***
Накинув темный плащ, Ривс вышел из квартиры смотрителя музея. В саду, окружавшем здание, показалось прохладно и сыро, низко над головой висели звезды – свет уличных фонарей почти не проникал сквозь кроны деревьев, и, казалось, можно протянуть руку, чтобы взять одну из звезд на счастье.
Диктор телевидения говорил, что утром Колар должен принять присягу в Верховном суде, и Ривс решил пойти туда – будь что будет, но он должен увидеть Колара во что бы то ни стало.
Где располагается Верховный суд, он знал – это не так далеко от музея, стоит только пройти через сад, потом пересечь широкую улицу, миновать площадь и до нужного места останется не более двух кварталов. Здание суда – массивное, помпезно украшенное по фасаду высокими колоннами и скульптурами, построенное еще во времена колониального владычества, – хорошо знакомо каждому жителю столицы: его фотографии наряду с другими достопримечательностями красовались во всех туристических буклетах, и сегодня, когда шла передача по телевизору, его тоже показали – украшенное национальными флагами, оно охранялось автоматчиками из корпуса Колара.
Дойдя до ограды сада, Ривс остановился, разглядывая улицу и напряженно прислушиваясь к доносившимся шумам – в его положении попасться на глаза патрулю равносильно смерти. Кто станет разбираться и выслушивать беглеца из тюрьмы, приговоренного к пожизненному заключению? К тому же у него есть оружие, а телевидение широко разнесло весть о том, как зверски расправились бежавшие с охраной тюремного фургона. Кому докажешь, что на твоих руках нет крови, что ты никого не убил, не ранил и стрелял из автомата на складах поверх голов полицейских или перед ними, вбивая пули в землю. Захотят ли понять, что ты просто оказался в условиях, заставивших плыть по течению, чтобы не получить свинец от террориста или мафиози? Но, чего греха таить, свобода манила, кружила голову, суля почти несбыточное.
Да, попадаться патрулям нельзя – полоснут из автомата и доложат офицеру об уничтожении разыскиваемого террориста, бежавшего из заключения. Поэтому стоит понаблюдать, прежде чем вылезать на улицу из музейного сада.
Вскоре Ривс определил, что ближайший пост находится справа от него, на перекрестке с той улицей, которую ему надо пересечь, направляясь к зданию Верховного суда. Что он там будет делать до утра и где спрячется, Ривс старался пока не думать – на месте будет видно, чего сейчас гадать, сначала надо добраться туда живым и невредимым.
Он осторожно перелез через ограду и, стараясь держаться ближе к домам, направился к посту, надеясь отыскать возможность обойти его, но вскоре понял, что избрал не самый лучший путь – на первых этажах домов располагались магазины и лавки, закрытые по случаю произошедших событий, многие витрины ярко освещены, двери заперты и некуда спрятаться. Свернув в подворотню, Ривс пошел дворами, петляя среди припаркованных автомашин, и вскоре уперся в тупик – квартал был застроен доходными домами, а дальше начинались частные владения и пройти не представлялось возможным: дворы особняков окружали высокие глухие стены массивных изгородей, сложенных из дикого камня. Пришлось вернуться на улицу.
Взбежав по ступеням подъезда высокого здания, занятого каким-то учреждением или офисом, – Ривс даже не поглядел на прикрепленную к стене медную табличку – он прижался спиной к запертым дверям и осмотрелся. Здесь относительно безопасно – в нише подъезда царит полумрак, сюда не достает свет фонарей, но надо идти дальше, а это невозможно – стоит только сделать по тротуару десяток шагов, как окажешься прямо перед патрулем. К счастью, солдаты, расположившиеся около бронетранспортера, не успели увидеть, как он тенью скользнул в нишу подъезда. Что делать дальше? Возвращаться и искать другой путь или ждать случая и попытаться проскочить незамеченным мимо патрульных? Но сколько ждать – не будешь же торчать тут до утра?
Один из солдат вышел на середину мостовой и замигал фонарем. "Идет машина и он приказывает ей остановиться", – понял Ривс.
Действительно, перед постом притормозила машина и из нее, повинуясь приказу солдата, вышел мужчина средних лет.
– Я советник Греди, – донеслись до Ривса его слова.
Мужчина подал подошедшему капралу документы и тот начал придирчиво изучать их, недовольно морщась и топорща жесткие усы.
В этот момент подъехала еще одна машина, хлопнули дверцы и из нее выскочили несколько человек. Один из них показал капралу полицейский жетон, выхватил из его рук документы Греди и разорвал их:
– Они больше не действительны!
– Вы ответите за это, – рука американца метнулась к поясу, но разорвавший документы мужчина ловкой подножкой сбил Эдвина с ног.
Пнув упавшего ботинком под ребра, он наклонился и выдернул у него из-за пояса револьвер:
– Это террорист!
Подбежали еще двое в штатском, подхватили Эдвина под руки, подняли его и, резко развернув, ударили лицом об машину.
– Фашисты! – закричал Эдвин, пытаясь закрыть руками окровавленное лицо. – Что вы делаете?!
Ривс застыл, нервно тиская в потной ладони рубчатую рукоять пистолета. Чем он может помочь избиваемому на его глазах человеку, чем?
Один из штатских врезал Греди ногой в пах. Тот согнулся от жуткой боли и рухнул на асфальт. Стукнул выстрел, и Рийс вздрогнул – первый из штатских, показавший капралу жетон, убрал пистолет в подмышечную кобуру и, не глядя на убитого, распорядился:
– Уберите эту падаль и осмотрите прилегающие улицы. Не исключено, что рядом его сообщники.
Ривс сжался – сейчас они начнут прочесывать квартал! Нечего делать с пистолетом против автоматов, а бежать некуда. Остается только дорого продать свою жизнь. Достав оружие, он шагнул в угол и вдруг заметил, что в глазке двери виден свет. Приблизив к нему лицо, он попытался заглянуть внутрь, но ничего не увидел – только мелькнула какая-то тень и глазок потух.
Шаги патрульных раздавались все ближе, и Ривс передернул затвор, загоняя патрон в ствол, – первым стрелять он не станет, но уж если не останется другой возможности избежать кровопролития...
Внезапно он почувствовал, что дверь, в которую он упирался плечом, распахнулась внутрь, и Ривс, не удержав равновесия, упал в вестибюль, зацепившись ногой за порог. Кто-то, невидимый в темноте, отпихнул его ногу и захлопнул дверь, щелкнув замком...
***
Вспыхнул свет, и успевший вскочить на ноги Ривс увидел перед собой хрупкую темноволосую женщину.
– Спрячь оружие, Даниэль, – ее губы мелко дрожали, – здесь никого нет, кроме меня.
– Анна? – Ривс не мог поверить своим глазам. Неужели перед ним та самая Анна, за которой он ухаживал еще в военном колледже? Постаревшая на полтора десятка лет, но все еще сохранившая привлекательность Анна?
Взяв его за руку, она погасила свет и повела бывшего офицера к лифту:
– Уйдем отсюда.
Они поднялись на последний этаж и, пройдя длинным коридором, оказались в кабинете, освещенном только неоновым светом реклам, горевших на крышах соседнего здания. Все еще не веривший в свое чудесное спасение, Ривс опустился на стул и дрожащей от нервного напряжения рукой вытащил из кармана мятую пачку сигарет:
– Как ты здесь очутилась?
– Я тут работаю, – Анна отошла к окну и выглянула. Потом обернулась, и он увидел на фоне стекла ее четко очерченный силуэт. – Стало страшно возвращаться домой после случившегося, и я осталась в конторе. Здесь одно из зданий туристической фирмы.
Ривс щелкнул зажигалкой и в неверном свете маленького язычка пламени увидел ее лицо, с глубокими тенями под глазами. Казавшиеся давно забытыми чувства шевельнулись в его душе и теплой волной подкатили к горлу. Неужели эти чувства, которые он испытывал к ней, все еще живы и их не сумели одолеть ни годы разлуки, ни годы, проведенные им в заключении? Как глупо они расстались, повздорив из-за сущей мелочи, суть которой теперь трудно толком припомнить, – оба были молоды, никто не хотел ни в чем уступить, и казалось, что он сможет забыть ее, выбросить из сердца, тем более, получив назначение в часть, он вскоре женился, родилась дочь, а вот теперь, по прошествии стольких лет, неожиданная встреча.
Неужели не зря она приходила к нему в сновидениях, когда он, покрываясь липким потом, ворочался на тощем тюремном матрасе? Неужели судьбе угодно послать ему еще и это испытание в первые же сутки неожиданно обретенной свободы?
– Дома, наверное, волнуются? – осевшим голосом спросил Ривс, часто затягиваясь сигаретой, чтобы ее огонек хоть ненадолго вырвал из полумрака лицо Анны, и жалея, что сигарета сухая и табак быстро прогорит, а свет зажигать нельзя, чтобы не насторожить рыщущих внизу солдат и полицейских.
– Некому, – глухо ответила Анна. – Я не вышла замуж.
– Почему ты открыла дверь?
– Я тебя сразу узнала, капитан Ривс, когда по телевизору показали твою фотографию, среди портретов других, бежавших из тюрьмы. И подумала: неужели Даниэль Ривс, потомок пуритан, выходец из семьи священника, мог совершить такие злодеяния?
– На мне нет крови, – опустил голову Даниэль. – Обстоятельства сложились так, что я оказался среди бежавших. Но я благодарен судьбе за это.
– Подожди ее благодарить, – она боком присела на узкий подоконник, – услышав шум, я набралась смелости и спустилась вниз посмотреть в глазок, что делается на улице, и вдруг увидела твое лицо. Это было как удар молнии!
Докурив, Ривс поднялся и подошел к окну. Внизу раскинулся город, убегали вдаль почти пустые улицы с редкими автомобилями на них, качались под ветром кроны деревьев и как на ладони была видна площадь Верховного суда и его здание, окруженное пикетами автоматчиков.
Смяв в пальцах окурок, он долго смотрел поверх крыш на здание суда. Анна тихо вытирала ладонью катившиеся по щекам слезы.
– У тебя есть машина? – отбросив превратившийся в комочек окурок, спросил Ривс.
– Да, малолитражка. Она во дворе.
– Дай мне ключи! – он требовательно протянул руку. – Мы здесь как в мышеловке, и если они придут, то не пощадят обоих.
– Что ты задумал? – она слезла с подоконника и заглянула снизу вверх в его заострившееся лицо.
– Мне надо побывать дома и еще кое-где.
– Но тебя повсюду ищут. И потом...
– Ты боишься? – он положил ей руку на плечо и почувствовал, как оно вздрогнуло. – Ну, говори, боишься дать мне машину?
– У тебя дома никого нет, – Анна отвернулась.
– Глупости, – Ривс сильнее сжал ее плечо, – не болтай глупости! Ты все еще не можешь мне простить? Я регулярно получал передачи, и мне переводили деньги на счет, чтобы я мог пользоваться тюремной лавкой. Кто же это делал?
– Я, – опустив голову, ответила Анна.
– Нет! – он отшатнулся и закрыл уши ладонями, повторял, как заклинание. – Нет, нет!
– Даниэль! – она прижала его голову к своей груди и начала гладить по волосам, успокаивая, как маленького.
Высвободившись, он уселся на пол и, раскачиваясь из стороны в сторону, застонал, скрипя зубами: неужели она говорит правду? Воистину, не нужно торопиться благодарить судьбу!
– Что произошло? – сжимая ладонями виски, спросил Ривс. – Говори, я выдержу.
– Твоя жена покончила с собой, а дочь умерла в приюте.
– О боже! А где же были мои родители? И почему Лола решилась на самоубийство?
– Родители умерли. Лолу изнасиловали контрразведчики, и она повесилась. Их всех зарыли в общей могиле на кладбище для бедных, поскольку некому было заплатить за похороны. Поверь, я ничего не могла сделать для них тогда.
Даниэль поднялся и, пошатываясь, подошел к окну. Упершись пылавшим лбом в холодное стекло, долгим взглядом уставился на мерцавший огнями город.
– Дай мне ключи от машины, – наконец попросил он.
Анна подошла к столу и, открыв сумочку, вынула ключи. Зажав их в кулачок, она коснулась им спины Ривса:
– Возьми, но скажи, что ты задумал?
– Мне надо найти Португальца. Ты помнишь его?
– Да, – опустив руку, Анна вздохнула, – он живет неподалеку отсюда. Но стоит ли тебе ехать к нему?
– Что еще?! – резко развернулся бывший капитан. – Что?
– Говорят, Португалец сошел с ума...
***
– Господин Коннори?
Роберт отставил недопитый коктейль и обернулся – вышколенный слуга бара пресс-центра ответил на его недовольный взгляд заученной любезной улыбкой.
– Вас спрашивает какой-то местный оборванец.
– Скажи, что я сегодня не подаю за уголовную информацию, – усмехнулся Роберт, поворачиваясь к слуге спиной, но тот не ушел:
– Прошу извинить, господин Коннори, но он очень настаивал и просил сказать, что выполняет поручение своего хозяина, господина Греди.
– Вот как? Где он, веди?!
Быстро сбегая следом за слугой по лестнице, Роберт чувством опытного газетчика угадал в неожиданном визите как бы бутон еще не распустившегося цветка очередной сенсации. Еще бы, сегодня он оборвал все телефоны Греди, но не нашел того ни в президентском дворце, ни в парламенте, ни в клубе, ни дома. А тут такие события – бегут из тюрем государственные преступники, террористы обстреливают дворец парламента, а потом убивают президента, и власть захватывают офицеры столичного гарнизона. Как в Латинской Америке начала века! И нет никакой возможности получить информацию прямо из первых рук, от Эдвина...
Внизу ждал пожилой человек с большими, расплюснутыми работой руками. Убедившись, что перед ним действительно Роберт Коннори, он подал корреспонденту продолговатый предмет, завернутый в газету:.
– От моего хозяина.
Роберт достал бумажник, но посланец Греди отказался принять деньги и ушел.
Развернув газету, Роберт увидел видеокассету. Поднявшись наверх, он отыскал свободную кабинку в рабочем зале и включил видеомагнитофон. Буквально через пять минут он вылетел из кабинки и, судорожно запихивая кассету в карман, кинулся к телефону...
***
За доходными домами, образовавшими внешнюю, наиболее привлекательную сторону улицы, прятались кварталы трущоб, с запутанными дворами, темными проулками, затхлыми подъездами. К одному их таких домов, словно притаившемуся среди приземистых строений, Анна пригнала машину с лежавшим на заднем сиденье Ривсом. На их счастье, патрули в трущобах не ходили – по узким улочкам с трудом могла проехать малолитражка, не говоря уже о бронетранспортере или танке.
Остановив машину, женщина вышла и, оглядевшись по сторонам, дала знак Даниэлю вылезать из убежища. Взяв его за руку, она ввела бывшего офицера в полутемный подъезд и, поднявшись по лестнице, постучала в дверь квартиры.
Через несколько минут послышались шаркающие шаги и дверь распахнулась – за порогом стоял неопределенного возраста худой человек, зябко кутавшийся в старый домашний халат.
– Это ты, Анна? – вглядываясь в сумрак лестничной площадки, спросил он, пытаясь стянуть на голой груди, покрытой рубцами давних шрамов, расползавшиеся в стороны полы халата. – Кто это с тобой?
– Я привезла гостя, – входя в слабо освещенную прихожую крошечной квартирки, ответила женщина.
Хозяин провел их в узкую, похожую на пенал комнату и зажег свет.
– Даниэль? – Как слепой, протянув руки, он кончиками пальцев провел по лицу Ривса.
– Что они сделали с тобой? – прижимая худое тело Португальца к груди, простонал Ривс.
– Тише! – хозяин закрыл ему рот грязной ладонью. – Могут услышать соседи. Ты бежал?
– Так получилось, – понизив голос, ответил Даниэль. – Они тебя пытали, да?
Португалец отстранился и вытер мокрое от слез лицо руками. Сгорбившись, прошаркал к продавленному креслу в углу, жестом предложив нежданным гостям присесть на тахту.
– Что теперь говорить об этом? – поджав ноги в рваных туфлях, пробормотал он. – Многое осталось в прошлом. Меня оставили в покое только благодаря тому, что я симулировал помутнение рассудка.
– У тебя сохранилась скрипка моего отца? – опускаясь на тахту рядом с Анной, поинтересовался Ривс.
– Скрипка? – лицо Португальца неожиданно оживилось, глаза заблестели. Он потер сухие ладошки, похожие на скрюченные птичьи лапки, и, подмигнув Даниэлю, растянул в улыбке темные губы. – У меня есть еще кое-что, не хуже!
Вскочив с кресла, он метнулся к шкафу, открыл дверцы и, небрежно выбрасывая старое тряпье, начал рыться в нем, бормоча себе под нос:
– Скрипка... Прекрасно... Я так и думал...
Наконец он выпрямился и подал Ривсу скрипичный футляр, обтянутый облезшей черной кожей:
– Бери, инструмент в полном порядке.
Приняв из его рук футляр, Даниэль открыл замки и чуть приподнял крышку, но тут же захлопнул ее.
– Как ты себя чувствуешь, Португалец?
– Так меня звали в военном колледже, – осклабил в улыбке щербатый рот хозяин, – а теперь от прежнего Португальца остались только воспоминания. Ты знаешь, что нас предал Колар?
– Он предал всю страну, – мрачно прервал его Ривс. – Мне не на кого здесь положиться, кроме тебя.
– Анна тоже с нами? – опять устроившийся в кресле хозяин бросил быстрый взгляд на спутницу Даниэля.
– Даже если он попытается прогнать меня, ему это больше не удастся, – обнимая Ривса, ответила она.
Португалец ненадолго задумался, обгрызая ногти и строя гримасы, а Ривс не мог оторвать глаз от шрамов – чем его пытали: огнем, каленым железом или прикладывали к его груди открытые клетки с голодными, озверевшими крысами?
– Я не мог один, – словно оправдываясь, сморщился хозяин. – Понимаешь, не мог!
– Понимаю, – заверил Даниэль и, повернувшись к Анне, попросил: – Оставь нас, пожалуйста, наедине.
– Да, свари кофе, – кивнул Португалец. – Кажется, на кухне осталось немного.
Выходя, Анна услышала, как хозяин грустно сказал Ривсу, что у него в жизни уже не осталось ничего, чем стоило бы дорожить...
Когда она вернулась, неся на подносе кофейник, чашки и скромные бутерброды, Португалец сидел, запрокинув голову и, блаженно улыбаясь, смотрел в потолок, посасывая дешевую сигарету, а Даниэль расхаживал из угла в угол тесной комнатушки. Помогая Анне расставить на колченогом столике приборы, он легонько коснулся ее руки:
– Ты действительно решила остаться?
– Да.
– Вам не следует шататься по городу, – подал голос из своего угла Португалец. – Переночуйте у меня, тем более – завтра рано вставать. Я устроюсь на кухне или в прихожей...