И снова-боевой вылет. На этот раз Колосков летел правым ведомым в звене комиссара Чугунова. Перед взлетом комиссар сказал Якову:
- Будем бомбить с малой высоты. Перед целью дам команду покачиванием самолета, и тогда открывайте огонь. Старшему лейтенанту Банникову особенно следить за воздухом. Может, придется вести и воздушный бой, а если подобьют - планируйте в лес - там наши. Если что… - он помолчал. - Живым не сдаваться!
Чугунов был не только опытным политработником, но и хорошим военным летчиком. Он уже не раз участвовал в схватках с врагами Родины, орден Красного Знамени за смелые полеты в финскую войну говорил о его боевых заслугах. Летчики очень ценили это.
У Дмитрия Васильевича обычная биография. Окончив в 1933 году Качинскую летную школу, он остался в приграничном округе. Дослужился до помощника командира эскадрильи, летал отлично, активно участвовал в партийной работе, был членом бригадной партийной комиссии, депутатом городского Совета. В 1940 году его послали на курсы комиссаров-летчиков, которые он успешно окончил и вернулся в свой полк на должность комиссара.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Задание выполнено. Самолеты легли на обратный курс. Теперь можно и передохнуть немного. Яков расстегнул шлемофон, глянул вниз. Минск. Плывут густые клубы дыма - город горит. Там тянется бесконечная вереница людей. А по шоссе жители Минска покидают родной город. Медленно движется скорбное шествие. До чего же саднит сердце, когда видишь такое. Но что это? Яков вздрогнул. Черная тень мелькнула под самолетом. Фашистский бомбардировщик! Сейчас он сбросит бомбы. Те, внизу, абсолютно беззащитны. Женщины, дети, старики… Что делать? Патронов нет… Мысль работала напряженно. И вдруг мелькнуло: "Таран!". Да, это единственный выход. Раздумывать некогда. Самолет рванулся вниз. Замелькали зеленые квадраты садов, строения. Скользнула серая полоса дороги.
- За все, за все, - прошептал Яков, не сводя глаз с хвоста фашистского самолета.
- Правильно, Яша, молодец, правильно! - приглушенно прозвучал в наушниках голос Пряхина. - Спасибо, друг, ты все понял. Очень правильно понял.
Немецкий самолет заметил приближавшуюся советскую машину, открыл огонь из крупнокалиберных пулеметов. Но было поздно. Советский бомбардировщик винтом врезался в хвост фашистского самолета.
Мотор был поврежден. Машина падала на нос. Якову удалось вывести самолет из отвесного падения. Воспользовавшись этим, он направил машину на посадку. Самолет сел на фюзеляж в болото. Колосков поспешно снял парашют, выскочил из кабины. Липкая грязь засасывала ноги. Летчик отошел от самолета и устало опустился на пенек. Подошел штурман.
- Не ранен?
- Кажется, нет… Посмотри, вот их мы спасли сейчас.
К летчикам направлялись люди. Это были беженцы.
Первой подошла пожилая женщина, ее босые ноги опухли, почернели. Видно было, что много десятков километров прошли они. А сколько надо было еще пройти!
- Родные вы мои, соколы, - сказала она и низко поклонилась летчикам, - от нас вам спасибо…
- Что вы, что вы, мамаша!
Летчиков окружила плотная толпа. Люди стояли молча. Не взгляды их были красноречивей самых горячих слов благодарности.
Вдруг толпа колыхнулась, отпрянула. Кто-то крикнул:
- Вот они, с парашютами спустились, да удрать не удалось, поймали.
Их было двое. Впереди шел худой, небритый летчик. За ним следовала женщина-стрелок. Гортанным голосом фашист бросил ей через плечо:
- Иди вперед.
Боязливо озираясь по сторонам, немка ускорила шаг.
- Паскуда, - яростно выкрикнула старуха-беженка. - Смерть тебе, смерть, да не людская, а черная. - Она побежала вслед за немцами.
- Чего стоите, они в наших детей стреляли. Мы - их судьи! - взывала другая женщина.
Вся толпа кинулась к пленным… Летчик и штурман молча отвернулись.
Немного погодя подъехала легковая машина. Хлопнув дверцей, из нее выскочил лейтенант государственной безопасности.
- Мы из Борисова за вами, товарищи, - обратился он к летчикам. - О самолете не беспокойтесь, все будет сделано.
- От Борисова до нас два часа езды, - заметил повеселевший Пряхин.
Яков встал, но тотчас же пошатнулся и опустился на землю. Лицо его побледнело.
- Голова закружилась, - удивленно проговорил он и, как бы оправдываясь, добавил: - Первый раз в жизни.
Ему помогли подняться.
Машина мчалась к городу. Колосков осторожно, с трудом раскрыл планшет, стал доставать карту. Из планшета выпала фотографическая карточка. Таня!
Все эти дни Яков почти не вспоминал о ней и сейчас почувствовал себя виноватым. А был ли он виноват? Так много произошло за эти дни: беспрерывные бои и бомбежки, гибель товарищей и ранение Дружинина, трудные мысли об отступлении. Огненный смерч, кровь, предельное напряжение всех сил, душевных и физических. Все это слишком резко обозначило грань между мирным, довоенным и этими несколькими днями. За гранью осталась совершенно иная жизнь, и в той жизни была она, Таня. В теперешнюю же его жизнь она не успела еще войти.
Таня! Сколько же времени прошло с их последней встречи? Много? Мало? Ведь сейчас счет ведется совсем иначе. Дни порой вырастают в годы, порой летят, как мгновения. Последнюю встречу Яков помнит очень хорошо…
Перрон харьковского вокзала. Таня бежит по железнодорожному полотну, перескакивая через шпалы. Он бросился навстречу ей.
- Таня! Едем со мной. Сейчас же. Ну зачем, ну чего нам ждать?
- Вот торопыга! Вот прямо так сейчас и ехать? А может, я и совсем не приеду к тебе, - Таня стояла близко-близко. Ух, какие у нее глаза. Серые, огромные, смеющиеся.
- Таня! Мы же договорились.
- Мало ли что! Знаешь, говорят, сердце девичье переменчиво, - а глаза продолжали смеяться.
- Не шути так. Таня!
- Хорошо, хороша. Конечно, приеду к тебе, - и чуть понизив голос: - Люблю!
- Танька! - Яков схватил девушку за плечи, стал целовать.
- Сумасшедший! Пусти! Люди!
И он сказал то, что говорится в таких случаях:
- Ну и что ж? Пусть смотрят, завидуют.
- Пойдем, Яша, поезд отходит. Да, вот возьми, - она протянула ему сверток. - Это мы с мамой Валюше связали. Счастливый ты! Бориса скоро увидишь! Ты сразу же напиши, как они там, Банниковы. Зое привет передай. И пусть Борис чаще пишет. А то женился, мать и сестру совсем забыл… А ты не забудешь меня? - Тревожно спросила, голос дрогнул. Тогда он чуть не задохнулся от возмущения - ну как она может. Казалось, и часа не прожить ему без мыслей о Тане.
А вот прожил три дня. Война…
* * *
На аэродроме безлюдно. Все бомбардировщики в полете. Техники и оружейники в лесу, в больших зеленых блиндажах. Опять налет фашистских самолетов.
- Проклятые, девятый раз летят, - ворчит Исаев.
- Ни минуты спокойно не поработаешь, - вторит ему оружейник Шеганцуков.
- Тебе хорошо, ты маленький, удерешь. А вот мне что делать? - усмехается Исаев.
В полку он выше всех ростом. Во время вражеских налетов над ним посмеивались:
- Куда бежишь? Пойди встань в чистом поле, подними руки вверх, с воздуха подумают - верба стоит, не тронут.
"Юнкерсы" пролетели над аэродромом и взяли курс на мост через Западную Двину. Наши зенитчики взяли немецкие самолеты в клещи. Те, беспорядочно сбросив бомбы, поспешно улетели.
И тотчас же снова загудели моторы. Звук своих бомбардировщиков техники узнают издалека. И сейчас они побежали навстречу экипажам. Прилетело звено Зорина. Командир полка вылез из кабины, но торопил своего техника:
- Быстрее готовьте машину, сейчас опять полетим, - достал из планшета только что полученную сводку и бегло прочел ее.
К Зорину подбежал взволнованный инженер по вооружению, заикаясь доложил:
- Т-товарищ командир, бомб осталось на один вылет. Все обшарил - нет-ту…
- Как? Разве сюда не завезли?
- Никак нет, а до ближайшей базы пятьдесят километров.
- Так какого дьявола они посадили нас на эту точку! - и, увидав комиссара полка, позвал его: - Дмитрий Васильевич! Вот как воюем, после второго вылета бомб не стало. Неужели заранее не могли сюда завезти?
- И могли и должны были! - угрюмо ответил Чугунов. - Да вот не сделали. Ладно. Надо выход искать.
- Давай, Александр Николаевич, в следующие вылеты полную нагрузку бомб не брать, растянем их на несколько полетов. Не можем мы в такое время бездействовать, не имеем права. Я пойду звонить.
Чугунов почти бегом направился к леску, где размещался штаб полка.
Зенитка забила снова. На бреющем полете из-за сосен появились шесть двухмоторных истребителей. Они пролетели к реке, стали разворачиваться. Зорин закусил губы. Яков бросил недокуренную папиросу в траву, спешно полез в кабину.
"Хорошо поставлена разведка. Не успели мы сесть, как уже показались… - подумал он. - Ну ничего. Не удалось нас врасплох застать".
* * *
Ранение оказалось несерьезным, и Дружинин уже через десять дней возвращался в часть. Мысленно он всегда был с друзьями и ни на секунду не забывал о них.
Как они там? Может быть, многих нет в живых? Вдруг и Яков, и Борис, и Зорин… Нет, нет, все они живы…
Путь на аэродром был гораздо короче, чем в госпиталь. И это не было обманом чувств - отступление продолжалось. Трудные дни переживает его Родина.
И он обязан быть в строю. Он рад, что вернулся. Радость возвращения переплеталась с тревогой.
Вот и аэродром… Он ступил на летное поле. Кто-то, поминутно оглядываясь, бежал ему навстречу. Константинов! Дружинин и сам не ожидал, что так обрадуется ему - ведь они никогда дружны не были. Сейчас он забыл об этом. Перед ним был однополчанин. И он радостно улыбался, всматриваясь в подбегавшего летчика.
Но лицо Константинова вместо радости изображало страх. Налетев на Дружинина, он обхватил его за плечи, бессвязно выкрикнул:
- Там немецкие танки… Спасайся… Сейчас здесь будут.
Ошеломленный Дружинин прислушался - со стороны леса действительно доносился тяжелый рокот моторов, лязг гусениц. И в ту же минуту из леса выехала колонна тракторов.
- Эх ты, - Дружинин сбросил руки Константинова с плеч, - паникер! Не ждал я от тебя. Да успокойся, в себя приди. Смотреть на тебя тошно.
- Вот что, Константинов, идите в штаб, там подождите меня, - послышался рядом спокойный голос.
Дружинин обернулся - рядом с ним стоял комиссар Чугунов. Приветственно подняв руки, подходили Колосков и Банников, чуть дальше виднелась грузная фигура Исаева.
Ссутулив плечи, Константинов медленно направился к КП. А летчики, не замечая его, начали оживленный разговор.
- Ты, Яша, возмужал, не узнать.
- Он у нас герой, трое уже на счету, на таран ходил, к двум орденам представлен, - говорил Борис.
- Да что там герой, делал то же, что и все.
- Нет, Яша, ты молодец. Вот тебе и "молодо-зелено". Стосковался по вас… Теперь вместе летать будем, догонять вас придется.
- Вот что, друзья, - обратился к летчикам Чугунов, - давайте на отдых. Чувствую, передышка ненадолго…
- Неужели опять перелетать на новую точку? Скажите, товарищ комиссар, когда же конец этому отступлению? - взволнованно спросил Колосков.
- Я и сам думаю об этом, - тихо заговорил Чугунов. - Очень тяжело нам. Много людей гибнет. Но одно знаю верно - хоть враг и силен, наш народ еще сильнее, выстоит, победит!
Они молча прошли несколько шагов, каждый по-своему думал о неудачах.
* * *
Глубоко затягиваясь, Чугунов пристально смотрел на сидевшего по ту сторону стола Константинова. Лицо бледное, осунувшееся. Руки вздрагивают. Глаза бегают. Взглянет на комиссара и тотчас же в сторону взор отведет.
- Ты скажи мне, Константинов, что происходит с тобой. Ты посмотри на товарищей своих. Чем же ты отличаешься от них? Когда завелась в тебе эта червоточинка? И разве не в силах ты с ней справиться? Что же молчишь? Говори, легче станет. Вместе подумаем, как с бедой твоей справиться.
- Трудно мне, товарищ комиссар. Не думал никогда, что такое быть может. Все время кажется - вот сейчас смерть, вот сейчас… А сегодня, там, на поле, встретил Яшу и Исаева, они словно от зачумленного от меня… И подумал, в первый раз подумал: позор хуже смерти. Разрешите мне лететь, товарищ комиссар, я… я не подведу.
- А сможешь, Константинов?
- Мне кажется, только раз себя пересилить, а по том легче станет.
- Да, это так. Хорошо, я дам тебе эту возможность. И помни - это последняя. Не выдержишь - погибнешь. Причем бесславной, позорной смертью труса. Это горькая правда, но это-правда. От нее никуда не уйдешь…
В эту ночь не меньше Константинова волновался и Колосков. Он впервые вел в бой звено. С ним летели Дружинин и Константинов, которому Яков не верил. В том, что из труса храбреца не получится, он был уверен. Однако комиссара Чугунова пришлось уважить. Комиссар сказал: так нужно. Ну что ж, если нужно, пусть летит…
Кто бы мог подумать, что среди его товарищей окажется вот такой… А каким он был раньше, до войны? В памяти промелькнула картина новогоднего вечера.
Группа курсантов приехала на бал-маскарад во дворец тракторного завода. Были здесь Дружинин и Константинов. Во время танцев Яков познакомился с веселой, красивой девушкой Таней Банниковой. Таня легко танцевала, не умолкая, рассказывала о своих подругах, об учебе, о Харькове, она любила свой родной город. Во время игр Яков вышел в сад покурить. К нему подошли двое парней. Один из них, невысокого роста в клетчатой рубашке, грозно, шепотом сказал:
- Нашу девушку не тронь. Сматывайся побыстрее, пока ноги целы.
Он недружелюбно оглядел Колоскова и зло усмехнулся. Яков заметил, что парень изрядно пьян.
- Да чего с ним говорить, - вмешался второй, худой с болезненным лицом. Он схватил Якова за гимнастерку и потянул к себе:
- Ну, считай до трех…
- Убери руки, - спокойно проговорил Колосков. - Драться здесь не буду, не для этого нас пригласили. А если у кого руки чешутся, пожалуйста. Только после вечера, в поле, между нашей школой и тракторным.
- Герой! А мы вот сейчас хотим, - и опять схватил Колоскова за гимнастерку.
В это время в сад вышел Константинов. Сразу понял, что происходит, подошел к пьяному.
- Слушай, ты, иди проспись. Ну, чего пристал, - и легонько оттолкнул его в сторону.
Парень выругался, сплюнул и вдруг, размахнувшись, ударил Константинова в грудь.
Яков увидел, как у Константинова сощурились глаза, удивленно, по-детски вскинулись брови.
- Разве так бьют, - и он ударил парня в подбородок коротким резким ударом.
Тот упал.
- По-нашему… Прелесть, а не удар, - сухо заметил второй и, нагнувшись к лежавшему, строго сказал: - Рудольф, чего развалился, как на перине. Пошли…
Да, тогда Константинов не трусил. Но тогда было совсем другое, тогда не угрожала смерть.
…Вылетели утром. Пока шло все хорошо. Константинов не отставал от ведущего, держал заданную инстанцию и интервал. Облака прижали тройку самолетов к земле. Показались изгибы Березины. У взорванного моста скопились войска. Ведущий дал команду сбросить бомбы. Облегченные самолеты спускались ниже. С высоты ста метров хорошо было видно, как вражеские танки с открытыми люками шли по шоссе Минск-Могилев, прокладывая путь орудийными залпами и пулеметами. Слегка накренив самолет, Колосков наблюдал за колонной, угадывая, где чужие и где свои. Раздались выстрелы зенитных пулеметов. Из-за облаков вылетело звено немецких истребителей. Штурман крикнул в микрофон:
- Истребитель сзади! Я открываю огонь.
Летчики-наблюдатели открыли стрельбу. Вражеские стервятники стремились зайти с хвоста. Яков пошел на снижение. Бросив взгляд в сторону, он не обнаружил левого ведомого. "Где он? Неужели сбили? - мелькнула мысль. - Вот тебе и исправился!"
Однако Константинов был жив. Его не сбили. Он приземлился сам на поляне, западнее Могилева, Петр Пряхин выскочил из кабины и помог выйти Константинову.
- Куда попали? - осведомился штурман.
- В ногу. Дальше не мог лететь.
- Почему же, когда увидел истребителей, быстро пошел на снижение? - спросил Пряхин. - Команды расходиться не было, а главное - ведь только мои пулеметы работали.
- Одному лучше уходить от преследователей. Ты не подумай, что я бросил товарищей. Конечно, мы могли бы своими пулеметами оказать им помощь… Но я сразу не сориентировался, а потом меня ранили, мотор подбили, я и сел.
Пряхин, не глядя на летчика, бросил ему бинт:
- На, завязывай, а я пойду в Могилев… Рана у тебя пустяковая… А мотор ты выключить забыл - до сих пор работает. А еще дал слово комиссару. Эх ты… гнилой орех! - пошел было и вдруг вернулся. - Вот что, лезь в кабину, полетим обратно. Примем бой одни…Ну, а не то у меня разговор короткий…
- Да ты что? - начал было Константинов и осекся. Лицо у Пряхина решительное, рука лежит на кобуре пистолета. Не одевая парашюта, летчик торопливо сел в кабину и взял штурвал на себя. Дрожащей рукой включил зажигание, нажал на стартер.
Мотор несколько раз чихнул, винт задрожал, но не сдвинулся с места.
- Не запускается… Я же говорил - мотор подбит, - Константинов заискивающе взглянул на Пряхина. - Правда, не виноват я?
- Ладно, не юли, разберемся. И не вздумай уходить, за самолет головой отвечаешь.
На перекрестке дорог, возле небольшого колхозного пруда, Пряхин остановился. Спустился к воде и, нагнувшись, стал жадно пить. В стороне раздался всплеск, за ним другой, третий. Штурман повернул голову и увидел недалеко от себя солдата в артиллерийской форме. Он ел хлеб, а крошки бросал в пруд. Солдат был высокого роста, лобастый. Голова крепко обвязана почерневшим бинтом. Сквозь бинт просачивалась кровь. Недалеко от него лежала винтовка и небольшой вещевой мешок. Солдат исподлобья взглянул на Пряхина, ближе подвинул винтовку и опять занялся своим делом.
- Здравствуй! Куда путь держишь? - спросил штурман.
Раненый сощурил глаза.
- Коль не шутишь, то здорово, - грязным рукавом гимнастерки отер запыленное лицо, добавил: - Тоже ранен, или так себе?
- Нет. Самолет подбили. Иду в штаб бригады за помощью.
- Бригада, - передразнил артиллерист. - Что-то не видно ваших самолетов… За Волгу, видать, драпанули. Шкуру да барахлишко спасают.
- Да ты понимаешь, что говоришь, - только и смог проговорить ошеломленный Пряхин.