Уже к исходу дня парашютисты добыли важные сведения. Однако передать их по назначению не удалось - подвела рация. Было обидно, что данные, добытые с большим трудом, а в некоторых случаях и ценой жизни, могут устареть и оказаться бесполезными. Я послал начальника нашего штаба лейтенанта Касимова в одно из подразделений, чтобы он при помощи имеющихся там радиосредств связался с фронтом.
Во второй половине этого же дня другая часть десантников разошлась по дорогам. Освобожденные на лесосеке военнопленные просили меня послать на задание и их. Я объяснил, что не могу этого сделать. Но если они организуют партизанский отряд, охотно помогу. Ребята ухватились за эту мысль. Командиром вновь созданной боевой единицы стал Киселев, комиссаром - сержант Бондаренко, начальником штаба - лейтенант Арсеньев. По предложению Николая Щербины отряд был назван "Волжский". Действовать ему предстояло на правом берегу верхней Волги, у самых ее истоков.
Для связи партизан с нашими войсками мы выделили им трех бойцов, знавших пароль на выход из вражеского тыла.
Встал вопрос: как быть с оружием? Можно ли его вручать людям, еще не принявшим партизанской присяги?
Я сказал:
- Все они присягали во время службы в Красной Армии. Пребывание в плену не освобождает их от данной клятвы.
Щербина не согласился со мной:
- Пусть для верности примут еще раз. Кашу маслом не испортишь.
На затерявшейся в густом лесу поляне, перед тремя кострами, бросавшими отблески на винтовки и автоматы, положенные на еловые ветви, выстроились недавние военнопленные.
У нас не было специально подготовленного текста клятвы, и поэтому бойцы отряда "Волжский" повторяли вслед за комиссаром Николаем Щербиной слова воинской присяги:
- "...Принимаю присягу и торжественно клянусь быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным воином и до последнего дыхания быть преданным своему народу, своей Советской Родине и Советскому правительству..."
Пламя озаряло суровые лица партизан и десантников.
Каждый из нас вновь переживал те волнующие минуты, когда на полковом плацу или в гулком зале военного училища присягал на верность Родине...
Когда Щербина закончил читать и наступила пауза, кто-то негромко запел "Интернационал". Мне не раз приходилось раньше петь гимн, но тогда в мое сознание особенно глубоко запал смысл его слов: "Это есть наш последний и решительный бой..."
Через час партизаны должны были выступить в район будущих действий. На прощание мы устроили совместный ужин. Ели отварную конину, запивая горячим бульоном.
Я молча сидел у огня и слушал, о чем говорят бойцы. Среди бывших военнопленных были уже немолодые люди. Один бородач, еще несколько часов назад работавший под надзором гитлеровцев, вспоминал о доме:
- У нас с хозяйкой двое сыновей. Старшему семнадцатый год весной пошел, Лешей зовут, второго Александром - по брату назван...
А за спиной другие голоса:
- Винтовка - это не то! Автомат - вот оружие! Только нажимай знай...
- Ты, дорогой товарищ, говори, да разумей. Ишь ты, винтовка ему уже не годится!.. А где ты будешь, мил-человек, для этой штуки патроны доставать? В сельпо, что ли? Разок надавил - десяток вон. Нет, брат, давай бить фашиста с одного выстрела. - Потом, видимо, не желая, чтобы его обвинили в отсталости, добавил: - Ты не думай, что я совсем против автомата. Это все равно что пулемет. Только вот с припасами загвоздка очень свободно получиться может.
Партизан мы вооружили хорошо. Помимо винтовок дали им много трофейных автоматов и тысяч пятнадцать патронов.
У одного из костров я увидел парашютиста, в котором сразу узнал старшину Ивана Андреевича Бедрина. У него из-под шапки виднелись бинты. После того как он подорвал мост, я с ним еще не встречался. Подошел к нему, спросил:
- Ну как голова?
- Все в порядке, - весело ответил он. - Поцарапана немного.
- А думает о чем?
- Есть кое-какие мысли. Правда, немножко грустные.
- Это почему же?
- Да вот... вокруг меня столько замечательных людей, мужественных, самоотверженных... Каждый день они совершают что-то героическое. С любого из них можно писать картину, а я ничего не делаю, не успеваю. Неужели, чтобы создать что-то, надо быть только наблюдателем, а не участником событий?
До войны Бедрин учился в Московском художественном училище, мечтал стать хорошим художником.
- Ничего, Ваня, - приободрил я его, - наблюдай пока. Потом все это пригодится.
Мы долго еще беседовали с ним на эту тему. Потом стали слушать рассказ старшины Валентина Васильева. Он вспоминал о своем детстве. Васильев рано осиротел. Когда ему исполнилось пять лет, отец и мать погибли во время крушения поезда. Валентин воспитывался в детских домах. Потом работал на железной дороге, призывался в армию из города Дмитрова. На вокзале его провожала единственная по-настоящему близкая ему душа - девушка Тося, с которой он вместе рос в детдоме. Ее дружбой Валентин дорожил. И хотя сейчас они пока потеряли друг друга из виду, Васильев верил, что после войны они обязательно встретятся.
По характеру Валентин был человек порывистый, порой даже резкий. Мог и дисциплину нарушить. Но за честность, прямоту, бесстрашие в бою и товарищескую верность ему многое прощалось.
Когда подошло время уходить партизанам, Васильев вызвался проводить их. Я разрешил. С несколькими парашютистами он пошел во главе колонны.
* * *
Утром следующего дня несколько подразделений отправились на задания. С одним из них пошел и я. Сначала направились в сторону Ново-Никольского. Севернее его рассчитывали встретить группу, в которой находился комиссар отряда Николай Щербина. Однако десантников там не оказалось. Тогда мы двинулись на Лотошино. На пути нашем оказалось село Минино. Была глубокая ночь. Вокруг стояла тишина. Однако входить в селение мы не спешили. По тому, как была разбита дорога, нетрудно было догадаться, что не так давно в Минино прошло много машин.
Сходить в разведку попросились Борис Петров. Анатолий Авдеенков и Александр Буров. Петрова и Авдеенкова я знал как опытных и смелых бойцов. А вот пускать с ними Бурова мне почему-то не хотелось. Совсем юный, худенький, лишь недавно отметивший свое восемнадцатилетие, Саша, на мой взгляд, был еще недостаточно опытным для таких дел. Поэтому я спросил Петрова:
- Может быть, Бурова заменим?
Услышав это, Александр обиделся:
- Товарищ майор, разве в Юхнове я подвел отряд? А тут чем оплошал?
Петров поддержал друга:
- Никого другого не надо.
- Хорошо, идите, - сдался я.
Петров, Авдеенков и Буров пошли к селу.
К указанному сроку они не возвратились. Я начал беспокоиться, особенно после того как над Минино взлетело несколько ракет и оттуда донеслась стрельба. Всем стало ясно: там гитлеровцы. И видимо, немало. Я отвел группу в глубь леса. "Лучше бы самому отправиться с ними, чем так вот томиться в неизвестности", - мелькнула мысль.
В верхушках деревьев ровно шумел ветер. С веток сыпалась снежная пыль. Она вихрилась и порошила глаза. Близился рассвет.
Разведчиков все не было. Я подумал: "Надо посылать еще кого-то". Стал прикидывать: кого бы? В это время послышался слабый скрип лыж. Кто-то шел прямо на нас. Через несколько минут мы увидели сержанта Петрова и рядового Авдеенкова.
Когда они остановились около поваленного дерева, я подошел к ним и, уже догадавшись, что случилось несчастье, спросил:
- А где же Буров?
Вернувшиеся подрывники рассказали о том, что произошло в селе, что узнали они от Александра Бурова.
Добравшись до окраины, Петров, Авдеенков и Буров укрылись в кустах и стали наблюдать. Ничего подозрительного не заметили. Тогда решили: первыми в Минино пойдут Авдеенков и Буров, а Петров пока останется на месте. По заснеженным огородам Авдеенков и Буров пробрались в один из дворов. Там увидели две автомашины, груженные ящиками с боеприпасами. Заглянули в соседние - та же картина.
- Ясно, - шепнул Авдеенков. - Теперь узнать бы, что по ту сторону улицы.
- Ну что ж, пошли, - отозвался Буров.
Но только они отделились от плетня, как в воздух взвились ракеты. Разведчики упали в снег, при ярком голубоватом свете бойцы рассмотрели у стен некоторых изб орудия. Они были поставлены так, что низко нависшие козырьки крыш маскировали их.
- Понял? - тихо спросил Буров. - Нам надо разделиться: больше увидим. Да и попасться двоим в два раза легче.
Сказав это, Буров быстро перебежал улицу. Осмотревшись, бросился к ближайшему переулку и лицом к лицу столкнулся с патрулем. Сразу же в его грудь уперлось несколько стволов, по голове чем-то ударили...
Что было с Буровым дальше, Петров и Авдеенков рассказали уже со слов Александра.
Он очнулся быстро. Его тащили под руки. Сильно болела голова, шумело в ушах, из носа по подбородку текла теплая струйка крови и тотчас же замерзала на ветру.
Бурова привели в комендатуру. Она размещалась в просторной избе, освещенной керосиновой лампой. От сквозняка она чуть помигивала. Буров успел заметить, что стекло в одном из окон выбито и дыра заткнута подушкой в голубой наволочке.
Вскоре в помещение вошел офицер. Глаза у него красные, он раздражен: спал - разбудили. Выслушав доклад патрульных, немец через переводчика обратился к Бурову:
- Кто такой?
Вопрос этот был настолько лишним, что Буров в таком же духе и ответил:
- Железнодорожник. Домой шел.
Офицер хмуро взглянул на десантника, потом на отобранные у него автомат и гранаты и коротко бросил:
- Эршиссен.
Буров знал, что по-русски это означает: расстрелять.
В сопровождении двух конвоиров - одного впереди, другого сзади - Буров вновь оказался на улице. Его повели как раз в том направлении, где он расстался с Авдеенковым, и у Александра зародилась слабая надежда, что его, может быть, выручат. Но гитлеровцы свернули в узенький переулок, ведущий к неглубокому полевому оврагу. Когда узкая, пробитая в снегу тропа свернула за угловой дом и первый конвоир скрылся за ним, Буров резко обернулся, прыгнул навстречу второму солдату, без особого труда выхватил у него винтовку, которую тот держал под мышкой. Александр молниеносно расправился с фашистом. Он успел только вскрикнуть. Из-за угла выскочил тот, что шел впереди, но тотчас же был сражен выстрелом в упор.
Все это произошло так быстро, что Буров сам еще не верил в удачу. Схватив свою шапку, валявшуюся на земле, Александр бросился к хозяйственным постройкам. Он боялся, что на его выстрел прибегут патрульные. Но за ним никто не погнался. Добежав до сарая, Буров плюхнулся в сено, отдышался и прислушался: как будто спокойно. Лишь изредка в небо взлетали ракеты да нет-нет раздавались дежурные автоматные очереди. Можно было отходить к лесу. Но Александр продолжал лежать. Он решил еще раз попытать счастья: доразведать силы противника, выяснить, что за часть здесь разместилась. Не хотелось парню возвращаться, по сути, ни с чем.
Соблюдая меры осторожности, Буров снова двинулся в село. Где по-пластунски, где бегом он достиг центральной улицы, осмотрел большинство расположенных на ней подворий. Наконец оказался у того самого переулка, где четыре часа назад расстался с Авдеенковым. Теперь оставалось только выбраться на огороды, а там - и чистое поле... Буров подошел к плетню. Вдруг из-за него выскочили немцы. Александр успел выстрелить. Он увидел, как один из солдат упал. Но и сам ударом сзади был свален с ног.
Когда открыл глаза, то увидел над собой того самого офицера, который несколько часов назад распорядился его расстрелять. Гитлеровец тоже узнал Бурова и начал страшно ругаться. Он приказал прикончить Александра во дворе. И немедленно.
Бурова подхватили и потащили на улицу. Один из автоматчиков сорвал с его головы шапку, другой потребовал снять куртку.
Цепенеющими от холода пальцами Александр не спеша расстегнул пуговицы и сбросил одежду. Его поставили к серой стене сарая, ослепили светом электрических фонариков. Выстрелов Буров не слышал, только почувствовал, как что-то толкнуло в грудь и ногу.
Александр Иванович БУРОВ
Уже лежащего в крови, его еще раз осветили, попинали носками ботинок и ушли.
Но Буров не был убит. Он лежал на снегу весь израненный, в одном белье, без валенок, коченея от холода. Александр понимал: еще немного, и все будет кончено. То, чего не сделали вражеские пули, довершит свой же, русский мороз. Буров попытался встать, но не смог. Тогда он перевернулся на здоровый правый бок и, опираясь на руку, стал подтягиваться. Получилось. Превозмогая острую боль, Буров медленно пополз. Помнит, как добрался до огорода, еще что-то миновал. Потом все оборвалось...
По кровавому следу, черневшему на снегу, Бурова нашел Авдеенков. Александр был без сознания. Сняв с себя куртку и надев на товарища, Авдеенков потащил его в лес. Там встретил Петрова. Вместе перевязали Бурову раны. Их, как оказалось, было пять. Нести Александра в таком состоянии в подразделение, а потом в лагерь было опасно. Неподалеку Петров обнаружил несколько затерявшихся в сугробах изб. Там и устроили Бурова.
Рассказ Петрова и Авдеенкова произвел на всех нас сильное впечатление.
Сведения, полученные от них и других разведчиков, были важны не только для нас, но и для командования фронта.
Вернувшись на нашу временную базу за Ламой, я узнал еще одну печальную новость. Когда группы старшего лейтенанта Панарина (однофамильца сержанта Панарина), лейтенантов Ушенко и Тюрина шли на сборный пункт, до них неожиданно донеслись звуки выстрелов и разноголосый лай. У нас собак не было. Значит, решили десантники, это гитлеровцы преследуют кого-то из наших. Поспешили на помощь. Выскочили на поляну, и перед ними предстала такая картина. Пятеро вражеских лыжников в пятнистых маскировочных костюмах, окружив лежащего на снегу парашютиста, добивали его. Один из преследователей, сидя на корточках, уже вытирал о белый халат окровавленный нож. Еще трое фашистов устремились к другому. Боец шевелился, но почему-то не стрелял. Еще минута - и его постигла бы участь первого. Но тут раздалось несколько автоматных очередей. Они сразили гитлеровцев.
В мертвом узнали Валентина Васильева. Отбитый оказался Иваном Бедриным. Он подробно рассказал, как все произошло.
Проводив партизанский отряд Киселева на дорогу Лотошино - Шаховская, Васильев, Бедрин и еще трое их товарищей на обратном пути в трех местах установили мины, на большом участке нарушили линию связи.
Когда до лагеря оставалось не больше трех-четырех километров, обнаружили две параллельно идущие лыжни. Васильев определил:
- Прошли только что - и в противоположную нам сторону.
По следу Валентин установил, что это не десантники. Он предложил:
- Давайте вернемся и запутаем свои следы. А то как бы не привести за собой хвост.
Все с ним согласились. Сделали две большие петли, дважды пересекли дорогу и только расположились немного передохнуть, как Бедрин сделал предостерегающий жест:
- Слышите? По-моему, идет легковушка.
Васильев заулыбался:
- На ловца и зверь бежит. Будем брать. Но без шума!..
Оставив двоих в кустах, на случай если понадобится поддержка огнем, Васильев вместе с Бедриным и еще одним бойцом вышли к дорожному указателю. Все трое стали возиться около таблички, делая вид, что устанавливают знак. Выдавая себя за немцев, они намеревались остановить машину, когда та поравняется с ними. План не отличался новизной. При помощи этой нехитрой игры парашютисты однажды уже захватили лимузин, следовавший к линии фронта. Однако на сей раз получилось иначе. Завидя на шоссе подозрительную группу, водитель "мерседеса" развернул автомобиль в обратную сторону.
Сидевшие в засаде дали две длинные автоматные очереди. Шофер был убит, "мерседес" завилял и сполз в заснеженный кювет.
Пока десантники бежали к нему, показался неприятельский патруль.
- Пятнадцать человек, - быстро подсчитал Васильев.
Ребята обстреляли лыжников, затем скрылись в лесу. Они считали, что на этом все и кончится: обычно противник далеко от трассы не отходил. Но ошиблись. Вскоре невдалеке послышался собачий лай. Старшина Васильев приказал:
- Бросай рюкзаки!
Облегчившись, десантники побежали. Но, увязая в сугробах, скоро начали выдыхаться. Сказывалось и то, что они уже несколько ночей не спали. Преследователи настигли их. Завязалась перестрелка. Появились первые потери. А тут еще на пути открытое место. Середины его достигли только двое: Васильев и Бедрин. Васильев был уже ранен. Продолжая отходить, они прикрывали друг друга огнем. До спасительного кустарника оставалось немного. В это самое время Бедрин заметил, что к Васильеву бросились два пса, а за ними - патрульный. Собак пристрелил Васильев, а карателя - Бедрин. Что было дальше с Валентином, Бедрин не видел: к нему приближались несколько человек. Он сделал два-три выстрела - и кончились патроны.
Пока Бедрин обмороженными пальцами расстегивал гранатную сумку, висевшую на поясе, гитлеровцы успели добежать до него. Но и на этот раз смерть обошла его...
Все слушавшие рассказ Бедрина долго потом молчали. Через некоторое время я спросил Панарина, Ушенко и Тюрина, не встречалась ли им группа Руфа Демина. Она имела задание беспокоить вражеские войска в местах их скопления.
- Нет, не видели, - за всех ответил Панарин. - Придет, не заблудится. Он же охотник!
Из штабной землянки стремительно выскочил лейтенант Алексей Касимов. Застегивая на ходу куртку, он стал кого-то искать глазами. "Уж не меня ли", - подумал я и окликнул Касимова:
- Алеша, сюда!..
Он бросился ко мне и крепко стиснул своими лапищами.
- Отпусти, чертушка! - только и мог я сказать. - Фашисты не подстрелили - от твоих медвежьих объятий задохнусь. В чем дело?
С трудом сдерживая возбуждение и переходя на "ты", чего раньше между нами не было, он сказал:
- Знаешь, Иван Георгиевич, наши Теряево и Волоколамск взяли. Слышишь, Во-ло-ко-ламск! Только что радиограмму получил.
Нас окружили бойцы. Весть о крупной победе наших войск быстро распространилась по всему лагерю. Мы ликовали. Получилось что-то вроде митинга.
Потом все, кто вернулись с задания, пошли спать. И я тоже.
На рассвете Касимов еле разбудил меня:
- Иван Георгиевич... Товарищ майор!.. Получен приказ возвращаться на Большую землю!..
Это было 25 декабря 1941 года.
Начали готовиться. Перейти линию фронта не менее трудно, чем вести боевые действия в тылу врага. А то и сложнее, если войска противника держат сплошную оборону. Тогда сквозь его боевые порядки просочиться особенно трудно.
Подумали мы с начальником штаба и решили разделить отряд на несколько частей. Каждая из них должна действовать самостоятельно.
В тот же день, под вечер, все наши подразделения покинули стоянку. Я уходил с последней группой. По небу плыли темные облака. Задумчиво смотрели нам вслед из-под мохнатых белых шапок величественные сосны. Стоило задеть нечаянно ветку, как сверху на голову и плечи сыпался снег.
Еще не темно, и я хорошо вижу идущих впереди десантников. У большинства из них стоптанные или сильно раздавшиеся валенки, стянутые амортизационными парашютными резинками.