- Стёп, может, жахнуть вогом! - проорал багровый от возбуждения напарник.
- Не стоит! Промажешь! Куда он на хер денется? Мы его щас, старым дедовским способом выкурим! Прищучим кунака! Ховайся, браток!
Степан быстро извлек из карманов разгрузки на божий свет пару гранат. Савельев отполз в сторону.
Неожиданно, в этот момент из класса, пересекая коридор, к окну метнулся темный силуэт и перемахнул через подоконник. Послышались: чье-то падение, крики, злобный лай Карая, перекрываемые двумя громкими очередями. Из проема вновь было высунулось дуло автомата, но Савельев из-за выступа полоснул очередью вдоль коридора, заставив противника затаиться.
- З-зараза! - выругался Степан, обалдевший от грохота выстрелов.
Рванув чеку, бросил гранату и распластался за убитым боевиком. "Эргэдэшка" упала мягко на керамзит перед проемом. Взрыв потряс здание. Осколки и керамзит разлетелись веером, кромсая, уродуя стены и дождем посыпавшись на головы бойцов. Степан, не раздумывая, бросился вперед и, упав ничком у проема, швырнул вторую гранату внутрь класса. Опять рвануло. Ударной волной из класса вынесло огромное облако удушливой вонючей пыли. Сверху посыпалась какая-то дрянь. Вскочив на ноги, оглохший "собровец", влетел в помещение, строча из ПКМа в глубь класса, окутанного густой завесой.
Все было кончено. Под окном, привалившись к ободранному углу, лежал окровавленный боевик в сером омоновском камуфляже. Из-под вязаной шапки, которую перетягивала зеленая повязка с арабской вязью, по запыленному бородатому лицу медленно ползли кроваво-грязные потеки. Тусклые глаза при виде собровца на мгновение блеснули, ожили и тут же погасли. Исаев подошел к распростертому телу, тронул дулом и присев рядом, устало откинулся спиной к стене.
- Спёкся, шахид! - раздался хриплый голос, вошедшего следом, всего перемазанного Савельева.
Класс был пустой, если не считать трех-четырех сломанных парт, да двух увесистых рюкзаков, сваленных в углу. Из стен были вырваны выключатель, розетки, проводка отсутствовала. На школьной доске мелом аккуратным детским почерком было выведено: "26 декабря". Наверное, в последний день перед зимними каникулами в 94-ом. Потом через неделю началась война, платить перестали, учителя разъехались, школа закрылась.
- Глянь, мелкашка! - поднимая винтовку с оптическим прицелом, оживился "собровец".
- Из таких в Грозном наших ребят щелкают как куропаток, легка и удобна для ведения уличных боев, не то, что "эсвэдэшка", - сплевывая сгусток грязной слюны и смахивая рукавом пыль с бровей и носа, отозвался Степан. Он почувствовал смертельную усталость, вдруг навалившуюся на него, будто вагоны разгружал.
- Какой-то Гаджи Мирзоев! - обернувшись к товарищу, Савельев помахал документом, который извлек из нагрудного кармана убитого. Но Степан его уже не слышал, он был далеко…
Утро. Солнце еще не встало. Белое неподвижное зеркало озера. Стелится на водной гладью нежными клочьями седой туман. Ему двенадцать лет. Он сидит в лодке и смотрит на медленно гребущего брата-близнеца, как из под весел Виталия, журча и завихряясь в маленькие водовороты, уходит за корму вода. В тишине слышны только скрип уключин да всплески стаек испуганных мальков, которых гоняет окунь или щука. Его пальцы за бортом в теплой как парное молоко воде…
На второй этаж поднялись остальные бойцы.
- Первый раз настоящего шахида вижу! - раздался из-за Савельева простуженный голос Привалова, хлюпающего носом.
- Погоди, паря, послужишь с наше и не такое увидишь! - перебирая личные вещи боевика, проворчал Колосков.
- Бля, да у них тут целый арсенал! Как только не разнесло к чертям собачьим всю хибару? - удивился, копаясь в рюкзаке, Стефаныч.
- Если б не Степаша, эти воины аллаха уж давно бы люля-кебаб из нас сделали!
- Это, как пить дать!
- Что с Дудаковым? - вдруг встрепенулся очнувшийся Степан.
- Сиди, Степа, сиди! Эх, жаль глотнуть нечего, братишка!
- Отвоевался, наш Дмитрич! Прямо в висок! Сразу отдал душу, не мучился!
- Вот и съездил в командировочку!
- Заработал дочке на приданое!
- Димка вот, чудом уцелел, не то, что Ефимов!
- Видно в рубашке родился!
- Ноги посекло осколками да дверью физиономию расшибло!
- Если б не Гоби, каюк бы ему!
- Да, сучку жалко! Одни клочья! Умная была псина!
- Что, с третьим? С боевиком! - полюбопытствовал Исаев, вытирая рукавом лицо.
- Шерстью накрылся!
- Тимохин с ребятами подоспели во время, с ходу завалили!
- Поспешили малость! Карай все равно не дал бы уйти!
- Шкет, совсем еще сопля зеленая! - отозвался Привалов.
- Сопля?! А "макаров" за поясом, это что, бирюльки тебе! - вспылил сержант Головко, оборачиваясь к нему.
К школе, урча, выплевывая порции вонючего дыма, подлетел БМП с сидящими на притороченном бревне майором Сафроновым, рядовыми Ермаковым и Гусевым. Резко затормозив, "бээмпэшка" кивнула носом. Сафронов спрыгнул с брони, несмотря на невысокий рост, его плотная кряжистая фигура вызывала уважение, в ней чувствовалась какая-то неуемная сила и мощь. Подняв воротник у бушлата, пряча лицо от порывов холодного ветра, закурил и направился к группе бойцов, стоявших у крыльца. У стены, под окнами, лежали трупы боевиков и пацана лет пятнадцати в замурзанной кожаной куртке и одной кроссовке на ноге. Рядом вертелся, злобно рыча и скаля клыки, Карай. Чуть поодаль маячила горстка любопытных, из местных жителей.
- Что у вас тут? Что за взрывы? Чего молчите, хорьки? - его маленькие карие глазки на широком обветренном лице насквозь буравили угрюмые лица.
- Дудакова убили, падлы! - глухо отозвался Степан, не поднимая головы, ковыряя десантным ножом в банке с тушонкой.
- Как убили?! Ты, что мелешь, козел бородатый! Совсем ох…ел?! - дико заорал Сафронов, дыша перегаром, вцепившись здоровенной пятерней в разгрузку собровцу, запорошенную и перемазанную известкой.
Бойцы молча расступились. На крыльце на бронежилете лежал капитан Дудаков, его лицо побелело и разгладилось, всегда нахмуренные брови расправились, обнажая две морщинки над переносицей. Казалось, капитан был погружен в глубокий безмятежный сон.
- Снайпер, в голову! В миг душа отлетела!
- Трое их было! Два абрека и пацан!
- Подрывники! Мешок взрывчатки да пара фугасов! Всех замочили, Викторыч! - стараясь не смотреть майору в глаза, доложил лейтенант Исаев.
- Ты что, ранен? - Сафронов обратил внимание на бурый от крови до локтя рукав бушлата.
- Типун тебе на язык, Викторыч! Не дай, бог! - Степан мотнул головой в сторону убитых. - Отлеживался в обнимку с джигитом!
- Похоже, взорванный вчера под Курчали "уазик" с "омоновцами", их рук дело! - добавил старший лейтенант Колосков.
- Да, вот еще! У одного гада нашли! - покопавшись в кармане, он протянул Сафронову два жетона, один офицерский, другой с изображением летучей мыши, такие обычно носят разведчики. Спрятав "смертники" в нагрудный карман, майор подошел к убитому другу.
С Дудаковым майора связывала не только крепкая мужская дружба и служба в одной части, но и четыре года учебы в военном училище в Воронеже. Дудаков был самым бесшабашным курсантом в их дружной семье, ему море было по колено, он слыл организатором всех громких попоек в учебном заведении. Чудо, что его не вышибли из училища еще с начальных курсов. Человек он был прямой, по натуре правдолюбец, ни чуть не стесняясь, порол матку-правду в глаза, не взирая на звания и чины. Что не приминуло отразиться на его дальнейшей карьере. Начальник кафедры, подполковник Колесников, несколько раз вызывал на нелицеприятную беседу его родителей, за то, что Леха позволял себе в строю комментировать нерадивые приказы наставника, майора Фадейкина, чем доводил сокурсников до гомерического хохота, а туповатого командира до бешенства. Еще одна редкая черта выделяла его. Он был примерным семьянином, верным мужем, хотя до женитьбы о его любовных похождениях ходили легенды. Он женился раньше всех на курсе, чем всех и сразил наповал. Жену Настену и дочурку Танюшку он обожал больше жизни. Эти два ангельских создания лепили из него как из пластелина чего хотели. Похоже, там "на верху" кому-то дюже надоели его бесконечные гулянки, и в один прекрасный день судьба беспутного курсанта круто изменилась, на все 180 градусов. Произошло это на одной из вечеринок в женской общаге, где собрались курсанты и студентки пединститута. И была там девушка, по имени Настя, симпатичная, маленького росточка, которая терпеть не могла Дудакова за его вечные выкрутасы и глупый балаган. Пили вино, танцевали, пели хором песни под гитару. Леха и здесь не упустил случая пустить пыль в глаза, шиканул на всю стипендию: сгонял в магазин, принес еще несколько бутылок марочного. Сунулись, а штопора-то нет. Дудаков всех тут же успокоил, заверил, что открыть без штопора бутылку для него пара пустяков. Стал демонстрировать свой коронный номер, широко известный в училище. Выбрал по толще книжку на стеллаже, какой-то словарь, кажется антонимов, приставил ее к стене и стал об нее со всего размаха дубасить донышком бутылки. Не прошло и нескольких секунд, пробка оказалась у него в руках. Все отметили сей подвиг аплодисментами, переходящими в бурные овации.
А вот со второй бутылкой вышла неувязочка, как говорится, факир был пьян, фокус не удался, при ударе она разлетелась вдребезги. И Лехина рука плотненько впечаталась в донышко. Естественно кровища! Девчонки в шоке! Кто-то даже в обморок упал. Тут-то и пришла ему на помощь маленькая добрая фея, в образе девушки Насти. Через месяц они поженились…
- Эх, Леха! Леха..!
Хмурый Сафронов, стоя у крыльца, комкал в сильных руках ушанку, его русые редкие волосы безжалостно трепал холодный ветер…
Некоторое время спустя к школе стали подтягиваться остальные группы "чистильщиков". Подрулил уляпанный грязью "Урал". Погрузили Дудакова, шахидов и раненого трясущегося Димку. Из-под набухшего кровью бинта виновато глядели его большие серые глаза, подернутые стеклом слез. Для него война закончилась.
Последний пасодобль Свята Чернышова
Нам война и та и эта,
Непонятная она!
Мы от Вас все ждем ответа,
От Вас ответа ждет страна:
Кому же выгодна война?
Каких друзей мы потеряли
За ту Чеченскую войну!
Руки, ноги отобрали,
Мою выкрали судьбу!
И за эту гибнем тоже,
Вот я это не пойму!
Кто ж нам не даст закончить
Заказную их войну?
Из песни "Русь инвалидов" Александра Зубкова
В коляске, нацепив на темно-синюю пижаму с белым воротничком боевой крест и раскатывая по коридору и палатам, в ожидании гостей маялся "спецназовец" Пашка Голов. Поговаривали, что должно пожаловать какое-то высокое начальство, чуть ли не сам Квашнин. Накануне медперсонал драил все вокруг до блеска. Но никто так и не появился. Не дождавшись, разочарованый Пашка вернулся в палату.
- Сереге из соседней совсем херово, - сообщил он. - Ослеп совсем. Как ему теперь жить? Не представляю.
- Главное, держаться, - отозвался лежащий у окна старший прапорщик Вишняков. - Ни в коем случае не надо опускать руки.
- Ты бы, Михалыч, еще про Мересьева рассказал!
- Что ж, и расскажу. Только, сопли утрите. И нюни как бабы не распускайте. Был такой русский поэт, Василий Ерошенко. Его мало кто знает. Жил он еще в начале века. В трехлетнем возрасте он ослеп после тяжелой болезни. И кто-то посоветовал ему поехать в Англию, якобы там ему могут врачи вернуть зрение. Но, сами, посудите. Как совершенно слепой человек может отправиться черте куда, за тридевять земель, в чужую страну, тем более не зная иностранного языка? Но нашлись люди, которые вызвались помочь бедному парню. Тогда широко в мире был распространен международный язык эсперанто. Слыхали о таком?
- Слыхали, - глухо отозвался за всех Свят Чернышов, угрюмо уставившись в потолок, где в отраженных с улицы полосах мартовского солнца блуждали серо-голубые тени от людей, от качающихся деревьев.
- Язык этот очень гибок и легок в изучении. Выучить его - раз плюнуть. Главное, выучить имена существительные, а на их основе уже строятся остальные части речи.
- Скажешь тоже, тут в школе шесть лет долбил иностранный и все коту под хвост. Думаешь, я чего-нибудь помню? - откликнулся Пашка.
- Не мешай слушать! - прервал его лежащий с "аппаратом Илизарова" Дима Якимов.
- В России была самая мощная волна эсперантистов, потом товарищ Сталин их под корень извел как немецких шпионов, - продолжал Вишняков. - Так вот, Ерошенко за пару месяцев выучил язык и отправился в Англию. На протяжении всего пути слепому помогали эсперантисты других стран. В Англии ему, конечно, зрение не вернули. Потом его судьба забросила в Японию, где он прожил много лет. Даже преподавал в университете. Писал стихи на японском языке.
- Что-то верится с трудом, Михалыч. Поди, заливаешь?
- Ну, тогда возьмем, хотя бы нашего современника, Эдуарда Асадова, кстати тоже поэта. Он слепой, потерял глаза на войне. Но мужик не сдался. Что значит, железная воля. Ну уж, про Валентина Дикуля, я думаю, вы все слышали? Он работал воздушным гимнастом в цирке, когда с ним приключилась беда. Страховка подвела. Упал из-под купола вниз на арену. Разбился. Повредил позвоночник. Несколько лет лежал без движения. Потом стал потихоньку, понемногу шевелить пальцами ног. И пошло. Не сразу, конечно. Страшно страдал, но не жалел себя, давая нагрузки. А сейчас, кто бы мог подумать, силовой жонглер.
- Так это все талантливые, неординарные люди, - возразил Вишнякову Свят. - А Серега - простой деревенский пацан. Вот, скажи! На хера, ему эта война обломилась? Изувечила, молодую жизнь исковеркала, будущее перечеркнула. Звезд, похоже, он в школе с неба не хватал. Вот и подумай, что его ждет впереди? Что ожидает его, калеку? Ничего хорошего!
- Пенсия с гулькин х. й! И богадельня! - добавил, вдруг оживившись, Пашка, с трудом перекочевывая из коляски на койку. - Как пить, пропадет пацан.
- На его месте и ты бы пропал!
- Ну уж нет, мои болезные, я не сидел бы сиднем дома, а вкалывал за семерых.
- Каким же это образом? - спросил недоверчиво Димка. - Поясни, Пашуня.
- Я же на гражданке диджеем на дискотеке в доме культуры работал. Знаменитостью местной был. Заводил публику с полуоборота. Тинейджеры толпами валили на мои вечера. Девчонки были все мои. Со мной все считались, и отдел культуры, и чиновники по работе с молодежью. Так, что я и хромой, и слепой найду себе занятие. Обузой никогда никому не был и не буду, - закончил Пашка, откинувшись на подушку.
Наступило продолжительное молчание. В палату заглянул скучающий Антошка Самохин из палаты напротив, присел на Пашкину койку. Он без правой руки: в окопе поднял брошенную боевиками "муху", оказавшуюся с сюрпризом.
- Ты, чего Антоха кислый как лимон? - поинтересовался Димка, взглянув на бледного гостя.
- "Фантомас" замучил. Всю ночь не спал.
- Говорят, что на вертухах есть такие штуки, тепловизоры называются, - вдруг заговорил Пашка. - Что с их помощью можно засечь, спрятавшихся в лесу, боевиков. Вроде бы они чувствуют тепло человеческих тел или тепло костра. Правда, или нет?
- Да, это правда, есть такая штука, - ответил Вишняков.
- Так какого хера, мы тогда носимся с этими ублюдками. Засекли в горах или лесу, так долби их. И в хвост, и в гриву, козлов бородатых.
- Наверное, не все так просто, - ответил старший прапорщик.
- А мне, кажется, кому-то на руку это. Продают нашего брата. Все трепались про вакуумные бомбы, все уши прожужжали, про точечные удары, про "черную акулу". Оказалось, все это, туфта чистейшей воды! Лапши навешали! Никому не верю! Предают нас все, кому не лень. Чего далеко ходить, слышал, какого-то майора за жабры взяли, сволочь через блокпосты блокированных наемников за "зеленые" провозил на машине. А сколько оружия боевикам продали? Что, "иглы" с неба им свалились?
Рядом с Пашкой отрешенно лежит худенький Макс, Максим Кранихфельд, молчит целыми днями. Его карие широкооткрытые глаза неподвижно смотрят в пространство и в них немой вопрос: "Господи, за что все это?" "Урал", на котором ОМОН возвращался на базу с операции, подорвался на радиоуправляемом фугасе. Он один из немногих, кто тогда уцелел.
Сегодня к нему приехали родители. Весь день в палате провели, рядом с сыном. Тихо плакали все трое.
- Вы не расстраивайтесь, - с трудом повернув голову к родителям Макса, проговорил загипсованный Вишняков. - Главное, повезло! Жив ваш сын. Других-то не вернешь.
- Да, остальные почти все погибли, взрыв был таким сильным, от машины ничего не осталось, - откашлявшись, хриплым голосом согласился отец. Он так взволнован, что постоянно снимает и протирает свои очки, щуря по-смешному близорукие глаза. Мать с покрасневшим заплаканным лицом оборачивается к Вишнякову, кивая головой. Ее маленькие тонкие как у девочки пальцы, беспокойно теребя мокрый от слез платок, мелко дрожат.
- Вон сколько ребят не вернулись, сколько их еще в Ростове в рефрижераторах неопознанных лежит, - продолжал Вишняков. - Многие сгорели, жетонов нет. Узнать практически не возможно. Это у "американов" анализ на ДНК проводят, да слепки зубов и отпечатки пальцев берут. У них эта проблема решена, в свое время столкнулись с ней во Вьетнаме.
- А что, жетон? Вон парня недавно парализованного привезли. Пуля позвоночнике застряла. С жетоном. В девятой сейчас. Только хрен его знает, что там за номер на нем выбит. То ли, это его личный жетон, то ли, для форсу нацепил, где-нибудь найденную железяку. Никто толком не знает. Во все инстанции обращались. До сих пор не известно, ни фамилии, ни части, - отозвался Пашка.
- Сейчас хоть жетоны, а в Отечественную солдаты специальные капсулы носили с бумажками внутри, в которые личные данные записывали, - сказал Михалыч. - Влага попала, и все, хана. Сколько их до сих пор, безымянных, по полям и лесам находят.
- У меня двоюродный братишка, когда еще в школе учился, в лесу в Кузьминках под Москвой останки трех солдат откопал, - оживился Димка, приподнявшись на локте. - Без вести пропавших. Видно снарядом их в окопе накрыло. У одного "смертник" был. Сам вскрывать не стал. Но прочесть его эксперты так и не смогли. В текстолитовую капсулу вода попала, все истлело.
Вечером, после ужина лежали, молча. Каждый думал о чем-то своем. Вишняков дремал, иногда ресницы на его осунувшемся бледном лице вздрагивали, и он морщился от боли. Свят пытался вспомнить лицо Марины, но ее милый лик почему-то все время перекрывало выплывающее неизвестно откуда каменное в шрамах лицо Трофимова с прищуренными холодными глазами. Максим пальцем водил по стене, ногтем сковыривая заусенцы и крошки от засохшей голубой краски. "Спецназ", задумчиво уставясь в потолок, лениво грыз яблоки, которыми их угостили родители Кранихфельда. Лицом Пашка - вылитый актер Проханов, тот же курносый нос, такие же смеющиеся кошачьи глаза, та же шкодливая милая улыбка. Прямо как брат-близнец, но только с короткой стрижкой.
- Макс, фамилия у тебя какая-то странная. Из евреев, что ли? Или немцев? - ни с того, ни сего, вдруг Пашка обратился к молчаливому соседу.