Зимний день будто одеяло у бедняка - серый да короткий. Не успели подпольщики утром выбраться из города, проехать каких-нибудь полтора-два часа да пройти несколько километров по лесу, как начало смеркаться. Кажется, и шорохи стали громче, и деревья толще. Снег приобрел какой-то голубовато-фиолетовый оттенок.
А на сердце у людей было радостно и светло. Они вырвались из города, где на каждом шагу - враг, где каждый камень напоминает тебе, что ты угнетенный, униженный. Здесь же все свои.
В этих лесах действовали первые партизанские отряды под командованием Покровского и Сергеева. Они были маленькие, плохо вооруженные и не могли наносить ощутительные удары по врагу.
Коммунисты обоих отрядов решили объединиться. Партизаны поддержали это предложение. А когда к ним прибыла группа советских офицеров во главе с полковником Владимиром Ивановичем Ничипоровичем, объединились все наличные силы в один отряд. Партизаны единодушно выбрали полковника командиром объединенного 208-го отряда, а комиссаром - Покровского. Отряд стал силой, которая не раз громила фашистские гарнизоны в Червенском районе. Боевая слава партизан эхом отозвалась по всей Минской области.
Чем активнее действовал отряд, тем больше помощи требовалось от города: и людьми, и оружием, и медикаментами. Зима стояла лютая. Отряд не мог размещаться по деревням - фашистские каратели жестоко расправлялись с мирными жителями. Поэтому было решено базироваться в лесах и жить там в шалашах и палатках. Сюда, когда уже смерклось, и прибыла новая группа минчан в сопровождении разведчика.
Через несколько дней Ничипорович позвал к себе Васю Соколова. По тому, как тот медленно шел к командирскому шалашу, можно было подумать, что это ленивый и неуклюжий человек. Однако перед самым шалашом высокая, слегка сутулая фигура вдруг выпрямилась, вытянулась и будто стала еще выше. Быстрым движением обеих рук Василь разгладил сборки пальто под ремнем, поправил шапку-ушанку, чуть сдвинув ее с уха на макушку, и громко спросил:
- Товарищ командир, разрешите войти?
- Заходите, - глухо послышалось из-за дверей, завешенных плащ-палаткой.
Сразу после солнечного света в шалаше, кроме тускло мигавшей керосиновой лампы, ничего не было видно. Потом глаза стали привыкать, и в полумраке стали вырисовываться все предметы. Посреди шалаша, около сбитого из досок столика, сидел Владимир Иванович. Перед ним лежала топографическая карта.
- Садитесь, пожалуйста, - показал Ничипорович на земляной выступ, который служил и креслом и кроватью. - Я позвал вас, товарищ Соколов, чтобы поручить, как способному разведчику, очень ответственное дело. Вам придется снова вернуться в Минск...
Сказал это и смолк, чтобы посмотреть, как Соколов будет реагировать на сказанное. Но тот молчал и слушал, и по его лицу нельзя было понять, доволен он таким поручением или нет.
- Что же вы не спрашиваете, с каким заданием?
- Надеюсь, вы сами скажете...
- Конечно, скажу. Так вот. Не хватает теплой одежды, медикаментов, продуктов. Нужно просить помощи у минских подпольщиков. Пусть соберут среди населения. Кроме того, нам нужна типография, хотя бы маленькая. Мы бы тогда забросали листовками не только Червенский район, но и Минск. Ведь здесь легче печатать, чем в городе. Одним словом, требуется помощь. Ваша задача - договориться об этом с горкомом партии.
- А как же я его найду?
- Вы Жана знаете?
- Знаю.
- Передайте ему все, что я вам сказал. Он все сделает.
Владимир Иванович назвал явочную квартиру и на всякий случай запасной адрес.
- Потом передайте ему, что нам нужны бланки паспортов и аусвайсов. Пусть перешлет.
- А не слишком ли много для одного?
- Поручений? Нет, это не много. Он знает, как их выполнить. В отряд, скажите, ему еще рано, там он больше нужен. Запомнили все?
- Кажется, все.
- Повторите.
Соколов почти слово в слово пересказал их разговор. Владимир Иванович с довольным видом пожал ему руку.
- Отлично! Сегодня же получите документы у начальника разведки, и дня через два - в дорогу. Будьте осторожны. Дело рискованное. Начальник разведки расскажет вам, как нужно держаться. Теперь вы - крестьянин одной из ближайших деревень. Запомните несколько фамилий крестьян, точные сведения о старосте, - словом, все, что нужно на случай, если вас задержат. Соответствующую одежду получите у начальника разведки. Не забывайте, что теперь вы обязаны бить врага не оружием, а обманом.
На рассвете мохнатая рыжая лошаденка бежала рысцой по Могилевскому шоссе в сторону Минска.
В широких крестьянских розвальнях, зарывшись в сено, лежал Василь Соколов, одетый в поношенный черный кожушок; на ногах - теплые черные валенки.
Все эти дни Василь не брился, щеки покрылись щетиной, лицо стало серым, невыразительным. Одним словом, выглядел он как обычный крестьянин, озабоченный нелегкой жизнью.
В сене был запрятан небольшой мешок с ветчиной и колбасой.
Постегивая лошаденку вожжами, Василь приговаривал:
- Но, Бурый, чтоб ты здоров был! Но, трясца твоей бабке, орех тебе под хвост, но!
Навстречу ехали легковые и грузовые машины, подводы, но никто не обращал внимания на крестьянина, который то и дело дергал вожжами и сыпал поговорками:
- Но, богова ошибка, чертова затычка! Чтоб ты до сена так бежал, мешок с соломой!
Около самого Минска, в Красном урочище, на него неожиданно гаркнул полицейский:
- А ну, останови, огородное пугало! Куда прешься?!
- В город еду, паночек, как видите, - изменив голос и сделав вид, что испугался, проговорил Василь.
- Что на возу?
- Да ничего такого нету, паночек, одни пустяки, говорю - одни пустяки...
- А ну, показывай!
- Пожалуйста, паночек, пожалуйста. Это я на рынок выбрался, кое-что продать да соли, керосину купить, ну и, если попадутся, подметки достать... Может, вы, паночек, подскажете, где подметки купить, вся семья босая, как есть босая... Я отблагодарю, паночек, как есть отблагодарю...
Развязав мешок, Василь сунул полицейскому ладный кусок ветчины и два кольца колбасы. Полицейский взял все это, а потом заревел:
- Иди, а то я тебе дам такие подметки, что свои тут оставишь... Чтоб через минуту твоего духу здесь не было!
Василь прыгнул в сани, схватил кнут и так хлестнул лошаденку, что она рванула с места как ошалелая, галопом.
Сразу же после приезда в Минск Василь Соколов зашел к Ивану Козлову. Тот за последнее время сильно похудел, глаза ввалились. Видно, человек живет голодновато. Вошла Мария Федоровна.
- Вы, наверно, сегодня не ели? - спросила она Василя. - Я сейчас затирку приготовлю, у меня еще есть немного муки...
- Спасибо, большое спасибо, я только что пообедал у знакомых, не беспокойтесь, пожалуйста. У меня есть дело к Вите. Когда она будет дома?
- Только вечером, - ответил Козлов. - Может, я помогу?
- Не знаю, - замялся Василь. Он помнил, как Иван сделал ему и Бочарову хорошие документы, но стоит ли выкладывать, для чего приехал сюда партизанский связной?
- Если можете подождать, ждите, - сказал Иван без тени обиды за недоверие.
- Скажите, вы знаете Жана? - после раздумья все же спросил Василь.
- Жана? Да, знаю.
- А могли бы найти его?
- Сейчас? Трудно сказать. Но можно попробовать.
- Попробуйте, пожалуйста. Передайте ему, что нам нужно срочно увидеться.
- Хорошо.
Быстро одевшись, Иван вышел. Василь остался ждать. Прошло часа два. На душе у Василя стало тревожно: зачем впутал в это дело человека? Как бы беды какой не случилось...
Но беспокоился он напрасно. Козлов, тяжело дыша после быстрой ходьбы, ввалился в хату с утомленным, но довольным лицом.
- Еле отыскал. Просит вас на Подлесную...
Козлов подробно объяснил, как, не спрашивая никого, попасть на явочную квартиру.
Жан внимательно выслушал поручение партизанского отряда, которое передал ему Соколов.
- Та-а-ак! - задумчиво протянул он. - Тут, братец, посоветоваться нужно. Жди меня завтра здесь в двенадцать. Принесем бланки паспортов и аусвайсов. А теперь всего. Мне нужно торопиться.
На другой день в полдень они снова встретились.
- Так вот какие дела, - сообщил Жан. - Надежным людям поручено добывать типографское оборудование. Когда оно будет готово - известим. Одежда будет через неделю-две. Сейчас многим женщинам поручено шить ватные куртки, штаны, теплые рукавицы, шапки. Работать будут и днем и ночью. Сахарин и медикаменты также получите. Скажи Ничипоровичу, чтобы за всем этим прислал надежного человека, хорошо знающего город. Славка просит прислать Бывалого: и его здесь знают, и он знает, куда обратиться. Вот бланки...
Он вытащил из-за пазухи чистые бланки аусвайсов и паспортов.
- Но это не все. В скором времени я передам еще... Если у вас некому оформлять их, то скажите, у нас мастера есть - любой документ так оформят, что ни один полицейский не заметит подделки.
- Хорошо, передам. Ну, будь здоров, Жан. Мне нужно возвращаться.
- Счастливого пути. Может быть, скоро увидимся... Я собираюсь к вам.
- Нет, Владимир Иванович сказал - ты пока что нужен здесь.
По лицу Жана пробежала тень.
- Что ж, если Владимир Иванович так считает, побуду и здесь. Дело везде найдется. Передай ему сердечный привет и скажи: пусть не сомневается. Жан его не подведет...
Горком партии решил собрать сведения о военных укреплениях наиболее важных фашистских гарнизонов.
Жан получил срочное задание - выехать на разведку в Барановичи.
- Славка предложил, - говорил Ватик (Вячеслав Никифоров), - послать вместе с тобой Деда. Он как раз оттуда родом.
- Конечно, с ним легче будет, - согласился Жан.
Мало кто знал имя и фамилию Деда, откуда он и кем работал до войны. Все знали его Батей, Стариком, Дедом. Только члены горкома знали, что фамилия Старика - Сайчик Василий Иванович. Знал об этом и Жан.
- Документы сами подготовите? - спросил Ватик.
- Ну конечно, это уже наша забота, - ответил Жан.
Встреча с Ватиком произошла на Червенском тракте. Там, в глубине небольшого сада, отгороженного от улицы высоким забором, стоял дом, где жил Ватик. Здесь обычно обсуждались серьезные дела.
Сразу же от Ватика Жан направился в бюро пропусков к Зорику. Они уже были хорошо знакомы. Не раз Жан заходил сюда в полицейской форме. Что ж удивительного в том, что молодой человек, секретарь бюро пропусков Захар Галло дружит с молодым, симпатичным полицейским Сашей (так звали Кабушкина многие знакомые). Обычно полицейские были или пьянчуги, или очень тупые люди, не способные вымолвить ни одного толкового слова. А этот - веселый, разговорчивый, приветливый, и служащие городского комиссариата были очарованы им. Стоило ему появиться на пороге, как навстречу неслось:
- День добрый, Саша! Заходи к нам!
На этот раз у Зорика было много посетителей - люди стремились за город, чтобы обменять одежду, обувь и другие промышленные товары на продукты. Кабушкин поздоровался и, как старый знакомый да еще полицейский, сел возле стола, за которым работал Зорик.
- У тебя что-нибудь срочное ко мне, Саша? - спросил Захар.
- Подожду. Отпускай людей...
Подготовив необходимые документы, Зорик попросил:
- Я понесу это на подпись к шефу, а ты, пожалуйста, последи за порядком...
- Иди, не беспокойся, - ответил Кабушкин.
Оставшись с посетителями, он начал расспрашивать, кому и куда нужно ехать. Посетители отвечали ему как человеку, от которого в какой-то степени зависела судьба их просьбы.
Вскоре Зорик вынес подписанные пропуска и роздал их. Люди сразу ушли, и они остались вдвоем.
- Ну, говори.
- Мне нужно съездить к хорошим знакомым под Барановичи. Давно уже никого из них не видел... Начальство не возражает, отпускает, - хитро подмигнул Зорику.
Тот улыбнулся:
- Так в чем же дело? Все необходимые документы сегодня же будут готовы. Заходи сюда вечерком, получишь...
- Спасибо. Не буду прощаться, увидимся еще.
...Выбрались они утром. Зорик проводил их до городской окраины. Жан и Старик лежали в санях, притулившись друг к другу. Дул северный ветер, на безлюдных, осиротелых улицах кружила метелица. Кабушкин - в кожушке, теплых ватных штанах и новых валенках, - мороз ему не страшен. А на Старике кожух - заплата на заплате. Одно ухо рыжей шапки опустилось, а другое задралось кверху. Да и валенки, видать, прошли не одну сотню верст. И он вынужден был зарыться в сено почти с головой.
- Ты уж лежи, Дед, не ворошись, - говорил ему насмешливо Кабушкин, - плотней прижимайся, буду тебе вместо батареи или печки... А не то привезу в Барановичи ледышку...
- Разве лежа согреешься? - возразил Дед. - Выедем за город - бежать буду, это другое дело. А твоего тепла разве для молодой девчины хватит, да и то в майскую ночь...
- Ну вот и совсем меня охаял... - засмеялся Кабушкин. - Впервые слышу такую оценку...
- Видно, люди стесняются сказать тебе правду, - шутил Старик. - А напрасно. Тогда у тебя, может, больше скромности появится.
До Баранович более ста сорока километров. На машине, конечно, это не расстояние, но на лошади надо немало времени, чтоб добраться. О чем только не передумаешь и не переговоришь за такую дорогу!
Кабушкин рассказывал веселые истории из своей жизни. Слушал его Старик и никак не мог понять, откуда же он родом: то с ним произошло что-то в Калинине, то в Ленинграде, то в Казани.
- Мелешь бог знает что... - сказал Дед недовольно. - Откуда же ты сам?
- Откуда? О, родом я издалека, очень издалека.
- Что это - военная тайна?
- Да нет, но зачем тебе? Ну, из Горького я. Слыхал про такой город на Волге?
- Конечно, слыхал. Но в Горьком такие дурни почитай что не водятся...
Вместо того чтобы разозлиться на Старика, Жан весело захохотал:
- Подловил ты меня, Дед... Один - ноль в твою пользу... Даю тебе слово спортсмена, что ты получишь сдачи...
- Ха, спортсмен... Какой же ты спортсмен?
- Да ведь я в Ленинградском институте физической культуры учился!
- Учился, видать, ты, да недоучился - прогнали за неспособность.
- Меня не очень прогонишь...
Так, в пустой болтовне, коротали они время. Не молчать же все сто сорок километров, как воды в рот набрав. Однако шутки шутками, а дело - делом. Каждый знал, что он обязан смотреть в оба, все замечать и запоминать: откуда черным глазом глядит из снега дот, где широкий противотанковый ров располосовал живое тело белорусской земли, в какой деревне из-за низких крыш торчат стволы танков. Все это нужно было сохранять в памяти или время от времени особыми знаками заносить в маленький блокнотик, лежавший в кармане Жана.
Документы их были в полном порядке, никакая полиция им не страшна. Едут в гости к родственникам под Барановичи... Притом один из них - полицейский... Подписи, печати минских властей убедительно подтверждали это. Другой также имеет аусвайс, подписанный самим комендантом Минска.
Через Барановичи Кабушкин ехал намеренно тихо, важно, как и надлежит полицейскому, чувствующему себя на десять голов выше простых смертных. Но зоркие глаза разведчика пристально присматривались к военным укреплениям барановичского гарнизона. Вот они - казармы, немного в стороне - гараж... На широкой площади за проволочной оградой ровными рядами в шахматном порядке расставлены орудия. Пересчитал ряды, перемножил. Получилась большая цифра. Надо запомнить ее... На окраине города, возле вокзала, - зенитный дивизион... Какая-то часть грузит на платформы автомашины...
- Вот что, Дед, - сказал Жан, остановившись на глухой улице недалеко от вокзала. - Теперь ты можешь идти по своим делам, а я - по своим... Дел у меня хватит. Ровно через три дня буду ждать тебя на этом же месте.
Спустя некоторое время, объездив нужные улицы города и присмотревшись к размещению немцев, Кабушкин выехал на юго-восток: А вечером он уже был в деревне Грабовец.
Небольшая деревня вытянулась в одну улицу. От самой окраины ее начинался фашистский аэродром.
Лучшей позиции для наблюдения за ним, чем деревня Грабовец, не найти.
В этой деревне и жила у своего брата мать Ивана Кабушкина. Никому, даже Деду, не сказал он об этом.
Появление Ивана было таким неожиданным, что мать не поверила своим глазам.
- Ты ли это? - спросила она, протягивая руки сыну.
Он крепко, порывисто обнял ее.
- Я, дорогая мама...
Мать припала к его широкой груди, и у нее перехватило дыхание то ли от радости, то ли от неожиданности. Так и стояли они молча, обнявшись, в плену невысказанного, беспредельного и зыбкого, как море, счастья.
Потом мать подняла большие карие, не по возрасту ясные глаза. Присмотревшись, она заметила, что сын за то время, пока она не видела его, изменился, очень возмужал. И все же он казался ей почему-то таким же, каким помнила его в детстве, и ей очень хотелось сейчас заслонить его от опасности, от беды, как и в далеком детстве.
- Так ты, может, поесть хочешь, Ваня? - спохватившись, спросила мать и, не дождавшись ответа, добавила: - От радости я и забыла, что ты с дороги. Раздевайся, сыночек, я сейчас, сейчас...
- Да поесть не мешало бы, - согласился Иван, сбрасывая кожух. - Дорога у меня большая. Из Минска я приехал, мама. Пока никого нет, хочу предупредить тебя: всем, кто будет спрашивать обо мне, скажи, что я служу в полиции в Минске. Такие у меня документы, об этом не беспокойся. А тебе признаюсь, что я от партизан приехал. Дела у меня здесь есть разные...
- Сыночек, родненький, только не здесь, - с тревогой в голосе предупредила мать. - Сам видишь, что делается в деревне, вон какой аэродром рядом...
- Хорошо, хорошо, мама, не волнуйся. Только вот пойду посмотрю коня, дам ему есть. У дяди есть сено?
Дядя жил в той же хате, только через коридор. Ему Иван не признался, по какому делу приехал. Пусть думает, что хочет, но так лучше.
Сено у дяди, конечно, нашлось. Посмотрев коня, Иван вернулся в хату.
Там уже собрались соседи, услыхавшие, что к старой Кабушихе приехал сын. Каков он, этот сын, никто не знал, ведь сама Кабушиха после замужества здесь не жила и к брату приехала только перед самой войной. Но кому не интересно посмотреть и узнать, зачем приехал сын!
Особенно заинтересовались девчата: по деревне разнесся слух, что приезжий хлопец и статный, и красивый, и веселый (откуда только берутся такие сведения!). И сколько же разных дел к бабке Кабушихе и ее родственникам сразу нашлось у односельчан!
Обращаясь к Ивану, обязательно спрашивали:
- Где же вы живете? Где работаете?
- В Минске, в полиции...
Эти два слова воздвигали между ним и его земляками невидимую, но весьма ощутимую стену. Люди хотя и разговаривали с Иваном и улыбались ему, но в каждом слове и улыбке Иван чувствовал холод, отчужденность. Видно было, разочаровались в нем земляки.
Что же, пусть так. Это лучше. И более надежно. Вон совсем рядом гудят вражеские самолеты. Отсюда они несут смерть туда, на восток, на головы его братьев. Он сам не в силах остановить эту смерть. Но сведения, которые он собирает, будут использованы для разгрома врага.