Лодка была хорошо защищена с трех сторон. Стоя в самом проливе на трех якорях, она имела охрану: с севера – Малый Дувр, с юга – Большой – страшные стены, созданные для того, чтобы порождать кораблекрушения, а не спасать от них. С западной стороны барку защищал крепкий заслон, укрепленный большими гвоздями, стеной, выдержавшей прибой во время прилива, настоящими крепостными воротами, составной частью которых являлись сами утесы. Тут тоже нечего было бояться. Незащищенной оставалась только восточная сторона.
На востоке стоял лишь волнорез. Этого было недостаточно. Таких запруд нужно, по крайней мере, две. Жиллиат успел построить лишь одну. Теперь, во время бури, он продолжал возводить вторую.
Ветер, к счастью, дул с северо-запада. Море иногда совершает промахи. Этот ветер не особенно опасен на Дуврских скалах. Он дул на утесы сбоку, не попадая ни в один из входов в пролив. Вместо того чтобы гнать волны в ущелье, ветер обрушивался на стены. Буря плохо вела атаку.
Но направление ветра меняется быстро, и с минуты на минуту можно было ждать перемен. Если восточный ветер поднимется прежде, чем возникнет вторая запруда, гибель неизбежна. Все, что находится в ущелье между утесами, будет сметено.
Гроза усиливалась. Удары следовали один за другим. В этом мощь бури, но в этом же и ее слабость. Чрезмерная ярость стихии позволяет человеческому уму бороться с ней. Подобная ярость ужасна. Буря не знает ни отдыха, ни перерыва, она не успевает перевести дух. Ее силы неистощимы, в порывах ветра слышится дыхание бесконечных легких.
Объединившиеся стихии вели нападение на Дуврские скалы. В воздухе слышался гул бесчисленных голосов. Что это за крики? Иногда казалось, будто в воздухе звучат слова чьей-то грозной команды. Потом раздавались звуки труб, топот и величественный рев, который моряки называют "зовом океана".
Жиллиат, казалось, не обращал на все это внимания. Он был весь поглощен работой. Вторая запруда начинала возвышаться над водой. На каждый раскат грома Жиллиат отвечал ударом молота. Среди общего хаоса гулко разносился этот звук. Голова его была непокрыта – порыв ветра сорвал с него капюшон.
Страшная жажда мучила его. Вероятно, у Жиллиата была лихорадка. Возле него, в углублениях склонов, образовались лужицы дождевой воды. Время от времени он черпал воду ладонью и пил. Потом, не глядя даже на бушующую грозу, снова принимался за работу.
В любую минуту все могло рухнуть. Он прекрасно знал, что ждет его, если не удастся окончить запруду в срок. Зачем же терять время на то, чтобы заглядывать в приближающееся лицо смерти?
Вокруг все сотрясалось и кипело. Порой казалось, что молния спускается по лестнице. В некоторых местах утесов электрические вспышки повторялись особенно часто – там, очевидно, находились залежи железняка. Начался град – некоторые градины были величиной с кулак. Жиллиату пришлось вытряхнуть свою куртку, потому что карманы наполнялись ими.
Ветер дул теперь с запада и осаждал плотину, прибитую к Дуврским скалам. На эту запруду Жиллиат мог положиться, имея на то все основания. Сделанная из остова Дюранды, она прекрасно выдерживала напор волн. Она была упругой, а это залог крепости. Вычисления Стивенсона доказывают, что, поскольку вода сама упруга, деревянная преграда известной формы является для нее более непреодолимой, чем каменный мол. Запруда Жиллиата вполне соответствовала этим условиям. К тому же он поставил ее так удачно, что волны, ударявшиеся о стену, уподоблялись молотку, вколачивающему гвозди в утесы глубже и крепче. Для того чтобы разрушить ее, нужно было бы свалить Дуврские скалы. Она представляла собой такое непреодолимое препятствие для волн, что до барки долетали лишь брызги пены. С западной стороны буря вынуждена была ограничиться лишь плевками. Жиллиат не обращал на это внимания, прекрасно сознавая все бессилие ее злобы.
Хлопья пены, летевшие отовсюду, походили на клочья шерсти. Постройка второй запруды с восточной стороны продвигалась вперед. Еще несколько узлов из канатов и цепей – и это сооружение сможет, в свою очередь, вступить в борьбу.
Внезапно вспыхнул яркий свет, дождь ослабел, облака рассеялись, ветер стал прерывистым, огромное отверстие образовалось в тучах в самом зените, молнии прекратились. Можно было подумать, что наступил конец. Но это было лишь начало.
Ветер круто изменил направление: из юго-западного превратился в северо-восточный.
Буря грозила возобновиться с новой силой, со свежими ветрами. Южный ветер приносит больше воды, северный – больше молний.
Теперь нападение шло с востока и обрушивалось на самую слабую сторону укреплений.
На этот раз Жиллиат оторвался от работы и вгляделся в даль.
Он взобрался на выступ утеса, помещавшийся как раз над второй запрудой, почти законченной. Если первый заслон будет снесен, то вслед за ним рухнет второй, еще не укрепленный, и тогда Жиллиат погиб. Место, где он стоял, было опасным: в случае катастрофы его разобьет об утес прежде, чем он успеет взглянуть на барку и машину. Весь труд Жиллиата погрузится в бездну – вот что ожидало его. Он знал это и даже, быть может, этого желал.
Если всем его надеждам суждено погибнуть, то он хотел умереть первым. "Умереть первым!" – так именно и думал Жиллиат, потому что машина была для него живым существом. Он отвел левой рукой волосы, упавшие на глаза и смоченные дождем. Сжимая молот в руке, откинулся назад, приняв угрожающую позу, и застыл в ожидании.
Долго ждать не пришлось.
Сигналом был раскат грома, бледное зияющее отверстие в зените сомкнулось, дождь возобновился, стало темно, и лишь молния освещала все вокруг. Начинался новый приступ.
Частые молнии осветили огромный вал, поднявшийся на востоке за утесом "Человек". Вал казался сделанным из стекла. Зеленоватый, без пены, он тянулся во всю ширину моря и подбирался к волнорезам. Приближаясь, вздувался, напоминая уже огромный цилиндр, катящийся по морю. Гром продолжал глухо рокотать.
Достигнув утеса "Человек", вал разделился надвое, затем опять сомкнулся. Теперь он представлял собой водяную гору, острием направленную перпендикулярно к волнорезу. Волна, бегущая перед ним, имела форму бревна.
Этот таран ударился в волнорез. Удар был ужасен. Все скрылось под пеной… В течение нескольких минут ничего не было видно, кроме бешеного кипения пены, развевавшейся в воздухе словно громадный саван, ничего не было слышно, кроме оглушительного рева разбушевавшейся стихии, творившей под прикрытием этого гула свое разрушительное дело.
Наконец пена улеглась. Жиллиат удержался на ногах.
Запруда оправдала его надежды. Ни одна цепь не лопнула, ни один гвоздь не сорвался со скалы. У волнорезов оказалось два прекрасных достоинства: они были гибкими, как изгородь, и крепкими, будто стена. Вал раздробился на струи.
Брызги пены, скользя по склонам утесов, исчезали под баркой.
Человек, надевший намордник на океан, не отдыхал.
К счастью, ветер на некоторое время опять изменил направление. Волны стали вновь налетать на боковые склоны утесов. Жиллиат воспользовался этой передышкой для того, чтобы укрепить второй волнорез.
На это ушел весь день. Мощные волны с какой-то зловещей торжественностью продолжали обрушиваться на фланги утесов. Запасы воды и огня, скрытые в тучах, казались неистощимыми. Порывы ветра напоминали конвульсии дракона.
Ночь подкралась незаметно, потому что весь день царила темнота, впрочем, это нельзя было назвать темнотой. Во время бурь свет беспрерывно чередуется с тьмой. Весь мир то вспыхивает, то гаснет. Видения возникают и снова тонут в непроглядном мраке.
Позади туч виднелась пурпурная фосфорическая зона, похожая на огромный пылающий лоскут. Полосы дождя светились.
Этот свет помогал Жиллиату работать. Однажды он обернулся и крикнул молнии:
– Подержи-ка подсвечник!
Ему удалось сделать второй волнорез еще выше первого. Он был почти готов. Когда Жиллиат привязывал последний канат, ветер пахнул ему прямо в лицо. Жиллиат поднял голову: ветер переменился; теперь он снова дул с северо-востока. Атака с востока возобновилась. Жиллиат взглянул на море. Запруде предстояло новое испытание: к ней катился очередной вал.
За этим валом следовал второй, затем третий… пять или шесть огромных волн катились друг за другом, и, наконец, позади набегала самая страшная!
Этот последний вал, в котором, казалось, были собраны воедино все силы бури, напоминал живое существо. В водной громаде чудились очертания гигантских жабр и плавников. Чудовище бросилось на волнорез и разбилось, потеряв свою страшную форму. Казалось, гидра разбита о неприступные камни и бревна. Чудилось, будто волны, издыхая, кусаются и ранят. Утесы содрогнулись. Раздался животный рев. Пена напоминала слюну Левиафана .
Наконец пена схлынула. Новое нападение прошло не так благополучно. Длинное, большое бревно было вырвано из первого волнореза, переброшено через второй и упало на выступ утеса, как раз в том месте, где несколько минут раньше стоял Жиллиат. К счастью, он перебрался за другой выступ. Его могло убить на месте.
Во время падения бревно застряло одним концом в трещине, и это спасло Жиллиата от удара рикошетом. Упавшая балка, как мы узнаем дальше, оказалась полезной.
Между выступом скалы и склоном было углубление, похожее на зарубку, сделанную топором. Пролетев по воздуху, бревно попало одним концом в это углубление и застряло там, расширив его.
Жиллиату пришла в голову мысль налечь всей своей тяжестью на противоположный свободный конец балки. Бревно, крепко держась в трещине, торчало из нее как протянутая рука. Эта рука тянулась параллельно склону утеса, и свободный конец отстоял от стены не больше чем на восемнадцать-двадцать дюймов. Такого расстояния было достаточно, чтобы хорошенько налечь на бревно.
Жиллиат уперся ногами, коленями и кулаками в утес и налег плечами на этот огромный рычаг. Бревно было длинным, что увеличивало силу давления. Камень уже расшатался, но все же Жиллиату пришлось напрягать все силы четыре раза подряд. Пот, смешавшись с дождем, струился с его волос. Четвертое усилие оказалось успешным. Раздался грохот, трещина раскрылась словно огромный зев, и тяжелая глыба свалилась в проход с ужасным шумом, казавшимся отголоском громовых раскатов. Падая, глыба не разбилась. Бревно-рычаг полетело вслед за камнем, и Жиллиат еле удержал равновесие.
В этом месте прохода было неглубоко, дно усеивали валуны. Камень, свороченный Жиллиатом, рухнул, подняв вокруг пену, и лег между двумя утесами, загородив проход и как бы связав скалы в одно целое. Основанием и вершиной он касался утесов. Вершина его, оказавшаяся рыхлой, рассыпалась, ударившись о скалу. Образовался тупик, который сохранился и поныне. Вода за этим каменным барьером почти всегда спокойна.
Это была загородка еще более надежная, чем западная запруда, сделанная из обломков Дюранды.
Она появилась очень вовремя. Море продолжало неистовствовать. Волны обрушивались на препятствия. Первый волнорез начинал поддаваться. Даже одна трещина в запруде – большая опасность. Увеличение дыры неизбежно, и нет средств помешать этому. Первый же вал смыл бы человека, взобравшегося на заграждение.
Вспыхнувшая молния дала Жиллиату возможность увидеть волнорезы, вывороченные бревна, обрывки канатов и цепей, развеваемых ветром, а также пробоины в центре запруды. Второй волнорез пока оставался цел.
Камень, сваленный Жиллиатом в проход, позади обоих заграждений оказался крепче их, но обладал большим недостатком: он был слишком низок. Валы не могли сокрушить его, однако могли через него перекатиться.
О том, чтобы сделать эту глыбу выше, нечего было и думать. Для этого нужны большие камни, но как отколоть их от скал, как их тащить, как поднимать и чем укреплять? К запруде можно добавить несколько бревен, но нельзя увеличить каменную глыбу. Жиллиат не был циклопом.
Низкий каменный барьер беспокоил его.
И этот недостаток скоро дал о себе знать. Волны ни на мгновение не оставляли в покое волнорезы, словно задавшись целью уничтожить их во что бы то ни стало.
Внезапно бревно, отскочившее от первой запруды, перескочило через второй волнорез, затем каменный барьер и упало в проход, где вода, подхватив его, стала швырять от утеса к утесу. Жиллиат потерял балку из виду. Возможно, она повредит его лодку. Но, к счастью, вода в проливе, защищенном со всех сторон, почти не волновалась. Волн здесь практически не было, и удары не могли быть особенно сильны. Да, впрочем, если бревно и способно наделать каких-либо бед, Жиллиату некогда заниматься этим. Опасности приближались со всех сторон, буря обрушивала свою злобу на самые уязвимые места.
Наступила минута, когда вспышки молний прекратились, волны слились, и в глубокой тьме раздался глухой удар.
Вслед за ударом послышался треск.
Жиллиат подался вперед. Первый волнорез был снесен. Концы бревен торчали из воды. Море подхватило этот заслон и при помощи него старалось разрушить второй.
Жиллиат испытал чувство, подобное тому, какое охватывает полководца, видящего, что его авангард обращен в бегство.
Вторая запруда стойко выносила удары. Ее он сделал крепкой. Но сорванный волнорез был тяжел, волны с силой швыряли его вперед, затем относили, чтобы снова бросить, и теперь все его достоинства как стойкой запруды обернулись губительными качествами разрушительного снаряда. Из щита волнорез превратился в дубину. Он был весь расшатан, отовсюду торчали концы бревен, и заслон казался ощетинившимся и оскалившим зубы. Ужасное, губительное оружие очутилось в лапах бури.
Удары следовали один за другим с трагической равномерностью. Жиллиат, стоя за созданной им баррикадой, прислушивался к толчкам смерти, стучавшейся в дверь.
Он с горечью думал о том, что если бы труба Дюранды не застряла так неожиданно среди обломков, то в эту минуту, а может быть, еще утром, он оказался бы на Гернзее, в порту, барка была бы в безопасности, а машина – спасена.
Наконец случилось самое страшное: запруда рухнула. Изломанные, перемешанные бревна обоих волнорезов, подхваченные валом, с размаху обрушились на каменный барьер и остановились. Волны, налетавшие на эту бесформенную деревянную груду, разбивались, превращаясь в брызги. Побежденная преграда даже в агонии вела себя геройски. Море сломило ее, но она все еще сражалась с волнами. Опрокинутый волнорез до сих пор был страшен.
Каменный барьер, через который разрушенная запруда перескочить не могла, удерживал ее стоймя на себе. В этом месте пролив был очень узким. Волны нагромоздили бревна одно на другое и создали из кучи обломков новое непреодолимое препятствие. Порою обломки бревен отлетали от груды. Один из них пронесся над самой головой Жиллиата.
Некоторые из особенно высоких валов, время от времени продолжавших налетать, перекатывались через всю эту груду и обрушивались в проход. В такие моменты вода в проливе закипала. Эти бурные объятия волн с утесами были страшны.
Как помешать бурлящей воде добраться до самой барки? Валам требовалось всего несколько минут для того, чтобы расчистить буре доступ в защищенный до сих пор пролив, разбить барку и потопить машину.
Жиллиат лихорадочно обдумывал, что делать.
Но он не отчаивался. Его душа была отважна.
Теперь ветер яростно разгуливал между стенами ущелья.
Внезапно в нем, позади Жиллиата, раздался продолжительный треск, показавшийся ему более страшным, чем все то, что он слышал до сих пор.
Треск доносился с той стороны, где стояла барка. Там происходило что-то ужасное. Жиллиат бросился туда.
Он не мог видеть, что там случилось, находясь у восточного края пролива, потому что ущелье образовывало посредине поворот. У поворота Жиллиат остановился и стал ждать вспышки молнии.
Молния блеснула, и он увидел, что произошло.
Одновременно на ущелье обрушился вал с востока и порыв ветра с запада. Надвигалось несчастье.
Жиллиат не заметил никаких повреждений барки. Она была хорошо укреплена и стойко выносила натиск. Но остов Дюранды оказался в опасности.
Обломки судна представляли собой довольно большую плоскость, открытую ветрам. Остов находился в воздухе. Отверстие, прорезанное Жиллиатом для спуска машины, ослабило и без того расшатанную скорлупу. Килевая балка была надломлена. Остов являл собой скелет с перешибленным спинным хребтом.
Порыв ветра устремился на висящий корпус, и этого оказалось достаточно. Настилка палубы прогнулась, как переплет полураскрытой книги. Это и был тот страшный треск, который донесся до ушей Жиллиата.
Приблизившись, он убедился, что несчастье непоправимо. Квадратное отверстие, прорезанное им, помогло ветру сделать свое дело. Остатки Дюранды раскололись надвое. Задняя часть, обращенная к барке, продолжала крепко держаться между утесами. Но передняя, обращенная к Жиллиату, беспомощно повисла в воздухе. Свежий надлом был похож на скобу: передняя часть остова раскачивалась, как на шарнирах, и ветер шатал ее со страшным шумом.
К счастью, барка уже не стояла под обломками Дюранды.
Но вторая половина, державшаяся пока крепко между Дуврами, расшатывалась с каждой минутой сильнее. До катастрофы было недалеко. Повисшая часть могла с помощью ветра повлечь за собой остальную, висящую слишком близко от лодки, и в случае обвала все – и барка, и машина – могло пойти ко дну.
Жиллиат прекрасно видел это. Катастрофа надвигалась. Как ее предотвратить?
Жиллиат принадлежал к числу тех людей, которые умеют извлекать помощь из самой опасности. Он размышлял несколько секунд, затем бросился в свой склад и схватил топор.
Молот потрудился на славу. Теперь настала очередь для топора. Жиллиат взобрался на остов судна. Попав на ту часть палубы, которая еще крепко держалась, находясь над пропастью, в пролете между Дуврами, он принялся обрубать повисшую часть обломков.
Жиллиат хотел отделить надломленную часть, освободив крепкую половину от лишнего груза, бросить волнам то, что собирался подарить им ветер, заткнуть буре глотку новой добычей. Это было трудно и опасно. Повисшая половина, раскачиваемая ветром, держалась лишь на немногих планках. Трещины увеличивались при каждом новом порыве ветра. Топор должен был лишь помочь работе стихий. Это, конечно, облегчало работу, но в то же время составляло главную угрозу. Под ногами Жиллиата все могло обрушиться вмиг.
Буря дошла до высшей точки. До сих пор она была ужасной, теперь стала чудовищной. Море корчилось в судорогах, и, казалось, возносится до небес. Тучи исполняли роль властелинов: море делало все то, что они ему приказывали, они изливали безумие на волны, а сами сохраняли мрачный блеск. Внизу творилось безумие, вверху бушевал гнев. Небо дышало злостью, вздымая пену. Ветер царил над всем. Ураган – это гений. Но и он сам был опьянен ужасом. Он превратился в вихрь, и ночь казалась ослепленной сумасшествием.
Лишь ловкость может бороться со стихиями. В ловкости таился залог торжества Жиллиата. Он хотел заставить надломленную часть рухнуть сразу. Для этого ослаблял понемногу связки, не перерубая их до конца, оставляя повсюду по одной доске, поддерживавшей тяжесть. Наконец остановился с занесенным топором. Дело было сделано. Повисший кусок отделился.