Да, прав был тогда дед-мороз! Вот и пришлось ему, рабочему парию, уничтожить своими руками созданное когда-то такими же, как н он, тружениками. Но не об этом думал он сейчас. Только одна мысль неотступно стучала в его голове: как сделать так, чтобы все превратить в пепел и пыль, чтобы лишь опаленная равнина осталась здесь врагу!
И, укладывая поспешно заряды, Алексей, сам того не замечая, горячо твердил вслух:
- Спасибо, дед-мороз, за науку! Встречу тебя - обязательно поцелую твою седую голову! Эх, жаль, не сможешь ты полюбоваться работой своего ученика! Ну, ничего, ничего! Устрою я нм здесь Помпею!
Наконец все заряды, были разнесены и разложены. Алексей отмерил для каждого из них по куску бикфордова шнура с таким расчетом, чтобы взрывы произошли во всех местах одновременно. Для этого было необходимо не задерживаться на переходах от заряда к заряду и не тратить много времени на зажигание.
И вот уже к каждому шпуру приделан запал и запалы вставлены в заряды. Алексей устало улыбнулся. Оставалось еще десять минут до назначенного Евсеевым срока. Алексей хотел было скрутить цигарку, но затем передумал, махнул рукой и быстро направился к Евсееву в кабинет.
- Ну? - встретил его капитан 3 ранга.
- Готово!
Оба помолчали. Больше говорить было не о чем - нужно было прощаться, и никто не решался сделать это первым.
- Ну что ж... - наконец нарушил молчание Евсеев. - Как только взорвешь, немедленно на ту сторону!
Если не будешь мешкать, есть все шансы отсюда уйти! Немцы, конечно, поймут по взрыву, что мы оставили равелин. Смотри, не теряй ни секунды!
- Есть! - ответил Зимскнн, с сомнением глядя на перевязанную грязными, заскорузлыми от крови бинтами голову Евсеева. - Л как же вы, товарищ капитан третьего ранга, доплывете?
- Я доплыву, доплыву! - махнул рукой Евсеев, словно досадуя, что речь вдруг зашла о нем. - Обо мне не беспокойся!
Он подошел к окну, сказал, недовольно поморщившись:
- Уже совсем светло - нам обоим надо торопиться! Ну... иди!
Но прежде чем Зимский успел повернуться, он схватил его обеими руками и стиснул в крепких объятиях:
- Вот теперь иди!
Они в последний раз посмотрели друг другу в глаза, долго и пристально. Так смотрят, когда не верят, что смогут увидеться вяоць.
Последним, словно командир с тонущего корабля, сошел Евсеев по каменным ступеням равелина н легко толкнул рукой потайную дверь. Ревело не угомонившееся к утру морс, и только у самого берега успокаивающе тарахтела галька, обкатываясь друг о друга.
Чуть-чуть дрожащими руками Евсеев скрутил цигарку, высек огонь, часто и глубоко затягиваясь, закурил. Он курил жадно, пристально смотря на тот берег до тех пор, пока огонь не обжег губы и пальцы. Он не обратил на это внимания, охваченный тяжелым чувством необходимости вновь отступать.
"Где же остановимся? Где?!" - тревожно подумал он, медленно направляясь к воде. И вдруг замер от неожиданности - у берега методично покачивался приготовленный им для комиссара плотик.
- Как? - произнес вслух Евсеев. - Неужели он... как все? И тотчас же почувствовал, что здесь что-то не то, потому что неприятно заныло сердце, но уже ничего нельзя было изменить...
- Л может быть... - надеждой мелькнула мысль, и
он быстро вошел в воду н легко, сам того не ожидая, поплыл.
Противоположный берег властно звал к себе грохотом начавшегося боя.
Оставалось еще три минуты, когда Зимскнй вернулся в коридор. И снова острая, словно кто-то брал рукой прямо за сердце, тоска но Ларисе охватила все его существо. И оттого, что все воспоминания о ней были связаны с равелином, ему вдруг до боли стало жаль этих милых замшелых камней. На какую-то секунду появилась неожиданная слабость в коленях, будто что-то тяжелое надавило ему на плечи, пытаясь согнуть в три погибели, но тотчас же перед глазами появились матросы, ушедшие на ту сторону, чтобы продолжать драться, строгое лицо Евсеева, с которого из-под грязных окровавленных бинтов смотрели с немым укором неподвижные глаза, и Алексей, в который уже раз, ощутил, что любовь к Родине гораздо сильнее и выше всех других чувств, включая и самую сильную любовь!
И прежде чем запалить первый шнур, Алексей снял бескозырку и, словно клятву, торжественно произнес:
- За тебя, Лариса! А если не вернусь, всю жизнь помни про мою любовь!
Ему словно стало легче от этих слов. Быстро нахлобучив бескозырку, он высек искру, раздул фитиль н поджег первый шнур. Аккуратное дымовое колечко торопливо побежало к смертоносным ящикам, а Алексей бросился ко второму объекту. Он очень хорошо изучил этот несложный маршрут, и вскоре за его спиной уже горели три шнура. Подпалив четвертый, последний, он прикурил от него ингарку и, сделав две глубоких затяжки, выскочил во двор. То, что он увидел, заставило его опешить и на мгновение забыть о взрыве: посреди двора, накинув плат на плечи, с пистолетом в руке стоял батальонный комиссар Калнпич. Затем, будто сразу сошло на него просветление, Зимскнй бросился вперед со страшным криком:
- Товарищ комиссар! Скорее! Сейчас будет взрыв! Уходите скорее!
Калинин спокойно поднял руку, и Зимскнй, пораженный этим спокойствием, остановился со всего хода, словно налетел на стену.
- Сейчас... взрыв... - повторял он растерянно, не понимая, почему так хладнокровен комиссар.
- Да, вам надо немедленно уходить! - заторопился и Калинин, видя, что Зимскнй застыл, точно загипнотизированный. - Торопитесь! В вашем распоряжении минуты!
- Л вы?!-изумился Алексей, бледнея от страшной догадки.
- 51? - Калинин поежился от лихорадки. - Я останусь здесь. Вот видите! - комиссар показал па распухшую, точно колода, ногу. - Куда мне плыть! Ничего, я их встречу здесь!
- Как же так! - возмутился Зимскнй. - Чтоб я бросил вас одного! Да никогда такого не будет! Поплывем вместе, я вам помогу. До того берега не так далеко!
Калинин горько улыбнулся и погладил Знмского, точно маленького, по голове.
- Хороший вы парень, Алексей! Очень хороший! А вот плыть нам вместе не придется - ведь я не умею плавать!
Зимскнй отшатнулся, нс веря. Видя но глазам, что ему не верят, Калинин стал серьезным и строго сказал:
- А честному большевистскому слову ты поверишь? Ну, так вот - даю тебе честное большевистское слово, что я не умею плавать. В свое время дураком был - не научился.
- Как же так? - прошептал Зимскнй упавшим голосом.
- Да вот так!-сказал уже прежним тоном Калинин. - Одним словом, моя судьба оставаться здесь!
- Тогда и я с вами! - решительно заявил Алексей, делая шаг к комиссару.
- Ну и глупо! - махнул рукой Калинин на слова Знмского. - Зачем погибать двоим? Ты еще пригодишься там, а здесь все уже кончено!
- Да как же я оставлю вас? - взмолился Зимскнй, совсем растерявшись, не зная, что делать. - Ведь, если я останусь жив, я потом себе этого никогда не прощу! Всю жизнь совесть будет мучить!
- Совесть твоя чиста! - посуровел Калинин. - Каждый, кто был здесь эти три дня, искупил свои "грехи* на тысячу лет вперед! Но всегда надо действовать в зависимости от обстановки, а обстановка сейчас такова: мне оставаться, а тебе уходить!
Огромной силы взрывы, один за другим, взметнувшие к небу камни и тучи дыма и пыли, заставили обоих бро-
снться на землю. Вмиг двор равелина заполнился дымом, сквозь который мелькали языки пожаров. Калинин первый приподнял голову, тронул Знмсхого за плечо:
- Вот и конец! Теперь скорее беги - еше можешь успеть! Вот тут у меня карточка жены с сыном и их письма. Я тебя прошу - отошли все это им обратно. Адрес на конверте!
Калинин протянул Знмскому небольшой пакет, который тот принял дрожащими руками. Уходили последние драгоценные секунды, а Алексей все еще не решался оставить комиссара. Тогда Калинин привлек его к себе и трижды крепко поцеловал в соленые губы. Слезы сами собой брызнули из глаз Алексея. Калинин немного растерялся:
- Ну, что ты? Зачем? Я ведь им так дешево не дамся! У меня еше тут восемь патронов. По крайней мерс семь для них!
С ветром донеслись гортанные крики немцев, спешащих к равелину. Через несколько секунд они должны быть здесь!
- Ну, дун! Живо! - вдруг резко крикнул Калинин все еще мешкавшему Знмскому. - Это приказ! Ясно?! Приказываю немедленно оставить меня!
Удивленный этой внезапной переменой в поведении комиссара, Зимскин отскочил от него, точно ужаленный, н бросился галопом, прямо по развалинам юго-восточной стороны к гремящему прибоем, вечно родному, спасительному морю. С ловкостью акробата он преодолел все препятствия и прямо с разгона выскочил па забрызганный прибоем парапет. Огромные медведеобразные валы ходили по бухте и, достигая берега, с ревом обрушивали на него тонны воды.
Не раздумывая, Знмскнй бросился головой в это водяное месиво и, вкладывая в гребки все оставшиеся силы, стал быстро удаляться от берега. Он плыл к Александровскому форту, стараясь как можно дальше уйти в сторону моря. Внезапно до его ушей донесся частый автоматный треск. Алексей перевернулся на спину и увидел, что вся крыша равелина занята немецкими автоматчиками, стреляющими в него. Только теперь он заметил, что позади и спереди булькает вода, когда в пее врезаются пули. Да. его расстреливали, как мишень, а он не мог ничего сделать и должен был только уповать на судьбу. Как хорошо, что разыгралось такое волнение! Его голова ча-
сто скрывалась за гребнями волн, и это очень мешало автоматчикам. Но все же их пули иногда ложились рядом, и тогда по позвоночнику пробегала, как искра, сковывающая дрожь.
Он старался думать обо всем: о комиссаре Калинине, оставшемся в равелине, о товарищах, ожидающих его на том берегу, о Ларисе, встреча с которой была теперь так близка, о новых схватках с врагом, но только не о том, что от одной из этих пуль может задернуться черным занавесом жизнь перед его глазами и пойдет он на дно мрачно шумящего моря. Эта смерть в одиночестве, посреди бурлящей воды, казалась ему страшной п нелепой, и он греб изо всех сил, а рядом вес так же булькали пули немецких автоматов. И вот, когда уже казалось, что для очередного гребка больше не хватит сил. он вдруг понял, что пули уже до него не достигают. Он еше не поверил этому, а в душе уже закипало огромное, радостное чувство, и новой силой наливались истощенные мускулы. Еще был далек противоположный берег, еше трещали позади автоматы, ио он теперь точно знал, что доплывет, что увидит товарищей, что вновь будет держать оружие в руках.
Он плыл еше долго, сам не сознавая того, что гребет уже механически, и только когда коснулся ногами песчаной отмели, силы окончательно покинули его. Их еще хватило, чтобы сделать несколько шагов, а затем он упал липом вперед, разметав руки, словно в приветственном объятии. Так он пролежал около часа (поблизости никого не оказалось), пока сознание не вернуло его к действительности. Он увидел прямо перед собой чистый, золотой песок. Он сгреб его в две больших горсти и, ощутив горячими губами его обжигающий холодок, тихо произнес, будто сотни дней находился вдали от берегов:
- Здравствуй, земля!
Оставшись один, Калинин поспешно оглянулся вокруг. Дым и пыль после взрывов еще нс осели, н все во дворе просматривалось, как сквозь густой туман. Где-то, совсем рядом, еше невидимые, кричали немцы, и эго заставило его поторопиться встать. Но, вставая, он ступил на раненую ногу и тотчас же вскрикнул от стреляющей боли, чуть было не потеряв равновесие. Он поискал вокруг себя глазами и увидел кусок доски, вышвырнутый сюда
при взрыве. Добравшись до него ползком, он приспособил его вместо костыля и таким образом, неся на весу ногу, сумел довольно быстро дотащиться до входа в равелин. Здесь, лавируя между набросанных взрывами камней, он уверенно прошел по темным переходам, пока не очутился у потайной двери, через которую уходили равелнновцы. Стерев со лба холодную испарину, комиссар решительно толкнул дверь вперед. Рев взбудораженного моря, приглушенным ранее стенами, ринулся ему навстречу вместе с горьковатой влагой крепкого, упругого ветра. Калинин вышел на парапет н, прислонившись головой к стене и раскинув руки, стоял, не думая ни о чем, закрыв глаза, вдыхая полной грудыо живительную прохладу моря. Внезапно он вздрогнул: где-то на крыше, над самой головой, раздались сухие очереди автоматов. Ему не было видно стреляющих, по он догадался, что огонь ведут по Знм-скому, и облегченно вздохнул: значит, Алексей еще жив и плывет, плывет к своим! Он так обрадовался этой догадке, что даже не заметил, как совсем рядом, за выпуклостью стены, зазвучала картавая возбужденная речь. Ома бистро приближалась, и Калинин едва успел взвести пистолет. Прямо на него вылетел с автоматом на шее чужом, словно марсианин, солдат. Калинин выстрелил. Солдат без единого звука качнулся и упал лицом вперед, звякнув каской о массивные плиты парапета. Но сзади, вплотную за ним, бежало еще несколько человек, и они, еще не сообразив, что произошло, вылетали под выстрелы Калинина.
Бах!
Бах!
Еще н еще!
Бах!
Сколько? Шесть или семь? Он сбился со счета.
Бах!
Бах!
Озверев от неожиданной гибели товарищей, прямо на него несутся 'несколько человек.
"Пет, шалишь!" - Калинин прикладывает к виску холодный кружочек дула. Щелк!
В голове стоит звон от спущенной пружины. Что такое? Осечка?!
Он пытается вновь взвести курок, по кто-то хватает его за руку, и в то же мгновение его сбивают с ног. Над ним
поднимается сразу несколько прикладов, но все это останавливает резкий, повелительный окрик.
- Штильгештанден!
Солдаты застывают с поднятыми прикладами и тотчас же расступаются, давая дорогу стройному, сухощавому офицеру. Офицер пристально смотрит па лежащего Калинина, и вдруг в его зрачках вспыхивает удивленный злорадный огонек:
- Ко-ми-ссар?!
Калинин смотрит на потускневшее золото комиссарских нашивок - немец неплохо разбирается в знаках различия. Затем губы его трогает презрительная ‘усмешка, и он поправляет немецкого офицера:
- Батальонный комиссар!
- О! - удивлен откровенностью немец.
- Большевик! -добавляет Калинин.
Кажется, немец окончательно сбит с татку. Но в его глазах уже погас интерес к раненому. Он отходит от Калинина и холодно бросает:
- Ви есть наш враг и должен быть уничтожен! Но ми тоже есть гуманист! Ми не будет вас немножечко пы-тайт! Для тшего? Посмотрит! - Немец широко окинул рукой противоположный горящий берег Севастополя. - Все кончин и так! Фолле зигес! Россия больше не существует!
- А все-таки наши еще вернутся! - упрямо сказал Калинин и, отвернувшись, стал смотреть в сторону Инкер-мана, где над резкими очертаниями холмов чуть золотилось небо перед восходом солнца.
- Ха-ха-ха-ха!-деланно рассмеялся офицер на слова Калипича. - Комиссар есть небольшой шут-ни-чок! Вн говорннт предсмертный бред! Майер! - крикнул он уже по-немецки. - Приготовьте веревку - повесим его тут же, на балконе!
Он кивнул на решетку балкона, и Калинин понял, на что осужден. Ну что же! Этого следовало ожидать! Только как хочется увидеть' в последний раз солнце! Хотя бы один луч! Луч солнца над разрушением, мраком и исковерканной землей!
У самого моря Манер, чертыхаясь, старается намылить петлю. "Идиот, - думает о нем Калинин совершенно спокойно, - не знает, что мыло плохо мылится в морской воде!"
Наконец веревка готова, и несколько солдат, построив живую пирамиду, привязывают ее к поручням балкона. Петля болтается высоко, и солдаты что-то кричат своим товарищам, усеявшим крышу равелина. Те понимающе машут руками, и вскоре на парапет летят пустые ящики.
Калинин безразлично наблюдает за всеми приготовлениями. словно совсем не он приговорен здесь к смерти. Один из солдат подбегает к нему, хватает под мышки и ставит на ноги. Затем сам становится рядом с ним, сравнивая своп рост с комиссарским. Калинин чуть-чуть повыше. Солдат влезает на сделанный из ящиков помост н смотрит. Пе высока ли для комиссара петля.
- Гут! Гут! - веселятся солдаты, хлопая товарища по плечам за сообразительность.
Манер подходит к офицеру, который следит за всем этим безучастным взглядом, и докладывает, что все готово. И вновь в глазах немца вспыхивает огонек. Он приближается к Калинину, и говорит нежнейшим медовым голосом:
- Питте, товарищ ко-ми-есар!
/Метнув на него полный презрения взгляд, Калинин • твердо, опираясь на доску, идет к помосту. Солдаты помогают ему взобраться на него. Стоящий тут же Манер ловко набрасывает на шею петлю. Ее прикосновение подобно холодной змее. Калинин невольно ежится. Он продолжает смотреть на небо в ожидании солнца, и вдруг среди солдат рождается удивленный шепот:
- Комиссар молится!..
Молящийся комиссар! Это так необыкновенно, что даже офицер застыл с поднятой рукой. Прошло всего мгновение, но в это время выкатился нз-за Инкермана молодой, горячий шар утреннего солнца. И вмиг золотые потоки лучей озарили все унылое и серое радужным светом нового, ликующего дня.
И на лице Калинина расплылась радостная теплая улыбка. Солнце, увиденное нм перед смертью, укрепило в нем глубокую веру в торжество всего светлого на земле.
- Цум Тонфель ! - вскричал взбешенный улыбкой комиссара офицер, и из-под ног Калинина выбили ящик-
последнюю опору на этой земле. По прежде чем перед глазами упала вечная пелена, он еще увидел стремительный легкий луч, тянущийся через всю бухту прямо сюда, к равелину...
И когда Калинина уже нс стало, луч еще долго снял на грубом шелке разноцветных флагов, величественно реюшпх над несломленной душой комиссара - "Погибаю, но не сдаюсь!"
195-1-1958 гг.
Севастополь - Ленинград.