- Это уже будет решаться не в Шамбале, а в Лондоне, Нью-Йорке и Москве. Мы не можем столь радикально вмешиваться в жизнь нынешней цивилизации, чтобы принимать на себя руководство целыми земными империями. Да это и невозможно. У нас нет способов воздействия на интеллект каждого из сотен миллионов людей, привыкших жить, исходя из сложившихся исторических условий и традиций. Тем более что…
- Мы остановились на том, - вторгся в его монолог Хранитель, - что в Латинскую Америку отправится двойник фюрера.
- И таковым будет ваше окончательное решение?
- Окончательное. Двойник готов?
- Можно сказать, что да, готов.
- А вы гарантируете, что он не попытается захватить реальную власть в рейхе? Или в той стране, где он окажется во главе большой, имеющей военный опыт и фанатически настроенной германской эмиграции?
- Этого ему не позволят.
- И все же двойник Гитлера должен быть сугубо физическим, а не идейным.
- Он понадобится нам в Южной Америке как организатор секретных баз рейха. Пусть нынешние победители Германии думают, что арийцы стремятся превратить в новый рейх одну из южноамериканских стран, над которыми ни у англо-американцев, ни у русских контроля нет.
- Понимаю, это отвлечет их от поисков секретной германской базы в Антарктиде, - согласился Хранитель.
10
Январь 1945 года. Германия.
Баварские Альпы. Охотничий замок Вальхкофен на берегу озера Вальхензее.
"…И потом, - размышлял Скорцени, уже лежа в постели и глядя в занавешенное белоснежно-лунной пеленой окно, - с какой целью фюрер рвется в столицу? В чем смысл его вторжения в город, который вот-вот окажется в полном окружении, в эту гигантскую военно-полевую мышеловку? Оно еще имело бы какой-то смысл, если бы враг "наступал только с востока, а вся северозападная Германия оставалась бы в виде надежного тыла, наподобие того, которым в свое время прикрыта была Москва. А так, война проиграна, живая сила, запасы горючего и технического оснащения - на исходе.
Если понадобится еще немного продержаться, оборону столицы генералы наладят без него. И для ведения переговоров с западными противниками тоже лучше находиться вне Берлина. Нет, Гитлера нельзя допускать сейчас до рейхсканцелярии. В противном случае он доведет и столицу, и страну до полного краха, а вермахт и войска СС - до полного истребления".
- Каковой будет моя дальнейшая судьба. Отто? - неожиданно вырвал его из потока размышлений голос Фюрер-Евы…
- С этим вопросом тебе лучше обратиться к предсказателям.
- Вы, мой диверсионный Скорцени, знаете то, что неведомо ни одному предсказателю, - игриво повела она пальцами по его волосам.
- Весьма польщен, Фюрер-Ева.
- Я хочу знать, что мне уготовано.
- А кто этого не хочет? Хотя… лично мне не хотелось бы знать, что меня ждет и каким выдастся мой последний день. Интрига теряется. Как при чтении книги, когда знаешь, каким будет конец.
- Не заговаривайте мне зубы, Скорцени, это нечестно. Мы беседовали об этом во время нашей недавней встречи с Зомбартом.
- А что может знать Зомбарт?
- Он предполагает, что нас, вероятнее всего, убьют, а трупы наши сожгут, чтобы имитировать убийство Гитлера и Евы Браун.
- Вполне приемлемый вариант.
- Вам так кажется?! - ужаснулась Крайдер.
- Чем он вам не нравится? Не ново, да. Но разве вы готовы предложить что-либо более оригинальное?
- А вас не волнует, что речь идет именно обо мне?
- Ас кем еще мы могли бы вести об этом речь? Смиритесь с тем, что вы незаменимы.
Альбина посопела, как обиженный ребенок, и надолго умолкла.
- Возможно, я не стала бы тревожить вас, Скорцени, но кто-то из очень высоких чинов откровенно намекнул Зомбарту, что исход нашего с ним восхождения будет именно таким, - придерживалась своей линии Альбина Крайдер.
- Я не стану выяснять, кого имел в виду Зомбарт, - полусонно пробормотал Скорцени, - но если узнаю, кто этот болтун, то изуродую его так, что труп его можно будет выдавать за кого угодно, вплоть до неандертальца.
- Не сомневаюсь, что подобные перевоплощения вы совершаете профессионально. Но это не ответ на мой вопрос. Я не знаю, когда еще мы с вами увидимся и увидимся ли вообще. Поэтому важно, чтобы ответ прозвучал прямо сейчас.
- А если скажу, что ответ мне тоже неизвестен?
- Это выглядело бы правдоподобно в устах любого другого человека, только не в ваших, мой диверсионный Скорцени. Вы - единственный, кто по сути этой операции знает все, потому что именно вы ее задумали, спланировали, подобрали и подготовили для нее людей.
Скорцени не ответил, и Фюрер-Ева с тревогой ждала, когда он прервет свое молчание. И лишь когда услышала, как он всхрапнул, испугалась, что действительно уснет.
- Вы неправы, Скорцени. Неправы, несправедливы и жестоки. Не знаю, как в отношении Зомбарта, но уж я-то заслужила того, чтобы знать хотя бы эту правду. Только эту, и ничего более. Я ведь вижу, что охраняют меня, как заключенную. Куда бы меня ни доставляли, место моего пребывания тотчас же превращается в некое подобие комфортабельной тюрьмы.
- Но ведь комфортабельной же! - пробормотал обер-диверсант рейха. - Такого в любые века удостаивались немногие, и обязательно избранные.
- Но ведь тюрьмы. Поэтому смилостивьтесь надо мной, ответьте: меня действительно собираются убить вместо этой стервы, фюрер-наложницы?
- Не скрою, такой вариант, в самом деле, прорабатывался, - наконец заговорил оберштурмбаннфюрер СС.
- Но от него отказались?
- Пока что не полностью.
- И вы говорите об этом так спокойно! - ужаснулась Альбина. - Лежа в постели с единственной в этом идиотском мире женщиной, которая по-настоящему любит вас, но которую вы готовы отправить на смерть, как жертвенную овцу!
- Удачное сравнение: в такой подмене, в жертвовании двойником ради спасения оригинала - несомненно, есть что-то от жертвоприношения. Мы так и назовем эту операцию - "Жертвенник".
- Лучше уж "Жертвенный баран"! - с горечью произнесла Альбина.
- Только без истерик! - жестко предостерег Скорцени. - Паникеров и провокаторов пристреливаю сразу же. И никаких псалмопении по этому поводу! Никаких псалмопении!
- Считайте, что меня уже пристрелили. Причем за компанию с тем Скорцени, в которого я еще недавно была так безумно влюблена.
- Любовь здесь ни при чем, - грозно пророкотал своим гортанным басом обер-диверсант рейха. - Нам хорошо вдвоем в постели - это факт, но судьба не для того свела нас в этих стенах, чтобы мы разыгрывали шекспировские трагедии. Идет война, перед судом которой все мы в той или иной степени предстаем в роли жертвенных баранов. И я не способен изменить эту веками создававшуюся традицию.
- Я понимаю, что меня в любом случае убьют, никто не согласится оставлять в живых такого свидетеля.
- Вам, штурмбаннфюрер СС Крайдер, не хуже меня известно, что двойники только для того и существуют, чтобы служба безопасности могла подставлять их под пули наемных убийц и как чучело огородное выставлять перед публикой в тех ситуациях, когда существует реальная угроза покушения. И именно их тела предъявляют в виде доказательства смерти тех, чьими тенями им выпало быть.
- Как же убийственно вы меня успокоили, мой диверсионный Скорцени!
- Это я умею, - скромно признал "самый страшный человек Европы". - Единственное, что у меня по-настоящему получается. Но, на всякий случай, снова растревожу вашу душу одним предположением: сейчас, буквально в последние дни, вырисовывается еще один вариант, которому лично я отдаю предпочтение. Но то, что вы сейчас услышите, является особой, имперской тайной.
- Выкладывайте, Скорцени, выкладывайте, - приподнялась Альбина на локте и уперлась подбородком в грудь мужчины. - Ничего у меня не получается так хорошо, как выведывать у мужчин их тайны, которые они, как правило, пытаются маскировать под имперские и сверхсекретные.
- Если фюрер как проигравший войну верховный главнокомандующий вдруг окончательно решит, что должен разделить судьбу своей армии и уйти из этого мира с достоинством, то вместо него в эмиграцию может отправиться двойник.
Альбина вновь поднялась с их "внебрачного ложа" и, укутавшись в халат, уселась в то кресло у камина, в котором еще недавно сидел Скорцени.
- Думаете, он решится на этот самурайский шаг? - спросила уже оттуда, не отрывая при этом взгляда от огня.
- В самом деле, самурайский.
- Так решится или струсит?
- Полной уверенности все еще нет.
- Во всем неопределенность, Скорцени, во всем! Вы меня разочаровываете. Как вы можете планировать свои диверсионные операции, не научившись уверенно прогнозировать свои собственные действия и действия врага? Не выработав в себе абсолютно никакой интуиции?
- Что бы вы ни говорили в мой адрес, Фюрер-Ева, я все равно не изменю своего убеждения в том, что проведенная с вами альпийская ночь - лучшая в моей жизни.
- Понимаю, что ложь - тоже из арсенала диверсанта. Но, по-моему, вы в ней слишком преуспели.
- Рядом с фюрером уже находятся люди, - примирительно молвил Скорцени, - которые морально готовят его к столь обыденному в сознании японцев, но столь необычайно мужественному в восприятии европейцев шагу. - И тогда германцы останутся без фюрера?
- Тогда в эмиграцию подастся Имперская Тень. Великий Зомби.
- "Великий Зомби, сотворенный гением Скорцени" - так когда-нибудь будут отзываться об этом творении рук обер-диверсанта рейха пронырливые историки. И это "гением Скорцени" будет звучать, как "гением Микеланджело".
- Скорее всего, историю жизни двойника фюрера они будут начинать словами: "В годы Третьего рейха в Германии объявился некий проходимец, австриец с итальянской фамилией Скорцени…"
Они оба рассмеялись, и опять между каминами и снежно-лунным окном-бойницей воцарилось тревожное молчание.
- А не получится ли так, что вместе с ним в эмиграцию отправят настоящую Еву? Для правдоподобия.
- Пока что могу лишь сказать, что ее судьба будет решаться между правдоподобием смерти настоящего фюрера и правдоподобием жизни его двойнцка.
Альбина никак не отреагировала на эти его слова, она замерла в ожидании того, что еще скажет, чем утешит ее этот "диверсионный Скорцени". Вот только сам обер-диверсант решил, что все, что он мог сказать ей, он уже сказал.
"…Но если его появление в Берлине может оказаться погибельным и для этого города, и для армии, - вернулся обер-диверсант к прерванным размышлениям, - тогда почему бы не заманить Гитлера на какое-то время сюда, в этот замок, о существовании которого в качестве новой ставки фюрера враги даже не догадываются? А что, - с нежностью ощутил он на своей груди волосы Фюрер-Евы, вернувшейся в постель после очередных колдовских гаданий на поленьях камина, - устроить охоту бунтарей-заговорщиков на фюрера в охотничьем замке Вальхкофен! В этом что-то есть от высшего класса диверсионной авантюры".
- О чем вы думаете сейчас, мой диверсионный Скорцени?
- Раскладываю свой имперско-диверсионный пасьянс.
- И каковы результаты?
- Пака что не очень удачно.
- Вы уж постарайтесь, - с детской нежностью погладила его ладошкой по груди.
"В общем-то, превратить этот замок в еще одну ставку фюрера будет не так уж сложно. Хотя и не ко времени. Дополнительно укрепить подступы к нему несколькими дотами; приспособить под бомбоубежище подземелье, которое, находясь в скальном грунте, выдержит любой авианалет; ну а горные окрестности можно усеять частями СС, всевозможным общевойсковым сбродом и, конечно же, зенитными батареями".
Работы предстояло много, зато здесь фюрер полностью стал бы управляемым и оторванным от верховного генералитета, а значит, не составило бы особого труда заменить его Имперской Тенью. Тем более что ему, Скорцени, уже давно приказано было создавать здесь, в Баварских Альпах, в районе Берхтесгадена, Радштадта и Грасса, на германо-австрийском и германо-швейцарском пограничье, неприступную "Альпийскую крепость". Которая, по давнему замыслу, и должна была стать последним пристанищем-оплотом фюрера.
Хотя и при таком повороте событий тоже возникал вопрос: "Так все же пристанищем кого - фюрера или лжефюрера?! Борман и Геббельс пока что твердо решили для себя только одно: что они неотступно будут следовать за фюрером, оставаясь с ним до последних часов его жизни.
Впрочем, на этом этапе краха Германии и арийской идеи окончательные, стратегические решения принимаются уже не в Берлине и не в каком-либо из хорошо известных тебе волчьих логов фюрера, - напомнил себе Скорцени. - И ты это прекрасно знаешь. Фюрер всегда стремился быть под опекой Высших Посвященных, которых обожал, которым верил и на поддержку которых возлагал значительно больше надежды, нежели на армию, авиацию и ракетные полигоны в Пенемюнде. И вот теперь они отторгли его, предали и отторгли".
- Я понимаю, что в этом фюрерском пасьянсе далеко не все будет зависеть от вас, мой диверсионный Скорцени. И что такое пожертвовать какой-то там Альбиной Крайдер в то время, когда на полях сражений и за их пределами жертвуют миллионами других жизней!
- Когда я решу вас казнить, моя Фюрер-Ева, на нагрудной дощечке появится надпись: "Казнена за извращение армейской философии!"
- О казни я как раз и хотела повести речь. Смерть я постараюсь встретить достойно. Но хотелось бы под своим именем, а не под именем этой подфюрерной стервы Евы Браун.
- Ваше пожелание, Фюрер-Ева, будет учтено. На нагрудной дощечке появится уточненная надпись: "Некая Альбина Крайдер. Казнена за злостное извращение армейской философии".
- Вы неисправимы, мой диверсионный Скорцени.
- А нельзя ли расщедриться на более уточненную надпись на нагрудной дощечке казненного: "Вы - неподражаемы, мой диверсионный Скорцени!"?
Порой Отто действительно казалось, что судьба рейха решается сейчас не в Берлине, а в подземельях Антарктиды. Мало того, создавалось впечатление, что именно такой трагический исход, такой крах национал-социалистского рейха был запрограммирован где-то там, под сводами Золотой Пирамиды. Причем он вполне допускал, что Высшие Посвященные специально свели в этой войне два диктаторских режима, две великие империи, две мощные идеологии, чтобы, в конечном итоге, покончить с обеими. Только сначала руками коммунистов будут истреблены фашисты, а затем уже настанет очередь и самих коммунистов.
Даже согласившись на создание во Внутреннем Мире колонии Рейх-Атлантиды, Повелитель Внутреннего Мира Этлэн Великий в то же время, очевидно, решительно воспротивился появлению в новой подземной державе высших руководителей рейха. Эксперимент по созданию антарктической Рейх-Атлантиды он предпочитал начинать с чистого листа.
Конечно, все это пока что только предположения. Давно следовало бы встретиться с Посланником Шамбалы и обсудить эти вопросы с ним. Но он куда-то исчез, словно бы давал понять, что судьба гибнущего рейха уже не интересует его.
…Что же касается Евы Браун, то в ставку "Орлиное гнездо" фюрер ее не приглашал, да она и не стремилась туда. Неопределенность местопребывания фюрера, его постоянная взвинченность и всенарастающая подозрительность, а еще временная отчужденность от Евы Браун и заметное охлаждение в их отношениях - все это заставляло Скорцени избегать резких шагов, выжидать и терпеливо предугадывать, как развернутся события дальше.
11
Февраль 1945 года. Германия.
"Нордберг"-секретная база субмарин "Фюрер-конвоя" на побережье Северного моря.
Борт субмарины "U-1212".
Едва ступив на трап, Мария Воттэ, прибывшая в мундире унтер-штурмфюрера СС, тотчас же предупредила командира субмарины:
- Только не спешите с погружением. Нужно, хотя бы полчаса для того, чтобы фюрер свыкся с гнетущей, полумогильной атмосферой вашей субмарины. - Она специально пропустила двойника фюрера Манфреда Зомбарта вперед и, пока тот осторожно, неуверенно продвигался по палубе подлодки к командному мостику, решила переговорить с фрегаттен-капитаном.
- А что, вам уже когда-нибудь приходилось бывать на субмарине? - спросил Роланд, как только встречавшие фюрера моряки, приветствуя его, вскинули руки.
- Нет, конечно. Тем не менее знаю, в каком отсеке находится наша каюта - вон в той части субмарины, справа от нас; и догадываюсь, что охранять фюрера, по всей видимости, будет вон тот рослый матрос, - указала на стоявшего у рубки, в числе нескольких других подводников, матросштабсобер-ефрейтора Карцага, - судьба которого столь же страшна, как и его энергетика.
- Я немного наслышан о вас, унтерштурмфюрер Воттэ, и понимаю: если вам где-то очень нужно побывать, то вам не обязательно бывать там в действительности.
- Правильно сформулировано.
- Однако меня больше интересует состояние фюрера" - все же недовольно проворчал командир "Валькирии", - чем энергетика приглянувшегося вам матроса.
- Меня - тоже. Именно поэтому после пятнадцати минут его пребывания в каюте снова выведите фюрера сюда, на палубу. Хотя бы минут на десять. Он должен осознать, что из этой стальной гробницы выход возможен. Из этой и сегодня - еще возможен.
- Фюрер настолько боится замкнутого пространства?
- Он боится своих снов, в которых его все чаще живьем закапывают в могилу.
- Он вам в этом сознавался?!
- Если бы сознался, я бы сочла, что он готов к длительному переходу через Атлантику, и не настаивала бы на этой многочасовой прогулке на субмарине.
- Позвольте, а за себя вы не опасаетесь?
- Не больше чем вы теперь опасаетесь за себя, фрегаттен-капитан, в своем сиротском одиночестве, после ночи, проведенной на гибельных руинах родного дома.
На отразившееся на лице Роланда удивление Мария внимания не обращала. Добравшись в сопровождении штабсобер-ефрейтора до отведенной им с Манфредом подводной кельи, она увидела, как лжефюрер затравленно мечется по неожиданно просторной каюте, словно опасается, что сейчас его здесь закроют и, оставив субмарину, навсегда забудут.
- Присядьте, фюрер.
- Что? - замер он посреди каюты.
- Я сказала: присядьте, мой фюрер.
- Хотя бы вы… не называйте меня фюрером. Во всяком случае, пока мы наедине. И вообще, я имею право быть самим собой.
- Кем это, позвольте узнать?
- Манфредом Зомбартом.
Улыбка, которой плеснула ему в лицо Мария Воттэ, очень напоминала полусадистскую улыбку Скорцени.
- А кому вы здесь нужны в облике этого, как его там, Манфреда Зомбарта?! Кому вы, мразь, нужны?! Вы думаете, что вас приглашают сюда, отдают вам честь, приветствуют фюрерским приветствием, выставляют личную охрану и даже приставляют к вам одну из самых красивых и властных женщин рейха только потому, что вы - Манфред Зомбарт?! А что вы, тля казарменная, сделали для того, чтобы ваше имя значило для кого-либо в Германии хотя бы тысячную частицу того, что значит для всех нас, германцев, имя Адольф Гитлер?
- Но вы должны понять… - испуганно смотрел на нее Имперская Тень, сидя на небольшом стульчике и ухватившись рукой за краешек стола.