- Пировать… - взглянула на него жена, мол, какой пир может теперь быть, если она, кроме постного супа, ничего не состряпала. - Чтобы пировать, надо что-то выпить. А кроме супа и чая, в доме ничего нет… - сказала виновато…
- Как это ничего нет? - притворившись грозным, перебил ее хозяин дома и направился к своему вещевому мешку. - Чтоб у солдата да ничего не было про запас - такого не бывает! Какой же это солдат? Все у нас найдется ради такого гостя!
Он вытащил из мешка алюминиевую флягу и гордо поставил на стол.
- А это что? Наркомовские сто грамм!.. Видишь, Алик, это я везу из самого Берлина. Не притрагивался к горючей жидкости все время. Дал себе обет: распить только с хорошим гостем, который первым придет в наш дом… Значит, тебе повезло! Очень рад, что ты первый…
Старый солдат был необычно взволнован встречей со своим славным земляком. Не мог вдоволь наглядеться на него. Его добродушное загорелое и мужественное лицо светилось большим волнением.
- Старушка, - нежно произнес он, откупоривая баклажку, - ты что же, решила кормить нас и нашего гостя болтовней?
- Нет, нет, я сейчас, одну минуточку… - молвила она, нарезая огурцы и хлеб. - Сама не знаю, на каком я свете… Сейчас, сейчас… Все у меня валится из рук… Даже не снилось мне, что придет к нам такой гость!
Сендер c большим знанием дела стал разводить спирт. Разливал бережно по кружечкам - себе и Алику покруче и побольше, а жене и дочери понемногу. Он кивнул, чтобы все присели к столу - тут, мол, мешкать нельзя, спирт может улетучиться.
Не успел он провозгласить первого тоста, как послышался шум за дверью и вбежали двое.
- Если бы мы нынче вспомнили мессию, он наверняка появился бы! - воскликнул Сендер, здороваясь с вошедшими. - Погляди-ка на этих молодцов, Алик? Ты что же, не узнаешь? Меджибожане!.. Наши земляки!
- Как же, узнаю! - обрадовался гость и поднялся навстречу.
- Наследник Гершелэ из Острополья!..
- Чтоб ты здоров был! Такой гость! - Перебивая друг друга, они стали обниматься со славным земляком. А он настолько возмужал и изменился за эти годы, что его с трудом можно было узнать.
Хозяин дома, наполнив еще две кружечки, остановил пришедших:
- Ну и нюх у вас, дорогие мои земляки. За версту почуяли запах спирта! Давненько они зарились на мою флягу, да я ее свято берег, Алик. Сердце подсказывало, что ты приедешь!
А землякам сказал:
- Полегче обнимайте нашего Алика. Не видите разве, что он только из капитального ремонта?..
Все уже сидели за столом. И тогда хозяин поднял кружку.
- Ну что ж, мои дорогие, чтобы жидкость не испарилась, давайте выпьем. После того, что каждый из нас пережил за эти годы, сам бог велел выпить лэхаим, что по-нашему значит: к жизни! - И, повернувшись к гостю, добавил, ласково глядя на него: - Видишь, Алик, дорогой, какая сила заложена в этой фляге! Почуяли наши земляки и сразу к нам прилетели, как пчелы на гречку…
- Что ты говоришь, Сендер, - вмешалась хозяйка. - Вовсе нет! Они почувствовали, что дорогой гость к нам приехал, а не твою флягу… Ну и слава богу!
- Ладно, пусть так… Давайте выпьем первым долгом за Победу! За то, чтоб больше никаких войн не было на свете!
- Вот это другой разговор! Лэхаим! К жизни!
Все выпили и долгую минуту молчали. Стали закусывать, не сводя глаз с гостя.
Девушка сидела в стороне, возле матери, взволнованная, задумчивая. Изредка улыбалась, смеялась вместе со всеми. Но чувствовалось: была не в большом восторге от того, что соседи-земляки неожиданно пришли сюда…
В самом деле, они заняли ее место - сели с гостем рядом, выпили и стали засыпать его вопросами, а это ей явно не нравилось.
Столько Рита должна была ему сказать! Оставили бы их наедине хотя б на несколько минут! Ведь она еще и двух слов не успела произнести! А гость, видно, тоже об этом думал, отвечал на вопросы земляков рассеянно и невпопад.
Илья снова взглянул на часы, и хозяин дома перехватил его взгляд.
- Чего ты, сынок, на часы поглядываешь? Спешишь?..
- Там, на вокзале, мои приятели ждут меня… Хоть бы на поезд не опоздать… - неуверенно произнес Алик.
- Что? Поезд? - вытянулось лицо хозяина, и все смолкли. - Мало накатался ты за эти годы? Хватит!.. Побудешь немного у нас. Или наша компания тебе не нравится?..
- Что вы, дядя Сендер! Очень у вас нравится. Но я теперь направляюсь в Меджибож… Хочу туда съездить…
Все притихли. И кто-то из земляков сказал:
- Понимаем тебя, дорогой Алик, но пока незачем спешить…
- Это верно… - тяжело вздохнув, вмешался Сендер. - Побудешь немного с нами, придешь в себя. А туда, к могилам наших родных, мы позднее поедем все вместе… У каждого кто-то там да остался…
- Мы сегодня тебя никуда не отпустим… - закричали все хором. - Трудно тебе, сынок, будет там одному.
Алик встретился с грустным взглядом девушки. Понял: она ему никогда не простит, если он уедет. И растерялся.
Да, он был неточен, когда сказал, что сегодня должен уехать. Не уедет, пока не побудет с Ритой наедине, пока они не поговорят. Столько лет ждал этой минуты! И как вообще мог подумать, что так скоро уедет, не поговорив с ней? Это понятно, что его тянуло в родное местечко. Но, в самом деле, после того, как он узнал, что там произошло, туда, наверное, нечего спешить…
Сендер тем временем разливал в кружки крепкий напиток. Выпили за упокой души погибших. Затем он предложил, дабы не испортить эту долгожданную встречу, гуртом пойти с Аликом на вокзал. Там он попрощается со своими новыми друзьями, которые, видно, уже ругают его, заберет свои солдатские пожитки. И вернутся сюда.
Все согласились.
Алик встретился с глазами девушки, и оба одновременно улыбнулись. Этот взгляд обрадовал его больше, чем тот, который она взметнула на него несколько минут назад…
Оживленной гурьбой направились к вокзалу.
Раскрасневшийся, взволнованный Илья, слегка прихрамывая и опираясь на палку, вышел на перрон, протиснулся в тот уголок, где ждали его попутчики.
- Товарищ старший лейтенант! - крикнул невысокий подтянутый старшина с длинными темными усами. - За опоздание получаете срочное задание - пойдете к коменданту вокзала, узнаете, когда будет наш поезд… Мы уже не знали, что делать с вашими вещами… А сказали, что скоро вернетесь…
- Что ж, к коменданту могу сбегать, - весело смеясь, ответил Илья. - А опоздал я по уважительной причине… В плен попал, - кивнул он на своих земляков. - Не отпускают… Четыре года не виделись… - И, окинув добрым взглядом попутчиков, которые тесным кольцом окружили ого, добавил: - Мне придется здесь немного задержаться…
Товарищи посмотрели на него с удивлением. А старшина задержал взгляд на красивой стройной девушке с пышными волосами, растрепанными на ветру. Перевел глаза на оживленного, сияющего офицера, покачал головой и многозначительно вздохнул:
- Ну, конечно… Понятно, товарищ старший лейтенант! Причину признаем весьма уважительной… Если б я встретил такую землячку, тоже дальше Киева не поехал бы… И тоже сразу сдался бы в плен…
Окружающие разразились громким хохотом. Растерялась и Рита, покраснела, закрыла руками глаза и отбежала в сторону.
- Да, видать, навсегда потеряли мы нашего веселого попутчика, - добавил высокий худощавый капитан.
- Что ж, нас только старшой должен веселить? - сдался старшина, надевая пилотку на лысую голову. - Есть причина поважнее, товарищ капитан…
- Десять ноль в ее пользу… - добавил кто-то со стороны.
- Старший лейтенант, не забудьте пригласить на свадьбу!
- Адреса наши запишите, на всякий пожарный случай.
- Что вы, ребята, - растерянно посматривая на смущенную девушку, сказал Илья, - это я встретил здесь моих земляков…
- И землячек…
- Ну и землячек… - подтвердил он.
- Так вот я и говорю, товарищ старший лейтенант… - не отступал старшина. - В добрый вам час! Дело молодое… До чего хотелось бы уже погулять на свадьбе! Четыре года не гуляли!..
Илья собрался еще что-то сказать, но на перроне началось большое оживление. Приближался поезд. Люди, захватив свои пожитки, засуетились, бросились в разные стороны.
Через несколько минут Илья стоял возле вагона, из окон которого выглядывали сияющие лица бывших попутчиков. Он весело прощался со всеми.
Эшелон тронулся.
Старшина с трудом пробрался в тамбур. Махая рукой, он громко кричал:
- Прощайте, старший лейтенант! Желаю успеха! А если в самом деле дойдет до свадьбы, не забудьте пригласить!.. Со своей старушкой непременно приеду… Мой адресок у вас записан… Черкните на всякий случай. Счастливо вам, счастливо!
До отказа переполненный военными и штатскими состав прогромыхал на развилке. Алик со своими земляками стоял на опустевшем перроне, махал пилоткой вслед бегущим вагонам, что-то кричал. Но его голос тонул в шуме набиравшего скорость поезда.
А ребята все махали руками веселому спутнику, а из крайнего оконца еще долго виднелись лысая голова старшины и его длинные усы.
Илья еще немного постоял у края перрона, провожая добрым взглядом убегающий эшелон. А когда он скрылся вдали за поворотом, сказал:
- Чудесные ребята эти фронтовики!.. Знаете, говорят, люди на войне ожесточаются, становятся злыми. Но, ей-богу, это неправда… Какая-то особая добрая черта у наших. Задушевные люди! Видали какие! Уже и на воинов не похожи.
- Да, людям больше по душе мир, чем война, - вставил задумчивый Сендер. - Наши любят жить, трудиться, а не убивать и не умирать… Ничего, скоро сбросим с себя это военное обмундирование и оденемся по-мирному…
- Оно, конечно, так, - проговорил Алик. - Но то, что пережили все наши люди, еще на многие годы останется в памяти… Эти страшные раны, наверное, никогда не заживут…
- Что ты с ним споришь, Алик, - вставил один из земляков. - Не забудь, наш Сендер - знаменитейший в городе портной, а не какой-нибудь полководец. Ему нужно скорее садиться за швейную машину, мастерить фасонные костюмы, гражданскую одежду. Он истосковался по мирной работе…
Сендер рассмеялся:
- Что ж, не скрою… Это, конечно, правда… Но сегодня меня никакая работа и никакая политика не интересуют. Там в баклажке еще осталось горючее… Были времена, когда мы бросали бутылки с горючей смесью под фашистские танки. Сегодня надо все мое горючее допить до конца. Такой повод у нас! Так давайте же, земляки, шире шаг! Моя старуха нас уже, видать, заждалась!
- Да, да, надо спешить!.. - вставила девушка, которая все еще краснела и не могла прийти в себя от острот в адрес ее и Алика.
Месяц промчался подобно сладкому сну.
За это время Илья почувствовал себя как в родном доме. Все дружно взялись приводить в порядок жилище: чистили полы, покрывали известкой стены, мыли окна, скребли двери. В самом деле, сколько можно жить в таком запустении?
Больше всех старались солдаты - Сендер и Алик. Где-то достали доски, инструмент, сколотили стол и табуретки, соорудили шкафчик, чтобы вещи не валялись где попало. Заменили на крыльце ступеньки, которые совсем прогнили. Мать и дочь пошили для окон занавески из марли, смастерили из лоскутков дорожки. Работали не покладая рук. Со стороны могло казаться, что здесь готовятся к какому-то большому торжеству.
Так оно и случилось. В эти дни Алик и Рита пришли к родителям просить благословения на брак. Отец и мать были счастливы. Они давно это предвидели. Горестно стало только оттого, что не дожили до этого дня мать Алика, сестры. Но что поделаешь.
Обидно, что нет возможности устроить настоящую свадьбу, как этого заслуживали молодые. О каком торжестве могла идти речь, когда все были раздеты, разуты и не нашлось даже материала, чтобы сшить невесте свадебное платье. Но пришли к заключению, что не в этом счастье.
И все же отец решил: раз выжили в такое тяжкое время, стоит постараться кой-какую свадьбу устроить. Надо пригласить прежде всего земляков, родичей, знакомых. Это ведь первая свадьба после войны. И если на то пошло, она должна напомнить хоть в какой-то мере былые празднества - с музыкой, танцами.
И в тот самый день, когда молодые зарегистрировались, в дом портного собрались все меджибожчане, которые находились уже в городе или поблизости, ближайшие соседи. Нашелся человек с аккордеоном, другой - со скрипкой, третий - с барабаном. Чем не оркестр?!
Шикарного торжества, правда, не получилось. Но все же достали немного водки и вина, кое-какие продукты. С помощью подруг состряпали ужин, спекли пирог, который оказался на славу. У кого-то одолжили свадебное платье, нарядили невесту как в добрые мирные времена. Рита была необыкновенно хороша и мила. Кто-то принес жениху старенький пиджак и белую рубашку с галстуком, а брюки пригодились свои, казенное галифе, и сапоги на нем были добротные. Словом, чем не настоящий жених?
Гости сидели на наскоро сколоченных из нетесаных досок скамейках; из снятых с петель дверей соорудили длинный стол. Накрыли его плащ-палатками, которые Сендер и Алик привезли с войны.
После первых тостов, когда люди немного оживились, заиграл наскоро созданный оркестр. Но что-то долго никто не выходил танцевать. Вместо улыбок на глазах у людей видны были слезы. Но вскоре пришла и радость. В самой деле, есть от чего радоваться. Первая свадьба за четыре тяжких года войны!
И скоро вышли люди из-за стола. Смешались задорный "фрейлэхс" и горестный плач женщин, головокружительная мазурка и горькие воспоминания о прошлых торжествах.
Это была необычная свадьба, куда почти все гости - молодые мужчины пришли в военной одежде, еще пропитанной запахом пороха, дальних дорог, землянок и госпиталей. На гимнастерках и на кителях вчерашних воинов сверкали боевые ордена и медали, желтые и красные нашивки ранений.
Многие пришедшие на это торжество носили те самые мундиры, в которых воевали под Сталинградом и на Курской дуге, на Висле и Одере, в Берлине!..
Было весело и все же тяжело на душе.
Кто-то из присутствовавших простуженным голосом затянул старинную народную песню:
Свадьбу мы играли в казарме…
Ротный дядька тоже был при сем.
Ударом в спину он меня поздравил:
- Царю служи, братишка, орлом!..
Песню немногие подхватили. Не до них все же, и не до танцев… У каждого на душе еще лежал тяжелый камень.
Люди восхищенно смотрели на милых молодоженов, качали головами, считая, что они, конечно, заслужили более веселой и богатой свадьбы… Да что поделаешь.
Должно быть, еще долго-долго так будет на свадьбах, на всех торжествах. Ибо память людей - не дырявая бочка. Горечь не проходит быстро, раны заживают медленно…
В ГОСТЯХ У САМСОНА МУДРОГО
У него было вполне благозвучное имя - Самсон. Но в Меджибоже его называли не иначе, как Самсон-бекер - Самсон Мудрый… По какой, спросите, причине? Очень простой!
Где же, скажите на милость, видано, чтобы в Меджибоже оставили человека без прозвища?
Иным, бывало, давали здесь такие, что хоть камень на шею - уши вяли и душа стыла! С таким прозвищем приходилось прятаться, - на улицу нос не высунешь. А его называли просто Самсон Мудрый, или Самсон - пекарь, хлебопек. Бекер…
Почему, хотите знать, бекер, что в переводе означает пекарь?
Не потому, упаси бог, что он был лгуном. А ведь в Меджибоже испокон веков о брехуне говорили: "О, этот бекер - пекарь - печет ложь, как бублики!.." У старого Самсона не было такой слабости - лгать. Наоборот, он этого терпеть не мог!
Ни он, ни отец, ни его дед никогда не лгали. Они в местечке были людьми почитаемыми, работали до седьмого пота, короче говоря, потомственные пекари, кормившие хлебом и булочками, не говоря уже о бубликах и крендельках, чуть ли не полместечка.
Этим и славились.
Можно смело сказать, что из всего рода старого пекаря этот слыл чуть ли не самым добрым весельчаком, отзывчивым и работящим человеком! Что и говорить: местная знаменитость! Без него никакие новшества не начинались и не кончались! Не было такого события, в котором не участвовал бы Самсон!
Не проходило митинга, собрания, чтобы он не выступил с речью. Никто здесь не помнит солидного спора или крупного конфликта местного значения, который разбирался бы без участия этого мудрого соседа.
К его слову все прислушивались. Это, как утверждали, голова! Иные говорили, что у Самсона светлейшая совесть. И живи он не где-нибудь в захолустье, не в маленьком местечке Меджибоже, который славился своей древней историей, старинной крепостью да знаменитыми мудрецами, а в большом городе, его сразу бы избрали судьей, а возможно, и повыше! Правда, немного мешало то, что он не был очень силен в грамоте.
Уже сказано, что у него обнаружилась масса достоинств. Но самое главное - а это качество, вы должны знать, в Меджибоже очень ценилось, - он славился как шутник и острослов, под стать самому Гершелэ из Острополья…
Случалось, печь закапризничает, и ни хлеб, ни булочки не получаются, как ему хотелось бы, и покупатели начинают крутить носом, но он не падает духом. В таких случаях его выручали шутки и остроты. Он всегда и во всех домах считался желанным гостем. Мог даже завалиться нежданно-негаданно посреди ночи к кому-нибудь из соседей и сесть пить чай на два-три часа. Ни одна свадьба, ни одно торжество в местечке не обходились без него. И если на свадьбе не было бадхена, то есть свадебного шутника-затейника, никто не расстраивался. Знали, если присутствует пекарь, никакой другой балагур не нужен!
Обожали этого человека и стар и млад. Да и как могло быть иначе, скажите на милость, если все выросли здесь в полном смысле этого слова на его хлебах! Все вынуждены были прибегать не так к нему, как к его булочкам и кренделькам.
Самсон постоянно стоял на своем. Он говорил:
- Зачем вам больше, меджибожский житель не мой до тех пор, пока мать кормит его своим материнским молоком. Но едва только отлучила от груди, сей гражданин немедленно переходит на мое полное попечение, на мои хлеба!..
Старик отлично знал, что именно каждый едок любит. И какой у каждого человека аппетит.
Малыши, у которых только-только зубки прорезались, к примеру, обожали бублички с маком. Школьники любили есть пухленькие крендельки и пышные булочки с сахаром. Старики поедали несметное количество калачиков, французских булочек. Балагуры-извозчики, значит, сапожники, портняжки и грузчики - тем подавай добрую краюху ржаного хлеба.
И на все это он был большой мастер, как, впрочем, и его предки, черт их не возьми!
Кто из пекарей Меджибожа и всей округи мог сравниться с дядей Самсоном? Да, пожалуй, никто!
Было время, когда он владел собственной, правда, небольшой, пекарней - наследство от отца и деда. Упаси бог, не пользовался он чужим трудом! Работали у печи и желобов только его дети и жена.
Это была в своем роде эдакая артель. Но когда кустарные заведения вышли из моды, старый пекарь со своей оравой перешел в кооперацию.
Из-за конфликта со старым знатоком хлебопекарского ремесла в Меджибоже дело ничуть не пострадало. Булки от этого не стали ни хуже, ни лучше, ни свежее, ни черствее!
Заведение Самсона оставалось таким же, как прежде. Правда, оно теперь называлось не частной пекарней, а почему-то филией.
Так дело тянулось до начала Отечественной войны. В первый же день погасли печи.