- Буду вам жизнью обязана, - с пронзительно-жалостливым чувством проговорила Анна, выжидательно глядя на капитана своим зеленоватыми колдовскими глазами. Как объяснить начальнику: тоска съедает, еще неделя, другая, и она наложит на себя руки, родилась вольной, в тенетах не жить. Каждый день брести на работу, лопатками, затылком чувствуя острый штык конвойного, обламывать ногти, плача от бессилия. Ночами ловила себя на мысли: "Помог бы какой-нибудь чалдон уйти с погрузки, легла бы с ним в постель. Даже с этим, свитым из хитрости и ненависти капитаном, постоянно носящим противные ватные наушники.
- Это будет, правда, серьезным нарушением, - бросил наживку капитан, ждал, что Анна возмутится, мол, не уйду от своих товарок из горячего цеха, но Анна буквально уцепилась за его мысль.
- Я в долгу не останусь, - опять сморозила глупость, - какую плату могу предложить за неоценимую услугу? Свое тело, больше за душой ничего не осталось.
- Это у ваших арийцев все куплено-перекуплено, - слегка обиделся капитан, - я по долгу службы обязан заботиться о вверенном мне трудовом подразделении, нужно сохранить людей от напрасной траты сил, вас же, Анна.
- Говорите, говорите! - воскликнула Анна. - Будто бальзам льете. Что вы мне можете предложить?
- Расскажи-ка подробнее о своей родословной. Должен поручиться перед высшим начальством, а для этого надобно, чтоб в роду все было чисто, никаких фашистов, ни врагов народа.
- О, моя родня идет от императрицы Анны Иоановны.
- Любопытно, - протянул капитан, - выходит, мало того, что вы немки, так вы еще и царские ставленники, - хихикнул капитан, - шучу, шучу, хотя, представь себе, знаю: сия императрица окружила российский трон иноземцами, которые посыпались, как тараканы из мешка.
- А что было бы без них? - вновь взыграло самолюбие Анны. Однако она, вспомнив про обещание капитана, смирила себя. - У нас в семье всех девочек в семи или восьми поколениях называли только Аннами в честь императрицы, которая горячо приняла нашего предка, он был, говорят, хорошим врачом. А вы читали что-нибудь о докторе Гаазе?
- Здесь спрашиваю я! - вспылил капитан. - Ты обязана не рассуждать, а отвечать коротко, ясно. Продолжай!
- Доктор Гааз был полицейским врачом в Москве, там его знал любой.
- Я про такого не слыхал.
- Гааз добился введения в России мягких наручников вместо цепей, вместо длинной палки, к которой привязывали заключенных и так вели сотни верст. Гааз, об этом и в книгах написано, лично покупал одежду и продукты для этапов каторжан, для женщин и детей, его даже грабители охраняли, когда доктор шел к больному, а еще…
- Хорош! - отрезал капитан, - Вижу, порочащих связей не имеешь. Врагов народа в семье не имелось?
- Нет.
- Пойдешь, на время, в домашние работницы к одному очень влиятельному руководителю.
- В домработницы? - искренне изумилась Анна. Просто не поверила услышанному. Идет война, тысячи людей ютятся в бараках, живут под открытым небом, с боем добывают скудное пропитание, забывая, какого цвета небо над головой, а тут… Домашняя работница. Это резало слух, от него отдавало нездешней роскошью богатых гостиных. - Вряд ли я справлюсь, - тихо отказалась Анна. - Сама всю жизнь в столовых питалась, опозорюсь перед вашим начальством, извините.
- Разговорчики в строю! - грозно одернул капитан, будто находился не в жалкой полутемной комнатенке с зарешеченными окнами, а перед строем батальона или полка. - Все мы под высшим началом ходим. Тот, кто тебя приглашает, не интересуется, какая из Анны Пффаф повариха. Учти, откажешься, худо тебе будет, у хозяина в доме сытно, тепло и светло, а также мухи не кусают. Он - царь и бог, захочет - казнит, захочет - помилует. Сам сутками на работе, дом - сирота без женского глаза, - без особого убеждения продолжал капитан, втайне страшась и радуясь упорству женщины.
- Жена его, видать, большая барыня, - не сдавалась Анна. Умная женщина сразу поняла: капитан действует не от своего имени, посему можно позволить себе вольность, попытаться прощупать, о чем конкретно идет речь.
- Цену себе набиваешь, - капитан произнес фразу сумрачно, будто приклеил неодобрительный взгляд, - ежели родилась грудастой, это мало что значит в ссылке, таких, как ты, тут сотни тысяч. - Стиснул зубы. "Будь моя воля, - ожесточенно подумал капитан Кушак, - дал бы этой франтихе хорошего пинка под зад, загнал бы на тупиковую погрузку, где здоровенные мужики не выдерживают. Когда только Хозяин успел присмотреть эту сатану в юбке?". Сказал совсем иное: "Кстати, мне известно, жены у этого руководителя нет."
- Вот оно, оказывается, что! - протянула Анна. - Теперь мне все ясно, как божий день. Буду временной подстилкой, фронтовой женой.
- Ишь, куда метнула, жена! - криво усмехнулся Кушак, как мог улыбаться только он, - одними губами, глаза все время оставались настороженно-холодными. - Ты - ссыльная, запомни это, человек с номером, лишена прав и обязана трудиться до седьмого пота. И вот еще что.
Капитан подступил к Анне вплотную, почти касался ее, женщина невольно встала. - Ходишь по лезвию ножа, смотри, случаем не обрежься. Ненароком упадешь в ковш с металлом, или на ножи к зекам. Инвалидом в наши дни - хуже некуда. - В словах переменчивого капитана была уже не мифическая, а вполне реальная угроза, и Анне стало так холодно, что она плотнее запахнула расстегнувшуюся кофту. - Считай, что я тебе больше ничего не предлагал. Иди!
Анна попыталась что-то сказать, но горло перехватило. Поняла, что доигралась, подписала себе смертный приговор. Странный капитан в наушниках, с порчеными зубами давал ей шанс, а она…
- Гражданин начальник, - застыла у порога, - скажите, ради всего святого, что теперь со мной будет? Молода, еще и не жила, а теперь… неужто у вас нет сердца? - Столько слез было в голосе женщины, что капитан сделал вид, будто заколебался.
- Да, я хотел тебе помочь, потому как внешне ты весьма симпатична, не подумай о сожительстве, просто… настоящие мужчины гибли ради женщин не только в благородном обществе. Теперь будешь знать правду, - неожиданная мысль придала Кушаку вдохновение, успокоила, сам только что был на волосок от большой неприятности, ибо Хозяин никому не спускает промашки.
- Ты, Анна Пффаф, находишься под наблюдением НКВД, только, чур, об этом - молчок. Я тебе ничего не говорил.
- Арестовать хотят? - всхлипнула Анна, тошнота подступила к горлу: "Вот, оказывается, и конец. Боже мой! Ведь она так и предполагала - нас уничтожат рано или поздно, вряд ли кто-нибудь выйдет на волю. Недаром об этом шептались женщины в бараке". Однако Анна тут же подумала и о том, что в словах капитана имеется неувязка. Если ее хотят арестовать, то зачем брать ее в домработницы? - Тяжко вздохнула: за какие провинности пред Господом и пред людьми ее так карает судьба?
- Все тебе разжуй да в рот положи, об остальном догадывайся сама, не то и меня под монастырь подведешь. - Капитан эту сцену сыграл превосходно, сам нравился себе. Анна была готова на все. Еще мазок и…
- Гражданин капитан, - взмолилась озадаченная, напуганная женщина, - скажите, что мне делать? И про вашего хозяина… Что за человек?
- Разве тебе не все равно, кто спасет от неволи - сатана или ангел?
На языке у Анны повисла фраза: "Он что, сатана?". Однако ему было не до словесных выкрутас. Она согласилась бы в эти минуты пойти в услужение и к сатане, только бы не попасть в "ежовые рукавицы" НКВД.
- Я беру все слова свои обратно, - Анна заискивающе заглянула в глаза капитана, - согласна на все. - Холодящий душу липкий страх объял женщину. Сколько жутких рассказов слышала она о застенках, в которых пытают и ломают политических, и разум не мог примириться с тем, что ее молодое и еще здоровое тело будут подвергать пыткам.
- Так и быть, прощу тебе глупое упрямство! - капитан втайне торжествовал: добился своего, и хотя сие не совсем обычное задание было ему не по душе, внутри все бунтовало, однако привык подчиняться старшим по званию и по должности, а этот Хозяин… При одном воспоминании об этом не совсем обычном для органов человеке холодок проходил между лопатками. - Но… запомни, Анна Пффаф: о нашем уговоре никому ни слова, ни полслова, иначе - конец. Тебя арестуют прямо в цехе, на виду у всех товарок, чтобы не было лишних разговоров. Не пугайся, вынырнешь ты, как золотая рыбка, прямо в раю. И еще. От твоего послушания зависит вся дальнейшая судьба. Боюсь, с тобой мы больше никогда не встретимся. Напоследок скажи откровенно: фрау Ряшке, почему она не любит советскую власть?
- Откуда мне знать, почему? Не любит, и все. - Анна все еще была во власти таинственного уговора с капитаном и плохо соображала, что говорит. Но, взглянув в лицо капитана, поняла, что снова проговорилась. Надобно резко ответить, с чего, мол, вы взяли про советскую власть, а она… подтвердила догадку начальника про нелюбовь фрау Ряшке.
- Ладно, прощай, хоть поцелуй меня за услугу.
Анна послушно подошла к капитану и, стараясь не показать подступившей брезгливости, поцеловала начальника в губы и тут же кинулась к дверям, будто застыдившись вынужденного поступка.
- Вот стерва, - капитан сплюнул на пол, - хоть и немка, но сладка, зараза. - Вспомнился Хозяин, его надменный требовательный взгляд. "Губа у тебя, бабай, не дура, - подумал про Хозяина капитан Кушак, и, присев к столу, стал размышлять, как будет докладывать о выполнении задания, которое мысленно назвал так: "Совращение немки". В который раз мелькнула у капитана отчаянная мысль: сесть и накатать рапорт наркому внутренних дел, чистосердечно поведать о том, что заместитель начальника комбината, по режиму, генерал Икс, использует свое служебное положение в корыстных целях. И привести такие данные, при чтении коих у наркома волосы встанут дыбом. О рапорте сразу поставят в известность товарища Сталина. Иосиф Виссарионович, конечно, немедля вызовет его, Кушака, в Кремль и прикажет лично рассказать все о Хозяине. Затем пожмет ему руку и скажет: "А что, полковник Кушак, возьмете на себя должность смещенного и расстрелянного Хозяина?" Кушак вздрогнул, мгновенно отрешаясь от сумасшедших мыслей. "Эк, чего удумал! Да он и охнуть не успеет, как будет стерт с лица земли всесильным Хозяином. Нет, надобно медленными шажками идти к цели, а не бить дробью по горлу. И потом… Имант Иванович - начальник горотдела, который сам, как огня, боится Хозяина, поручил ему спецзадание, оно также, может быть, дойдет до сведения вождя. Под рукой капитана - заложницы, ярые враги отчизны. И сегодняшний день, явно удачный день в его работе: завербована в осведомители Маргарита, выполнен изустный приказ Хозяина, хоть и косвенно, потверждены сведения о фрау Ряшке. Все нормально! Капитан отпер ящик стола, достал толстую общую тетрадь, странички были в косую линейку, прежде чем записать условный шифр, помусолил палец, задумчиво глядя на, казалось бы, бессмысленный набор колонок цифр и условных знаков, понятных только ему одному. Вновь вспомнил о Хозяине. Он - уполномоченный Комитета обороны, ему подчинены не только охранные подразделения и вся рабочая сила, но косвенно и горотдел НКВД: конечно, тошно было выполнять крохоборские поручения, стрелять по воробьям из тяжелых мортир, он… у себя, в управлении, ведал вербовкой осведомителей, любил это увлекательное занятие: что ни человек - загадка, к каждому свой подход, своя философия, иной подступ, а тут… приходится выдавать себя за грубого солдафона-охранника. Ему прекрасно известна история немцев в России, ведь до войны ему, младшему офицеру, пришлось хоть и немного, но поработать с немецкой агентурой. "Ничего, - успокоил себя, - ты - солдат, чекист, задание, как и родителей, не выбирают". Еще раз представил себе масштаб задания по ликвидации вредительской группы немецких ссыльных. Однако мысли его вновь вернулись к Анне. "Кажется, я ей тоже малость приглянулся, баба и впрямь сладка." Капитан облизал губы, на которых, казалось, до сих пор горел поцелуй. И, откинувшись на спинку стула, он мечтательно закрыл глаза.
Откуда было ему знать, что выйдя из комнатушки начальника зоны, Анна досадливо сплюнула на пол, вытерла губы платком…
СОЛНЦЕ СКВОЗЬ ТУЧИ
В первую ночь на новом месте, среди земляков-ленинградцев, Борис Банатурский почти не сомкнул глаз. Лежал на матраце, набитом измельченной соломой, укрытый свежей, остро пахнущей хлоркой простыней. Вечером ребята отвели его в санпропускник. Борис мылся, а Валька Курочкин, Генка и Ахмет стояли рядом и сочувственно смотрели на ужасающую его худобу, пытались шутить, вслух считали ребра, вспоминали школьные уроки анатомии, благо скелет, совсем живой, был перед глазами.
Теплая вода смыла почти годовую грязь и, казалось, вместе с мутными потоками, смылось, утекло пережитое. Здесь, в холе и неге, он почувствовал себя осчастливленным. Бывало, лежа на полу "теплушки", снося пинки и зуботычины уголовников, мечтал уничтожить, стереть с лица земли свору бандитов, но… свершилось чудо, и ему показалась смешной и мелочной придуманная ребятам сцена расправы над блатными. "Когда человеку хорошо, он становится добрым и щедро расточает милости", - так говорила когда-то бабушка.
Закрыв глаза, Борис представил где-то далеко-далеко от Сибири закованный в лед, истерзанный, израненный великий город. Конечно, Ленинград уже не тот, что был до войны, да и он уже не тот Бориска с Невского проспекта - бесшабашный здоровяк и драчун. Что ж, мало кому из живущих на земле выпадет такая тяжкая доля: в семнадцать лет седой, изможденный старик, инвалид. Тело его ослаблено, зато дух окреп, да и горизонты познания расширились. Встретив земляков, он стал надеяться, что свершится еще одно чудо, он сможет попасть на фронт, встретиться лицом к лицу с ненавистными фашистами и сполна отплатить им за все. Но для этого сперва нужно было встать на ноги.
Лишь перед рассветом Борис забылся в тревожном полусне. И вновь дыбом вставал перед глазами черный ладожский лед, в полыньи рушились грузовики с людьми, сыпались в черную воду чемоданы, покрышки, мешки, раскрыв безмолвные рты, уходили под лед его товарищи. Разрывы снарядов, косое пламя превратили ночь в день. Он, помнится, лежал за ледяным торосом. И вдруг тугая сила подхватила его, как перышко, понесла к сияющей трещине. Он цеплялся за снежные наносы, дико кричал, прощаясь с жизнью. И… проснулся. Две головы соседей оторвались от подушек, сонно-непонимающе глянули в его сторону. И снова все стихло в бараке. Борис больше не пытался заснуть, лежал с открытыми глазами, перебирая в памяти пережитое. Даже не верилось, что совсем недавно, потеряв счет времени, душа его, все, что оставалось от человека, слабо витала в насквозь промерзшей комнатушке, безучастная ко всему происходящему, а сам он без волнения и страха ждал близкой смерти…
Утром Борис вышел из дверей барачного общежития и невольно зажмурился. Березки вокруг барака были украшены сверкающими хрустальным иглами. Казалось, дотронешься до них рукой - хрусталики зазвенят. Неслышно подошел Генка Шуров, охотно пояснил: "Днем мороз отпустил, а вечером снова подморозило, крепко схватило подтаявший снежок. Отсюда волшебство". Однако Борис не поверил в такую прозу. Он видел чудо, свершившееся в его честь, и не желал в этом разочароваться. Жизнь снова приобретала очертания, вкус и цвет. Солнце, медно-красное, словно нехотя, вставало не с линии горизонта на востоке, оно с трудом выбиралось из лабиринтов комбинатских труб. У Бориса снова защипало глаза, вспомнились вещие слова матери перед страшной ее кончиной: "Не грусти, сынок, жизнь проходит полосами, будет и у тебя радость". Что ж, если уравновесить перенесенные им муки, то впереди его ждет долгое и устойчивое счастье.
- Борис! Я с ног сбился, ищу тебя! - В дверях барака стоял Валька Курочкин - деловой, строгий, в рабочем комбинезоне. - Неужто еще не умывался? Живо, живо собирайся.
- Рано еще.
- Нужно до смены зайти в отдел кадров, переоформить тебя в доменный, к нам, Ахмет уже договорился с самим Каримовым. Там анкету заполнишь, на 16 страницах, попотеть придется, вспоминая девичьи фамилии прабабушек. Сам-то в партии кадетов не состоял? А в революции 1905 года на стороне царской охранки не участвовал? Нет. Тогда порядок! Будешь с нами чугун плавить…
ВСЕ ДЛЯ ФРОНТА! ВСЕ ДЛЯ ПОБЕДЫ!
"Все для фронта! Все для победы!" - Красное, туго натянутое, закаменевшее на морозе полотнище бросалось в глаза работягам, идущим на смену. Полотнище перегораживало улицу перед главными проходными, которых имелось тут около трех десятков. Людская масса поневоле разбивалась перед каждой кабиной на ручейки, ибо каждая кабина разрешала доступ именно в "свой" цех. Десятки "оборонцев" входили каждое утро на территорию этого комбината оружия. А как рассказывали местные жители, до войны тихая станция Щекино оживала лишь по воскресеньям, когда из Новосибирска приезжали сюда чтобы искупаться в Оби, половить рыбу, побродить по лесу в поисках грибов.
Грянула война, и все быстро преобразилось. За полтора-два года на приобском лесном массиве, можно сказать, на полном безлюдье, поднялись десятки оборонных заводов, огласив ревом своих басовитых гудков дальние и близкие окрестности. Строили заводы днем и ночью, в мороз и зной. Подгоняла людей не только святая ненависть к врагу, но, пожалуй, еще сильнее, страх. Любой мальчишка на станции Щекино знал: "За опоздание свыше двадцати минут - тюрьма. За проявление недовольства порядками на комбинате, за брак - скорый суд и расстрел. И огромный оборонный комбинат со своим трехзначным номером, как по мановению волшебной палочки, ожил, запечатлев вдоль кромки горизонта неутихающее зарево в полнеба. Ночами не гасло яркое пламя над Обью, а днем оранжевые, фиолетовые и багровые дымы перекрашивали небосвод, создавая зловещую радугу.
Каждое утро, помимо проходных, к так называемым, спецворотам, которых никто не считал, шли под конвоем колонны всякого рода "лишенцев": ссыльных, заключенных, мобилизованных в трудармию. Путь этих колонн лежал через деревянную эстакаду, нависшую над железнодорожными путями. С высоты заключенным и ссыльным отчетливо были видны все "военные тайны" - от главных станционных путей отслаивались многочисленные отростки стальных рельсов, они сходились на клин у подъездных путей цехов, откуда круглые сутки паровозы - "кукушки" без передыху выталкивали на главные пути, к маневровым горкам вагоны, из которых спешно и четко формировались длинносоставные маршруты-платформы с ящиками снарядов, мин, боевыми патронами. Груз был тщательно укрыт брезентом, его охраняли часовые, однако ни для кого не было секретом, что именно везут на платформах и в полувагонах. По ночам освещенная перекрестными лучами прожекторов станция была похожа на огромный город…