- Ну и как ты находишь? - по своему обыкновению растягивая слова, но стремительно спросил Бойченков, подойдя к окну, возле которого стоял Гурьян и хмуро смотрел на площадь Дзержинского. Алексей обернулся, ответил не спеша:
- А что ребята - Кудрявцева я знаю так же, как и ты. С ним можно хоть в ставку Гитлера. Софонов тоже вполне подходит… - Он сделал выразительную паузу и снова посмотрел на залитую солнцем площадь, через которую, громыхая на стыках, бежал вниз, на Театральный проезд трамвай № 23.
- Ну, а Куницкий?.. - не выдержал Бойченков с некоторым беспокойством.
- Как тебе сказать? - не сразу заговорил Гурьян. - Не нравится он мне.
- Чем?
- Какой-то он… Ну как тебе сказать… интеллигент.
- Ну, знаешь ли - это не мотив. Ленин тоже был интеллигентом. И Дзержинский Феликс Эдмундович, даже стихи писал. Кстати, он ведь земляк Дзержинского - Адам Куницкий.
- А хоть бы и однофамилец: разве в этом дело?
- Что тебя смущает в Куницком?
- Понимаешь, Дмитрий Иванович, хлипкий он какой-то, слаб характером.
- Это другое дело. Но хлипкие бывают не только среди интеллигентов. А известна ли тебе такая сила, как священная ненависть? Всесокрушающая сила. А в нем, в Куницком, она есть, не может не быть, должна быть. Ты знаешь, Алеша, что гитлеровцы сгубили его мать, отца и сестру? Он один из всей семьи спасся. И он будет мстить, обязан мстить. Тут уже вступает в силу принцип: кровь за кровь.
Бойченков говорил, чеканя слова и напрягая кулаки. Тонкое бледнокожее лицо его побагровело, в голосе звучала глубокая убежденность. Кажется, он поколебал Гурьяна: Алексей отошел от окна, достал портсигар, попросил разрешения закурить. Бойченков кивнул, - сам он не курил. Алексей сел на диван, поймав на себе вопросительный взгляд подполковника. Как бы отвечая Бойченкову, проговорил в размышлении:
- Мм-да, "должен", "обязан"… Теоретически твои аргументы неотразимы… Но я, Дмитрий Иванович, привык больше полагаться на опыт.
- Неисправимый практик, - улыбнулся Бойченков и подошел к висящей на стене карте. - Пойми, Алеша, задание очень серьезное. Можно сказать - чрезвычайное. Вот посмотри. - Алексей стал рядом. - Польский город Беловир. А здесь, в лесу, в замке графа Кочубинского, расположилась засекреченная служба доктора Хасселя, который проводит какие-то эксперименты. Возможно, над людьми. И, надо полагать, в военных целях. Несомненно, в военных. Хассель - врач-психиатр. И к тому же биолог. Имеет серьезные научные труды. Молодой, способный. Пользуется покровительством гитлеровской верхушки. Замок окружен сильной охраной. Что происходит в замке за колючей проволокой - мы не знаем. Это загадка, которую и требуется разгадать. Дело трудное, не скрою, да ты и сам понимаешь - рискованное. Но надо. Непременно. Думаю, что Куницкий поможет тебе. Он знает Беловир, учился на третьем курсе Варшавского университета, потом - два года в МГУ, и главное - биолог. Понимаешь? Владеет немецким и, конечно, польским. Нам его рекомендовал товарищ Серов.
- М-да, - снова задумчиво промычал Гурьян и почесал затылок. - Меня, конечно, меньше всего интересует, кто рекомендовал: Серов, Белов, Чернов или Рыжов.
- У нас нет выбора, Алексей.
- Я понимаю.
- Слушай дальше. Вот здесь, - Бойченков обвел большой овал тупым концом карандаша, - действует партизанский отряд "Пуля", который входит в состав бригады имени Яна Матейки. Здесь отряд "Грюнвальд", здесь - отряд "Звыченство". Между прочим, "Звыченство" состоит в основном из бывших советских военнослужащих, бежавших из плена, и командует им Павло Сидорчук. Но тебя должен интересовать отряд "Пуля", поскольку он ближе всего к Беловиру. Командует им тоже наш человек, бывший пограничник Ян Русский. Это его псевдоним. Настоящее имя Иван Слугарев. У нас есть радиосвязь со штабом бригады. Сбросим вас в расположении "Пули", в условленном месте в определенное время. Встретит вас сам Ян Русский и, возможно, представители из штаба бригады. Поживете среди партизан какое-то время, осмотритесь. Затем Ян Русский даст верного человека, который проведет вас в Беловир и свяжет с подпольщиками. Они вам окажут содействие.
Вошла секретарша, сказала, что прибыл Куницкий.
- Пусть зайдет минут через пять. А ты, Алеша, оставь нас наедине. - Бойченков дружески улыбнулся Гурьяну. - Я с тобой не прощаюсь. Потом зайдешь ко мне.
Адаму Куницкому шел двадцать пятый год. Долговязый, худой, с отпечатком скорби и смирения на вытянутом лице и манерами мягкой учтивости, он показался Бойченкову человеком, который уже побывал в когтях у жизни и сделал для себя определенные выводы. Дмитрий Иванович попросил Куницкого коротко рассказать о себе. Тот начал негромко и неторопливо, но довольно лаконично излагать свою еще не очень богатую биографию. Собственно, ничего нового, неизвестного Бойченкову он не сообщил.
- Вы хорошо знаете Беловир? - спросил подполковник, когда Куницкий закончил свой рассказ.
- Не могу сказать, чтоб хорошо, но и не плохо, - скромно ответил тот и пояснил: - Сам я варшавянин, а в Беловире жил мой дядя, и я много раз приезжал к нему во время летних каникул. Окрестности Беловира прекрасны.
- Леса, старинные замки?
- Да, леса богатые. Они принадлежали графу Кочубинскому. Так и называется лес - Графский.
- А сам граф где жил?
- В Беловире имел дворец и за городом имение на берегу озера.
- Вы там бывали? В загородном имении?
- Нет, конечно, в самом замке не был. Но поблизости как-то один раз приходилось,
- Вы ведь биолог? - после паузы спросил Бойченков.
- Да. Один из интереснейших разделов науки. - Глаза Куницкого загорелись.
- Вы правы: биология перспективная наука, - согласился Бойченков.
- С большим будущим, - оживленно подхватил Куницкий. - Интереснейший предмет.
- Я немножко знаком, - кивнул Бойченков. - Изучал в Сельскохозяйственной академии.
- Вы аграрий по образованию? - откровенно удивился Куницкий.
- Да, представьте себе. Работал секретарем райкома партии и заочно учился в сельхозакадемии. А война видите куда меня забросила. Далеко не по профилю. Верно?
- Мм-да, - покачал тяжелой головой Куницкий.
- Война нам диктует, приказывает. И мы не вправе противиться ее воле. Всеми нами командует его величество Долг. Думаю, что и вы находитесь здесь, вот в этом доме, по велению долга. Я не ошибаюсь?
- Нет, не ошибаетесь, - ответил Куницкий поспешно.
- А кончится война, и мы с вами займемся каждый своим профилем: вы биологией, я сельским хозяйством. Буду ждать помощи от вас. Работы будет у нас уйма. Сельское хозяйство разорено войной. Так что нам с вами придется, засучив рукава… А пока будем заниматься тем, чего требует от нас долг. Кстати, ваш дядя чем занимается?
- Он домовладелец. В Беловире есть улица, которая так и называется - улица Куницкого.
- Вот даже как? - Об этом Бойченков не знал. - И где ж он сейчас, ваш дядя?
- Ему удалось бежать на Запад. Куда именно, не знаю.
- У вас есть в Беловире другие родственники?
- Нет.
- А знакомые?
- Были… Но не близкие.
- Как у вас с тренировочными прыжками с парашютом?
- Прыгал дважды.
- Удачно?
- Как видите - цел и невредим.
Куницкого удивляет манера подполковника вести беседу: он как бы сам себя перебивает, уводит неожиданно разговор в сторону и затем снова к нему возвращается. И, словно в подтверждение такой мысли, Бойченков спрашивает:
- Вы когда последний раз были в Беловире?
- Летом сорокового.
- За три года много воды утекло. Ваши беловирские знакомые, если встретят на улице, пожалуй, не узнают.
Бойченков смотрит на пего пытливо, изучающе.
Куницкий понимает, куда клонится разговор и к чему сказана последняя фраза. Ждал, что за ней последует главное, то, ради чего его из университета перевели в отряд особого назначения. По его просьбе. Ответил, изобразив нечто вроде неловкой улыбки.
- Думаю, что не узнают.
Куницкий иногда тушевался, тогда он начинал заикаться.
- Хотите побывать на родине?
- Я давно жду этого дня. - Куницкий поежился, отчего неуклюжие плечи его перекосились. Продолжал, глядя на Бойченкова: - Когда начала формироваться дивизия имени Костюшко, я в числе первых обратился с просьбой. Но мне предложили к вам, и я согласился.
- Может, за это время вы передумали? Дело добровольное.
- Нет. Я твердо решил. У меня с фашистами крупные счеты.
Длинные тонкие пальцы Куницкого беспокойно шевелились, не находя себе места. Бойченков обратил внимание на черные ободки под ногтями. Неряшливость не понравилась. Да и одежда на Куницком не отличалась опрятностью: густо засаленный воротник гимнастерки с грязным подворотничком, пятна на брюках - все это, по мнению Бойченкова, характеризовало Куницкого не с лучшей стороны и не свидетельствовало об интеллигентности. Он думал: что ж все-таки не понравилось в нем Гурьяну? Запущенный внешний вид? Или странная изменчивость в глазах, какие-то резкие переходы от скорбного смирения и мягкой учтивости до преувеличенной самоуверенности, этакого жестокого блеска мести в глазах? Что-то было нетвердое, неустановившееся в его характере и даже в голосе.
- Вы представляете себе всю сложность и опасность работы в подполье? - спросил Бойченков.
- Да, конечно. - Куницкий приосанился. - Опасность меня не страшит. Я знаю, под Беловиром, как и во всей Польше, действуют партизанские отряды. Мои земляки. Чем я хуже их?
- Вам предстоит работать в более сложных условиях, чем партизанские. Придется ежеминутно рисковать… жизнью.
- Я готов. Я дал себе клятву с лихвой отплатить за смерть моих родных, за муки народа моего.
- Хорошо, товарищ Куницкий, будем считать вопрос решенным. - Бойченков встал. Поднялся и Куницкий.
- Вы сидите, сидите. Нам нужно будет договориться по поводу вашей биографии. Новой, не настоящей. Нужно сочинить о вас легенду, о вашем происхождении. С командиром группы познакомились?
- Да, мы разговаривали.
- Алексей - опытный разведчик… Ну, а что касается задания, то вы получите на месте, в районе Беловира.
…В самолете шесть человек: пилот, штурман и четверо пассажиров. Коротка летняя ночь - темного времени едва-едва хватает на "туда и обратно". Это для экипажа. Пассажирам нужно только "туда".
Москва осталась позади. Молчат пассажиры. Даже Коля Софонов, уж на что говорун, и тот притих, сидит, обняв свою рацию, будто боится, что ее здесь украдут. Рядом с ним чернявый, сильно смахивающий на турка Аркадий Кудрявцев зажал между колен карабин и, кажется, дремлет. Но это только видимость, его никакими снотворными не усыпишь: выспался перед отлетом на двое суток вперед. Карабин у него не простой, особенный: с оптическим прицелом и глушителем звука. Это наша новинка. Стреляет почти бесшумно. Так, легкий щелчок. Аркадий рассчитывает славно "поработать" с такой штукой. За линию фронта он летит во второй раз. Правда, предыдущее задание было намного проще, да и действовать приходилось на родной, советской земле. Но он спокоен и как всегда собран.
Коля Софонов летит впервые. Волнуется и всячески пытается скрыть свое волнение. От товарищей и от самого себя. Больше всего его беспокоит перелет линии фронта и приземление.
Напротив них по правому борту Гурьян и Куницкий. Алексей спокоен и даже как будто беспечен. Слишком будничный у него вид. Он знает, что нервы ребят - натянутые струны. А это нехорошо: нервы надо беречь, - спокойствие, выдержка и хладнокровие - лучший помощник в самой сложной ситуации. Взвинченный человек не способен к быстрой и точной реакции и правильному решению, - как правило, он теряется. И Гурьян хочет разрядить атмосферу. Говорит:
- Аркадий, расскажи нам, что ты там видишь?
- Где? - лениво отозвался Кудрявцев, не меняя позы, лишь приоткрыв один глаз.
- Во сне.
- Приснилось мне, будто Коля наш рацию в самолете забыл. - Кудрявцев выпрямился, открыл озорные восточные глаза. - Приземлились, а рации нет.
- Ну и что ж мы делали? Без рации как же? - интересуется Алексей.
- Приказал ты ему найти рацию.
- Где? - всерьез спросил Софонов. - Самолет же улетел.
- А где хочешь, - ответил Кудрявцев. - Потом, такое только в снах бывает, оказалось, ты ее дома у тещи оставил.
- Врешь. Нет у меня тещи, я ж еще хлопец. - И вдруг спохватился: - Това-а-ри-щи!.. Мы ж над нашей деревней будем пролетать. Честное пионерское.
- Может, приземлимся на полчасика, чайку попьем? - опять Кудрявцев.
- У них чай не пьют, у них самогонка, - улыбается Гурьян.
- Еще лучше: больше можно выпить, - подтрунивает Кудрявцев и продолжает: - А как деревня называется?
- Окоемово. Недалеко от Америки.
- От какой Америки? От США или от Латинской? - интересуется Гурьян.
- Деревня так называется: Америка, - всерьез отвечает Софонов и для пущей убедительности клянется: - Вот истинный бог - так и называется: деревня Америка. Честное пионерское. Пойдите к штурману, посмотрите на карте.
- Это где ж такая? - похоже, что Кудрявцев поверил.
- Недалеко от Левков, - серьезно отвечает Софонов.
- А Левки - это что, город?
- Нет, зачем, тоже деревня. Ты разве не слышал? И не читал? Стихи Янки Купалы не читал? Там под каждым стишком написано: "Оршанщина, Левки, такой-то год". Дача у него там - в Левках, на берегу Днепра. А места, скажу я вам, - закачаешься. Нигде на свете такой красоты не найдешь. Когда я пионером был - ходили в гости к Купале всей школой.
- В каком же это месте? Город поблизости какой? - интересуется командир.
- Как какой? Самый настоящий. Ну - Орша. Это недалеко, верст двадцать. Мы туда на базар ездили.
Куницкий не прислушивался к пустому, как считал он, разговору и все это время в молчаливом напряжении смотрел в иллюминатор. Самолет качнуло, и Куницкий первым оповестил:
- Внизу стреляют зенитки. Видны вспышки.
- Значит, перелетаем линию фронта, - так же просто сказал Гурьян и добавил: - Только и всего.
"Странные люди, удивительные, - думает Куницкий. - По самолету бьют зенитки, в любую секунду можем полететь вниз тормашками, а они про какую-то дурацкую деревню Америку разговор ведут, шуточки шутят. Им не страшно. Или делают вид, что не страшно". Он поднимает руку и трогает вытяжную фалу парашюта. Просто так, машинально, от волнения. Пусть думают, что хотят, а он не стесняется спросить:
- А что, если попадут в самолет и самолет загорится? Мы будем прыгать?
- Будем. Обязательно. Прямо на голову фашистским зенитчикам, - отвечает за командира Кудрявцев.
Куницкий смотрит на него с досадой и робким укором и отворачивается к иллюминатору. Земля плюется в небо трассирующими пулями. Зенитный огонь набирает силу. А самолет, как на грех, еле тащится и скрипит, кажется, вот-вот развалится. Не самолет, а какая-то колымага.
Куницкий пожалел, что не остался в дивизии имени Костюшко, все-таки в пехоте не так опасно, - там можно в землю зарыться, в канаве залечь, за дерево, за бугорок спрятаться. Там если и попадет в тебя пуля или осколок - ну убьют или ранят. Это совсем не то, что падать с такой высоты в горящем гробу. А в общем - один черт, - лучше об этом не думать и не хоронить себя заживо. А мысли наседают, их не прогонишь. "Нет, не солдат я, и тем более не разведчик. Не гожусь я для героя. Каждому свое: я ученый. Глупо было уходить из университета с предпоследнего курса. Предложили. Но я мог отказаться".
Погасли зловещие вспышки на земле. Гурьян объявляет:
- Прошу внимания. На случай, если кто-нибудь из нас отобьется от группы. Нас должны встретить польские партизаны из отряда Яна Русского. Запомните пароль: "Из какого царства-государства, панове?" - спрашивают они. Наш отзыв: "Мы ангелы, дети Солнца. А вы?" Они отвечают: "Мы странники. Дети Луны". Давайте повторим и запомним. По-польски тоже. Переведи, Адам. И еще напоминаю: в Польше действуют подпольные группы и партизанские отряды разных политических окрасок, часто враждуют друг с другом. Кроме Гвардии Людовой, есть отряды Армии Крайовой, батальонов хлопских, НСЗ. Последние - народове силы збройне - это польские фашисты. К ним лучше не попадаться.
- Знаем, - отозвался Кудрявцев. - Лучше повтори еще раз по-польски пароль.
Пока заучивали пароль, из кабины вышел штурман, сообщил, что самолет приближается к цели и видны сигнальные костры. Гурьяна пригласил в кабину. Тот вернулся не сразу и чем-то обеспокоенный. Объясняться не стал. Дело в том, что горели костры не в одном, а в двух местах, примерно километрах в семи, а может, и того меньше друг от друга. По договоренности с партизанами костер должен гореть в одном месте. Второй костер настораживал.
- А может, они для большей надежности - продублировали на всякий случай, - высказал предположение летчик, но больше для успокоения Гурьяна.
Алексей не ухватился за такую мысль: он знал случаи, когда гитлеровцы устраивали ловушки нашим разведчикам, зажигая сигнальные огни. Перспектива угодить в когти врага не радовала. Самолет сделал большой круг над кострами. На северо-востоке наклевывалась заря. Летчики спешили.
- Что решил, командир? - спросил пилот Гурьяна. - На какие костры будете выходить?
- Не на какие, - ответил Гурьян довольно спокойно. - Давай в промежутке, промеж костров. А там, на земле, попробуем разобраться, которые из них свои.
Глава третья
В отряде "Пуля" группа Гурьяна жила четыре дня. Можно было бы и больше, но Алексей торопился: ему побыстрей хотелось попасть в Беловир и установить связь с подпольщиками. При их содействии и активной помощи он рассчитывал проникнуть в тайны замка графа Кочубинского.
С подпольщиками Гурьяна связала Ядзя. Она отвела их в Беловир, где для них была приготовлена по распоряжению Секиры конспиративная квартира, и сама на первое время осталась в группе Гурьяна: Бойченков просил Слугарева прикомандировать к группе надежного человека. Ядзя сама изъявила желание, хотя Слугарев и возражал, - он не хотел отпускать ее из отряда, опасаясь, что ищейки Шлегеля могут опознать ее, поскольку и фотография Ядзи, и ее подпольная деятельность были известны СД по донесениям Захудского, Ханны и других агентов.
Когда Гурьян спросил Табаровича, как руководителя разведки и контрразведки партизанской бригады, кого бы он лично порекомендовал в их группу, Игнаций не задумываясь назвал имя Ядзи Борецкой и дал ей полную характеристику, заметив при этом, что, возможно, командир отряда будет возражать. Вернее, он знал определенно, что Слугарев будет возражать против кандидатуры Ядзи, так как предварительный разговор между ними состоялся еще до прибытия группы Гурьяна в отряд. Алексей пожелал лично познакомиться с Ядзей. Она произвела на него приятное впечатление, и он хотел, чтоб именно она провела их в Беловир и осталась в группе в роли связной с отрядом и с подпольным комитетом. Но Слугарев колебался. За два дня до ухода группы Гурьяна в Беловир между ним и Ядзей произошел довольно острый разговор по поводу того, кто все-таки поведет в город "москвичей".