- Мне надо двадцать, а не десять лодок, понятно?
- На лодках будем плавать, ясно? - сказал Рафик.
Теперь-то Аня поняла, что никакого моста нет. Ну что ж, плавать так плавать.
14
Рассветало медленно, точно утро никак не могло расправить промокшие за ночь крылья. Ветер утих. Савельев вывел свой батальон к берегу. Молочно-белые клочья тумана плыли по реке, цепляясь за прибрежные кусты, поднимались кверху. Лодок все еще не было. Командир полка стоял в окружении комбатов и офицеров штаба над самой кручей. Все они всматривались в туманную даль левобережья. Но вот подполковник круто повернулся и в сопровождении капитана Савельева направился к первому батальону. На нем уже не было того прорезиненного плаща, в котором он ночью обгонял колонну. Шинель обтягивала его крутые широкие плечи.
Солдаты при виде начальства стряхнули с себя остатки предутренней дремоты, подтянулись. Подполковник обошел роты и остановился возле Шкалябина. Подал руку.
- Готов?
- Так точно, товарищ гвардии подполковник!
- Ну что же, Шкалябин, капитан вот на тебя указал, - сказал командир полка, - поплывешь первым.
- Слушаюсь, това…
- Слушаться одно, а вот выслушать меня придется, - перебивая лейтенанта, проговорил командир полка, и все трое двинулись обратно к берегу.
Аня с надеждой смотрела на удаляющихся офицеров, от которых сейчас зависел исход этой сложной операции. Нет, не только исход! А жизнь многих людей разве не в их руках? Сумеют ли они разобраться во всех деталях, учесть все случайности, чтобы как можно успешнее форсировать эту преграду? Ведь большинство солдат или не плавают вовсе, или очень плохо.
Подошла Шура Солодко, такая же мокрая и озябшая, как и Аня.
- Лодки привезли, - сообщила она.
Со стороны дороги доносился приглушенный шум моторов.
Шура взяла окоченевшую руку Ани, отвела девушку в сторону.
- Я слышала, вы первыми?..
Аня кивнула. Помолчали, глядя друг на друга. И, точно спохватившись, Шура вытащила из сумки плитку шоколада.
- Вот погрызи…
Аня взяла плитку и разломила на две половинки.
- А это тебе, - сказала она, подавая одну половинку Шуре.
- Спасибо, Анечка!
С прибытием лодок берег оживился. Забегали солдаты, засуетились офицеры. Появился Рогачев. Увидев девушек, он подошел к ним.
- Приятного аппетита!
Девушки поблагодарили. Шура разломила свою половинку еще и предложила Рогачеву.
- Хочешь?
- Не откажусь, - улыбнулся комсорг и, выкинув серебристую бумажку, положил кусочек шоколада в рот.
Ане стало неловко, что ей не с кем поделиться. А почему бы не дать Давлетбаеву? Ведь он тоже голодный. А может, Пашке?
Аня посмотрела на Рогачева. Осунувшееся за ночь лицо, мокрые пряди волос, свисавшие по вискам, доверху заляпанные сапоги. Он облизнул посиневшие губы, аппетитно почмокал и сказал:
- Пойду поговорю с ребятами.
Аня вспомнила вчерашний день. Вот этот самый человек вручил ей комсомольский билет. Как она волновалась, когда Рогачев вписывал ее фамилию, год рождения, наименование комсомольской организации, выдавшей билет. Потом пожал девушке руку и совсем не торжественно, как она думала, вручил ей эту серую книжицу с силуэтом Ильича. Нет, не сразу Аня решилась спрятать ее в карман. Она любовно осмотрела все странички, запомнила каждую надпись и, если говорить откровенно, даже понюхала корочки, пахнущие так же, как пахнет свежий номер газеты или журнала. Только об этом никто не знает и не должен знать. Назовут еще дурехой или взбалмошной. Аня и сейчас ощущает тепло комсорговской ладони. Она была сухой и такой жесткой, как у Пашки. Рогачев улыбнулся и сказал:
- Вот вы и комсомолка!
Девушка помнит, как вспыхнули щеки, как защипало в горле, но все же она смогла ответить ему:
- Постараюсь оправдать… доверие…
- Я в этом не сомневаюсь, - проговорил он.
Потом поздравляли Шкалябин, Коля, Пашке и даже Красильников. Пришел, протянул свою лапищу; в которой потонула вся ее рука, пробасил:
- Ну, Отчаянная, вот ты и… Поздравляю! - и так тряхнул руку девушки, что сам оробел. - Экий я, право, неловкий… извини, Анна! Непривычный я с вашей сестрой. Известно дело, таежник.
Так и назвал; "Анна". Кроме матери, ее никто так не называл. А он назвал. Хорошо! После этого она побежала искать Шуру, чтобы поделиться с ней своей радостью.
Рогачев повторил:
- Ну так я пойду.
Аня протянула свою дольку шоколада, неуверенно сказала:
- Вот, возьмите… от меня!
Комсорг почему-то посмотрел сперва на Шуру, точно спрашивая: "Разрешаешь?" Девушка еле заметно кивнула: Только потом он обернулся к Ане. Та улыбнулась:
- Берите…
- Пожавуй… Спасибо! - И Рогачев засмеялся: - А ведь я вакомка, да еще какой!
"Какой уж ты лакомка, - подумала Аня, - когда видно, что голоден, как мы".
Саперы спускали лодки на воду. Командир полка что-то, объяснял Шкалябину, указывая на противоположный берег. С каждой минутой становилось светлее, туман редел.
- Товарищи, - негромко говорил солдатам Рогачев, - кто первым ступит на тот берег, будет представлен к высшей правительственной награде!
Аня видела, как при последних словах комсорга полка в глазах Пашки Воробьева заплясали чертики. Теперь он не успокоится, пока не добьется своего. Это она, Аня, знала наверняка.
Рогачев говорил о том, какое большое значение имеет плацдарм на той стороне Вислы, как приблизит этот плацдарм гибель фашистской Германии. Но Пашка больше ничего не слышал. Он смотрел на лодки, покачивавшиеся на легкой утренней волне, и грыз кончик коричневой вонючей сигары. На которой-то из этих шести лодок поплывет он, Пашка Воробьев, и, конечно, кое-кому "утрет нос".
Подполковник распахнул шинель, вытащил из брючного кармана часы и махнул рукой: "Давай!"
Переправа началась. Волновались все. Каждый видел, что лодки прибыли не все, и то с опозданием. Туман поднимался на глазах, обозначив синюю полоску вражеского берега.
Удастся ли форсировать Вислу, широкую судоходную реку? Об этом думали генералы, об этом думали солдаты.
Аня стояла у самой воды и смотрела, как Шкалябин распределяет по лодкам людей.
- Снять шинели! - приказал он и разделся сам.
Командир полка и Савельев стояли тут же, тихо переговаривались. Сонно набегала волна, в уключинах поскрипывали весла.
- Ну как, товарищ Киреева? - обратился к девушке комбат.
Аня не знала, что ответить на такой неопределенный вопрос.
- Все в порядке, товарищ гвардии капитан! - отделалась она казенной фразой.
Подполковник, прищурившись, посмотрел на незнакомую девушку и, будто что-то припомнив, спросил:
- Это вы та самая Отчаянная, о которой пишут в газетах?
Девушка покраснела.
- Так точно, товарищ гвардии подполковник! - подсказал капитан. - Та самая Отчаянная и есть. Вчера вот в комсомол приняли.
- Ну что же, очень хорошо, поздравляю! - сказал командир полка и протянул руку.
Аня окончательно смутилась.
- Ну, ну, не надо краснеть!
Шкалябин стоял на носу лодки и ждал, когда подполковник подаст знак. Только сейчас девушка заметила, что лейтенант усадил уже всех людей.
- Ни пуха ни пера! - пожелал командир полка и легонько подтолкнул Аню к лодке.
Красильников отодвинулся, уступив девушке место. У самой воды стояла Шура.
- До встречи на том берегу!
- Пошел! - Подполковник, глядя на часы, поднял руку, точно судья, объявляющий о начале старта.
Красильников резко оттолкнулся веслом, лодка покачнулась, поплыла. Остальные пять лодок двинулись за ней. Аня оглянулась. Вот там, во второй лодке справа, сидят Пашка, Коля Крыжановский, Гришаня и еще четверо солдат. И вдруг в одной из лодок девушка заметила Рогачева. Он, как и Шкалябин, сидел на носу и смотрел вперед. Комсорг тоже был без шинели, в руках сжимал автомат. "Оказывается, комсорги не только говорить умеют", - подумала Аня.
- Поднажмите, ребята! - распорядился Шкалябин.
Лодка круто вырвалась вперед. Какое-то новое, еще не испытанное ощущение овладело Аней. Что-то среднее между полнейшим безразличием и сонливостью. Но если бы ей сказали: "Ложись, отдохни!" - она бы наверняка отказалась. Такое состояние бывает, когда человек не в силах предотвратить надвигающуюся опасность. Аня обернулась, посмотрела назад. На берегу еще стояли командир полка, Савельев, Шура и много других офицеров. А далеко за ними розовело небо, занималась заря. Тучи уходили на запад. Девушка зачерпнула ладошкой воду, обтерла лицо. Сегодня она должна написать матери письмо. Это так же необходимо, как, скажем, разговаривать, смеяться, двигаться.
- Чего задумалась, Анна?
Ане положительно нравилось, что Красильников называет ее полным именем.
- Нет, я ничего… так просто. Водичка хорошая, освежает.
- А-а. Пожалуй, тоже надо ополоснуться. - И Красильников, перегнувшись через корму, где сидел, окунулся чуть ли не с головой.
- Правда твоя, водица что надо. Польская водица. - По его черным усам скатывались маленькие струйки и падали на гимнастерку, от которой шел легкий парок.
- Вот бы посчитать, товарищ лейтенант, - обратился он к Шкалябину, - сколь рек переплыли.
- Много, Красильников, очень много, - ответил командир роты, глядя на Аню.
Сегодня он в первый раз решился так посмотреть на нее. Девушка давно уже заметила, что во время боя он избегает встречаться с ней глазами. Наверно, боится высказать волнение. А что он волнуется - сомнений быть не может. Все волнуются. И Аня, и Рафик, и Красильников, И другие солдаты, сидящие в лодке. Аня улыбнулась: "Не беспокойся, все будет хорошо!" - "Я беспокоюсь не за себя", - ответили его глаза.
Напряжение росло. Лодка выходила на середину реки. Ее стало относить течением. Гребцы нервно взмахивали веслами, не попадая в такт.
- Спокойнее, хлопцы! - предупредил лейтенант.
Ане хотелось чем-нибудь помочь этим людям ослабить охватившее всех напряжение. А чем? Что она может? Взять весло и грести самой? Нет, это не поможет! Был бы Алехин, он, конечно, нашел бы что сделать.
До сих пор молчавший Рафик Давлетбаев вдруг обернулся к Красильникову и заговорил быстро-быстро:
- Помнишь Днепр? Вот так же плыли… на лодка. Потом нас обстреляли фрицы. А мы что… мы ничего, не струсили. Плывем себе и смеемся. Правда, Красильник?
- Правда твоя, Давлет-бай, - подтвердил сибиряк.
- Вот как сейчас, помним Днепр. Знаешь Днепр, Ана?
Девушка кивнула.
- Мы не боялся, - заверил ее Давлетбаев. - Вот.
Кто-то пытался засмеяться, но Шкалябин предостерегающе приложил палец к губам: "Тихо, товарищи!" Гребцы, осторожно взмахивая веслами, сбавили ход. Задние лодки приблизились. До берега оставалось метров пятьдесят. Враг молчал. И это молчание еще больше усиливало напряжение.
Аня посмотрела на Пашку, который то вскакивал на ноги, то снова садился. Ему не терпелось высадиться первым. Рогачев, наклонившись к командиру первого взвода, что-то говорил. Шкалябин больше не оборачивался. Аня смотрела на его затылок и мысленно повторяла; "Все будет хорошо, все будет хорошо…" Она не договорила. Высокий столб воды вздыбился между лодками, и почти одновременно грохнули выстрел и разрыв. Стреляли из пушки прямой наводкой.
- Вперед! - крикнул лейтенант, показывая на кручу берега.
Лодку подбросило, потом как-то боком отшвырнуло а сторону. Аня уцепилась за ногу Красильникова, который чуть не свалился в воду. Крики справа заставили всех обернуться.
Разрывом снаряда опрокинуло одну из лодок. Лодка, подбрасываемая волнами, плыла вверх дном. Рядом с ней показалось несколько голов.
- К берегу! - скомандовал Шкалябин.
Аня никак не могла понять, чью же лодку опрокинуло. Ту, где сидел Рогачев, или где Пашка с Колей Крыжановским? Но все равно надо идти на помощь. Было ясно, что кто-то тонул.
Свинцовая струя пулеметной очереди с шипом врезалась рядом с лодками.
- Спа… спаси… те! - крикнул кто-то.
Этот крик точно подхлестнул девушку.
- Быстрей, товарищи! - торопил Шкалябин.
Аня посмотрела на лейтенанта и, бросив санитарную сумку Рафику, переметнулась через борт лодки.
Уже в воде она еще раз обернулась к Шкалябину: "Все будет хорошо, береги себя". Он широко раскрытыми глазами следил за каждым ее движением и время от времени нажимал на спуск автомата.
15
Пашка захлебывался. Течение относило его все дальше и дальше. Иногда в глазах появлялся желтый свет, и он на какой-то миг терял сознание. Неужели это конец? А ведь так близко было до цели.
Напрягая последние силы, он выныривал, глотал воздух и снова погружался с головой. Желтело в глазах, ощущение зыбкой качки гасило сознание. И все же он боролся. Молодое сильное тело не хотело смерти. По крайней мере, такой смерти. Добро бы от пули или в рукопашной. Нет, он хочет жить. Еще много надо сделать, еще много надо сказать той зеленоглазой… Почему он не научился плавать?!
С каждым усилием руки наливались свинцовой тяжестью, Дно, точно магнит, притягивало к себе, а там вверху такое голубое небо. Нет, нет, еще раз увидеть эту синь, еще раз глотнуть воздух… А в глазах желто, желто… Ноги тяжелеют, набухают… Желтизна чернеет… Зыбко… как на качелях…
Аня не сразу увидела Пашку. Среди пилоток, плащ-палаток, не успевших затонуть, трудно было разобраться. Несколько солдат, уцепившихся за перевернутую лодку, подгребали к берегу.
- Анька! - узнала она голос Коли Крыжановского. - Куда?
Коля, не выпуская из рук автомата, плыл на боку.
- Помочь? - спросила девушка.
- Нет, сам выберусь. Там кто-то тонет, не знаю.
Пули шипели, поднимая брызги и струйки пара. Оба берега открыли артиллерийский огонь. Где-то пророкотали самолеты, послышался гул бомбежки.
- Там, Отчаянная! - держась за лодку, взвизгнул Гришаня. - Охрименко накрыло. Его не ищи. А там, - он указал вниз по течению, - кажись, Воробьев.
Под самым носом девушка увидела в воде качающееся красное пятно - и ей вдруг стало холодно. Набухшая одежда сковывала движения, ноги сводило судорогой.
На берегу уже трещали автоматы, хлопали гранаты. Значит, Шкалябину все же удалось высадиться, Аня плыла по течению, внимательно приглядываясь к плывущим предметам.
Каким бы хорошим пловцом она ни была, но здесь, в одежде, среди пенящихся бурунчиков, силы быстро таяли. Аня чувствовала, что долго не продержаться. "Прости, Паша, я не могла спасти тебя!"
Девушка повернула к берегу и сделала несколько сильных рывков. Те, с перевернутой лодки, уже причаливали к берегу. А там, далеко сзади, отчаливали от правого берега другие лодки… много лодок.
Неожиданно справа в нескольких метрах Аня заметила что-то черное, над которым пузырилась вода. Ведь это же человек! Скорей, скорей, его еще можно спасти! Аня подплыла ближе и ухватилась за волосы утопленника, которые, точно водоросли, медленно раскачивались под толщей воды. Аня узнала Пашку. Он был без сознания. Неужели захлебнулся? Нет, не должно быть! Откуда же тогда пузыри? Значит, он дышит, значит, жив.
Девушка крепко ухватилась за волосы и, работая одной рукой, поплыла. Тело Пашки стало податливым и легким. Во всяком случае, она не чувствовала тяжести, только вот ноги… А что, если попытаться стащить сапоги? Нет, это не поможет. А течение относит все дальше и дальше. Шкалябин и Рогачев высадились гораздо выше. Здесь напротив, вероятно, враги. Эта мысль точно ужалила девушку. Как же быть? Ведь Пашке необходимо оказать помощь, привести его в сознание. Как быть, как быть? Правильно ли она сделала, бросившись спасать утопающих? Там, где сейчас идет бой, тоже, наверно, нужна ее помощь. А что, если Пашка мертв? Аня подтянула его к себе и, положив голову Пашки себе на грудь, поплыла на спине. Тело солдата по-прежнему оставалось неподвижным.
Над Вислой плывут тонкие, прозрачные облака, а на их фоне, будто отпечатавшись, чернеет косяк "юнкерсов". Они идут бомбить берег, там, где остались Савельев, командир полка, Шура Солодко… А вот и левый берег, отороченный густыми зарослями, но он не радует девушку. Там притаились враги.
Сил уже нет, все равно надо выбираться на берёг, Она даже не может нащупать свой пистолет - заняты руки. У Пашки оружия нет.
Снаряды пролетают над головой и грохаются где-то за этими зарослями. Осколки рикошетят от воды, с пурханьем улетают дальше.
Ани нащупывает дно и тащит Пашку на себе. Сейчас он стал тяжелым и рыхлым. Взошло солнце. Косые лучи, казалось, подожгли реку. От множества ослепительно ярких пятен рябит в глазах. Аня делает последние шаги и падает на прибрежную отмель.
16
Вот уже двадцать минут Шкалябин со своей обескровленной ротой дерется за кусок земли. Двадцать минут… А может, всего пять, а может, час?
Немцы не ожидали русских - это было ясно. На берегу не оказалось вражеской пехоты, только несколько артиллерийских позиций маскировалось в прибрежных зарослях да два-три пулемета охраняли эти позиции. Вероятно, пехота концентрировалась где-то в другом месте.
Шкалябин знал, что противник с минуты на минуту может перебросить сюда стрелковые подразделения, и тогда будет трудно. Но главное, он сумел высадиться и занять пусть маленький, а все же плацдарм. Сумеет ли комбат переправить батальон до подхода вражеских сил?
Немецкие артиллеристы, побросав пушки, взялись за автоматы и винтовки. Появились первые раненые. Несколько наших солдат погибло. Давлетбаев пока один справляется со всеми ранеными. Рогачев с группой солдат отбил одну из пушек. Теперь солдаты защищаются прямо на позиции, повернув пушку в сторону гитлеровцев.
Вражеских солдат становится все больше и больше. Значит, немцы откуда-то стягивают силы. Лейтенант замечает, что они появляются справа. Они могут блокировать его роту, и тогда батальону не высадиться.
Шкалябин решает, оставив один взвод здесь, двумя другими атаковать, занять полоску вниз по течению, чтобы обезопасить подход остальным лодкам. Другого выхода нет.
Лейтенант подзывает Рогачева и оставляет его за главного. Командир взвода ранен.
- В случае чего отходите в нашу сторону!
- Нет, лейтенант, - твердо говорит комсорг, - мы не имеем права никуда уходить. - Он несколько секунд смотрит на сдвинутые брови командира роты, потом быстро уходит на позицию. - У нас же пушка! - оборачиваясь к Шкалябину, на ходу бросает он. Лейтенант раздвигает брови, складки возле губ разглаживаются. Ведь и он, Костя Шкалябин, был комсомольцем. Когда? Вчера, год назад? Время не играет роли. Важно, что он был комсомольцем.
Раздумывать некогда. Каждая потерянная секунда грозит провалом всей операции. К лейтенанту подбегает Коля Крыжановский. У него перевязана левая рука.
- Товарищ лейтенант! Надо выручать Аню. Она может попасть к фрицам!