60 немецких трупов, на высоте не осталось. Немцы бежали на свои старые позиции. Через полчаса после боя в расположение нашей батареи прибыл заместитель командира полка Потапов. Он спросил:
– Где командир батальона пехоты?
Пришлось разыскивать и командира батальона пехоты, и его солдат. Снова позицию на высоте заняла наша пехота. В результате этого боя наш полк вернул прежние позиции на этой высоте.
Командир полка отдал приказ о представлении к наградам всего состава артиллерийских расчетов, участвовавших в этом бою. Я был награжден орденом Отечественной войны 1-й степени. Командир же второго орудия, старший лейтенант, проявивший трусость в бою, награжден не был" (9).
Привожу здесь отрывок из наградного листа, описывающий этот бой.
3. К ордену Отечественной войны 1-й степени № 97 309.
"Краткое конкретное изложение личного боевого подвига или заслуг:
В бою при прорыве обороны противника на границе с Восточной Пруссией в районе города Ширвиндт 16 октября 1944 г., выдвинувшись в боевые порядки пехоты, выявил и указал батарее немецкие огневые точки, мешавшие продвижению наших наступающих подразделений.
Благодаря его правильной корректировке батарея уничтожила у противника 3 пулеметные точки, подавила огонь двух минометных батарей, разбила тягач с боеприпасами и уничтожила до 40 гитлеровцев.
Умелое взаимодействие стрелковых подразделений с поддерживающей артиллерией обеспечило форсирование пограничной реки Ширвинта и вступлению наших войск на землю Германии.
Командир 618-го стрелкового Ковенского полка подполковник Мусланов".
Здесь я привожу лишь первую часть текста наградного листа. Этот третий орден отец получил в совокупности за два боя в Восточно-Прусской операции. Второй бой, под Гумбинненом, будет описан позже.
Продолжу воспоминания отца:
"На второй день после боя на огневые позиции прибыл начальник артиллерии полка майор Никитин. Расспросив, как в прошлом бою сложилась ситуация, он предложил мне оформить документы на присвоение офицерского звания. Я это предложение отклонил. Я рассудил тогда, что получу звание не выше лейтенанта. Зная о том, что наша победа не так уж далека, я считал, что, получив офицерское звание, не смогу демобилизоваться сразу после войны. А служить в армии после войны не хотелось. Я соскучился по гражданской жизни. Все это имело смысл, если останусь живым. Если же буду убит, то сержантом или лейтенантом – значения не имеет. Человек я был сугубо мирный и профессию имел мирную – школьный учитель, которым проработал всего один год до начала военной службы, к этой профессии и хотел вернуться после войны. Так и ответил майору.
И еще один бой запомнился. В октябре 1944 года, при наступлении нашего полка недалеко от немецкого города Гумбиннена, наш 1-й стрелковый батальон был остановлен сильным пулеметным огнем немцев, окопавшихся на опушке небольшого леса. Для подавления пулеметных гнезд немцев наш командир полка приказал командиру батареи выдвинуть на открытую позицию для стрельбы прямой наводкой все орудия разом. Командир батареи Мамедов поспешил выполнить этот приказ, зная заранее, что этим обрекает батарею на неудачу (а значит, бездумные потери). Вместо пробных выстрелов одним орудием стрельбой прямой наводкой комбат приказал вывести все орудия на прямую наводку. Расстояние до немцев было около 400 метров. И вот выкатываются из укрытий одно за другим все три орудия с интервалом 10–15 метров. Немцы дали возможность выкатить орудия, а затем открыли по ним шквальный пулеметный огонь. В течение 5–10 минут все 12 лошадей были перебиты и упали. Сразу же были убиты двое ездовых" (9).
Помнится, в 50–60-е годы в нашей семье был широкий кожаный ремень, о который отец точил опасную бритву перед бритьем. На мой вопрос, чей это ремень, он ответил, что ремень принадлежал ездовому, которого убили рядом с ним в Германии. И лошадь погибла. А отец остался невредим. Возможно, ездового убили как раз в описываемом бою. Я тогда, будучи подростком, удивилась – разве отец дошел до Германии? О существовании Восточной Пруссии мне, школьнице, тогда было неизвестно, ведь после войны она исчезла с современных карт.
И вновь продолжает вспоминать отец:
"Артиллеристы залегли на землю, стараясь укрыться за лафетами пушек. Через 15 минут немцы открыли минометный огонь по неподвижным людям. Оказать помощь артиллеристам было невозможно. Так погибли все лошади и часть артиллеристов. Хорошо, что остались в живых наводчик и командир орудий. Дождавшись темноты, мы подобрали раненых, а в течение ночи на одной упряжке лошадей вывезли свои орудия на новые огневые позиции.
Через три дня после этого завязался упорный бой за немецкий хутор. Немцы атаковали позиции батальона пехоты и огневые позиции артиллерийской батареи своей пехотой и тяжелыми танками "тигр". Нашей артиллерией были подбиты три немецких танка, но при этом погибли все артиллеристы наших пушек. В этом бою наши орудия оказались на нейтральной полосе. Пришлось ночью, с помощью тросов, вручную вытаскивать их на свои позиции. Но одно орудие все же вытащить не смогли. На этом осеннее наступление в Восточной Пруссии на участке нашего фронта закончилось. На переднем крае наступило затишье. Началось строительство линии обороны – копание траншей, укрепление переднего края" (9).
Привожу вторую часть наградного листа к ордену Отечественной войны.
"В бою 23.10.1944 г. в районе сильно укрепленной деревни Дагутшен батарея по данным тов. Петербурцева уничтожила 2 немецкие пулеметные точки и парализовала огонь вражеского дота, дав возможность занять немецкие траншеи.
Вывод:
Достоин награждения орденом Отечественной войны 1-й степени.
Командир 618-го стрелкового Ковенского полка Подполковник Мусланов. п/п 4 ноября 1944 г.
Командир 215-й стрелковой Смоленской Краснознаменной дивизии Герой Советского Союза Генерал-майор Казарян п/п 4 ноября 1944 г.
Приказом частям 72-го стрелкового Ковенского корпуса № 094/н от 12.11.44 г. награжден орденом Отечественной войны 1-й степени.
Начальник отдела кадров подполковник п/п 2 декабря 1944 г.".
Из мемуаров отца:
"Наступление нового 1945 года на переднем крае мы праздновали ночью сигналами ракет из ракетниц. Вначале, в 12 часов ночи по московскому времени, начался фейерверк на нашей стороне фронта. Причем много ракет осветило наши тылы. Судя по этому, чувствовалось, что в нашем тылу скопилось много дополнительных войск для наступления на нашем участке фронта. С нашей стороны, кроме фейерверка ракет, последовали залпы артиллерии, но непродолжительно. Затем по германскому времени наступление Нового года немцы отметили фейерверком ракет разного цвета – красного, зеленого и белого, но уже без артиллерийской стрельбы.
13 января 1945 года началось крупное наступление советских войск в Восточной Пруссии. Вначале началась массированная артиллерийская подготовка" (9).
Продолжу мемуары отца:
"Затем в бой пошла пехота, танки, поддержанные массовым налетом авиации. Волна за волной шли в сопровождении истребителей наши штурмовики ИЛы, затем и тяжелые бомбардировщики. Наша 215-я стрелковая дивизия в составе 5-й армии 3-го Белорусского фронта наступала на Инстербург, который находился в 70 километрах от линии фронта. Все население от линии фронта до Инстербурга немцы эвакуировали в тыл. Почти все жители Инстербурга также были эвакуированы. Наши войска, имея численное превосходство, быстро продвигались вперед. Немцы оставили Инстербург почти без боя. Но сразу же за городом они оказали упорное сопротивление, вводя в бой танковые части – тяжелые "тигры" и "пантеры" (9).
"На территории Восточной Пруссии немцы часто предпринимали сильные контратаки с применением танковых групп. Как правило, шла борьба за овладение отдельными хуторами или имениями бауэров. В таких условиях сплошной линии, разделяющей наши и немецкие части, не существовало. Иногда наши батальоны глубоко вклинивались в расположение немецких частей. Этим пользовались немцы, контратакуя с разных сторон наши батальоны, нанося значительные потери нашей пехоте, а затем быстро отступая назад.
В такие клещи попал и наш 1-й пехотный батальон. Поддержанный огнем батареи 45-миллиметровых орудий ("сорокапяток"), он продвинулся вперед, захватил имение бауэра и оторвался вперед почти на 1,5 км от смежного батальона. Командир полка приказал командиру батальона организовать круговую оборону и не делать попыток к наступлению. Однако получилось совершенно обратное. Немецкий бауэр, хозяин имения, бежал, оставив в имении все свое добро, в том числе и запас спиртного. Этим воспользовались наши офицеры. Хлебнув излишков немецкого шнапса, командир батальона пехоты и командир батареи "сорокапяток" решили проявить инциативу. Приказали выкатить 45-миллиметровые орудия и начали обстрел соседнего хутора, где сосредоточились немецкие танки и самоходные пушки "фердинанд". Зная, что русские вклинились глубоко в оборону, немцы с помощью более десяти тяжелых танков контратаковали 1-й пехотный батальон. Они окружили его, ворвались с танками в имение и уничтожили весь пехотный батальон с батареей "сорокапяток". Затем немцы быстро отступили. Остался в живых только один солдат, ординарец командира батальона, который среди трупов притворился убитым" (9).
Из сводки Информбюро:
"На Земландском полуострове западнее Кенигсберга наши войска отбивали атаки крупных сил пехоты и танков противника. Ценой больших потерь в живой силе и технике противнику удалось потеснить наши части от северного побережья Кенигсбергской бухты. Одновременно юго-западнее Кенигсберга наши войска вели бои по уничтожению Восточно-Прусской группировки противника и, сжимая кольцо окружения, овладели городом Цинтен и 5-ю населенными пунктами.
21 января 1945 года войска 3-го Белорусского фронта с боями заняли немецкий город Гумбиннен, а 22 января – город Инстербург. В ходе наступления войска 3-го Белорусского фронта 27 января 1945 года штурмом овладели городами Восточной Пруссии Тильзит, Ауловенен, Жиллен, Каукемен – важными узлами коммуникаций и сильными опорными пунктами обороны немцев на Кенигсбергском направлении, а также с боями заняли 250 населенных пунктов. 30 января 1945 года – начало окружения и разгрома города Кенигсберга".
30 января 1945 года – дата ранения отца. Война для него закончилась.
Вспоминает отец:
"Чем ближе наши войска подходили к Кенигсбергу, тем упорнее встречали сопротивление немцев. Опишу еще один памятный случай. Западнее города Инстербург сложилась похожая ситуация, как и с 1-м пехотным батальоном. Только здесь немцы атаковали наши позиции пехотой, подкрепленной самоходными пушками "фердинанд". Почти в окружении оказалась рота 2-го стрелкового батальона и две пушки нашей батареи 76-миллиметровых орудий. На высоте, у небольшого кирпичного домика, было установлено одно наше орудие, которое поддерживало огнем прямой наводкой эту роту. В домике был наблюдательный пункт как нашей батареи, так и командира стрелковой роты. Сначала объектом контратаки немецких "фердинандов" стало наше орудие, которое прямым попаданием было подожжено – загорелись резиновые колеса пушки. Затем, зайдя с тыла, "фердинанд" открыл огонь фугасными снарядами по дверям домика, в котором находились мы с разведчиком, а также командир роты со своим связным. После взрыва второго снаряда, разорвавшегося у дверей и разворотившего их, командир стрелковой роты приказал нам уходить из домика. Немец не перестанет стрелять по дому, пока весь его полностью не разрушит. А выбегать можно лишь через ту дверь, по которой немец стреляет, и именно в момент перезарядки снарядов "фердинанда".
Я предупредил разведчика Потапова, что после следующего выстрела выбегаю из дома я. А после 4-го залпа – он. Так и поступили. При следующем выстреле, пользуясь паузой при перезарядке "фердинанда", бегу в сторону леса, что в трехстах метрах от домика, туда, где на опушке леса было естественное укрытие – канава. Отбежав от дома метров 20–30, я зацепился плащ-палаткой за колючую проволоку. Последовал очередной взрыв снаряда, осколком которого я был ранен в кисть левой руки и контужен. Добравшись до канавы, я сел в ней отдышаться, а вслед за мной прибежал и мой разведчик Потапов, он-то и перевязал мне руку. Сам же он получил мелкие осколочные ранения в спину, его защитила телогрейка. Произошло это 31 января 1945 года. Направляясь в хозвзвод, я повстречал батарею артполка, которая с ходу развернулась и начала обстреливать "фердинанд" и вражескую пехоту. Немцы отступили, а что было дальше, узнать мне не удалось. Отдохнув в хозвзводе, я направился в санитарную роту полка. Оттуда меня в санитарном автобусе вместе с другими ранеными отправили в санбат, а затем в полевой госпиталь в Инстербург. В этот день и окончилась для меня война. А разведчика Потапова, с которым мы выбегали из дома, признали годным к строевой. Как же он сокрушался, что его не взяли в госпиталь, как надоела ему эта проклятая война! Из Инстербурга через неделю нас отправили в полевой госпиталь в Каунас. Еще через две недели, освобождая места в полевых госпиталях для раненых, предполагаемых к приему после решительного штурма Кенигсберга, нас санитарным поездом повезли через Москву в Горьковскую область в город Шатки, в госпиталь № 3282. Впоследствии я узнал, что многие из моих сослуживцев попали на советско-японский фронт, причем живыми остались немногие" (9).
18 февраля 1945 года – дата гибели И. Д. Черняховского – командующего 3-м Белорусским фронтом. Произошло это на окраине города Мельзак. Получив смертельное осколочное ранение, Иван Данилович скончался по дороге из медсанбата в госпиталь.
"Похороны генерала армии состоялись в Вильнюсе, где позже ему был установлен памятник. Памятник также был установлен в Виннице, а город Инстербург переименовали в Черняховск.
Памятник в Вильнюсе простоял несколько десятилетий. Новые власти Литвы посчитали, что памятник Черняховскому стал в Вильнюсе неуместен. По решению правительства Российской Федерации он был перенесен в Воронеж, который так же, как Вильнюс, освобождал генерал Черняховский.
19 ноября 1991 года в Москве на Новодевичьем кладбище состоялась траурная церемония перезахоронения праха И. Д. Черняховского" (14).
Глава 13. Мирная жизнь
Вспоминает отец:
"В город Шатки Горьковской области наш санитарный поезд прибыл в марте 1945 года. В Шатках еще лежал снег, хотя больших морозов уже не было. Госпиталь размещался в районном центре (почти селе) Шатки в помещении средней школы. В этом госпитале я лечился с начала марта по 15 июня 1945 года, там же встретил День Победы. В этом госпитале лечились только раненые, способные ходить (сравнительно легко раненные), в основном с повреждением рук. В самом госпитале квалифицированного хирурга не было, хирург приезжал из Горького раз в неделю. Он сам выполнял под наркозом чистку кости, раны, затем делал перевязку. Госпиталь был небольшой, всего на две палаты" (9).