- Еще бы. Конечно, полегчало.
- Слушай, а что бы тебе проведать старика, а Джим? Поешь и иди. Ведь он и твой знакомец.
- Ладно, схожу.
- Он чуток не в себе, - предупредил Бертон. - Волновать его не следует. Он и без того перевозбужден.
Джим кивнул.
- Понял, буду лишь кивать да поддакивать, - он поднялся. - Ну, сейчас почти и не болит.
- Поешь каши, - предложил Мак. - Хоронить мы пойдем к полудню, как и собирались, если удастся, все движение в городке остановим.
Доктор хмыкнул.
- Так-то вы печетесь о людях! Сколько же в вас злобы! Будь я вожаком ваших врагов, выследил бы вас и пристрелил!
- Думаю, они именно так и поступят в один прекрасный день, ответил Мак. - Они уж по- всякому пробовали со мной разделаться.
Друг за другом вышли из палатки. Серой дымкой висела изморось дождь все не унимался, - словно кисеей окутывая сад. Джим оглядел ряды замызганных палаток, проходы меж ними - грязное месиво, взбитое сотнями ног: люди беспрестанно сновали взад и вперед - н е найти сухого пятачка, чтобы присесть. В конце каждого палаточного ряда около уборных выстроились очереди.
Бертон и Мак с Джимом направились к кухне. Из труб валил голубой дым, видно, топили сырыми дровами. На плитах стояли прачечные чаны, и в них булькала каша. Повара размешивали ее длинными палками. Холодные дождевые капли скатывались Джиму за шиворот. Он плотнее запахнул куртку и застегнул все пуговицы.
- Помыться бы неплохо, - вздохнул он.
- Мокрой губкой оботрешься - и хватит с тебя. Большего предложить не могу. Держи, я твой котелок прихватил.
Они встали в очередь у плиты. Повара едва успевали наполнять протянутые посудины. Джим подцепил на палочку, служившую ложкой, каши и подул, остужая.
- Вполне съедобно, - похвалил он. - Я сейчас голодный как волк.
- Неудивительно. Вон, Лондон помост осматривает. Пойдем-ка и мы! и они зашагали по грязи, стараясь не попадать в чужие следы. За кухонными плитами высился помост метра в полтора высотой, сколоченный из штакетин и досок из дренажных штолен. Лондон прибивал перила.
- Привет! - кивнул он. - Ну, как позавтракали?
- Да сегодня хоть из грязи блины пеки, все одно съедим за милую душу, - ответил Мак. - Больше ничего у нас не осталось?
- Ни крошечки. Все до крупинки сварили.
- Может, Дику хоть сегодня удача улыбнется, - с надеждой сказал Джим. - Мак, отпустил бы ты меня, глядишь, я б чего и раздобыл. Все равно без дела сижу.
- Оставайся здесь, - бросил Мак и пояснил Лондону: - Этого парня уже взяли на заметку. Дважды чуть не сцапали, а он - на тебе! - хочет в одиночку в городе объявиться.
- Не валяй дурака. Мы тебя на грузовик посадим, рядом с гробом. Куда тебе с больной рукой? Поедешь на грузовике, - решил Лондон.
- И не подумаю! - взъерепенился Джим.
Лондон лишь зыркнул на него.
- Ты, парень, со мной не очень-то своевольничай. Главный здесь я! Придет твой черед, буду твои команды слушать. А пока командую я.
В глазах у Джима мелькнули бунтарские искорки. Он бросил взгляд на Мака, тот выжидающе улыбался.
- Что ж, будь по-твоему! Подчиняюсь.
- И для тебя, Джим, есть дело, - сказал Мак, - если ты, Лондон, конечно, не против. Пусть Джим повертится меж ребят, потолкует с ними, прикинет, как они настроены. Нам нужно знать, на что рассчитывать в забастовке. По-моему, ребята Джиму доверятся.
- Так что ж ты хочешь узнать? - не понял Лондон.
- Как ребята относятся к забастовке теперь.
- Не возражаю, - согласился Лондон.
Мак повернулся к Джиму.
- Сходи, проведай старого Дана и начинай с ребятами говорить. Где кучка соберется, туда и иди. Никаких идей им не толкай. Кивай да поддакивай, а сам на ус мотай, как они настроены. Справишься, Джим?
- Справлюсь. А куда старого Дана упрятали?
- Значит, так. Во втором ряду видишь палатку, что посвежее других? Доктор там больницу устроил. Скорее всего. Дана там отыщешь.
- Что ж, пошел. - Джим соскреб остатки каши деревянной лопаточкой и отправил в рот. Зачерпнул на ходу воды в бочке, ополоснул котелок и, проходя мимо своей крошечной палатки, забросил его туда. В палатке послышался шорох. Джим опустился на колени и впол з в палатку. Там он увидел Лизу - она, видно, кормила младенца, но сразу же прикрыла грудь.
- Привет.
Лиза покраснела и прошептала:
- Привет.
- Я думал, ты в больничной палатке ночуешь.
- Там мужчины.
- Не промокла ночью-то у нас?
Лиза еще плотнее прикрыла грудь, спустив одеяло с плеч.
- Нет, у вас не протекает.
- Чего ты боишься? Не обижу. Ведь однажды даже помог тебе вместе с Маком.
- Я помню. Поэтому и боюсь.
- Что-то не пойму я тебя.
Она опустила голову, уткнув нос в одеяло.
- Ты же меня видел, ну, без всего, - едва слышно проронила она.
Джим засмеялся было, но быстро осекся.
- Ну и что же? Ничего в этом стыдного нет. Просто нужно было тебе помочь.
- Понимаю, - на миг она взглянула на Джима. Только мне все равно не по себе.
- Выбрось ты это из головы! Как малыш?
- Хорошо.
- Кормить не тяжело?
- Ничуть, - Лиза покраснела и пробормотала. - Мне нравится кормить грудью.
- Что ж удивительного!
- Мне нравится, приятно так. - Она опустила голову. - И с чего это Я тебе все рассказываю?
- Почему б и не рассказать?
- Не знаю, не нужно, наверное… неприлично, а? Никому не говори, ладно?
- Само собой, - Джим отвернулся, посмотрел за низкий полог. Мало-помалу дымка рассеивалась. С полога ниткой прозрачных бус свисали крупные капли. Джим намеренно не переводил взгляда, он чувствовал, что Лизе хочется взглянуть ему в лицо, но пока не удает ся.
Ей виден был лишь его темный профиль в свете занимающегося дня да неуклюже перевязанное плечо.
- А что у тебя с рукой? - спросила она.
Он повернулся, и их взгляды встретились.
- Ранили вчера.
- Да ты что! Болит?
- Чуть-чуть.
- Странно - ранили! Вот так, ни с того, ни с сего - ранили?
- Мы с изменниками драку затеяли. А один из хозяев возьми да и пальни из ружья.
- Ты - дрался? Ты?
- А что тут такого?
Она смотрела на него во все глаза, зачарованно следила за его лицом.
- И у тебя не было ружья?
- Не было.
Она тяжело вздохнула.
- А что за парень приходил вчера вечером?
- Молодой такой? Это Дик, мой приятель.
- Очень славный.
- Еще бы! - усмехнулся Джим.
- Только уж очень дерзок. Моему мужу, Джо, такие не по душе. А мне понравился.
Джим снова опустился на колени и пополз к выходу.
- А ты завтракала?
- Джо сейчас принесет, - взгляд Лизы осмелел. Идешь на похороны?
- Конечно.
- А мне нельзя. Джо не велит.
- Погода мерзкая, сыро, - Джим выбрался наружу. Ну, пока. Будь здорова.
- До свидания, - она немного помолчала. - Ты уж никому только не говори, ладно?
- Чего - не говори? - Джим снова просунул голову в палатку. - О родах, что ли? Не скажу, конечно.
- Ты ж меня такой видел! Я же говорила, мне стыдно. Сама не знаю, почему.
- И я не знаю. Ну, пока.
Джим поднялся на ноги и зашагал прочь. В туманной дымке ему попалось не так уж много людей. Большинство, получив кашу, разбрелось по своим палаткам. Дым от плит стлался по земле. Налетел ветерок и неспешно погнал мелкий и редкий дождь наискось. Проходя мимо палатки Лондона, Джим заглянул и увидел, что вокруг гроба стоят, потупившись, человек десять. Джим хотел было подойти, но вспомнил о задании и зашагал к белой больничной палатке в конце ряда. Внутри - непривычная, но столь необходимая чистота; кое-какие медицинские инструменты, бинты, пузырьки с йодом, большая банка лечебной соли, докторский саквояж - все аккуратно разложено на большом ящике.
Старик полулежал на койке, рядом стояла широкогорлая бутылка туда он мочился - и допотопный ночной горшок. Борода у Дана отросла и свирепо топорщилась, щеки еще больше запали. И на Джима старик зыркнул свирепо.
- Наконец-то! Пришел! Чертовы молокососы, я вам все устроил, а теперь чихать вы на меня хотели!
- Как чувствуешь себя? - примирительно сиротил Джим.
- А, да не все ли тебе равно! Доктор - единственный приличный человек в вашем клоповнике!
- Ну, не сердись, Дан! Видишь, мне тоже досталось: плечо прострелили.
- И поделом! Вы, сукины дети, даже себя уберечь не можете! Чудо еще, что вас всех не укокошили!
Джим промолчал.
- Бросили меня здесь! - не унимался старик. - Думаешь, я все забыл? И как ты на яблоне сидел, и все разговоры у тебя только о стачке. Но черта лысого ты ее начал! Как бы не так! Я почин дал! Думаешь, не понимаю? Упал я с дерева, ногу сломал. Вот откуда вс е и началось. А вы бросили меня! Одного!
- Мы все помним, Дан. Никто тебя не забыл.
- А чего ж тогда со мной не считаются? Как с несмышленышем разговаривают, - он неистово замахал руками, но вдруг сморщился. - Надо ж, бросили меня здесь, а сами все на похороны пошли! Никому до меня дела нет!
- Все совсем не так, Дан, - прервал его Джим. - Мы посадим тебя на грузовик, и ты поедешь рядом со всеми, даже впереди всех.
От изумления у старика раззявился рот, обнажились четыре крупных резца. Руки, наконец, спокойно улеглись на одеяло.
- Не врешь? На грузовик посадите?
- Так наш старший решил. Он сказал. Дан - истинный зачинщик, без него не обойтись.
Старик напыжился. Губы поджались, подбородок воинственно выпятился.
- Иначе он и не мог решить. Уж он-то помнит и перевел взгляд на руки, враз смягчился, стал похож на ребенка. - Я поведу ребят, прошептал он. - Уж сколько веков бьется рабочий человек, а повести его некому. Я их выведу из тьмы к солнцу. Только бы слушались. Скажу: "Делать так-то!" - и они сделают. Скажу: "Идите туда-то" - и пойдут, пойдут как миленькие. Неслухов да лентяев не потерплю. Навытяжку должны стоять, когда я говорю, - и неожиданно добродушно улыбнулся. Бедные глупые мышата. Никто-то никогда им не говорит, что делать да как. Вожака хорошего не было.
- Это верно, - согласился Джим.
- Ничего, сейчас все по-другому пойдет! - снова разгорячился Дан. - Ты им скажи, я план разрабатываю. Через денек-другой на ноги встану, пусть уж потерпят немножко, а там я их поведу!
- Непременно скажу, - кивнул Джим.
В палатку вошел Бертон.
- Доброе утро. Дан. Привет, Джим. А где, Дан, тот парень, кому я велел присматривать за тобой?
- Ушел, - жалостливо протянул старик. - Ушел за завтраком, да так и не вернулся.
- На горшок хочешь?
- Нет.
- Клизму он тебе ставил?
- Нет.
- Придется, Дан, другую сиделку подыскать.
- Слышь, док, этот щенок говорит, меня на похороны возьмут, на грузовике поеду. Правда, что ли?
- Конечно, правда. Захочешь - поедешь.
Дан откинулся на спинку кровати, довольно улыбнулся.
- Наконец-то и обо мне вспомнили.
Джим поднялся.
- До скорого, Дан.
Бертон вышел вместе с ним.
Джим спросил:
- Он что, чуток тронулся?
- Да нет. Просто старик. Перенес сильное потрясение. Кости плохо срастаются.
- Но он болтает как умалишенный.
- Я поручил тут одному приглядеть за ним, а он, видишь, даже клизмы ему не сделал. А от запора, порой, и ум помрачиться может. Впрочем, Дан - обыкновенный старик. Вы крепко его порадовали. Заходите почаще!
- По-вашему, он поедет на похороны?
- Нет. Его в грузовике растрясет, только разбередит ногу. Придется что-то иное придумать. Как рука?
- Да я уж о ней и забыл.
- Вот и отлично. Старайтесь не студить. Застудите - намучаетесь. Ну, до встречи. У нас карболка кончилась. Хоть из-под земли, а надо достать. А то ребята уборные чистить откажутся. - И он заторопился прочь, на ходу что-то бормоча себе под нос.
Джим огляделся: с кем бы поговорить. Но те, кто попадались на глаза, не задерживались под дождем, перебегали от палатки к палатке по вконец раскисшей черной земле. Рядом в просторной армейской палатке слышались голоса. Джим вошел. В тусклом свете приме тил он с десяток мужчин, сидевших на одеялах. Все разом замолчали и выжидающе уставились на вошедшего. Джим достал из кармана кисет, подаренный Маком.
- Здорово, ребята. У меня вот рука не работает. Не свернет ли кто самокрутку?
Все по-прежнему настороженно молчали. Мужчина, сидевший у входа, протянул руку за кисетом и проворно скатал самокрутку. Джим взял ее и кивнул на кисет.
- Пусти-ка по кругу. Как знать, может, и табачок у нас в лагере на исходе.
Кисет пошел по рукам. Толстяк с маленькими усиками предложил:
- Присаживайся-ка, паренек, ко мне. Это не тебя вчера подстрелили?
- Подстрелили, но не пристрелили, - усмехнулся Джим. - Нас двое подстреленных. Только я, видишь, легко отделался.
Сидевшие одобрительно заулыбались. Мужчина со впалыми щеками даже засмеялся в голос.
- А к чему это надумали того плюгавого сегодня хоронить?
- А почему б и не похоронить?
- Да у всех людей на третий день хоронят.
Толстяк затянулся и выпустил клубы дыма.
- Мертвяк и есть мертвяк, ему без разницы.
Худосочный мужчина со впалыми щеками мрачно воз разил:
- А вдруг он не умер? Вдруг вроде как отключился? А мы его заживо - в землю. Помоему, надо три дня обождать, как у всех делается.
Ответил ему ровный, насмешливый голос. Джим взглянул в ту сторону: говорил высокий мужчина, лоб у него был белый и гладкий, без морщин.
- Не бойся, не спит он, будь уверен. Знал бы ты, что с трупами в морге делают, сомневаться бы не стал.
- Мало ли что! А вдруг? - не сдавался худосочный. - Если обождем чуток, хуже не будет.
Белолобый фыркнул.
- Парню в вены чего только не накачали, чтоб не про тух, а он, по-твоему, все спит. На зависть крепкий сон!
- Неужто накачали?
- А то как же! У меня знакомый в морге работал, такое рассказывал - уши вянут.
- Лучше и вовсе не слушать, - решил худосочный, одна только срамота.
- А кто он, ну тот, плюгавый, которого убили? спросил толстяк. Он, по-моему, хотел этих субчиков, что приехали у нас хлеб отнимать, сагитировать, дескать, нам палки в колеса не вставляйте. Уж и говорить начал, да тут - бах! - смотрю, уж он на земле ле жит.
Джим собирался было закурить, но так и не зажег самокрутку.
- Я знал его, - ответил он. - Хороший был малый. Вроде как рабочий вожак.
Белолобый заметил:
- За головы вожаков государство неплохо платит. Так что долго они не живут. Взять хотя бы этого Сэма, тощий, ровно змеюка. Говорит, в порту работал. А я спорю, что он и полугода не протянет - кокнут.
Смуглый парень спросил:
- А как же с Лондоном? С ним, как с Дейкином, могут расправиться.
- Ну, уж нет, Лондона голыми руками не возьмешь У него голова на плечах есть, - вступил худосочный.
- А если у него голова на плечах, чего ж мы сидим сложа руки?! взъерепенился белолобый. - С этой забастовкой одна морока. А кто-то на этом денежки зарабатывает. Как туго придется, так непременно кто-нибудь нас заложит, сам - в кусты, а нам - расхлебыва ть всю эту кашу.
Крепкий, плечистый мужчина встал на колени, надвинулся на говорившего, по-волчьи ощерившись. Глаза недобро заблестели.
- Ну, вот что, умник, послушали тебя, и хватит. Я Лондона давно знаю. Если ведешь к тому, что он нас заложит, давай выйдем. Я тебе объясню, что к чему. Я мало что в этой забастовке смыслю. Но раз Лондон сказал: "Дело стоящее", - я делаю, как он велит. И ты свои штучки брось!
Белолобый неприязненно смерил его взглядом.
- Грозный ты больно.
- Грозный не грозный, а тебя вздуть сумею.
- Кончай, ребята, - вмешался Джим. - Чего нам друг с другом-то воевать? Не терпится кулаки почесать, подождите чуток, еще надоест.
Плечистый пробурчал что-то, но сел обратно, на свое одеяло.
- Чтоб я ни словечка больше о Лондоне за его спиной не слышал!
Толстяк взглянул на Джима.
- А как тебя, сынок, подстрелили-то?
- На бегу. Побежал, а меня - на мушку.
- Говорят, вы дали прикурить нашим "подменникам".
- Верно.
- А еще говорят, их теперь не на поезде, а в грузовиках привезут, - заговорил сразу белолобый. - И вроде каждому дали по гранате со слезоточивым газом.
- Вранье! - оборвал его Джим. - Чтоб нас запугать, чего только не придумают.
Белолобый угрюмо продолжал:
- Хозяева, кажись, Лондона предупредили, что, пока у нас в лагере красные, никаких переговоров не будет.
- Ну, и где ж эти красные? - зашевелился плечистый. - Уж не ты ли сам, по разговору похоже.
- Сдается мне, что доктор из красных, - говорил белолобый. - Чего ему здесь надо? Он же ведь ни гроша не получает. Кто ж ему платит? Он-то уж небось не прогадает, - белолобый хитро прищурился. - А, может, ему Москва платит.
Джим, побледнев, сплюнул на землю и, как мог спокойно, сказал:
- Таких сволочей, как ты, я отродясь не встречал! И в каждом ты такого же подонка видишь!
Плечистый снова подался вперед.
- Парень дело говорит! Он-то тебя "причесать" не сможет, а уж я постараюсь, если хлебало не заткнешь.
Белолобый медленно поднялся и пошел к выходу. Обернулся.
- Смотрите, ребята, вспомните мои слова. Не сегодня-завтра скажет вам Лондон: "Кончай бастовать!" А у самого, глядишь, новая машина появится, работа постоянная. Помянете мое слово!
Плечистый резко приподнялся, но белолобый уже выскользнул из палатки.
- Что это за парень? - спросил Джим. - Спит с вами в одной палатке?
- Нет, совсем недавно только объявился.
- А раньше вы его видели?
Каждый лишь покачал головой.
- Не видел.
- И мне не доводилось.
- Так его ж подослали! - догадался Джим.
- Кто? - не понял толстяк.
- Хозяева. Велели Лондона оговорить, чтоб вы, ребята, ему верить перестали. Неужто не ясно? Пойдет раскол. Так что хорошо б этого хмыря из лагеря выставить.
Плечистый вскочил на ноги.
- Сам этим займусь! Лучше развлечения не придумать! - и вышел из палатки.
- А вы, ребята, бдительность не теряйте. Такие вот субчики наговорят вам, что забастовка, дескать, выдохлась. Вранье это все, и слушать нечего.
Толстяк выглянул из палатки.
- А то, что жратва кончилась, это не вранье. И что кормить ребят одной травой, как коров, нельзя - тоже правда. Каждый это видит, и подсылать никого не надо.
- Сейчас нам важно единство! - воскликнул Джим. Просто необходимо! Не будет единства, и мы пропали. И не только мы. Ни одному работяге в стране не станет легче.
Толстяк кивнул.
- Мы все одной веревочкой связаны, а не всяк сам по себе. Вот хотят наши ребята получше жить, но ведь только для них одних лучшей жизни не получится, пока все лучше не заживут.
В дальнем углу палатки приподнялся мужчина средних лет.