На сводной карте прорыв фронта обозначился в соседней армии, севернее Мушегянца, и обрушился в тыл, угрожая отсечь дивизию. Правый фланг Мушегянца снова загнулся внутрь, но, видимо, танки врага все же в ближайшее время войдут и в это пространство.
Балашов с досадой и болью подумал опять о трагической гибели Мушегянца. "А кто же теперь там командует? И есть ли не только кому, есть ли кем командовать?!"
Танки, видимо, прорвались и на "Дунае", на участке полковника Дубравы. Значит, те залпы "PC" не достигли цели. Таким образом, дивизия Лопатина теперь оказалась зажатой между двумя участками прорыва, - потому-то к Лопатину на плацдарм сейчас и стекаются бойцы и справа и слева. Подполковник Лопатин доложил по радио, что начал отвод своих войск, однако надо понять, что его положение нелегко, и как-то еще удастся ему провести операцию!..
Дивизия Дубравы была, по-видимому, сильно дезорганизована. Но там, можно было предполагать, находится Острогоров. Если Острогоров доберется к Лопатину, то вместе они, пожалуй, сумеют вывести из беды все три северные дивизии, не дав их окружить и отрезать. "Но где же Ермишин? Жив ли?" - размышлял Балашов. Ведь это просто позор - потерять раненого командарма. Не знать целых два часа, что с ним делается… И почему молчит Острогоров? Как он может молчать?! Или тоже ранен? Убит?
"Дон" - дивизия Старюка - оторвался от связи. Однако левый сосед его, Дуров, сообщал, что не замечает у Старюка никакого смятения. Тем не менее именно поварам Старюка пришлось защищать свои кухни от группы танков. Значит, можно было предположить, что, прорвавшись на стыке Старюка и Дубравы, эти танки пошли разветвлением вправо и влево громить тылы… Да, картина была неприглядной!
Три южных дивизии отлично держались на связи. Живо откликнулись на получение приказа. Сообщили о высылке представителей на новый рубеж и на маршрут, особенно к переправам. Значит, вывод левого крыла почти обеспечен. Однако ночь не окончилась, было много еще неясного. Повсюду шел сильный артиллерийский и минометный обстрел наших позиций. Местами даже и в этот поздний час ночи не угасали атаки.
Щепетильнее всего обстояло дело с дивизией левого фланга - с Волынским. Начать отвод ее означало открыть правый фланг армии соседа, которая, может быть, держится на рубеже и до приказа фронта не двинется. Значит, отвод следует начать с частей Дурова и Старюка, потом отводить Щукина, а Волынского - после всех…
- Начинаем с Дурова, а там и фронт даст приказ. Свяжитесь с левым соседом, - приказал Балашов.
Наштарм соседней армии сообщил, что у них кое-где удалось прорваться отдельным танкам противника с мотопехотой. Два вражеских десанта на их плацдарме окружены, и ведется бой в глубине расположения армии. Резервов у них тоже нет. За день вышло из строя много орудий. Соседи уже просили разрешения командования фронта отойти на запасной рубеж, но фронт отказал. В последний час у них тоже связь с фронтом утрачена.
Телеграфный аппарат постукивал ровно, в привычном ритме. Ему не взглянешь в глаза, за этими звуками не угадаешь интонации голоса, а как бы сейчас Балашову хотелось именно слышать голос наштарма соседа!
Балашова мучила совесть: он должен был сообщить соседу, что начинает отвод своих войск. Но как ему это сказать? Получилось бы, что Балашов понуждает соседа к отходу, когда тот еще может удерживать прежний рубеж. Ведь он, Балашов, еще не снимает войск из окопов. Пока они выполняют приказ о переходе во вторые ряды окопов, организуют прикрытие, пока отходят только тылы дивизий да везут штабное имущество. Балашов понимал, что лукавит с самим собой. А сосед? До конца ли он откровенен или тоже слегка хитрит?.. По взгляду, по голосу можно бы угадать, а в бесстрастном стуке телеграфного аппарата что разберешь?..
Командир левофланговой дивизии полковник Волынский вдруг доложил, что он чувствует - у левого соседа прорыв: в тылах Волынского появились фашистские танки и мотопехота, которые прорываются с юга. Населенные пункты в тылах соседа горят. Регулировщики с направления Волынского донесли, что гражданские беженцы, уходя от немцев, запруживают дороги. Батальон истребителей танков Волынскому пришлось выслать в глубину обороны своей дивизии, хотя через ее позиции танки противника нигде не прорвались.
"Значит, сосед лукавит! Может быть, тоже отводит без приказа фронта свои войска и молчит!.. Да разве так можно?! Срам! Какие же мы коммунисты?!" - возмутился в душе Балашов.
- Пиши-ка, Бурнин, шифровку соседу, - сказал он. - "Ввиду отсутствия связи со штабом фронта я, на свою ответственность, приказал войскам армии отход на запасной рубеж. Отход начал в центре своего участка. С плацдарма вашего правого фланга в тыл наших левофланговых частей просачиваются танки и мотопехота противника". Передай, - приказал Балашов и облегченно вздохнул.
Ночная работа штаба была напряженной, но с каждой минутою чувствовалось, что некоторая растерянность, которая родилась часа два назад, исчезает. Теперь все усилия уверенно, четко направляются по единому плану - на выполнение приказа к отходу. Это чувствовалось даже в спокойных движениях людей, в привычных военных формулировках рапортов, в отдаче приветствий, в отработанных годами военной службы поворотах, манере держаться, даже в ритме шагов.
Балашов это все ценил как признаки дисциплины и выдержки, необходимых в войне.
Время шло уже к двум часам ночи, когда по рации связался Ивакин, сказал, что установил связь с Чебрецовым, задержал его и возвращает к исходному рубежу.
- Теперь помогаю ему распутать и смотать все в клубочек. Не так это просто! Ну да мамка, бывало, меня всегда заставляла распутывать пряжу… Ничего, разберемся! - бодро сказал Ивакин.
Балашов описал обстановку на левом фланге.
- Я приказал по частям "выдать махорку", - сообщил он Ивакину и прислушался как реагирует на его приказ член военного совета?
- Я смотрю - уж давно бы пора! Всем покурить охота, - Отозвался Ивакин, тотчас поняв шифрованный смысл сообщения.
- Да, но такого приказа-то все еще нет от "Орла"! - признался командующий.
- Ну-у?! - услыхал Балашов изумленное восклицание - Чего же они воронят? А ты доложил обстановку? Просил приказа?
- Докладывал в полночь. Тогда отказали. А потом что-то связи не стало. - Балашов выжидательно замолчал.
- Так и башку потерять ведь можно! - сказал Ивакин.
- Если бы я ее потерял, то сидел бы да ждал их приказа, - возразил Балашов.
- Так-то так! Это я понимаю. Я тебе говорю в прямом смысле. Она у тебя ведь одна!
- Одну потерять не беда. А как тысяч сорок!.. Тогда перед кем отвечать коммунисту? - строго сказал Балашов.
- А ты от души считаешь, что по-другому нельзя? - осторожно спросил Ивакин.
- Так же, как ты вчера, когда о тебе был получен приказ… Позавчера. - поправился Балашов. - Ты тогда про чью башку думал?
- Верно, старик! Жму руку. Считай, что все мы с тобой решили совместно. Вызываю сюда все запасы понтонов. Наведем добавочно переправы. Связь буду держать. До свидания, - закончил Ивакин и где-то опять исчез в мутной осенней ночи, тронутой первым морозцем.
Вчерашние лужицы ночью похрустывали тоненькой пленкой льда, когда Балашов переходил из блиндажа связи, откуда вел разговор с Ивакиным. То, что Ивакин понял его решимость именно так, как надо, придало ему новых сил. Возвращаясь к себе, он замедлил шаги, чтобы продлить тишину, которая помогала сосредоточить мысли.
Дежурный по узлу связи, запыхавшись, сам догнал Балашова с шифровкой из фронта.
"Обозначились прорывы фронта за флангами вашей армии. Особенно опасен прорыв танков и мотопехоты слева, крупная танковая группировка наступает направлением южнее "Вязьма". По указанию Ставки командующий фронтом приказывает: во избежание окружения отвести войска армии на запасной рубеж. Оборонять дороги, ведущие к Вязьме с запада", - гласила шифровка,
- Приказывает! - в ярости повторил Балашов.
"Выполняю приказ в тяжелых условиях множественного появления в глубине обороны прорвавшихся танков и мотопехоты противника", - ответил он фронту.
Штабная работа шла четко проверялась, связь из новых КП с запасного рубежа обороны, докладывали об уничтожении танков противника в глубине плацдарма, доносили о прибытии на запасной рубеж представителей отходящих дивизий, информировали о подвозе припасов из тыловых баз туда же. Но вместе с тем сообщали о непорядках: на одной из дорог образовался затор и каша из отходивших с разных направлений тылов. Переправу забили. Отход войск угрожал затянуться до утра, когда появится авиация немцев.
И вдруг в телефонной трубке, взятой Бурниным, возник ясный знакомый голос Чебрецова:
- Анатолий, здравствуй! Дай первого. Можно?
Балашов с нетерпением схватил трубку.
- Товарищ первый, докладываю. Пересек магистраль, возвращаюсь к исходному рубежу. Части в порядке. Движение происходит нормально. В соприкосновение с противником не входили, потерь нет.
- Стоп! - перебил Балашов. - Ваш исходный рубеж займет часть Волынского. Вам приказываю следовать к юго-востоку, иметь Волынского правым соседом. Задача - занять оборону с юга, не допустить прорыва танков и пехоты противника на тылы армии. Обеспечите левый фланг на подходах с Дорогобужского тракта и организуете противотанковую оборону.
- Слушаюсь! Разрешите выполнять! - живо спросил Чебрецов.
- Выполняйте. Поддерживайте со мной непрерывную связь. До свидания, - сказал Балашов.
Он ревниво вслушивался в интонации Чебрецова. Комдив имел основания быть недовольным: его бойцов и командиров нервировали, дергали, гоняли всю ночь, бессмысленно утомили. Но нет, он был бодр, четок, спокоен. Может быть, что-то ему разъяснил Ивакин…
Перед рассветом радио, телеграф, телефон - все опять особенно оживилось: поступали доклады о выходе отдельных частей на запасной рубеж. Но арьергарды не имели сил сдерживать вражеский натиск. Части отходили с боями, в тяжелых условиях и почти на всех направлениях были не в состоянии оторваться от противника. Только ночь кое-как помогала. Если бы наступило еще туманное утро! Только бы над днепровской лощиной продержался с часок еще после рассвета туман, который прикрыл бы отходящие части от авиации!
В пять часов утра Чебрецов наконец сообщил, что достиг указанных рубежей, развертывает боевые порядки.
Бурнин едва доложил о нем Балашову и не успел облегченно вздохнуть, как начальник контрольного дорожного пункта с направления дивизии Дурова вызвал его в крайнем волнении.
- Товарищ двенадцатый, докладываю: с направлений "Дуная" и "Дона" происходит беспорядочное движение транспорта и пехоты на главную магистраль. Регулировщики смяты. Угрожает затор. Много полных бойцами машин без командиров. Задерживать нет возможности.
- Бегут? - спросил Бурнин, вскочив с места.
Балашов, услыхав вопрос Бурнина, встревоженно подключился к их разговору.
- Товарищ двенадцатый, виноват… Хочется ведь сказать по-другому… Отходят, но не бегут. Порядок, однако, уже потеряли, отходят без боя…
- Спасибо за сообщение, - вмешался в их разговор Балашов. - Спрашивает первый. А бой? Вам слышно, где бой?
- Бой повсюду, товарищ первый! Не разберешь. Слышу винтовки, гранаты и пулеметы в расстоянии трех и пяти километров. Артиллерия, минометы на западе далеко где-то бьют. В районе шоссе был артналет - разбиты порожние автомашины. Обломки с проезжей части убрали.
- Спасибо. Держите связь до последней возможности. Буду вас вызывать для доклада. Всем старшим командирам, которые появятся в вашем расположерии, приказываю связаться со мною. - Балашов положил трубку. - Капитан, - приказал он Малютину, - свяжитесь немедленно с КПП всех фронтовых направлений. Пусть доложат, что на дорогах.
Бурнин указал командарму на карте пункт, с которым только что происходил разговор. Это было уже километрах в тридцати от вчерашнего переднего края.
- Должно быть, у нас на "Дунае" серьезный прорыв, Бурнин, - сказал Балашов. - Поезжайте вперед, к переправе. Возьмите под свой контроль движение войск на запасной рубеж и тотчас свяжитесь со мною.
В течение ночи Бурнин несколько раз справлялся, не возвратилась ли машина с Полянкиным. Машины не было, и участь Варакина все более волновала майора. Он только что приказал сообщить об убитых и раненых, доставленных с сожженного аэродрома, но не успел дождаться ответа, когда командарм приказал ему выехать.
Уже светало, когда Бурнин, предупредив охрану штаба о возможности внезапного появления танков в районе КП, выехал в сторону фронта с двумя порученцами и двумя десятками красноармейцев батальона охраны, вооруженных ручными пулеметами, гранатами и бутылками с зажигательной смесью…
Они не успели отъехать, как тут же, в каких-то пяти сотнях метров от штаба, навстречу им по шоссе начали катиться одна за другой легковые и грузовые машины. Они возникали в тумане рассвета и стремительно проносились к Вязьме.
Бурнин проехал еще километров десять вперед. По магистрали уже стало трудно продвигаться от беспорядочности встречного потока, который рыкал моторами и истошно вопил сигнальными гудками, угрожая затором. Сплошная вереница машин сгущалась, уплотняясь, и начала обгонами заливать всю ширину дороги. Это были колонны дивизионных тылов, санитарные обозы, походные редакции и громоздкие интендантские машины с зимним, еще не розданным обмундированием.
Бурнин остановился и задержал несколько встречных водителей, заставив их съехать на обочину. Он потребовал объяснения от начальника транспорта.
Тот сбивчиво говорил, что танки ворвались в тылы "Дона" и "Припяти" и сеют панику. Тылам было приказано отходить, но куда - они и сами не знали…
Здесь уже слышался артиллерийский бой, взрывы.
Бурнин колебался: приказать отходящему транспарту маскироваться в ближних кустах или позволить следовать дальше, чтобы не загромоздили пространства, которое понадобится в ближайший срок для ведения боя…
Он представлял себе, как вчера вечером разъяренным стадом кидались на окопы переднего края стальные туши вражеских танков, извергая огонь, затаптывая проволочные заграждения, в то же время взрываясь на минах, как отдельные из них прорвались через окопы, влетели в расположение штабов, в села, в деревни, в рощицы, полные землянок и блиндажей, как за ними лающей стаей мчались немецкие мотоциклисты с пулеметами и минометами, с криком, гвалтом, пальбой, и как от внезапности подымались в бегство эти тылы…
Сколько отважных ребят уже попало под гусеницы, отражая вражеский натиск, сопротивляясь! А эти не выдержали, текут как попало, лишь бы спастись…
Бурнин отпустил их и отрядил связного к Балашову с просьбой выслать на шоссе не менее роты регулировщиков, чтобы прекратить безобразие и не допустить заторов, особенно потому, что приближающееся утро грозило ударами авиации по дорогам и переправам.
Однако по мере продвижения к западу Бурнин заметил, что на шоссе появились регулировщики. Машины с фронта здесь двигались ровно, не затопляя дорогу. А на днепровской переправе не то что не было сутолоки, но даже царил порядок, хотя сюда уже доносилась стрельба из винтовок и пулеметов.
У контрольно-пропускного пункта к Бурнину подошел старший лейтенант с красной повязкой.
- Начальник КПП Шутов, - назвался он. - Товарищ майор Бурнин? Вас "Волга", первый, вызывает.
Спустившись в блиндаж, Бурнин увидал Ивакина с телефонной трубкой в руке. Он сидел на скамье, сняв каску, ероша свои седоватые повлажневшие волосы, и спокойно говорил с Балашовым:
- Первой продвинулась на новый рубеж часть Щукина. Дальше Дуров прошел, тоже располагается на заданном рубеже. Мало их. Тылы утекли, где-то они там у вас. Надо вылавливать, возвращать. Части Волынского отошли не все: слева на них навалились фашистские танки с мотопехотой. Арьергард оторвался, ввязался в бой. Слышно - бой продолжают. Дивизия Старюка помята с фланга, с направления "Дуная", однако с боем отходит через понтонную переправу… - Ивакин говорил повествовательно, разъяснял без спешки, даже шутил. Бурнин почувствовал, что и Балашов ему отвечает тоже спокойно.
- Тут твой помощник прибыл кстати, Бурнин, - продолжал Ивакин. - Не беспокойся, мы с ним позаботимся вместе об этом… Слушаюсь… Да, так точно. Оба запасных батальона с боем вышли с направления "Ангары". Я их для того и использовал… Слушаюсь… В царской армии говорили: "Рад стараться!" - Ивакин усмехнулся, явно получив одобрение Балашова. - Нет, боепитание, думаю, будет в порядке. Ты прикажи мне кухни прислать, - если успеют, то сразу с горячей пищей. Штук десять кухонь… Да нет, без всяких шифров, без символов и псевдонимов - пищу горячую! Кухни! - Ивакин кончил свои сообщения и слушал. Вдруг дернулся нетерпеливо. - Какой такой может быть политотделу отход?! - вдруг вспыхнул Ивакин. - Скажи им, что они мне нужны впереди… Да. И вместе с редакцией, с типографией. Их место - тут, рядом со мной. А в политотделе оставить двух человек. Если будет приказ отходить, то им шоферы и бойцы охраны помогут. В охране оставь им не больше двух отделений, а остальных всех тоже ко мне! Я их научу гранаты под танки бросать… Ладно. Если позволишь, Петр Николаевич, Бурнина я здесь пока удержу. Мне нужен помощник. При первой возможности освобожу его… Понимаю, что он тебе тоже нужен… Есть связь держать!
- Ну, здравствуй, товарищ Бурнин! Пошли на дорогу. Дела у нас с тобой - горы Кавказские! - воскликнул Ивакин.
Они вышли из блиндажа КПП на шоссе, где ожидал броневик Ивакина и мотоциклисты Бурнина.
- Командарм приказал срочно выставить по правому берегу заслоны, задерживать отходящих и приводить их в воинский вид, пока на левом берегу наши части прочно займут рубеж, - продолжал Ивакин. - На деле теперь доказывай, что ты, как по-царскому говорили, "штаб-офицер"! Ведь я еще в царской армии побывать успел… Не веришь? По-твоему, я молодой? - чуть с похвальбой сказал он, и при этом курносое лицо его показалось еще моложе и чуть наивным.
Члена военного совета армии Ивакина Бурнин знал как человека, которого любили бойцы и уважали командиры. В первый момент он производил на скептика впечатление слишком шумного бодряка, который нарочито подделывается под народный говор, чтобы быть ближе к массе. Но при более близком знакомстве умному человеку делалось ясно, что живой темперамент, шумная говорливость и простота - это свойства его характера. Он говорил многовато, но не болтал, а все время сам действовал…
После сумбура, который творился по пути на шоссе, вид района, где вмешался в стихию Ивакин, наконец несколько успокоил Бурнина.
Заградительные отряды, выставленные членом военного совета из состава запасных батальонов, выдвинутых вчера к передовому КП, уже начали образовывать с запада новый рубеж, насыщенный пулеметами, автоматами и противотанковой артиллерией. По мысли Ивакина и Балашова, этот импровизированный рубеж должен был послужить заслоном, пока на указанных и ранее оборудованных позициях наладится настоящая оборона силами отходящих частей. Вперед он успел выслать группу разведчиков.