Каждую ночь Лицис пускался в свой опасный путь, и каждую ночь что-нибудь с ним случалось. В первый раз он сунулся куда-то не туда и был рад, что живым вылез из подземелья. На следующую ночь не заснул часовой, и Лицис не мог прошмыгнуть мимо него. На третью - удалось юркнуть в нужную нору, но оказалось, что шагах в двадцати от отверстия ход обвалился. Лишь на шестой день он сообщил, что все подготовлено и сегодня ночью он пойдет.
Мы заняли свои места. Эйнис остался у лодки, я и Зиедынь притаились неподалеку от рва, точно напротив того места, где, насколько помнил Зиедынь, выход из подкопа.
Небо было пасмурным. Лениво плескалась черная вода, за нею, безмолвный и угрюмый, возвышался крепостной вал. Послышались и затихли глухие шаги часового. На башне пробило одиннадцать. В двенадцать смена караулов, Лицис должен был появиться в это время, В нетерпении мы подползли поближе к рву. Глаза сверлили густую темень ночи. Противоположный откос был едва виден, а разглядеть на нем человека и того труднее, - вот потому мы и прозевали Лициса, потому и всполошились, когда услыхали осторожные всплески воды.
Мы выхватили оружие. И опять только тихие всплески, словно кто-то боролся в воде... Зиедынь стащил с себя сапоги, шинель. Сомнений быть не могло - Лицис топил часового...
Зиедынь скользнул в воду. Я держал наготове электрический фонарь. На валу опять раздались шаги часового. На башне пробило двенадцать. Плеск прекратился.
Это было уже слишком! Я не выдержал, нажал кнопку, и яркий луч метнулся через ров. К берегу плыли Зиедынь и Лицис. Я проклинал себя за необдуманный поступок. Ведь это все происходило не в лесу! Не включи я свет, не было бы никакой погони. Побег Лициса замечен не был. Единственной оплошностью с его стороны было то, что он, не предупредив нас, прихватил с собой еще одного заключенного. Плавать тот не умел и, не вняв совету Лициса, одежду не снял, запутался в колючей проволоке и утонул.
Мы бросились бегом к лодке. На валу раздались крики. В небо выстрелил прожектор. Ослепительный луч стремительно опустился и начал не спеша обшаривать окрестности. С морского побережья направили второй прожектор, и вот он уже нащупал нас. В тот же миг на валу раздался сухой треск выстрелов, над нашими головами просвистели первые пули.
Мы не останавливались. Ветер свистел в ушах. Пальба становилась все яростнее. К нам навстречу бежал Эй-нис. Заметил нас, все понял и повернул обратно, к реке.
Едва успели мы вскочить в лодку, как на пустыре показались солдаты. Налегая что было мочи на весла, мы поплыли по течению к другому берегу.
В нас продолжали стрелять. Рядом с лодкой то и дело взлетали фонтанчики воды... Скорее добраться бы до излучины, до поросшего кустарником берега! Спрут-прожектор, казалось, не достанет нас там своими смертоносными щупальцами...
На реке появилась лодка с охранниками... Изнемогая и задыхаясь, мы врезались в берег... За прибрежными кустами на версту протянулся выгон, и только за ним начина лея сосновый бор... Сил не было, оставалась лишь инстинктивная жажда жить, не умереть, не сдаться, и только она. эта жажда, гнала нас через луг, к лесу. Ноги путались в сухой, жесткой осоке, в висках до боли стучало, сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди... До леса было уже рукой подать, когда над нами снова засвистели пули. Пот заливал нам глаза, одежда была вся заляпана тиной, облипла мхом. Да-а, редко когда задавали нам такую гонку!
Проиграть в ней - значило проиграть жизнь!
Вот он лес, уже темнеет впереди, такой близкий и такой недосягаемый. Во рту собирается горькая, тягучая слюна, теплый ком в груди ходит то вверх, то вниз: ещ,е минута - и кровь хлынет струей из горла, и тогда конец.
Эйнис на бегу оглянулся. Те тоже выдохлись и больше не гнались за нами, а залегли в траве и беспорядочно стреляли. Нас отделяло от них триста - четыреста шагов - расстояние немалое, но прожекторы все еще продолжали гладить наши спины. Их гнусные щупальца цеплялись за нас до тех пор, пока мы, вбежав в лес, не повалились без сил наземь. Нас всегда спасает слабость наших преследователей - им не хватает выдержки гнаться за нами до победного конца, они первыми выдыхаются и падают.
А теперь мы были в лесу, могли освежить в луже разгоряченные лица, обтереть хвоей сапоги и спокойно отправиться дальше. Мы пошли на восток, чтобы войти в город с другой стороны. О побеге наверняка уже было сообщено по телефону.
Через два дня мы встретились у одного товарища. Там нам сказали, что за предателем Брантом установлена надежная слежка, что известен каждый его шаг. Разделаться с ним можно в любую минуту, но мы должны будем взять с собой людей, которые проведут эту операцию.
На это мы ответили, что "изъять Бранта из обращения" сподручнее всего нам самим - главное то, что теперь Брант в наших руках. А нам так и так через несколько дней предстоит отсюда уйти.
После этого короткого совещания мы разошлись, Эйнис и я пошли с товарищем, Зиедынь с Эрной - в другую сторону. Эрна должна была еще повидаться с братом, договориться с ним о пароле, о явке - на тот случай, если Эрна не сможет приехать сама. Зиедыню предстояло пронаблюдать за отъездом Эрны, выяснить, не следят ли за ней. С Эрной мы условились еще накануне, что она не станет нас ждать и поскорее вернется домой, а мы приедем в Озолини, когда расправимся с Брантом.
Товарищ показал нам квартиру Бранта. Лицис был с Брантом знаком. Наш провожатый отправился в соседний двор, там жил человек, который держал его в курсе жизни Бранта.
Трудно было сразу решить, как взять Бранта: то ли с наступлением темноты зайти к нему в дом, то ли подкараулить на улице. Все зависело и от расположения комнат, и от наличия других жильцов в квартире, и от того, в какое время он выходит из дому.
Но вот вернулся наш провожатый и внес ясность во все эти вопросы. Все складывалось как нельзя лучше: Брант уехал на несколько дней в деревню к родственникам. Товарищ даже вручил нам адрес: станция Корва, хутор Рейтеры. Стало быть, тридцать верст на поезде, шесть пешком. Лицис знал этот хутор - там он не раз встречался с Брантом.
На вокзал мы отправились порознь. До отхода поезда оставался еще час. Мы с Лицисом пошли коротать время в буфет. Сели за столик. Недалеко от нас за свободный стол сел Эйнис. Немного погодя за другим столом рядом с Эйнисом оказался какой-то важного вида хлыщ. Он жадно пил поданное ему пиво и вытирал вспотевшее лицо. Быть может, он бежал, боясь опоздать на поезд? Сомнительно - он ни разу не взглянул на часы. Его занимало другое. Вынув записную книжку, он что-то записывал в ней. Тип весьма занятой и подозрительный. Встретился бы такой на нашей стороне, мы бы его сразу взяли за шиворот. Лицис пошел к стойке за пивом и по пути скосил глаза на книжку. Тип не отреагировал на его приближение и спокойно продолжал писать.
После Лициса пошел я. Мне удалось прочитать то же, что и Лицису, - в записной книжке были чьи-то приметы: молод, около двадцати трех лет, светло-коричневое пальто...
- Так оно и есть! - подтолкнул я Лициса.
Светло-коричцевое пальто было на Эйнисе. Мы его купили накануне для Лициса, но сегодня, чтобы Лициса было наверняка не узнать, посоветовали ему сбрить бороду и надеть офицерскую форму Эйниса. Часы показывали десять минут второго. Поезд отходил через пятнадцать минут. Эйнис направился к кассе. Немного выждав, поднялся и хлыщ...
Мы с Лицисом не стали брать билеты. Нам было достаточно того, что шпик тоже, как и Эйнис, купил билет до Корвы. Входя в вагон, мы успели шепнуть об этом Эйнису.
Шпик не торопился. Он стоял на перроне и не спускал, глаз с нашего вагона...
Эйнису ничего не стоило уйти. На втором пути стоял саукский поезд. Эйнис преспокойно перешел на него, потом вышел из вагона с другой стороны, и вскоре мы все встретились снова на вокзале.
До Милинской волости мы наняли извозчика. Оттуда до Абавской, где находится хутор Рейтеры, решили взять подводу у волостного старшины. Это было проще всего.
Пролетка плавно покачивалась на рессорах. Миновали восьмой верстовой столб. Мы откинулись на мягкую спинку.
Над полями летел желтый осенний лист. Почти всю неделю без устали гнал его северо-восточный холодный ветер. Скоро ноябрь. Об этом напоминают и каждый куст, и давно убранные поля, и дыханье отходящей ко сну природы. Мы плотнее завернулись в свои английские шинели. На двенадцатой версте нас задержали у перекрестка, заранее принося извинения и предупреждая, что они, мол, "только исполняют долг службы". Они попросили нас предъявить удостоверения. Едва завидев черные книжечки, они тут же, даже не заглянув в них, возвратили - "все в порядке". Их было двое. Один был вооружен можжевеловой палкой, другой - двустволкой. Это были волостные айзсарги.
Мы продолжали свой путь. Навстречу нам, поскрипывая, тащился тяжело нагруженный воз. Наш возница, гордясь своими важными седоками, и не подумал уступить дорогу. Встречный прянул к обочине и пропустил нас. В нос ударил противный запах подгнившего льна. На возу сидела семья: пожилой мужчина, его жена и тощий паренек лет двенадцати. Все трое - босые. Я подумал: "Как поздно они собрались лен стелить!" - и поторопился поднести пальцы к козырьку. Не тут-то было! Они даже не думали приветствовать нас, только угрюмо покосились исподлобья в нашу сторону. Их взоры горели затаенной ненавистью. Мы обернулись еще раз им вслед, поняли. Было радостно сознавать, что во взглядах рабочих людей пылает огонь ненависти к угнетателям...
От старикашки подводчика, которого нам дали в Абов-ской волости, удалось легко отделаться. Дорога была гряз* ная и ухабистая. Лошаденка еле плелась. Кутаясь и вздыхая, старичок понукал свою лысуху. Верст'ах в двух от станции мы соскочили с повозки.
- Хватит, папаша, мучить конягу! Тут недалеко, мы пешком дойдем. Заворачивай обратно!
Когда подвода скрылась за перелеском, мы тоже пошли в лес, чтобы там дождаться темноты. Рейтеры были отсюда верстах в двух. Хуторок стоял на отлете, у опушки густого ельника. Подводу мы брали до станции только для вида - следы запутать...
Зайти в Рейтеры к Бранту не представляло труда, даже если бы дверь оказалась заперта. Кому придет в голову не пустить в дом офицеров! Только по такому пустяшному поводу, как расстрел Бранта, нам не хотелось демаскировать себя - офицерская форма была надежной защитой. Еще ни разу не ловили разведчиков с офицерскими погонами. Мы решили действовать так: поскольку у Лициса больше всего есть оснований повидать Бранта, то он наденет Эйнисово пальто и зайдет вместе с Эйнисом в дом> Эйнис останется в одном пиджаке. В худшем случае Эйнис подойдет к двери первый и предъявит свое удостоверение полицейского агента.
Поля и перелески уже потонули в непроглядной ночной тьме, когда мы, затаив дыхание, подкрались к саду Рейтеров. С подветренной стороны, в густом ягоднике, мы бесшумно переоделись. В окнах горел свет, хлопали двери. Это было нам на руку. В несколько минут Эйнис был готов. Он пошел к дому. На ходу сорвав теперь не нужные шпоры, кинул их мне. За Эйнисом двинулся Лицис. Я оставался на дворе в дозоре. Заскрипел ворот колодца... Я сошел с дорожки и залег в траву. У колодца копошился человек. Откуда-то из темноты выскочил пес и злобно залаял... Человек обернулся, стал всматриваться в темноту. В этот момент донеслись "добрый вечер" и выстрел. Короткий, как щелчок бича.
Человек у колодца пошатнулся, скрючился и тяжело рухнул. Звякнули и покатились жестяные ведра, завыла собака...
Я вскочил на ноги и бросился к Эйнйсу и Лицису. Я ни о чем их не спрашивал: рее было ясно. Я только ки-н^л Эйнйсу шинель Лициса, и краем сада мы побежали к лесу. В доме поднялся крик, суматоха, громко хлопнула стеклянная дверь веранды. Тьму один за другим прорезали два ярких луча, но было уже поздно - ночь скрыла все.
Следующий день мы отлеживались и отдыхали. Мазали мазью стертые ноги. От Рейтеров до города тридцать шесть верст. Мы покрыли их за девять часов: с восьми вечера до пяти утра. Еще не рассвело, когда мы приплелись к нашему городскому товарищу.
Под вечер пришел Зиедынь и сообщил, что брат Эрны согласился и что Эрна благополучно уехала. Зиедынь передал мне письмо. Эрна ждет.
Задание было выполнено, можно отправляться восвояси.
Рассыпая огненные искры, отдуваясь и выбрасывая густые клубы дыма, мчался видиенский поезд. Мы сидели в последнем вагоне. В окне одно за другим мелькали знакомые названия станций. Пассажиров оставалось все меньше и меньше. Это был ночной поезд...
Мы расселись по двое: Эйнис с Зиедынем в одном конце, мы с Лицисом в другом. Мы хорошо видели друг друга в полупустом вагоне. Мы и на вокзал так пришли - порознь. Предосторожность была не лишняя. Эйнис, проходя мимо нас, успел сказать, что видел на вокзале позавчерашнего типа. Правда, теперь Эйнис был одет иначе, однако случиться все могло, и потому всю дорогу мы были начеку.
До Видиены было уже недалеко, а пока все шло спокойно, ничего подозрительного не замечалось. Напротив нас сидел какой-то торговец с женой. Их маленькая дочка все время хныкала - ей хотелось спать. Мы посоветовали ее дородной мамаше уложить ребенка. Сказали и тотчас пожалели об этом. Дама, тряся золотыми цепочками и брошками, тут же принялась рассказывать, что ее дочку зовут Мирдзой, что она плохо спит и просто удивительно - как это у нее, такой здоровой женщины, и такой малокровный ребеночек!
Вошли два запоздалых пассажира. Не зная, как спастись от словоохотливой дамы, мы с надеждой взглянули на них. Они сели неподалеку и закурили папиросы, но вскоре поднялись со скучающим видом и неторопливо двинулись обратно к выходу. Барон был хорошо освещен, и свет от лампочки падал им прямо на лицо. Одного из них мы узнали сразу: это же тот самый, что на вокзале в книжечку записывал! Непростительная глупость шпика состоит в том, что он никогда не допускает мысли, что, возможно, его уже давно распознали и он сам на примете у тех, за кем следит.
Лицис достал носовой платок и трижды отер лоб. Эй-нис в другом конце вагона встал и сделал то же самое. Сигнал подан - сигнал принят. Мы углубились в чтение газет, держа за ними наготове маузеры.
- Моя Мирдзочка...- начала было дама, и мне так захотелось послать ее ко всем чертям, но времени на это не хватило. Открылась дверь, в нее просунулась фуражка полицейского, затем его одутловатая физиономия; за полицейским - напарник знакомого нам шпика. Теперь все было ясно. Шпик показал напарнику Эйниса. Они вошли и направились прямо к Эйнису с Зиедынем. Мы вскочили, но тут же отпрянули;.подпустив врага почти на полвагона, Эйнис и Зиедынь открыли огонь. Полицейский упал, второй, как стрела из лука, рванулся назад. Пуля Эйниса настигла и его. Истошно визжа, сползла на пол дама с Мирдзочкой. Остальные пассажиры, обезумев от страха, полезли под скамьи. В этот момент распахнулась дверь и блеснули винтовочные дула. Теперь настал наш черед...
Я не знаю, застрелили мы кого-нибудь из них или, наоборот, остался ли хоть один из них жив, но дверь захлопнулась и тут же сама по себе распахнулась снова. Путь был свободен - наши маузеры надежно расчистили его. В два прыжка мы оказались на подножке вагона. Натужились мускулы, сжались, как пружины, наши тела, и стремительный поток ветра швырнул нас под откос... Поезд завизжал тормозами, загрохотали буфера. Но все это было уже ни к чему. Через несколько секунд мы были снова на ногах. Мы перелезли через насыпь. Ночная темень поглотила нас. Сквозь нее через поля и луга мы шли туда, где чернела стена дремучего Мелнупского леса. Родной наш, дорогой Мелнупский лес!
|та история о человеческих мелочах в великую эпоху развернулась передо мной в одном провинциальном южном городишке. Около трех часов дня весь городишко пахнет жареной бараниной. Это он обедает: приправляет духмяное жаркое острым луком, пунцовыми помидорами и запивает бузой.