В новом романе Виктора Кондратенко рассказывается о беспримерных подвигах советских воинов в первый период Великой Отечественной войны, о крушении планов гитлеровского вермахта и разгроме немцев под Москвой.
Полюшко-поле
1
Первый день на Восточном фронте показался фельдмаршалу фон Рундштедту необычайно напряженным. Все время он с нетерпением ждал весть о глубоком прорыве. Но желанная радиограмма о стремительном броске танковых колонн Клейста так и не пришла в штаб группы "Юг".
Пробегая очередные донесения наступающих армий, он с огорчением бросал их на письменный стол. "Нет главного - большого успеха". Фельдмаршал с удивлением посматривал на оперативную карту - флажки с номерами испытанных танковых дивизий не двигались вперед, они застыли подобно деревянным крестам над могилами гренадеров. В который уже раз он старательно рассматривал за Бугом сеть полевых и шоссейных дорог. Под локтями похрустывали новенькие, пахнущие свежей типографской краской листы, а стрелы ударов так и не удлинялись.
Расстегнув ворот мундира, он подошел к распахнутым балконным дверям. Над Люблином пламенел закат. В небе сверкала красная медь. В ее раскаленных ручьях, поблескивая черепичной чешуей, плавали островерхие крыши старинного польского города.
"Проклятая жара. Душно".
Нет, не только июньская жара изматывала силы и взвинчивала нервы фельдмаршала. Дополнительные радиограммы с переднего края вселили в его душу чувство тревоги, какой-то неудовлетворенности и постепенно вызвали в нем крайнее раздражение.
- Господа, где же запланированный прорыв, где? Удары на десять, двадцать километров - это просто булавочные уколы. Я не вижу трамплина, с которого Клейст может прыгнуть к Днепру! Пехотные корпуса Рейхенау топчутся в пограничной полосе. - Отступая от балкона, Рундштедт презрительно фыркнул и стал похож на бульдога.
Начальник штаба генерал пехоты Зоденштерн и начальник оперативного отдела подполковник Винтер невольно обменялись взглядами. В последнее время командующий группой армий "Юг" старался выглядеть моложе своих лет. Штабной парикмахер посоветовал ему сбрить седые усы и начинающую редеть клинообразную бородку. Фельдмаршал согласился, и его лицо с морщинистой, обвисшей на щеках кожей теперь приняло бульдожье выражение.
Позвякивая у рабочего стола шпорами, Рундштедт продолжал негодовать.
- Плохо, совсем плохо… - Он круто повернулся к начальнику штаба. - Вы понимаете, как выглядит наша группа?! Клейст застрял. А вот в центре, у Бока, и на севере, у Лееба, танковые группы вошли в глубокий прорыв. Сто тридцать километров… Это бросок!
Зоденштерн хорошо понимал: "старейший из генералов" давно привык первым "подавать голос с переднего края". Его радиограммы всегда раньше других армий приносили в ставку Гитлера пальму победы. И вдруг на Восточном фронте - осечка. "Старейшего" обошли более удачливые "соседи". Престиж для Рундштедта был дороже всего. И Зоденштерн поспешил успокоить:
- Господин фельдмаршал, мы только начали поход. Вспомните прорыв Клейста в Арденнах, а потом известную дерзость в Югославии. Завтра, ударив на Броды, он выйдет на оперативный простор и станет душой стремительной кампании. - Поправляя массивное золотое пенсне, он гордо вскинул голову: - Час тому назад я вел телеграфные переговоры с начальником генштаба. Гальдер считает: события развиваются согласно разработанному плану. По его мнению, война с Россией практически нами уже выиграна.
Рундштедт слушал внимательно. Слова Зоденштерна в какой-то мере снимали неприятный осадок дня, но все же они не могли до конца развеять мрачной озабоченности: многие генералы видели на русских полях лишь маневры, а он, умудренный опытом всех прошлых кампаний, - войну. Он ненавидел Россию. По его убеждению, человеческая жизнь в этой стране ничего не стоила. В своих приказах он старался внушить гренадерам только одну мысль: путь к победе - в жестокости.
За ужином фельдмаршал по старой привычке выпил добрую порцию шнапса. Но, как всегда, он не захмелел, проснулся чуть свет и сразу помчался на полевой аэродром, чтобы успеть в штабе "спаренных" армий еще до начала новой атаки переговорить с Рейхенау и Клейстом.
Он летел на "шторхе". Внизу двигались танки, шла артиллерия и до самого мелководного Гелчева по серому шоссе дымила колонна крытых брезентом грузовиков. Асфальтовая дорога разветвлялась, уходила на Хелм, на Замостье, но всюду под плоскостями самолета виднелся все тот же однообразный поток машин, те же серые клубы дыма и размеренно-точное, с одинаковыми интервалами, движение.
Промелькнул болотистый Вепш. Белесые пятна луговых озер скрыла наплывшая тучей густая темная зелень. Потянулись дубовые леса. Личный пилот Рундштедта хорошо изучил трассу полета и мог безошибочно найти укромную, с посадочным знаком поляну. А там всего пять минут ходьбы до охотничьего замка какого-то польского шляхтича, занятого теперь штабами двух армий.
Фельдмаршалу нравилась эта короткая лесная прогулка. Но затерянная в чащобе постройка только носила громкое название "за́мок". Это был круглый двухэтажный дом, увенчанный щербатой башней и очень похожий на старый солдатский барабан. Подготавливая поход на Восток, фельдмаршал уже не раз с презрительной усмешкой поднимался по его скрипучим деревянным лестницам.
Владелец многих рыцарских поместий, Герд фон Рундштедт отлично разбирался в средневековых замках Германии. Он принадлежал к старинному дворянскому роду. На всем Восточном фронте по знатности и богатству с ним могли сравниться только фон Клейст - наследник обширных латифундий и фон Рейхенау - крупный промышленник Рейна. Эти преданные Гитлеру генералы, прочно связывая вермахт с высшими дворянскими кругами, продолжали поддерживать в армии дух прусского юнкерства.
Подлетая к штабу "спаренных" армий, Рундштедт вспоминал далекий Шарлевиль. Под барабанный бой и рев фанфар в штаб группы армий пожаловал фюрер. Там в небольшом французском городке в доверительной беседе он впервые намекнул Рундштедту о своем желании провести на Востоке молниеносную войну и покончить с большевистской Россией.
Вчерашняя фронтовая сводка омрачила Рундштедта, но она не могла поколебать его веры в германское оружие, и сейчас же возникло желание с блеском использовать внезапное нападение на Советы. Раздражение, вызванное уязвленным самолюбием и страхом перед началом слишком рискованной операции, прошло. Он решил терпеливо ждать развертывания событий и только направлять их фельдмаршальским жезлом в нужное русло.
"Шторхе" заходил на посадку. Он подпрыгнул и, теряя скорость, мягко заскользил по лесной поляне. Из-за копны сена выкатился необыкновенно проворный генерал толстяк и на коротких крепких ножках побежал к самолету.
"Встречает "шаровая молния". - Рундштедт сразу узнал Цейтцлера, получившего это прозвище за свою шарообразную фигуру.
Фельдмаршал не особо церемонился с начальником штаба 1-й танковой группы. Он не считал Цейтцлера талантливым генералом, скорее, видел в нем податливого штабиста, который под нажимом старшего начальника мог быстро изменить свое мнение. Выйдя из самолета, он сухо поздоровался с Цейтцлером, кивнул подбежавшим молодым штабным офицерам - они усердно щелкали каблуками.
Шагая по тропке рядом с Цейтцлером, командующий группой армий "Юг", конечно же, не мог представить себе: пройдет полтора года - и этот шарообразный человек по воле фюрера возглавит генеральный штаб.
У входа в охотничий замок фельдмаршал заметил в полной парадной форме начинающего полнеть Рейхенау и подтянутого старика Клейста в старом танкистском мундире. Рядом с расфранченным Рейхенау Клейст выглядел более чем скромно.
После дружеских приветствий генералы поспешили проводить фельдмаршала в гостиную, где на стене под оленьими рогами пестрела различными знаками оперативная карта и сиял хрусталем накрытый стол.
Рундштедт был суеверным военачальником. Ему не понравились рога над картой, но он не подал виду.
Танковая группа Клейста временно подчинялась Рейхенау, и тот на правах старшего хозяина пригласил фельдмаршала к столу. Во время разгрома Франции и похода в Югославию многие оперативные решения принимались в этом узком генеральском кругу прямо за банкетным столом. Вот и теперь, в России, хлопнули в потолок пробки - и в граненых хрустальных бокалах запенилось трофейное "Поммэри э Грено". Рундштедт любил это доброе французское вино, но рука его не потянулась к шипящему бокалу, он сказал:
- Господа, танковые группы Гудериана и Гота продвигаются. Нет никакого сомнения: они успешно завершат трехсоткилометровый бросок и соединятся в районе Минска. - Рундштедт отодвинул кресло, шагнул вперед, как бы требуя большего внимания. - Господа, я пришел к выводу: как на Западе, так и на Востоке подвижность - та же молния - душа военной грозы! Все остается по-старому. У нас все отработано. Удар. Прорыв. Окружение. Однако… - Он хотел бросить резкий упрек: "Я не доволен вашими действиями". Но сдержался и сказал хриплым голосом: - Перейдя границу, испытанные германские корпуса встретили на своем пути неразвернутую русскую армию. К нашему счастью, немецкий солдат ринулся на штурм еще не достроенных и как следует не вооруженных укреплений. К этому необходимо добавить: наша авиация захватила господство в воздухе, и на тех направлениях, где наносились главные удары, мы имели подавляющее превосходство в наземных силах. - Фельдмаршал поднял к небу холодные старческие глаза. - Само провидение подарило нам внезапность атаки. Но что же?! Наши подвижные войска сделали обычные шаги, и это произошло в те часы, когда оперативная обстановка требовала семимильных. - Он придвинул к столу громоздкое плюшевое кресло и, опускаясь в него, повторил: - Да, семимильных!
- Сегодня наши войска выйдут на оперативный простор. Мы оседлаем центральную магистраль и, захватив Луцк, нависнем над львовской группировкой красных, - словно о чем-то уже решенном и ясном, присаживаясь с генералами к столу, сказал Рейхенау.
- Смелое решение всегда самое наилучшее! - кивнул одобрительно Рундштедт.
Цейтцлер сказал:
- Через час мы сбросим в русском тылу десанты парашютистов. Они поднимут там шум и беспорядочную стрельбу. К ним на помощь сразу бросятся передовые отряды танковых дивизий с полевыми гаубицами, зенитными орудиями и минометами. Эти подвижные группы, так же как и на Западе, будут с ходу захватывать важные стратегические объекты, продвигаться на большую оперативную глубину и сеять там, в стане красных, панику и неразбериху. Все расписано объединенными штабами армий точно, согласно плану.
Клейст пошевелил седыми бровями:
- Стоит ли придавать значение какой-то заминке? Все равно десятого июля мы увидим золотые купола Киева.
Улыбка поплыла по морщинистому лицу Рундштедта.
- За киевские золотые купола! Хорошо?! А главное, за мосты через Днепр. Они сейчас дороже всякого золота. Мы должны захватить их в полной сохранности, быстро переправиться на левый берег и заставить русских сражаться с перевернутым фронтом. - Он поднял бокал и осушил его до дна глубокими глотками.
Поднялся Рейхенау с полным пенным бокалом:
- Господин фельдмаршал, смею вас заверить: очередной приказ по наступающим армиям мы закончим словами: "Вперед на Киев! Прорыв к Днепру!"
2
Вечером в пятый раз от бомбовых ударов вздрогнул Тернополь. В добротных оконных рамах задребезжало толстое стекло. Казалось, на верхних этажах лопнули какие-то бутыли, и звонкие осколки заплясали на узорчатых плитах узкого тротуара. Пожар снова охватил железнодорожные пакгаузы, и воздух пропах едким дымом.
Описав над Тернополем круг, пепельно-желтые "юнкерсы", просверливая небо звуком "зу-зу", потянулись на запад.
Погасла заря. Скрылись в сумерках заводи Серета. Виден был лишь черный слиток лесистого холма с дальними взлетами зеленых ракет. Чья-то вражеская рука подавала сигналы "юнкерсам".
Командующий Юго-Западным фронтом генерал Кирпонос опустил плотную оконную штору.
В комнате вспыхнул электрический свет. Было хорошо слышно, как по мостовой шагали настороженные патрули.
- Можно начинать, Максим Алексеевич, - спокойно и тихо сказал Кирпонос.
- Еще вчера я был убежден в том, что после начала военных действий мы только через два дня встретимся в пограничной полосе с главными силами противника и, конечно, успеем развернуть свои войска, - с полной невозмутимостью приступил к обзору боевых действий начальник штаба генерал Пуркаев. - Но… война началась не так. Немцы сразу навалились на нас крупными силами. Наши дивизии вынуждены с ходу занимать оборону и на узких участках фронта отражать массированные удары танков и авиации.
- Это явилось некоторой неожиданностью, - заметил Кирпонос.
Пуркаев встал и недовольно покосился на оперативную сводку.
- Как видите, Михаил Петрович, к исходу дня, несмотря на все принятые штабом фронта меры, мы еще не имеем ясных данных о войсках противника. Полученные нами донесения весьма противоречивы и требуют проверки, а показания пленных - тщательного анализа.
- Согласен, - кивнул Кирпонос. - Мы еще не выяснили полной оперативной обстановки со всеми необходимыми подробностями. А Генеральный штаб с нетерпением ждет. Ставка должна принять решение. Ей надо знать, где и какими силами враг наносит основные и вспомогательные удары. - Подойдя к столу, он карандашом пошевелил бумаги. - Нам пока неизвестно, какие немецкие дивизии наступают в полосе Шестой армии генерала Музыченко. Надо уточнить положение в Двадцать шестой и Двенадцатой.
- С бортов разведывательных самолетов недавно поступили обнадеживающие радиограммы. Врагу удалось ворваться только в Перемышль. На огромном пространстве от Крыстынополя до Черновиц наши левофланговые армии прочно удерживают государственную границу, - сказал начальник разведки Бондарев.
- Я знаю, пикировщикам и диверсантам удалось нарушить устойчивую связь наших штабов с войсками. Телефонно-телеграфные линии сильно пострадали. Но все же кроме воздушной разведки нам необходимо получить данные от командармов Музыченко, Костенко и Понеделина.
- К ним на самолетах и машинах посланы связные. Они должны скоро вернуться, - заверил начальник оперативного отдела полковник Баграмян.
Пуркаев придвинул к себе карту сражения и, подумав, медленно произнес:
- Еще трудно предвидеть, как развернутся события на многих участках фронта, где гитлеровцы в дальнейшем нанесут основные и вспомогательные удары, но уже сейчас можно разгадать их план. Я вижу опасность на левом фланге Пятой армии. Сокальское направление главное! - Он провел по карте толстым штабным карандашом. - Немцы безусловно пойдут на Броды, повернут на Дубно, потом захватят главную магистраль Луцк - Ровно, а это прямая дорога на Киев.
- Возможно, они попытаются прорваться к Тернополю…
- Вы правы, товарищ командующий, - согласился Пуркаев. - Тогда нашим левофланговым армиям грозит глубокий охват. Надо ликвидировать сокальский клин и оказать немедленно помощь стойким дивизиям Сущего и Алябушева. От Устилуга до Сокаля они сдерживают натиск восьми пехотных и трех танковых дивизий.
В дверях показался покрытый пылью генерал:
- Явился по вашему приказанию, товарищ командующий. Только что прибыл. Прямо с машины.
Кирпонос сочувственно улыбнулся.
- Вижу, товарищ Ильин-Миткевич, все было в дороге - и кюветы, и окопы…
- Пришлось кое-где даже по-пластунски, товарищ командующий… Применялся к местности… Только выскочим на бугор, как тут уже "мессершмитт" над "эмкой" коршуном нависает. Куда деваться? В хлеба!
Кирпонос распечатал "Герцеговину флор" и, закурив, повернулся к стоящему за большим рабочим столом начальнику штаба фронта:
- Давайте послушаем нашего посланца. Докладывайте, товарищ Ильин-Миткевич.
- Как вы знаете, товарищ командующий, этой ночью в три часа пятнадцать минут вдоль нашей государственной границы на правом берегу Западного Буга взлетели сотни ракет, и фашистские разбойники открыли шквальный огонь.
Кирпонос не узнал резкого гневного голоса начальника инженерных войск фронта. Тот продолжал:
- За пять минут до артиллерийского налета к железнодорожным мостам тихо подошли вражеские бронепоезда и высадили десанты. В то же время переодетые в красноармейскую форму гитлеровские солдаты с криком "Не стреляйте, мы свои!" пытались захватить автомобильно-гужевые мосты, а штурмовые отряды - заранее разведанные на Западном Буге пешие переправы.
- Немецкие солдаты подражают своему фюреру. Тот любит коварные штучки, - брезгливо поморщился Пуркаев и добавил: - Прошу извинить за невольную реплику, бывает такое… взорвет человека… Год назад меня пригласили в имперскую канцелярию на один дипломатический прием и представили Гитлеру. Пожимая мне руку, он с улыбкой сказал: "Я весьма польщен, господин Пуркаев, тем, что в Берлин на скромный пост военного атташе назначен комкор. - И снова деланная улыбка. - Среди офицеров и генералов вермахта вы, господин комкор, встретите самых искренних друзей". - Начштаба усмехнулся. - Немецкий генштаб разрешил мне посетить танковую школу, пехотный полк и учебный командный пункт штаба армий. Сопровождал всегда один и тот же полковник, который неустанно, как заведенная машина, твердил: "Показываем буквально все. У нас от русских секретов нет. Мы ваши друзья". - Я отвечал ему: "Ой ли?.." Каждый раз, покидая военную часть, я находил в карманах шинели то фотоаппарат, то какие-то снимки и чертежи. Я тут же в раздевалке вручал все оберсту: "Возьмите, топорная работа!" Он невозмутимо пожимал плечами: "Что поделаешь, господин комкор, в немецкой армии служат старые генералы, и на вешалке они ошибаются карманами". - Пуркаев повел квадратными стеклышками пенсне. - Теперь они хотят безошибочно положить в свои карманы наш хлеб, уголь и металл. Я не удивляюсь их коварству.
Достав из планшетки карту, Ильин-Миткевич бросил ее на стол:
- Вот как эти господа готовились к нападению. Взгляните!
Командующий и начальник штаба принялись рассматривать карту с яркими зеленовато-коричневыми оттенками.