Всех участников соревнования повезли на аэродром к летчикам. Там в этот день был праздник. На учебных самолетах летчики поднимали в воздух гостей. Ирина расхрабрилась и села в кабину вместе с одним мальчиком.
Десятиминутный полет над аэродромом так понравился ей, что она дала себе слово сделаться летчицей.
Забыв о рисовании, об играх, Ирина всю зиму прилежно занималась математикой, физикой, механикой и, запасясь справками о здоровье, весной пошла сдавать бумаги в Военно-теоретическую летную школу. Но ее даже до экзаменов не допустили. Строгий председатель комиссии сказал:
- Мы не имеем права принять. Вам ведь еще нет пятнадцати лет.
Это был удар, который Ирине нелегко было перенести. На много дней она потеряла аппетит и сон. О летчиках не могла спокойно говорить.
В восьмом классе она записалась в авиатехнический кружок. Она изучила авиационные моторы, знала на "память все типы самолетов и имена знаменитых изобретателей и летчиков.
Осенью девушка пошла сдавать экзамены в осоавиахимовскую летную школу. И опять годы были помехой: шестнадцатилетних не принимали. Что делать? Ирина стремилась к самостоятельной жизни. Она не желала зависеть от Калерии Венедиктовны. Идти на курсы стенографии или остаться в школе еще на два года и потом пойти в университет? Нет, она добьется своего!
Ирина пошла к начальнику аэродрома и стала настойчиво требовать принять ее в мотористы.
Начальник аэродрома, старый летчик Лавров, удивленно приподняв свои выгоревшие на солнце лохматые брови, с недоумением выслушал ее. Потом, хмуро взглянув на худенькую, еще не развившуюся фигуру девушки, сердито спросил:
- А мотор ты видела? Ориентируешься?
- Да, мотор знаю на память, хотите, сейчас все расскажу…
Она уже приготовилась выпалить залпом все, что знала, но Лавров замахал руками:
- Стоп! Трещать о моторе - это одно, а работать - другое. Молода ты, вот что. Подрасти немного.
Ирина, решив, что теперь не только летчицей, но даже и мотористом ей не быть, от горя разревелась. Старый воздушный волк не знал, что делать. Он кричал на нее, уговаривал, давал пить холодную воду - ничто не помогало. Девушка, уткнув голову в колени, безутешно рыдала.
Лавров взмолился:
- Да перестань ты! Вот несчастье на мою голову…
Когда Ирина немного успокоилась, он уже дружелюбно спросил:
- Где твой отец?
- Белогвардейцы убили. Он на бронепоезде воевал за революцию.
- Так, так… Михаил Большинцов, значит? А он случайно не с Балтики?
- Минным машинистом на корабле был, - ответила Ирина.
- Вроде знавал такого. Храбрый, красивый человек был.
Начальник аэродрома озабоченно потер свою бурую от загара щеку:
- Ну что ж, придется, видно, мне над тобой шефство брать. Но смотри - чтоб ни одной слезинки. Не перевариваю сырости. Будешь реветь - выгоню.
Ирина, под присмотром Лаврова, стала работать мотористом аэроклуба. Ей доверили жизнь капризного механизма, который нужно было внимательно выслушивать, перетирать, смазывать, любить. Она столько времени уделяла мотору и так ухаживала за ним, что, когда машина уходила в воздух, ей становилось тоскливо. Почему не она летает на этом самолете, а кто-то другой?
Лавров заметил, как девушка с завистью и обидой, смотрит вслед улетавшим самолетам. Однажды он подошел к ней и сердито сказал:
- Чего надулась? Небось подлетнуть хочешь? Садись в самолет - прокачу.
С этого дня Ирина часто бывала в воздухе. Лавров по-своему обучал ее. Он не признавал ни программ, ни педагогических ухищрений. Он учил ее так же, как учили его двадцать лет назад. Если Ирина делала не то, что нужно было свирепому учителю, то переговорная трубка доносила невероятную брань. Лавров не оборачиваясь выкрикивал в рупор ругательства и клялся, что больше никогда не возьмет ее с собой. Но стоило Ирине удачно выровнять машину, как переговорная трубка начинала уже довольно рокотать:
- Пр-равильно! Теперь левый вираж… Ай да Большинцова! Не девка, а всем парням парень.
И вот наступило четвертое июля. Ирина почти бежит по росистой траве, боясь отстать от широко шагающего озабоченного Лаврова. Запах ромашек перемешивается с запахом бензина. Небо голубое и недвижимое.
Закусив губу, девушка садится в переднюю кабину, чтобы самой вести машину в воздух. Сегодня с ней никого не будет. Лавров машет кургузым пальцем перед самым ее носом:
- Ну-у смотри, если чего нарушишь, лучше на землю не спускайся! Ориентируйся, говорю.
Завертелся пропеллер. От радости Ирина дала такой сильный газ, что мотор залило. Самолет, пробежав несколько метров, вдруг заглох.
Ирина виновато оглянулась. Увидев свирепо машущего руками бегущего к ней Лаврова, она от испуга дала самый невероятный газ… Машина, взревев, почти без разбега ринулась вверх.
Уже с воздуха Ирина увидела своего учителя с поднятыми кулаками и мотористов, радостно махавших ей шапками.
Самоуверенные летчики не раз пытались ухаживать за ней, но Ирина держалась с ними строго. Она ждала не пошловатых заигрываний и приставаний, а большой, неизведанной любви.
Порой девушку охватывала смутная тоска и тревога оттого, что у нее не было близкого друга. "Надо жить полной, настоящей жизнью, - записала она в памятке. - Мыслить, бороться, ненавидеть и обязательно кого-нибудь любить". Но у нее все складывалось не так, как хотелось. Она не встречала ни парней, ни девчат, которым бы могла полностью довериться и раскрыть душу. Жизнь с Калерией Венедиктовной и - нечуткость Васи Конкина приучили ее к недоверчивости и скрытности.
Кочеванова Ирина первый раз увидела в райкоме. От него исходила такая захватывающая и привлекающая к себе энергия, что ей невольно захотелось побыть подольше с ним. Особенно поразили Ирину его голубовато-серые, искрящиеся смешинками глаза и удивительно белые зубы, такие ровные, что на них без конца хотелось смотреть.
Кирилл не замечал ее взглядов, он относился к ней почти так же, как к парням, разве только с меньшей серьезностью. Выслушивая ее стремительную скороговорку о делах на аэродроме, он неожиданно прерывал ее:
- Стоп, пулемет! Отпустить гашетку. Ирочка, нельзя ли короткими очередями?
А когда она заканчивала докладывать, качал головой и, сверкнув зубами, говорил:
- Ну и болтушка!
Он не знал, что девушка умышленно затягивает разговоры.
Став самостоятельной, Ирина рассталась с бабкой Машей и Торопыгой из-за Калерии Венедиктовны, - она переехала жить во вновь построенный дом. Ей дали комнату на мансарде, в окне которой виднелись лишь крыши да фабричные трубы.
Дом походил на букву "П" - два длинных корпуса были соединены в одном конце коротким. Из окна своей комнаты Ирина могла рассмотреть, что делается в окнах другой части дома, так как дворик был узким.
Однажды в одном из окон, тоже выходивших на крышу, Ирина увидела ноги, колыхавшиеся в воздухе. Кто-то там на мансарде ходил на руках и занимался гимнастикой. Лица ей не удалось разглядеть.
"Акробат, видно, живет", - решила она.
И только летом Ирина опознала парня, который жил против нее. В воскресенье он разостлал на крыше тюфячок, улегся и стал загорать. Это был Кирилл Кочеванов. Ирина обрадовалась, ей хотелось крикнуть ему: "Ты тут от труб закоптишься, поедем лучше на взморье!" Но она не решилась. "Еще покажется, что я навязываюсь. Пусть лучше не знает, что я - его соседка, так интересней".
И вот теперь в спортивном лагере ей было тоскливо без Кирилла и ничего не хотелось делать.
"Неужели я всерьез? - размышляла она. - Нет, чепуха, просто привыкла. А он, противный, не мог сказать, поехали бы вместе. Ну что мне тут одной? Друзей особых не предвидится. Ян? Какой он друг?.."
Ирине не нравились такие развязные и самоуверенные парни, как Ширвис. Яну не хватало простоты, чувства справедливости и обычной человеческой доброты. Он всегда стремился оригинальничать: удивлять неожиданными словами и поступками, ни с кем при этом не считаясь.
"Нет, - мотнула девушка головой, - не подойдет".
Ирине вдруг почудилось, что за ней кто-то наблюдает. Повинуясь безотчетному чувству, она обернулась и увидела Кирилла, стоявшего на дорожке с чемоданом.
"Не убежал, вернулся!" - обрадовалась она и крикнула:
- Кирилл, что же ты? Скорей переодевайся, я жду!
- Меня ли? - спросил он.
- Тебя, и очень. Только не воображай, пожалуйста. Просто мне скучно одной бегать к озеру.
Глава шестая
Утром, когда Кирилл с Ириной готовились к кроссу, к ним неожиданно подошла Зося Кальварская и спросила:
- Вы ничего не имеете против, если я побегу рядом? Только по лесу…
- А вы нам не помешаете, - сказала Ирина. - Мы не та пара, в которой третий лишний.
- Вы так уверены в себе? - не могла не съязвить Кальварская.
- Нет. Просто я не привыкла, как некоторые, всюду заводить поклонников, меня больше устраивают товарищи.
Кальварская смолчала. Не в ее интересах было ссориться с Ириной.
Вчера вечером Гарибан, как обычно, позвал ее к себе в кабинет, закрыл дверь и сказал:
- В течение нескольких лет я стараюсь вывести тебя в первый десяток лучших бегунов. Добивался этого не только твоими талантами, но и разными тактическими ухищрениями. Иногда не очень благовидными. Пока мне удавалось обезвреживать опасных конкуренток в черте нашего города и создать тебе славу непобедимой. Но вот вновь всплыла Большинцова. На прикидке она показала лучшее время в сезоне. Может произойти то же, что было три года назад.
- Зачем же вы ее вызвали и сами тренируете? - не могла понять Зося.
- Видишь ли, лучше руководить ею самому, чем отдавать в чужие руки. Я, конечно, сделал вид, что ее время посредственное, и посоветовал пробовать себя на прыжках в длину и в спринте, но…
Видя, что Зося хочет его перебить, Евгений Рудольфович поднял палец и жестким тоном добавил:
- Но если я увижу, что ты проигрываешь на соревнованиях, то выпущу ее - никому не известную. Иначе буду глупцом, не использующим резервов для потрясения противников. Так что советую тебе от враждебных отношений перейти к приятельским.
- Значит, вы считаете, что я не гожусь, не сумею удержаться на первом месте? - обиделась девушка.
- Нет, этого я не говорю. Беда наша в том, что появляются новые конкуренты и они, как ни прискорбно, показывают опасное время. Наша задача - сделать их союзниками. Понимаешь? Ведь эту Большинцову я еще тогда приметил, но не смог найти. Паршивая девчонка куда-то убежала. Совершенно неожиданно я ее встретил этой весной, когда судил соревнования осоавиахимовцев. Четыреста метров она прошла чуть ли не с рекордным временем. Мне пришлось накинуть более секунды, чтобы отвлечь от летчицы внимание других тренеров.
- Выходит, что для вас я должна поступиться гордостью и сделать эту противную нахалку своей приятельницей.
- Не для меня, а для себя, - поправил ее Гарибан. - Пойми, мне гораздо выгодней на последние осенние соревнования выпустить Большинцову. Все газеты затрубят: "Известный педагог и тренер вырастил новую чемпионку". А я этого не делаю. Сознательно иду по более трудному пути, полагая, что ты поймешь и отблагодаришь… Мне хотелось бы удержать у себя Кочеванова. У этого райкомовца большое будущее. Он, кажется, на тебя поглядывает. Присоедини, пожалуйста, и его к своим поклонникам.
- Попробую, - согласилась Зося. Ей нравился этот крепыш с белозубой улыбкой. Любопытно было узнать, его поближе.
"Но как начать? - задумалась она. - Впрочем, чего голову ломать, все парни одинаковы: надень что-нибудь поярче, да чтобы облегало, - и будут глаза пялить. Если я присоединюсь к ним на утренней тренировке - сразу всех зайцев убью. Надо только войти в доверие".
Ирина, увидя на Кальварской прозрачную кокетливую блузочку, легкие тренировочные брюки, эффектно выделявшие линию бедер, и почти детскую шапочку, неизвестно чем прикрепленную к пышно взбитой прическе, поняла, что все это надето не для тренировки.
"Умеет показать свои прелести, - с неприязнью подумала летчица. - Не Кирилла ли хочет поразить? Не выйдет! Его не проймешь кокетством".
Сохраняя равнодушный и беспечный вид, она все же поглядывала за Кальварской. А та вела себя как беспомощная, шаловливая девочка: то ей надо было по-мужски затянуть ослабевшую шнуровку на шиповках, то она просила подать руку, чтобы перепрыгнуть через канаву, то помочь сорвать гроздь рябины. А когда Кирилл подхватывал ее за талию или под локти и вскидывал вверх, она как-то неестественно выгибалась, и смех ее делался таким, что Ирине становилось неловко.
"Кривляка противная, - хотелось сказать ей, - неужели на тренировке не можешь вести себя естественно? Ведь стыдно так навязываться парню!"
Кирилл чувствовал себя перед Зосей беззащитным. В ее вопрошающем взгляде, в очертаниях рта, во всей гибкой женственной фигуре было что-то такое, что смущало, тревожило и заставляло безропотно подчиняться ее прихотям.
Нехитрое притворство Кальварской, ее наигранную беспомощность несложно было разгадать. Но Кирилл охотно поддерживал придуманную Зосей игру, - она доставляла ему удовольствие. Он не прочь был схватить ее на руки и перенести через лужицу, подставить руки для страховки при прыжке на песчаную осыпь.
Порой они вели себя так, что Ирина злилась. "Он такой же, как все, - думала она. - Может, уйти, оставить их? Нет, почему я должна уступать?"
На прогулке летчица ничего не сказала Кириллу. Она боялась, что в ее голосе прозвучит либо слишком подчеркнутая беззаботность, либо плохо скрытая обида и он разгадает ее состояние. Только когда Кальварская ушла к себе, Ирина решилась спросить:
- Она тебе очень нравится?
- Ничего, может соответствовать, - ответил он с нарочитой беспечностью, словно подражая Яну.
- Тогда бегай с ней, я не буду вам мешать.
Кирилл удивленно вскинул брови.
- Ирка, ты никак ревнуешь? - изумился он. - Мы же друзья с тобой!
- Мне противно смотреть на то, как ты готов подчиняться любому ее капризу. Это даже неприлично.
- Не будем же мы по пустякам ссориться. - Он старался все обратить в шутку. - Мы же с тобой понимающие парни! Девчонки в нашей дружбе не помеха.
- Хорошо, я тоже позову кого-нибудь и посмотрю, как тебе это понравится.
- Даю слово - не пикну, - пообещал он.
Вечером, войдя с Яном Ширвисом в круг танцующих, Ирина спросила у него:
- Почему вас по утрам не видно? В одиночку тренируетесь?
- Не хочу, чтобы другие видели мой пот, - ответил он. - Это не очень интересное зрелище.
- Но в компании веселей. Выходите завтра на пробежку.
- Только ради вас, Ириночка, - словно делая услугу, согласился он.
На другое, утро Ян нагнал их в лесу.
- Разрешите пристроиться? - спросил он у Ирины.
- Пожалуйста, левый фланг свободен, - ответила она.
- А вас не интересует разрешение других? - напомнила Яну о себе Кальварская.
- Простите, я думал, что вы сами пристроились, - насмешливо ответил Ширвис. - В этой компании вижу вас впервые.
- Вы примитивны, Ян, - заметила она. - Вместо мыслей и эмоций - одни рефлексы.
- Зосенька, может, я действительно похож на павловскую собаку, но вам-то огрызаться не следует. Вы же из иной породы хвостатых.
- Из какой? Не стесняйтесь…
- Замнем, не будем ссориться. Нам же с вами в одной упряжке ходить.
Заметив, что Ирина вырвалась вперед, Ян прибавил шагу. Летчица была покладистей, она ему больше нравилась.
- Что вы дразните Кальварскую? - спросила Большинцова, когда он нагнал ее.
- Не люблю, когда люди воображают о себе больше, чем имеют на то оснований.
- Но ведь она хорошенькая? Таким все прощается.
- Не хорошенькая, а смазливая. Это не одно и то же.
Зося слышала ответ Яна.
- Какой противный ваш Ширвис, - сказала она Кириллу. - Слишком много воображает, хотя сам еще ничто. Славой отца живет.
Зося никому не прощала обид. Весь путь она выискивала поводы уязвить Яна.
- Хорошо воспитанный человек подал бы руку, когда девушка переходит ручей, - наставительно замечала она.
А Ширвис отвечал:
- Хорошо воспитанные девицы не делают замечаний другим. Запомните, Зосенька.
Он не любил оставаться в долгу. Словесная перепалка грозила превратиться в ссору. Кирилл, решив примирить их, шутливо объявил:
- Ноль - ноль в нашу пользу. Мир, товарищи! Переходим со словесных состязаний на мышечные. Здесь старт кросса вокруг озера. Полный вперед!
Первой на дорожку вышла Зося, за ней Ирина. Парни же побежали вместе. На ходу Ян спросил:
- Ну как, Кирилл, остаешься у Гарибана?
- Нет. Я верен дяде Володе.
- Смотри, пожалеешь.
Днем парни занялись боксом, а девушки вышли с секундомером на беговую дорожку. Зосе захотелось проверить: действительно ли так опасна Большинцова, как кажется Гарибану.
- Пройди два круга в полную силу, - предложила она. - Выложи все, что можешь.
- Хорошо. А ты посмотри, какие у меня будут ошибки.
- Ладно, давай на старт. Внимание… Пошла!
Произнося последнее слово, Кальварская включила секундомер.
Первый круг Ирина пробежала ровным, размашистым шагом и показала время почти такое, какое было у Зоей на недавней прикидке. Во втором круге она не сбавила скорости хода. Правда, ее бег был не таким эффектным, как у Зоей, но удивительно легким и спорым. Порой казалось, что летчица почти не касается земли.
"Руками слабо работает, - заметила Кальварская и тут же с опасением подумала: - Но если потренировать, она кого угодно обгонит. Гарибан прав, я должна остерегаться".
Когда Большинцова пересекла черту финиша, Кальварская не остановила секундомера: она дала стрелке пройти еще некоторое расстояние по кругу, затем нажала кнопку и, не взглянув на циферблат, отдала секундомер Ирине. Смотри, мол, сама.
Увидев, сколько времени затрачено на пробег, летчица огорчилась.
- Брошу, - сказала она. - Нет смысла тренироваться. На второй разряд не вытяну.
- А ты попробуй себя на других дистанциях, - посоветовала Зося. - Я помогу.
- Зачем? У меня есть специальность, я не стремлюсь в чемпионки.
- Мне было бы приятно с тобой выступать, - как бы сочувствуя, продолжала Зося. - Я ведь очень хорошо отношусь к тебе. Ты не сердишься на меня за Яна?
- Нет, можешь осаживать его сколько угодно. Яну это полезно.