Прокоп прокладывает себе путь по набережной. Его бьет озноб, от слабости лоб покрыт испариной; Прокоп посидел бы на мокрой скамейке, да придерутся, пожалуй, полицейские. Кажется, он шатается? Ну да, у Староместских мельниц кто-то обошел его стороной, словно пьяного. И Прокоп прилагает все силы, чтобы держаться прямо. Вот навстречу - человек: шляпа надвинута на брови, воротник поднят. Прокоп стискивает зубы, морщит лоб, напрягает все мышцы - лишь бы пройти, не покачнувшись. Но ровно за шаг до прохожего в глазах у него темнеет, и все вокруг пускается в бешеную пляску; вдруг близко, совсем близко он видит пару цепких глаз, - они так и вонзились в него, - натыкается на чье-то плечо, выдавливает из себя нечто вроде "извините" и удаляется, судорожно стараясь сохранить достоинство. Сделав несколько шагов, Прокоп останавливается и оборачивается: человек стоит, пристально смотрит ему вслед. Прокоп срывается с места, торопясь уйти; но что-то мешает ему, тянет оглянуться. Ага, тот все еще глядит на него с таким вниманием, что шея высунулась из воротника - как у черепахи. "Пусть смотрит, - встревоженно думает Прокоп. - Больше не оглянусь". И он пошел, изо всех сил стараясь держаться прямо; вдруг - шаги за спиной. Человек с поднятым воротником преследует его. Даже, кажется, бегом. И Прокоп в невыносимом ужасе бросается вперед.
Опять все закружилось. Тяжело дыша, выбивая зубами барабанную дробь, привалился он к дереву и закрыл глаза. Ему было очень плохо, он боялся, что упадет, что разорвется сердце и кровь хлынет горлом. Открыв глаза, прямо перед собой он увидел человека с поднятым воротником.
- Скажите, вы не инженер Прокоп? - видимо, в который уже раз спрашивал человек.
- Я… меня там не было, - попытался Прокоп отрицать что-то.
- Где? - спросил человек.
- Там. - И Прокоп мотнул головой в сторону Страгова. - Что вам надо?
- Неужели не узнаешь? Я ведь Томеш. Томеш из политехнического, забыл?
- Томеш, - повторил Прокоп; ему было совершенно безразлично, кто это такой. - Ну да, Томеш, конечно. А что… что вам от меня надо?
Человек с поднятым воротником подхватил Прокопа под руку.
- Прежде всего тебе надо сесть, понимаешь?
- Да, - согласился Прокоп и позволил отвести себя к скамейке. - Видите ли, я… мне нехорошо, вот что.
Внезапно он вытащил из кармана руку, обвязанную грязной тряпкой.
- Поранился, видите? Проклятая штука.
- А голова не болит?
- Болит.
- Ну, слушай, Прокоп, - сказал человек. - Кажется, у тебя жар. Надо ехать в больницу, понял? Тебе нехорошо, сразу видно. Да постарайся же наконец вспомнить, что мы знакомы! Я - Томеш. Еще на химическом вместе учились. Ну, вспомнил?
- Помню - Томеш, - вяло отозвался Прокоп. - Шкодливый такой. Что с ним случилось?
- Ничего. Он сейчас разговаривает с тобой. Тебе надо в постель, слышишь? Где ты живешь?
- Там, - с усилием выговорил Прокоп, неопределенно мотнув головой. - На… на Гибшмонке.
Тут он попытался встать.
- Я не хочу туда! Не ходите туда! Там… там…
- Что там?
- Кракатит, - шепнул Прокоп.
- А это что?
- Ничего. Не скажу. Туда нельзя никому. А не то, не то…
- Что не то?
- Фффр - бум! - И Прокоп взмахнул рукой.
- Да что же это?
- Кракатоэ. Кра-ка-тау. Вулкан. В-вулкан, понимаете? Мне вот… поранило палец. Не знаю, что это - Прокоп осекся и медленно добавил: - Страшная штука…
Томеш смотрел на него внимательно, словно ожидая чего-то.
- Значит, - заговорил он после паузы, - ты все еще возишься со взрывчатыми веществами?
- Ну да…
- И успешно?
Из груди Прокопа вырвалось что-то похожее на смешок.
- А тебе хочется узнать, а? Это, брат, не так-то просто. Не… не так-то просто, - повторил он, пьяно качая головой. - Оно, знаешь, само… само собой…
- Что?
- Кра-ка-тит. Кракатит. Кррракатит. И - само собой… Я просто оставил пыль на столе. Все смел вввв - в такую баночку. Осталось то-только чуть-чуть на столе - и… вдруг…
- Взорвалось.
- Взорвалось. Просто налет, щепотка пыли, рассыпал немного. Его и не видно было. Лампочка - далеко, за целый километр. Это не из-за нее. А я - в кресле как колода. Устал, понимаешь. Слишком много работы. И вдруг - трррах. Меня швырнуло на землю. Выбило окна, лампочку - вдребезги. Детонация, как-как целый патрон лиддита. Стра-страшная взрывная ссила. Я… я сначала думал, лопнула эта фафрораф…форфра…фар-фо-ровая, фафроровая, фафро-ровая, фафро - господи, ну как это, белое такое, ну, изолятор, как это называется? Силикат кремния…
- Фарфор.
- Баночка. Я думал, лопнула та баночка со всем содержимым. Зажег спичку, а она там, цела, а она - целая! Стою столбом, даже спичкой обжегся. И - прочь оттуда, через поле… впотьмах… в Бржевнов, не то в Стршешовице… И-и где-то по дороге мне пришло в голову это слово. Кракатоэ. Кракатит. Кра-ка-тит. Не-не-нет, это было не-не-не так. Когда взорвалось, я полетел на пол, кричу: "Кракатит! Кракатит!" Потом забыл. Кто тут? Вы… вы кто?
- Твой коллега Томеш.
- Ах да, Томеш. Вот паршивец! Лекции выклянчивал. Не вернул мне одну тетрадь по химии. Томеш - а как его звали?
- Иржи.
- Да, вспомнил, Ирка. Ты - Ирка, знаю. Ирка Томеш. Где моя тетрадка? Погоди, я тебе что-то скажу. Если взорвется остальное - дело плохо. Понимаешь - разнесет всю Прагу. Сметет. Сдует - ффффу! Это - если взорвется та фарфоровая баночка.
- Какая баночка?
- Ты - Ирка Томеш, я знаю. Иди в Карлин, в Карлин или на Высочаны и погляди, как взорвется. Беги скорей, скорей!
- Зачем?
- Я ведь изготовил центнер. Центнер кракатита. Нет, кажется, только грамм сто пятьдесят. Он там, в фар-фо-ро-вой баночке. Если она взорвется… Нет, постой, это невозможно, это какая-то бессмыслица… - бормотал Прокоп, хватаясь за голову.
- Ты о чем?
- По… поче… почему не взорвалось то, что было в баночке? Раз этот просыпанный порошок… сам собой… Погоди, на столе - цин… цинковый лист… лист… Отчего взорвалось на столе? Погоди, сиди тихо, - еле ворочал языком Прокоп. Потом, шатаясь, встал.
- Что с тобой?
- Кракатит, - пробормотал Прокоп, повернулся всем телом и в обмороке рухнул наземь.
II
Первое, что ощутил Прокоп, очнувшись, была тряска - все тряслось, дребезжало, и кто-то крепко держал его за талию. Страшно было открыть глаза - казалось, что-то грохочущее несется прямо на него. Но тряска и дребезжание не прекращались, и Прокоп открыл глаза - перед ним был мутный четырехугольник, за которым проплывали туманные пятна и полосы света. Он не мог объяснить себе, что это такое, и смятенно смотрел на проплывающие мимо, подпрыгивающие призраки, безвольно подчиняясь судьбе. Потом понял: непрестанный грохот - от колес экипажа, а за окошком мелькают в тумане обыкновенные фонари. Утомленный напряженным наблюдением, Прокоп снова сомкнул веки и пассивно отдался движению.
- Сейчас ты ляжешь, - тихо произнес кто-то над его головой, - примешь аспирин, и тебе станет лучше. А утром я приглашу доктора, ладно?
- Кто это? - сонно спросил Прокоп.
- Томеш. Полежишь у меня, Прокоп. Ты весь горишь. Что у тебя болит?
- Всё. Голова кружится. Так, знаешь, кру…
- Лежи смирно. Я вскипячу чаю, а ты пока выспишься. Это от волнения, понимаешь? Просто нервная лихорадка. К утру все пройдет.
Прокоп наморщил лоб, стараясь что-то припомнить.
- Я знаю, - озабоченно сказал он, помолчав. - Слушай, надо выбросить эту баночку в воду. Чтоб не взорвалась.
- Не беспокойся. И не разговаривай.
- А… я, пожалуй, могу сидеть. Тебе не тяжело?
- Нет, лежи, лежи.
- …А у тебя осталась моя тетрадка по химии, - вдруг вспомнил Прокоп.
- Да, да, я отдам. А теперь - лежи смирно, слышишь?
- Ох, какая у меня тяжелая голова….
Тем временем наемный экипаж громыхал вверх по Ечной улице. Томеш негромко насвистывал какую-то мелодию, поглядывал в окно. Прокоп дышал хрипло, с еле слышным стоном. Туман оседал влагой на тротуары, его слизкая сырость проникала даже под пальто. Было темно и безлюдно.
- Сейчас приедем, - громко произнес Томеш.
Экипаж быстрее задребезжал по площади и завернул направо.
- Погоди, Прокоп, - можешь пройти несколько шагов? Я помогу…
Томеш с трудом втащил своего гостя на третий этаж. А Прокопу казалось, что он совсем легкий, невесомый, и он позволил чуть ли не нести себя по лестнице; но Томеш совсем запыхался, он то и дело вытирал пот.
- Правда, я как перышко? - удивился Прокоп.
- Как бы не так, - буркнул Томеш, еле переводя дух, и отпер свою дверь.
Пока Томеш раздевал его, Прокоп чувствовал себя совсем малым ребенком.
- Моя мамочка… - начал он что-то рассказывать. - Когда моя мамочка, а это уже… это было давно… папа сидел за столом, а мамочка уносила меня в кроватку - слышишь?
Наконец Прокоп в постели, одеяло натянуто до подбородка, но зубы все еще стучат от озноба; он смотрит, как Томеш торопливо растапливает печку. От жалости к себе и от слабости растроганный Прокоп чуть не плакал и без конца лепетал что-то; он успокоился, когда на лоб ему положили холодный компресс. Тогда он стал молча рассматривать комнату; в ней пахло табаком и женщиной.
- А ты безобразник, Томеш, - серьезно проговорил он. - Все-то к тебе девки ходят.
- Ну и что? - повернулся к нему Томеш.
- Ничего. А чем ты, собственно, занимаешься?
Томеш махнул рукой.
- Плохи мои дела, дружище. Денег ни гроша.
- Кутишь?
Томеш покачал головой.
- Знаешь, мне жаль тебя, - сочувственно заговорил Прокоп. - Ты мог бы… Смотри, я работаю уже двенадцать лет.
- А что это тебе дает? - резко возразил Томеш.
- Ну, кое-что перепадает. Вот продал в этом году взрывчатый декстрин.
- За сколько?
- За десять тысяч. Но это так, пустяки. Паршивенькая взрывчатка для шахт. Если бы я захотел…
- Тебе уже лучше?
- Чудесно! Я открыл такие методы… Знаешь, дружище, один нитрат церия - сильный, сволочь! А хлор, хлор, тетрафаза хлористого азота взрывается от света. Зажжешь лампочку - и тррах! Но это ерунда. Слушай, - неожиданно выпалил он, высовывая из-под одеяла худую, страшно изуродованную руку. - Стоит мне взять что- нибудь в руки, и я… чувствую движение атомов. Как мурашки. И каждое вещество щекочет по-своему, понимаешь?
- Нет.
- Это - сила, понимаешь? Сила, заключенная в материи. Материя обладает чудовищной силой. Я… я на ощупь чувствую, что в ней все так и кишит… И сдерживается-то все это… невероятным усилием. Стоит расшатать изнутри, - и бац! - распад. Все - взрыв. Цветок распускается - это взрыв. Любая мысль - это взрыв в мозгу. Вот ты подаешь мне руку, а я чувствую, как в тебе что-то взрывается. Такое у меня тонкое осязание, брат, и слух. Все шумит - как сода в воде. Это все - крошечные взрывы. Ох, как гудит голова! Та-та-та-та - как пулемет.
- Ладно, - сказал Томеш, - А теперь прими аспирин.
- Хорошо. Взры… взрывчатый аспирин. Перхлорированный ацетилсалицилацид. Ерунда. А вот я, знаешь, открыл экзотермические взрывчатые вещества. Собственно, любое тело - взрывчатое вещество. Вода… вода - взрывчатое вещество. Земля… и воздух - тоже взрывчатка. Перо, пух в перине - взрывчатка. Ну, пока это имеет только теоретическое значение. И я открыл атомные взрывы. Я-я-я произвел альфа-взрыв. Все рас-распадается на по-положительные частицы. Термохимии не существует. Де-струк-ция. Деструктивная химия, вот что. Это грандиозная штука, Томеш, с чисто научной точки зрения. У меня дома есть такие таблицы… О, если б у меня были аппараты! Но у меня - только глаза… да руки… Вот погоди, я еще все напишу!
- Тебе спать не хочется?
- Хочется. Я сегодня… немного устал. А ты что делал все эти годы?
- Да ничего. Так, жил.
- Жизнь - взрыв, понимаешь? Ррраз! - человек родился, бац! - рассыпался. А нам-то кажется, что это длится бог знает как долго. Постой, я, кажется, что-то напутал?..
- Нет, все правильно, Прокоп. Быть может, завтра со мной произойдет это самое "бац". То есть если не достану денег. Но это неважно, старина, ты спи.
- Я могу тебе одолжить, хочешь?
- Брось! У тебя нет такой суммы. Быть может, мой отец… - И Томеш махнул рукой.
- Вот как, у тебя еще есть папа! - помолчав, неожиданно мягко произнес Прокоп.
- Есть, как же. Он - врач в Тынице. - Томеш встал, прошелся по комнате. - Жалкое положение, брат, жалкое! Качусь по наклонной плоскости, ну… А ты обо мне не беспокойся. Я уж… что-нибудь да придумаю. Спи!
Прокоп затих. Из-под полуопущенных сек он видел, как Томеш, присев к столику, роется в каких-то бумагах. Так сладко было слушать шелест бумаги и негромкое гудение огня в печке. Человек, склонившийся над столом, подпер голову руками и, казалось, не дышал; а Прокопу мерещилось, что он лежит и видит своего старшего брата, своего брата Иозефа; тот занимается - завтра ему сдавать экзамен по электротехнике… И Прокоп заснул горячечным сном.
III
Ему снилось - он слышит грохот бесчисленных колес. "Какая-то фабрика", - подумал он и побежал вверх по лестнице. И вдруг очутился перед большой дверью, на которой висела стеклянная дощечка с надписью: "Плиний". Он страшно обрадовался и вошел.
- Господин Плиний у себя? - спросил он у барышни за пишущей машинкой.
- Сейчас придет, - ответила она, и к Прокопу подошел высокий бритый человек в куртке и в огромных круглых очках.
- Что вам угодно? - спросил он.
Прокоп с любопытством рассматривал его необычайно выразительное лицо. Лицо истого британца, выпуклый, изборожденный морщинами лоб, на виске - родимое пятно величиной с мелкую монету и подбородок - как у киноактера.
- Вы… вы - простите, вы Плиний?
- Прошу вас, - сказал высокий человек и коротким жестом пригласил Прокопа в свой кабинет.
- Я весьма… это для меня… величайшая честь, - бормотал Прокоп, усаживаясь.
- Что вам угодно? - перебил его высокий человек.
- Я раздробил материю, - объявил Прокоп.
Плиний - ни слова; играет себе стальным ключиком, то и дело опуская за стеклами очков тяжелые веки.
- Дело вот в чем, - торопливо начал Прокоп. - В-в-в-все распадается, не правда ли? Материя хрупка. Но я сделаю так, чтобы она распалась мгновенно - бум! Взрыв, понимаете? Вдребезги. На молекулы. На атомы. Но я расщепил и атом.
- Жаль, - задумчиво сказал Плиний.
- Почему? Чего жаль?
- Жаль разрушать что-либо. И атомов жаль. Продолжайте.
- Я… расщепляю атомы. Я знаю, еще Резерфорд… Но его излучение - просто детские игрушки! Пустяки. Надо - en masse. Если хотите, я взбунтую тонну висмута; он раз-разнесет весь мир, но это неважно. Хотите?
- Зачем вам это нужно?
- А это… интересно с научной точки зрения, - опешил Прокоп. - Погодите, как бы вам… понимаете, ведь это не-ве-ро-ятно интересно. - Он схватился за голову. - Постойте, у меня трещит голо-ва; с научной точки зрения… это будет… чрезвычайно интересно, правда? Сейчас, сейчас я вам все объясню, - с облегчением воскликнул он. - Динамит - динамит рвет материю на куски, на глыбы, а бензолтриоксозонид дробит ее в порошок; отверстие пробивает небольшое, зато др-р-р-робит материю на-на-на субмикроскопические пылинки, понимаете? Все дело в скорости взрыва. Материя не успевает расступиться; не успевает даже раз-раздвинуться, разорваться, понимаете? А я… я у-у-у-увеличил скорость взрыва. Аргонозонид. Хлораргоноксозонид. Тетраргон. И все дальше, дальше. Тогда уж и воздух не успевает расступиться; он такой же упругий, как… как стальная пластина. И рвется на молекулы. И все дальше, дальше… И вдруг, по достижении определенной скорости, взрывная сила начинает чудовищно возрастать. Растет… в геометрической прогрессии. Я смотрю как дурак. Отчего это? Откуда, откуда, откуда берется вдруг эта энергия? - лихорадочно вопрошал Прокоп. - Ответьте!
- Вероятно, она заключена в атоме, - предположил Плиний.
- Ага! - победоносно воскликнул Прокоп, отирая пот со лба. - Вот в чем загвоздка! Очень просто - в атоме. Атомы как бы… сталкиваются друг с другом, и… с-с-с-сры-вают бета-оболочку… и ядро должно расщепиться. Это - альфа-взрыв. Знаете, кто я? Я - первый человек, преодолевший коэффициент сцепления, сударь. Я открыл атомные взрывы. Я… выбил из висмута тантал. Слушайте, знаете ли вы, сколько энергии в одном грамме ртути? Четыреста шестьдесят два миллиона килограммометров. Материя обладает потрясающей силой. Материя - это полк, который топчется на месте: ать-два, ать-два. Но подайте ему нужную команду - и полк рванется в атаку, en avant! Это и есть взрыв, понимаете? Урра!
Прокоп осекся от собственного крика; в голове стучало так, что он перестал воспринимать окружающее.
- Простите, - сказал он, чтобы скрыть смущение, и трясущейся рукой нащупал портсигар. - Курите?
- Нет.