- Я ведь согласен, - сказал Целмс. На душе у него стало легче: если Беме решился на это дело с водопадом, то непременно даст взаймы. Конечно, даст.
- И потом - нечего сомневаться, доходы будут. Я уже навестил всех фермеров в округе. Все очень рады. Ведь неплохо - мельница будет, можно сказать, под самым носом.
Беме замолчал и, развалившись в кресле, начал пускать из трубки синие колечки дыма, следя за тем, как они тают в воздухе.
- Да, да! Тут нечего медлить, мистер Целмс, - спустя немного заговорил он снова. - Иначе может случиться то, чего я боюсь... Говорю вам - нечего медлить.
Он покосился на Целмса в ожидании ответа. Но Целмс молчал.
- Да, да, конечно, тут нужен капитал, но дело выгодное... Доходы будут сказочные. Кроме того, я ведь уже говорил вам, что все расходы беру на себя. Ну, а вы сколько денег могли бы вложить в это дело?
Целмс удивленно взглянул на Бемса.
- Я?
- Да, вы, мистер Целмс!
- Я... Я вас не понимаю!
- Не понимаете? Вопрос ведь ясен! Чтобы двинуть дело, получить из банка кредит, нужно, по крайней мере, сотни четыре основного капитала.
- Тут, господин Беме, какое-то недоразумение... Вы ведь хотели лично строить мельницу?
Беме усмехнулся.
- Один? Нет, только как компаньон. Свободных денег у меня сейчас нет. А вы... Вы ведь хотели затратить деньги на хозяйство. Скажите, какая вам выгода заниматься сельским хозяйством? Вы энергичный, предприимчивый человек. Для такого человека мельница создаст совсем другое будущее.
- Денег у меня нет, господин Беме.
- Не шутите, мистер Целмс! Я хорошо знаю, что деньги у вас имеются. Да, да! Но вы, как все мои земляки, боитесь пустить их в оборот. Это устарелая традиция, мистер Целмс! Не возитесь с землей! Идите новым йутем!
Целмс махнул рукой.
- Господин Беме, знаете зачем я сегодня пришел к вам? Только что сдохла моя лошаденка... Я боялся пойти домой к жене с этой вестью... Как нищий, пришел к вам просить взаймы. Будь у меня деньги, то есть будь они у меня припрятаны в чулок, как вы думаете, неужели я пришел бы тогда просить у вас взаймы, господин Беме?
Беме привскочил в кресле.
- Вы пришли просить взаймы?
- Да.
- Хе, хе, хе! Просто смех! И вы думаете, что я вам дам так, на честное слово? Нет, мистер Целмс! Я хочу сохранить с вами хорошие отношения! Только хорошие! Такой однобокий кредит портит отношения. Нет, нет! Не могу этого допустить, мистер Целмс... Будьте здоровы! Я сожалею, что вы так торопитесь уйти! Осторожнее, мистер, ступеньки!
Беме глумился над Целмсом, кланялся и махал рукой. Он глумился над этим большим, неуклюжим человеком, который уходил, шатаясь, как пьяный...
Когда Целмс скрылся из виду, в дверях показалась служанка с посудой на подносе.
Беме,, видно, забыл про свое приглашение. Точно ничего не случилось, спокойно прихлебывая, он стал пить кофе.
Грустные и усталые сидели по вечерам на пороге землянки два человека.
Ночь тихо надвигалась и прислушивалась к их разговору, шепотом передавая каждое слово ближним кустам, а те дальше... Так разнеслась вечерним шелестом печальная повесть.
Нелегко говорить слова утешения, когда сердце разрывается от тоски, голова горит от горьких дум. Целмс пытался найти слова утешения для Анны. Говорил о видах на будущее, о том, что Беме хочет взять в аренду берег у водопада, даже обещает дать денег. Только сейчас Бемсу трудно, нет денег, не может помочь. Ну, что же, потерпим. Надо поискать где-нибудь поденную работу. Он, Целмс, спокоен за будущее.
Целмс обошел всех соседей-фермеров в поисках работы. Но всюду рабочие уже были наняты. Все это Целмс скрывал от Анны.
С Анной было плохо. Она глухо кашляла, часто с кровью. На лице Анны, бледном, уже неживом, жили только глаза, необыкновенно блестящие, огромные.
Когда как-то вечером на тропинке, ведущей к ферме Бемса, застучали подковы, Целмс не поверил своим ушам и глазам - показался верхом на лошади Беме. Что это значило? Неужели приехал снова глумиться? А вдруг Анна услышит? Нет, нет!
В-несколько прыжков Целмс очутился перед Бемсом.
- Господин Беме, прошу вас, поверните обратно... поверните сейчас же обратно!..
В голосе Целмса, тихом и решительном, было что-то такое, что погасило улыбку на румяном, добродушном лице Бемса.
- Вы несправедливы ко мне, мистер Целмс! Во мне вы всегда находили и найдете отзывчивого соседа. Именно поэтому я завернул сегодня к вам. Вы как-то жаловались на недостаток денег. Я теперь мог бы помочь вам, хотя бы немного. Вчера освободилось у меня на ферме место старшего рабочего, вы могли бы его занять, то есть если желаете. Плата - полтора доллара в неделю. Как думаете, мистер?
- Благодарю за предложение. Не могу сразу дать ответ, должен сначала поговорить с женой,
- Понятно, понятно... Я и не хочу сразу. Ответ надо обдумать. Обдумайте, взвесьте. Но как ваш земляк, как доброжелатель - советую не упускать это место. Где вы найдете такую работу при теперешней безработице? И полтора доллара в неделю тоже не пустяк. Так вот, подумайте!
- Хорошо, я подумаю!
- Да... кроме того, вы ведь не знаете языка. Только на моей ферме вас поймут: там почти все латыши. Так вот! Обдумайте, обсудите хорошенько! Будьте здоровы!
Беме удалился, весело насвистывая. Удалился, оставив Целмса в тяжелом раздумье.
Итак, выход из положения! Но какой? Снова стать батраком? Нет, нет! Разве для этого он приехал сюда, в этот чужой* далекий край? Нет, нет! Это значит опозориться перед самим собой. Но как же быть? Оставить Анну без помощи? Гордо умереть с голоду? Нет, нет, нельзя так! Нельзя!
- Что сказал тебе Беме?
- Предложил место старшего рабочего.
Целмс увидел, как расцвела радость в глазах Анны.
- Ну, а ты?.. Пойдешь?
- Пойду!
- Разве это не выход из положения?
- Выход, - глухо сказал Целмс.
Целмс работал у Бемса. Ничего другого не оставалось, пришлось принять предложенное место. И вот он считал день за днем, когда наберется нужная для покупки лошади сумма.
Жизнь на ферме Бемса была нелегкая. Рабочий день длился от утренней зари до вечерней. В полдень на отдых давался лишь один час.
Все же Целмс не роптал, он был доволен, что найден выход, считал, что избавился от нужды.
На ферме было шесть рабочих. Целмс седьмой. Сдружился он с ними с первого же дня.
Беме и хозяйка относились к нему довольно любезно. В одном отношении даже слишком любезно - его кормили отдельно. Это Целмсу не нравилось - так создавалась брешь между ним и рабочими. Действительно, рабочие по отношению к нему стали держаться сдержанно и холодно.
65
3 Перо и маузер
Добродушный Беме дал всем своим рабочим прозвища. Одного он прозвал "Бомбой" из-за его большой круглой головы. Этот Бомба как-то пошутил, что господ теперь трое. Целмс огорчился. Он попросил хозяйку, которая в обеденное время приходила к нему, как она говорила, поболтать, изменить этот порядок.
Хозяйка усмехнулась.
- Вы удивляетесь, почему вас кормят отдельно? Дело ясное. Рабочий и старший рабочий, по мнению Бемса, не одно и то же.
Целмс понял - Беме вел тонкую политику, желая вызвать раскол среди рабочих, а он, Целмс, должен служить для этого слепым орудием.
Целмс каждый вечер навещал жену, которая убирала землянку, хозяйничала. Помогал ей по хозяйству, ночевал в землянке, а утром уходил на ферму Бемса.
Анна таяла с каждый днем...
Всякий раз, когда Целмс глядел на жену, у него больно сжималось сердце.
"Не умерла бы только, - мелькала иногда в голове ужасная мысль. - Нет, Анна будет жить!.. Это просто так... пройдет..."
Пшеница на поле колыхалась тяжелыми колосьями, радовала глаз.
"Во всяком случае, можно будет продать часть урожая",- думал Целмс. Он часто считал, пересчитывал, сколько даст урожай, сколько даст работа у Бемса, - и всегда получалось, что все будет хорошо.
Раз вечером, вернувшись с работы, Целмс не нашел Анну у костра. Костер потух, печально серела зола.
Дверь землянки была открыта настежь. Что там?
- Анна! Анна!..
Ответа не было. Чувствуя беду, Целмс задержался у порога.
- Анна!..
Кто это так страшно крикнул?
Свет спички осветил углы землянки, постель. Спичка, точно испугавшись, выпала из дрожащих пальцев Целмса.
- Анна! Что с тобою, дорогая? Что с тобою?
Анна лежала на кровати в луже крови. Она еще дышала - тяжело, хрипло...
Свет вечерней зари сквозь оконце землянки падал на лицо Анны. Это было чужое лицо с впальщи щеками, заострившимся носом и подбородком. Как подкошенный, упал Целмс на колени у постели жены, целовал холодеющую худую руку. Ему хотелось кричать и плакать, выплакать всю боль, но слез не было...
Вечерние v тени все больше сгущались вокруг одинокого человека. Но разве их сравнишь с теми тенями, которые замораживают сердце человека, наполняя его неисчерпаемым мраком отчаяния и горя? Ночные тени и мрак исчезают при свете солнца. Сердце, в которое закрался мрак, никогда не сможет беспечно радоваться, как на заре своего счастья.
Наконец Целмс пришел в себя. Встал. Сорвал со второй землянки дверь и стал обтесывать полуистлевшие доски. Стук топора глухо раздавался в ночной тиши. Щепки разлетались во все стороны.
Наверху, точно собираясь заплакать, ночные звезды мигали длинными лучистыми ресницами; там, внизу, работал во тьме одинокий человек, готовясь похоронить все, что было ему мило и дорого, все свои мечты...
К утру гроб был готов: узкий, длинный ящик. Целмс наложил туда сена и покрыл простыней.
Утро было сверкающее и ясное. Утро было такое, какие бывают часто. Над рекою стлался серебристо-белый туман. Покрытые росой трава и кусты сверкали в лучах восходящего солнца. Голубое небо раскинулось широко-широко...
Тут же, у землянки, Целмс вырыл могилу. Лопата, звеня, врезалась в целину, яма становилась все глубже, глубже... Целмс работал лихорадочно. Пот струйками стекал по его загорелому лицу, а он все сильнее нажимал на лопату, чтобы работой заглушить боль.
На одном конце могилы Целмс вбил два кола и привязал к ним веревки. Сам он встал на другом конце и перевязал веревками гроб. Гроб начал медленно опускаться в могилу, покачиваясь из стороны в сторону, наконец глухо ударился о дно ямы.
Целмс стоял на краю могилы.
- Tpi, зеленый куст, и ты, зеленая травка, вы, немые участники похорон, слушайте, что скажет Янис Целмс. Я хороню здесь свое счастье в простом деревянном гробу... Земля! Проклял бы тебя, проклял бы, но ради жертвы, которую ты сегодня поглотила, не могу... Земля, скажи, почему ты требуешь у меня так много? Требовать можегтот, кто сам что-лцОо дал. Скажи, что ты ще дала? Только горе, заботу, унижения. А ты все же требуешь плату за все, такую плату, которой не стоят даже твои лучшие блага. Я чувствую, что ты жаждешь и меня, присосалась к моим ногам, тянешь меня к себе. Бери же меня скорее! Бери меня, злая земля!
Ветер заглушал печальные слова, а новосел наперекор ветру пел похоронную песню. Каждый звук пел и говорил о своем: о смерти, отчаянии, боли. Песня отзвучала, и жилистые руки новосела снова взялись за лопату. Песок глухо падал, заполняя могилу. Вот уже могила сровнялась с землей, вот уже поднялся над нею холмик.
И тут, у могилы, Целмс остро ощутил свое одиночество. Казалось ему, что нет больше людей на свете, что он совсем один на земле...
Тяжело, устало шагая, вошел он в землянку. Все там было в беспорядке. Из углов смотрели враждебные тени, и даже великий "борец за свободу", - разве это свобода? - казалось, глумился со стены, разинув голодный рот.
4
Вечером Целмс пошел к Бемсу.
Тот сидел на террасе и, добродушно посвистывая, изучал газетные объявления, местами отмечая их красным карандашом.
Казалось, он не замечает Целмса. Целмс кашлянул. Беме отложил в сторону газету.
- Ну, что скажете, Целмс? Я уже хотел послать за вами - вы без всякого предупреждения пропустили целых три дня.
- Я, господин Беме, пришел за расчетом.
- За расчетом?.. Хм... Почему?
- Хочу отсюда уехать.
- Уехать? Какая неблагодарность! Разве для того я через переселенческое бюро выхлопотал вам пособие для переезда, чтобы вы уехали? Опомнитесь, милый мой! Уехать отсюда труднее, чем приехать. Вы зря потеряете свои деньги по договору... А если я вам прибавлю полтора доллара в неделю?
- Нет... невозможно...
- Хм.,. Вы трудолюбивый, но упрямый человек.*.
Беме, пыхтя, вытащил из ящика толстую тетрадь и начал считать.
- Мистер Беме, не может быть так мало! Вы, вероятно, ошиблись и взяли запись другого батрака, - удивился Целмс, отодвигая мелочь, которую Беме положил на стол.
- Вы думаете? Хорошо, пересчитаем. С вас следует за четыре пропущенных дня, в том числе за три без предупреждения... Кроме того, вы получили рабочую одежду...
- Мистер Беме, у меня умерла жена..,
- Сочувствую вам... Моя тоже когда-то умерла.
- Мистер Беме, вы меня гнусно обманули с договором. Что же это - договор, защищающий интересы рабочих, как вы тогда уверяли? Стыдитесь!
- Не мне, Целмс, а вам надо стыдиться. Как земляк земляку искренне советую одно: оставайтесь у меня!
- Никогда! Жрите, жрите мой пот! Подлец!
Шатаясь, Целмс выбежал в сад. Он побежал домой,
к своей землянке. Сердце бешено билось в груди, в голове гудело, мысли путались. У своего участка Целмс остановился. В сумерках желтеющие колосья тихо приветствовали сеятеля. С порогов неслась радостная песня воды-
Когда-то Целмс мечтал о счастье, о мирной, светлой жизни. Теперь, сломленный и выбитый из колеи, сидел он на кочке и смеялся. Смеялся безумным смехом.
Эх, прогнать бы одиночество! Но чтобы прогнать одиночество, требуется радость, шум. Целмсу захотелось радости и шума. А где их найти? О, он знает, знает! Надо сжечь землянку, уничтожить это несчастное место. Нервно трясущимися руками он сгреб в кучу посреди комнаты все имущество и зажег спичку. Пламя быстро разгорелось. Когда Целмс выбегал в дверь, вслед ему метнулось целое облако дыма и огня.
Отойдя от землянки, Целмс смотрел, как пламя, крутясь, лижет все вокруг огненными языками, как все, к чему они прикасались, сразу начинает трещать и пылать. Иногда пламя вырывалось струей в открытую дверь, высовывая голодные языки, точно хотело проглотить Целмса.
Сознание Целмса еще упорно боролось с безумием. В минуты просветления мысль пыталась осознать случившееся: почему надо было всему принять такой оборот? Кто виноват в этой драме Целмса и Анны? Не сам ли он, Целмс* со своими безумными мечтами и слепым доверием к людям? Да, он виноват! Родина? Вторая родина? У батрака нет родины! "А кто еще виноват? - вдруг в воспаленном мозгу сверкнула мысль. - Не фермер ли Беме? Почему он тогда не дал взаймы? Почему он заставил служить ему и втоптал тебя в грязь? Да, и он виноват! Оставить его безнаказанным? Нет, нет!"
Мысли в голове шумели, как рой сердитых пчел.
Прижавшись к земле, лежал Целмс в кустах, мимо которых Беме обычно ходил на речку купаться.
Было часов одиннадцать утра. Маленькие, беленькие, как чистые барашки, плыли по небу облака на северо-запад.
"В той стороне Гауена,- думал Целмс.- Только доплывут ли они так далеко? Океан велик. Не доплывут, не доплывут!.. И что там сейчас, в Гауене? Наверное, сенокос... Нет, может быть, сейчас ночь?.. Белая, ясная ночь, полная приятной прохлады".
Целмс жадно вдохнул воздух, ища прохлады. Но воздух был жаркий даже в тени.
"Все, наверное, мирно спят и видят сны. А трое, может быть, видят во сне его, Яниса Целмса, - один из них старый поденщик Салтупа. Сколько ему лет? Семьдесят. Да еще двое - арендаторы Блуме и Кактынь. Вот оба проснулись и будят своих жен.
- Что случилось?
- Сон приснился.
- Сон приснился? Какой?
- Ну, Целмса видел, исхудалый такой - кожа да
кости. Это, наверное, к тому, что не вернет долга.
- Наверное, - говорят жены. Поворачиваются на другой бок, зевают и засыпают..."
Целмс хмурит брови. Становится сть!дно за себя, что обманул людей. Блум и Кактынь не богачи, им дорог каждый рубль.
На тропинке раздались шаги.
Целмс схватил топор. Это шла экономка Бемса. Раскрасневшись от жары, с цветком на груди и полотенцем на плечах, проплыла она мимо.
- Ведьма, - прошипел Целмс. Он знал, что теперь вскоре пройдет Беме. Все знали, что он купается вместе с хозяйкой и что это купанье с молодой женщиной стало привычной необходимостью для седеющего, но ещё жизнерадостного Бемса.
Снова раздались шаги, и снова Целмс схватил топор - эти шаги были ему хорошо знакомы. Беме шел, добродушно посвистывая и подбрасывая в воздух тросточку. Соломенную шляпу он сдвинул на затылок. На шее висел у него фотоаппарат, с которым он расставался лишь в редких случаях.
Целмс бесшумно поднялся и, как зверь, огромным прыжком прыгнул навстречу Бемсу.