- Не знаю, но меня всегда капитально колбасит, когда я чужую подержанную вещь в руки беру. Мне представляется, что предметы живут своей какой-то особенной жизнью, несут в себе память о событиях, о бывших владельцах. Никак не могу от этих навязчивых мыслей отделаться.
- Лечиться тебе надо, паря! - отозвался хмурый Кныш.
- Представляешь, за каждой вещью стоит чья-то жизнь, чьи-то горести, чье-то счастье, чьи-то надежды, чье-то предательство, чья-то подлость. Все вокруг хранит память. Вон те серые скалы, например, или те камни, что у дороги, хранят в себе воспоминания еще тех давних времен, когда здесь проезжал армейский обоз в сопровождении русских солдат генерала Ермолова, или казачий разъезд, воевавших с горцами. Может быть когда-нибудь наука достигнет таких высот, что можно будет выкачивать информацию о прошлом из неодушевленных предметов.
- Ну, Ромка, опять тебя понесло, батальонный Стругацкий наш. Сейчас нафантазируешь в три короба и шкатулку. Готовь, пацаны, уши для лапши!
- Кто его знает, может они на самом деле не такие и мертвые, эти камни, эти скалы, а живут своей какой-нибудь особенной, незаметной для нас жизнью.
- Думаешь со времен Жилина и Костылина что-нибудь изменилось в Чечне? Конечно нет! Те же сырые зинданы, те же рабы, также глотку кинжалами режут!
Из тайника, который указал мальчишка, на божий свет был извлечен новехонький 82 мм миномет в заводской смазке и полтора десятка мин к нему, около двадцати полных магазинов к "калашу", восемь четырехсотграммовых тротиловых шашек и два фугаса. Помимо вооружения в схроне еще оказались коробка с медикаментами и большие запасы провианта, явно "гуманитарки".
Фугасы и мины тут же подорвали, уничтожив вражеский схрон. Когда "вэвэшники" вернулись к убитым "омоновцам", там уже был взвод старшего лейтенанта Тимохина с "собрами". Внизу на песчаной косе около трупа, расстерелянного старшего сержанта, курили "собровцы", лейтенанты Трофимов и Колосков. У молчаливого Трофимова, которого сослуживцы уважительно величали Конфуцием, было злое каменное лицо с прищуренными глазами, желтые от никотина пальцы, державшие сигарету, мелко дрожали. Чуть дальше, по галечной отмели, бродил кинолог Виталька Приданцев с Караем, который что-то вынюхивал у воды…
Вечером мрачный неразговорчивый Конфуций где-то здорово надрался спиртного и завалился пьяный к "вэвэшникам" в палатку. И устроившись на нарах у печки, поведал про то, как боевики жестоко истязали пленных в прошлую войну, когда ему довелось в этих краях воевать. Отрубали уши, носы, руки, половые органы, головы. Дробили кости рук, ног. Всячески издевались над пленными и заложниками, чтобы унизить их, довести до состояния животных. Убивали и насиловали с изощренным садизмом смертельно раненных, находящихся в предсмертной агонии. И не только пленных солдат, но и захваченных в заложники несчастных солдатских матерей, приехавших сюда в поисках своих без вести пропавших на проклятой войне детей.
Пока он с зубовным скрежетом, сбиваясь, говорил про все эти ужасы, скудные слезы текли у него по давно небритому посеревшему лицу. Неожиданно, во время рассказа он, безбожно матерясь, в порыве злобы нечаянно нажал на спусковой крючок. "Калаш" судорожно заплясал у него в руках, автоматная очередь продырявила верх палатки. Примчавшиеся на выстрелы старший прапорщик Стефаныч и сержант Кныш, обезоружив поддатого, орущего проклятия, "собровца", не без труда увели его к своим. Там Квазимодо и братья Исаевы знали, как бороться с частыми срывами лейтенанта Трофимова: бесцеремонно привязывали до утра его к металлической койке, чтобы чего-нибудь не натворил в приступе необузданной ярости.
Глава девятнадцатая
На следующее утро чеченское село надежно заблокировали десантники несколькими БМД и БТРом, перекрыв все выходы из него с трех сторон; с четвертой стороны находился крутой обрыв, подмываемый стремительной обмелевшей рекой. Пока командиры на косогоре обильно покрытом инеем договаривались с местной властью, приехавшей со старейшинами в папахах на белой "Волге", о деталях предстоящей операции. "Вэвэшники" и СОБР томились в ожидании начала зачистки у "бээмпэшек" и "уралов".
- Ты чего там, Серега, притих? - спросил старший прапорщик Стефаныч, обращаясь к младшему сержанту Ефимову, который у лица держал сухую веточку. - Все нюхаешь чего- то.
- Запах женщины, - тихо пробормотал тот, как бы виновато улыбаясь. - Вот веточку сорвал, запах обалденный.
- Ты, что рехнулся? Какой еще запах?
- Какая женщина?
- Совсем тут дошел до ручки, скоро на кусты будешь бросаться!
- Изголодался, молодой кобелек!
- Тут одними вонючими портянками может пахнуть, да дерьмом с кровью, - вставил угрюмый лейтенант Трофимов, счищая щепкой налипшую грязь с подошвы ботинка.
- Дай-ка сюда! - старший лейтенант Колосков, по прозвищу Квазимодо, протянул руку.
- Да, что-то есть неуловимое, - отозвался он, бережно возвращая Серегину драгоценность.
- Ну-ка, - мрачный Конфуций преподнес к изуродованному шрамами лицу сухую веточку.
- Да, ты ладонью прикрой от ветра. Выдувает. Ну, как? Теперь чувствуешь?
Подержав с минуту, Трофимов, молча, как бы нехотя вернул ее Ефимову. Веточка пошла по рукам.
- Дайте понюхать-то, - нетерпеливо канючил первогодок Привалов с протянутой рукой, топчась внизу.
- Тебе-то за чем? Сопля еще зеленая!
- Где тебе знать-то, что такое баба! - вставил ""собровец"" Савельев, грубо отшивая мгновенно залившегося краской Привалова. - Да и насморк у тебя, шмыгалка-то не работает, все равно ни хрена не учуешь! Только добро переводить!
Рядовой Ведрин в свою очередь, уткнувшись носом в веточку, громко сопел, втягивая воздух.
- Ну, Джон Ведрин, ты даешь! - громко заржал Стефаныч, откидываясь всем телом на башню. - Это же запах женщины. Тут надо нежно, легонько вдыхать, а ты как портянку нюхаешь или лепешку дерьма, чудила! Всему вас, молокососов, учить надо.
- Да ну, вас, козлов вонючих! - обиделся Ведрин и спрыгнул с БМП, поправив бронежилет, направился к Мирошкину и Свистунову, которые в стороне забавлялись с овчаркой Гоби.
- А что это за растение? - поинтересовался вдруг Конфуций.
- А черт его знает! Вчера отломил ветку с какого-то куста на зачистке в Курчали.
- Может это мирт. Слышал, запах у него необыкновенный, - поделился своим предположением рядовой Самурский.
- Да, Ромка, надо было ботанику в школе лучше учить! - брякнул прапорщик Филимонов, усмехаясь в прокуренные усы.
- Ну-ка, Серж, дайка еще нюхнуть! - мечтательно протянул контрактник Головко. - А этим хорькам: Кнышу, Чернышову и Чахлому не давай! То же, мне, эстеты нашлись! Знаю, я их как облупленных, те еще ловеласы, занюхают.
- Виталь, сунь Караю под нос, - обратился к Приданцеву "собр" Савельев. - Интересно, как он прореагирует.
- Как? Соответственно своему мужскому полу! Спустит чего доброго! - откликнулся тут же Филимонов.
- Сам смотри не спусти!
- Вот надышался до одури, сейчас и от козы безрогой не отказался бы!
- Ну, вы, маньяк, батенька! Представляю, ужас что будет, когда в родные пенаты вернемся!
- Надо нам ребята подальше от этого опасного кадра быть, а то, вот так зазеваешься, и уже поздно будет, отоварит по первое число. Тот еще половой гигант. Шалунишка!
- Эх, мужики, - мечтательно простонал, потягиваясь, старший прапорщик Стефаныч.
- Помнится, как-то в отпуске был, ну и решил к сестре в Подмосковье в гости смотаться на недельку, другую. Приехал, живу. Городишко небольшой, развлечений никаких, рыбалка с племянниками и все. И надумал сгонять в Москву, посмотреть белокаменную, прошвырнуться по Красной площади, по улице Горького. Это сейчас она Тверская. Встал пораньше, чуть свет. Сел на автобус. Еду. А рядом женщина в кресле дремлет. Миловидная такая. Блодиночка. Губки алые. Пухленькие. Щечки, ну прям, кровь с молоком. Ехать около двух часов. И тут, братцы, чувствую, как ее хорошенькая головка в беретике клонится к моему плечу. Так мы в Москву и приехали. Слово за слово, познакомились. У нее какие-то дела в одном из НИИ были. Договорились, что как только она освободится, встретимся у метро, и она покажет мне столицу. Прождал часа три. Нет ее. Побродил по магазинам и расстроенный вечером поехал электричкой обратно. Выхожу на привокзальную площадь, направляюсь к остановке такси. А там она, моя незнакомка. В очереди последняя стоит. Интересная, скажу вам, получилась встреча. Оказалось, она в институте задержалась и не успела на рандеву. Поехали, значит, на такси вместе. Довез ее до дома. Ну и напросился на чай.
- Ну, ты, и жуир, Стефаныч! - вставил Головко. - Не ожидал от тебя такого. Вроде весь из себя положительный. Так сказать, наш наставник!
- Поднялись на лифте на седьмой этаж, открывает дверь, приглашает войти. Представляете, братцы, вхожу и вижу. Чего вы думаете? У порога вот такие мужские башмаки стоят, размера эдак сорок шестого, сорок седьмого, не меньше. У меня сразу все внутри опустилось до прямой кишки. В жар бросило. Ну, думаю, приплыли! Сейчас будет с мужем знакомить.
- Да, Стефаныч, ну ты, и влип! Не позавидуешь!
- И врагу такого не пожелаешь!
- Эх, будь я на месте ее мужа, - мечтательно отозвался прапорщик Филимонов, похрустывая пальцами.
- Вот, когда вернемся домой, будешь! - съязвил, оборачиваясь к нему, Квазимодо.
- Да, вы слушайте, что дальше было! Так вот, прошли мы на кухню. Маленькая такая, ухоженная. Спрашивает, буду ли я пиво с воблой. Я уж и не знаю, что и отвечать. В голове одна мысль витает, как бы ноги отсюда сделать. Перед глазами башмаки проклятые стоят. Сели, попиваем пиво, беседуем. Все согласно этикету, как в лучших домах Лондона и Филадельфии. Ничего лишнего себе не позволяю, никаких шалостей, никаких тебе вольностей. На душе, конечно, кошки скребут. Совсем не до пива мне. Тут звонок в дверь. Я как ужаленный подпрыгнул. Сижу весь в испарине. Она с милой улыбкой пошла открывать. Ну, думаю, кранты! Слышу, в прихожей бас чей-то, что-то без умолку бубнит. Уж представил себе, как с седьмого этажа в затяжном прыжке падать буду. Тут она возвращается и говорит, что пришел сын со своей девочкой. И заглядывает на кухню парень, вот такой верзила, косая сажень в плечах, повыше нашего Квазимодо, наверное, будет. Эдакий молодой бугаек. Я даже поразился, как такой громила еще мать свою слушается. Потом молодежь устроилась ужинать в комнате у телевизора, а мы остались на кухонке. В ходе беседы узнаю, что она на семь лет меня старше, что с мужем в разводе, вот воспитывает сына, которого осенью должны в армию забрать. Переживает страшно за него, уж больно характер у него мягкий. Вот такой случай приключился, братцы.
- Ну, а потом, что было, - полюбопытствовал, шмыгая носом, Привалов.
- А потом, суп с котом! Это уже другая история! - закончил Стефаныч. - Дай-ка лучше спичку! Мои отсырели! Что-то наши лихие командиры никак с аксакалами не договорятся!
- Лифчик пора менять, рвань сплошная! Прореха на прорехе! Такой, как у Сереги, хочу, что с наемника сняли! Замучился латать его, - поделился своими бедами Ромка Самурский, оседлав бревно.
- Ну, ты, Караюшка, совсем обнаглел. Убирай свою лобастую головушку, весь матрац занял, - Стефаныч тщетно пытался сдвинуть овчарку с места. - У нас тоже жопа не железная. Старших уважать надо, уступать лучшие места.
- Это еще не известно, кто из вас старший! - усмехнулся Филимонов, почесывая Караю за ухом. - Верно, боевой пес?
- По собачим годкам, может он тебе в отцы годится! - встал на защиту собаки проводник Виталька Приданцев.
- Туман, гляди, рассеивается. Денек сегодня будет отменный. Побалдеем на солнышке.
- Если ветра не будет, - отозвался, широко зевая, рядовой Чернышов.
- Братва, смотри, Колька Селифонов опять что-то у десантуры скоммуниздил, наверняка, тушонку выменял на гранаты.
- Ну и жучара! Не угомонится никак! Пиротехник доморощенный! Все б ему играться с огнем!
- Камикадзе, блин!
- В прошлый раз чуть своих не подорвал, дурья башка. Хорошо у сарая стены толстенные оказались, а то бы не знаю, что было бы, полкурятника только так разнесло, чуть Креста с Кнышем не завалил.
- Братва, только погляди, как батя "чехов" кроет!
Недалеко от "Волги", на которой местная власть привезла сданное оружие багровый от бешенства майор Сафронов поливал по матушке старейшин в каракулевых папахах и главу села, поминутно пиная ногой сваленные на землю трофеи. Рядом с ним стояли капитан Дудаков и рослый майор ВДВ, которые тоже размахивая руками, не стесняясь в выражениях, костерили сельчан.
- А это, что за рухлядь? Я спрашиваю, что это за хлам? - ругался майор Сафронов, обращаясь к старикам. - Ты знаешь, что это ружье с времен русско-турецкой войны. Из него только курей стрелять!
Подошел чеченец, который принес старую охотничью двухстволку и кинжал в потрепанных ножнах.
- Ха, еще одну дрянь приволок! Настоящий антиквариат, - криво усмехнулся Дудаков. - Прям музей какой-то!
- А бушлаты, чье белье сушите? Чьи бушлаты? - допытывался у "чехов" старший лейтенант Тимохин.
- Так, всё! Дудаков, Стефаныч, Тимохин! Зачищаем! - отрубил зло комбат.
- Рядовой Ведрин! Ко мне!
- Я!
- Так, все это говно! На помойку! - Сафронов ногой пнул кучу оружия.
- Как на помойку? - спросил удивленный солдат, уставившись в недоумении на командира.
- В комендатуру! Не хрен мне мозги здесь пудрить! Всё, зачищаем!
Глава двадцатая
- Может, на самом деле, не стоит трясти село, - сказал Крестовский.
- Не стоит? Крест, а ты видал, когда подъезжали, пики с зелеными тряпками на кладбище? - вскинулся Ромка. - Боевиков тут, видать, до чертовой матери! Как собак нерезанных!
- Ребята, Дмитрич идет!
Получив указания от Сафронова, капитан Дудаков направился к головной БМП.
- Все, кончай базар! По машинам! Гусев! Гусев! Твою мать! Где тебя черти носят?!
Из люка наводчика-оператора высунулась заспанная мятая физиономия радиста Гусева.
- Вызывай капитана Карасика на связь! Передай…
Но грубый рев БМП заглушил последние слова Дудакова.
Десантники провожали взглядами, как "бээмпэшки" с бойцами на броне стремительно рванули с места, отряхивая с гусениц ошметки сырой земли, урча, плюясь выхлопами дыма, поползли к селу.
БМП с "вэвэшниками" и СОБРом медленно двигались к центру села, где на небольшой площади высилась старенькая мечеть с облезлой луковицей минарета.
Перед тем, как начать операцию командиры долго препирались, выясняя отношения с местной властью, которая упорно заявляла, что село "чистое" от боевиков. На белой старой "Волге" с оленем привезли скромный арсенал из нескольких ржавых "калашей" и десятка старых охотничьих ружей, среди которых оказался аккуратненький кавалеристский карабин "Манлихер" времен первой мировой войны, не весть какими путями попавший в эту глухомань.
Но Сафронов был непреклонен, потеряв терпенье, он крепко обматерил местных старейшин и отдал приказ капитану Дудакову начинать зачистку.
Двигались несколькими группами: одна с севера, другая с южной стороны, западная, выжидая, стояла в резерве. Все шло по плану. Входили во двор с кем-нибудь из старейшин, досматривали дом, пристройки, погреба, подвалы, проверяли документы. Мужчины с хмурыми лицами молчали и подчинялись военным, чеченские же женщины голосили, понося незванных гостей, не стесняясь в выражениях. Тут же мельтешила под ногами шустрая ребятня с черными блестящими как вишни глазами.
Овчарки Гоби и Карай, обнюхивая все углы, обследовали жилье и прилегающую территорию. Через несколько домов от мечети, во дворе отнюдь незажиточного хозяина Гоби, вдруг, обнюхивая фундамент, остановилась и села, на бетонную дорожку под окном. И тихо тявкнула, взглянув преданными глазами на проводника Мирошкина.
- Чего это она? - обратив на нее внимание, спросил "собровец" Степан Исаев у Димки.
- Что-то нашла! Гоби! Гоби! Ко мне!
Но собака продолжала неподвижно сидеть, виляя хвостом.
- Эй, мужик! - старший лейтенант СОБРа позвал хозяина, который вдруг весь как-то съежился. - Иди сюда! Лом есть? Бордюр ломать будем!
- Как ломать? Нельзя, фундамент. Столько трудов вложили! Ничего там нет!
- Спокойно, отец!
- Нельзя ломать! Столько денег стоит! Собачка ошиблась!
- Так, ты что не понял? Что я тебе сказал? Бери лом и долби, пока не поймешь, а не то, не собака, а я сейчас ошибусь и вгоню в твою баранью башку пару фиников!
- Я прокурор жаловаться буду!
- Я те пожалуюсь! Так пожалуюсь… - рявкнул Степан.
- И сынка в помощники возьми! Вон, лоб какой вымахал! - добавил "собровец"" Савельев, кивая в сторону стоящего у порога высокого чернявого парня, лет семнадцати.
- Шустрей долби, не зли меня, я хоть и терпеливый, но могу и сорваться с цепи!
- Чего нашли? - спросил, появившийся из дома, брат Степана Виталий, за ним лениво плелся как сонная муха, утирая сопливый нос, рядовой Привалов.
- Пока не знаем!
- Мужик, как тебя кличут?
- Ахмад Исаев.
- Исаев? - удивленно переспросил, усмехнувшись, Степан и переглянулся с братом-близнецом. - Ахмад, ради бога, уйми свою жену! Чего она разверещалась как баба-яга?
- Гляди, у него тут цемент отличается по цвету.
- Да, в этом месте, поновее будет! - согласился со старшим лейтенантом контрактник Кныш.
- Долби Ахмад, не сачкуй!
Десятисантиметровый слой бетона расковыряли за полчаса, под ним под дом было прорыто углубление, в котором лежал большой сверток, замотанный в клеенку, перевязанный бельевой веревкой.
- Ура! Клад нашли! Братцы, алмаз Кулинан! Двадцать пять процентов Ахмаду от государства и благодарность за ценную находку точно гарантированы!
- С Гоби, наверное, делиться придется, иначе хер бы нашли?
- Да, нет, решили все Ахмаду отдать, зачем Гоби ценности, ей бы только на похлебку с тушонкой! - съязвил Виталий Исаев.
- Ну, чего уставился как баран на новые ворота? Давай разворачивай, посмотрим, что у тебя тут за сокровища на черный день припрятано. Не боись, не отнимем! - Савельев подтолкнул чеченца вперед.
- Погоди, я разрежу, а то будешь возиться до скончания века, - Степан наклонился и ножом полоснул по веревке.
В клеенке, в политиленовом мешке, в промасленной бумаге покоились два новеньких "калаша" со складными прикладами, шесть набитых патронами рожков, пара цинок и три тротиловые шашки.
- В Эрмитаж прикажете сдавать "сокровища сарматов"?
- В Оружейную палату! - сострил Савельев. - Собирайся Ахмад, ты и сын поедете с нами в Ножай-Юрт. На беседу к следователю. Да без глупостей!
В голос заголосили жена и старуха, стоявшие у крыльца, уткнув лица в черные платки.
Неожиданно на южной стороне села рванул сильный взрыв. Землю встряхнуло, задребезжали стекла в окнах.
- Самурай! Ну-ка, слетай! Узнай, что там случилось? Садануло крепко!
Ромка выскочил на улицу, где стояли, урча БМП.