- И я кое-что расскажу, я тоже дело это знаю… Ужо приходите ко мне денька через два, я тем временем прикажу васильевскому старосте прийти… А насчет денег - васильевцы заплатят вам хорошо! - прибавил Лаврентьев.
- Я не возьму с них денег! - вспыхнул Николай.
- Как не возьмете? - удивился Лаврентьев и даже приостановился, посматривая на молодого человека во все глаза.
- Так, не возьму…
Лаврентьев расхохотался.
- Вот сейчас и видно, Николай Иванович, что вы мужика совсем не знаете. Да нешто он согласится, чтобы вы даром?.. Ни в жизнь! У него тогда и веры не будет к вам… Боже вас сохрани! Мужик смекнет, что вы так, по-господски… позабавиться… Что вы! За свой труд да не взять?!
- Ну, положим, пустяки какие-нибудь…
- И это не дело, - берите по чести! Вы с ними торгуйтесь, нечего белендрясы-то с ними строить… Мужик над вами будет смеяться, коли вы с ним, как с младенцем, станете бахвалиться! Васильевцы - плут-мужики и ничего себе - брюхо отрастили, даром что прикинутся казанскими сиротами… Я здесь мужика знаю… Ну, да об этом нечего толочь воду-то! Коли возьметесь за дело, мы ужо обладим…
Они шли, продолжая беседу. Лаврентьев время от времени поглядывал все по сторонам улицы.
- Что это вы ищете, Григорий Николаевич?
- Вот ее самую - цирульню!
Лаврентьев ткнул пальцем на противоположную сторону улицы и прибавил:
- Пойти окорнаться, а то, сказывают люди, и взаправду детей пугаю! - усмехнулся Григорий Николаевич.
"Это он все для Леночки!" - подумал Николай.
- Опосля еще к одному человечку заверну, да и гайда домой! - продолжал Лаврентьев, останавливаясь. - Что здесь хорошего? Одна пакость в городе! А вы когда домой?
- Мы завтра.
- Так прощайте, Николай Иванович! И то замотал я вас! Спасибо за помощь! Ужо мы с Еленой Ивановной приедем свои фортепианы брать… По крайности музыка у нас будет, а то что гитара?.. Ей наскучит моя гитара… Елена Ивановна музыку любит… Душа у нее… такая… чуткая… Словно струна звучит!
Когда Лаврентьев упоминал имя невесты, некрасивое, поросшее волосами лицо его умилялось, глаза светились бесконечною любовью, и в грубом голосе звучала такая нежная нотка, что Николай невольно подумал, глядя на этого "медведя": "Любит же он Леночку и как сильно любит!"
"А Леночка?" - подкрадывался вопрос.
- Не забудьте же через два дня ко мне, к вечеру, что ли… Лес тягать будем от Смирнихи! - прибавил Лаврентьев, сжимая, по своему обыкновению, руку Николая так крепко, что Николай чуть не присел.
- Ай больно? - простодушно спросил Лаврентьев, гладя своей рукой руку Николая, точно нянька ребенка. - Да, батюшке-то вашему, Ивану Андреевичу, нижайший мой поклон! Очень помог он! Кабы не он, може, генерал и слухать бы не стал Гришку Лаврентьева. Брешет, мол, все Гришка!.. Он и так глаза все пучил на меня! Теперь по крайности кум усмирять не будет… и то ладно! А до Кузьки доберусь!.. Ты не сумневайся, Иваныч!.. Для этого я и к человечку иду. У Кузьки-то все рыло в грязи, как у борова, да и кровь-то на рыле еще не засохла… Мы ее отмоем… дал бы бог до концов до его добраться!..
Он снова пожал руку и пошел в другую сторону.
Николай, улыбаясь, проследил глазами неуклюжую, мешковатую фигуру Лаврентьева и пошел вперед, охваченный мыслями о сделанном предложении. Он шел, опустив слегка голову, и в воображении произнес уже несколько превосходных речей, совершенно уничтожил своего противника, так что Присухин то бледнел, то краснел, и сила этих речей, разумеется, произвела такое впечатление, что суд, несмотря на отсутствие документов, решил дело в пользу его доверителей, - как вдруг чей-то голос сзади назвал его по имени.
Николай повернул голову и увидел перед собой ту самую "легальную грабительницу", которую он только что так назвал в своей мысленной речи. Смирнова была не одна, а с Ниной Сергеевной. Обе они, видимо, обрадовались встрече.
- Знакомых не узнаете? - весело заговорила Надежда Петровна, протягивая руку. - И забыли нас совсем. Это стыдно, Николай Иванович! - ласково упрекнула "легальная грабительница".
- И, во всяком случае, нелюбезно! Обещал приехать и… в воду канул! - прибавила Нина, вся улыбаясь и по-английски пожимая руку молодого человека.
Он взглянул на нее. Она все та же: ослепительная, свежая, белая, улыбающаяся. Тонким ароматом веяло от нее и приятно щекотало нос. Платье, показалось Николаю, сидело на ней как-то особенно шикарно. И вся она была такая изящная, выхоленная, красивая. Он пошел рядом с Ниной.
- Надолго в город? - осведомилась Смирнова.
- Вчера приехали и завтра уезжаем. Отец тут по одному делу.
- А вы от скуки? - усмехнулась Нина.
- А вы, Нина Сергеевна? - переспросил с живостью Николай. - Разве вы уже соскучились в деревне? - значительно прибавил он.
Но Нина, казалось, не поняла намека и ответила:
- От скуки. Мама тоже по делам, так я воспользовалась случаем. Вот по магазинам ходили… Только ничего здесь нет. Дрянь все!
- Так мы вас будем ждать! - снова сказала Надежда Петровна. - Я все-таки рассчитываю на вас с нашей школой… И приезжайте не на день, не на два, а на неделю… Мы послезавтра домой.
- И Алексей Алексеевич без вас соскучился! - вставила Нина. - Бедному не с кем спорить!
- Не с кем?
- Не с кем! Нет достойных противников! - прибавила она тихо и при этом так ядовито улыбнулась, что Николая кольнуло.
Ему было досадно, что она смеется над ним, как над мальчишкой, смеется так небрежно, и в то же время ему была приятна ее болтовня. Говорить с ней было как-то весело и заманчиво. Какая-то раздражительная прелесть насмешки была в ее болтовне. И при этом иногда в ней прорывались такие нотки, что Николай становился в тупик. "Пусть, однако, она не думает, что я ею очень интересуюсь!" - решил вдруг Николай и стал раскланиваться, когда подошли к перекрестку.
- Да вы опять бежать? Или вспомнили о каком-нибудь деле? - спросила Нина.
- Нет, просто нужно сделать один визит! - соврал молодой человек.
- Так смотрите же, до свидания! - повторила Смирнова. - И до скорого.
- Еще, верно, вечером увидимся? - лениво обронила Нина, кивнув головой. - Верно, на бульваре будете? Больше некуда деваться. Посмотрите все здешнее обществе в сборе. Говорят, здесь много хорошеньких!..
- Не знаю. Может быть! - сказал Николай.
Он тогда же решил не идти на бульвар. "Подумает, ради нее пришел!" Но после обеда его одолела такая скука в номере, что он вышел из гостиницы, побродил по улицам и очутился на бульваре.
"Пусть думает, что хочет. Черт с нею!"
XXII
В саду играл хор военной музыки. По аллеям медленно двигалась публика, тихо разговаривая. За столиками кое-где пили чай и пиво. Не слышно было ни смеха, ни громкой речи. Все точно собрались для того, чтобы поскучать на людях и показать наряды. Лица у всех были какие-то натянутые, скучные. Дамы оглядывали костюмы друг друга и бросали завистливые взгляды. Мужчины как-то совсем скучно гуляли. Николай вмешался в толпу и пошел по течению. Он описал несколько кругов вокруг площадки, где играла музыка, испытывая адскую скуку, стал искать Смирновых и не видел их.
- Николай Иванович!
Он обрадовался, услыхав знакомый голос Нины Сергеевны, и торопливо подошел к скамейке, на которой сидела Смирнова с Ниной. Обе они лорнировали проходящих.
- Садитесь-ка, а то вы ходите, как рыцарь печального образа ! - проговорила Нина, указывая на место подле себя. - Видно, очень весело?
- Не особенно.
- Не особенно. Да на вашем лице такое воплощение скуки, что при взгляде на вас невольно делается скучно!.. Давайте-ка вместе смотреть на публику… Что, много красивых лиц?
- Не заметил.
- А вот эта - взгляните! - вступилась Надежда Петровна, указывая едва заметным движением на проходившую молоденькую красивую барыню. - Вы не знаете этой губернской красавицы?
- Нет.
- Жена вице-губернатора. Не правда ли, хороша?
- Хороша, но слишком уж довольное лицо. На нем написана глупость!..
- Ну, а вот эта брюнетка, дочь здешнего городского головы, с брильянтами в ушах и с миллионом приданого. Хороша?
- С миллионом или без него? - засмеялся Николай.
В это время к скамейке приблизился какой-то пожилой господин, раскланиваясь с дамами. Надежда Петровна усадила его возле себя.
- Ну, теперь мама не будет скучать!.. - заметила Нина.
- Почему? Разве этот господин интересный?..
- Да вы, как посмотрю, решительно никого не знаете. Это известный здешний сельский хозяин, господин Барсуков… помещик.
- А! - промолвил Николай. - Известный?
- Мы неизвестных не любим! - усмехнулась Нина. - Однако давайте-ка лучше злословить, а то, право, скучно.
Нина Сергеевна начала осмеивать проходящих дам, делая ядовитые и подчас меткие замечания насчет их лиц и костюмов, и весело болтала, не обращая, по-видимому, внимания на сдержанное обращение Николая. Молодой человек все еще не мог забыть подслушанный разговор в саду и не то чтобы сердился, а хотел как-нибудь дать понять молодой женщине, что она его нисколько не интересует.
Нина Сергеевна продолжала болтать и смеяться - и вдруг смолкла. Смех оборвался неожиданно, точно лопнувшая струна.
Вязников взглянул на молодую женщину и был поражен внезапной переменой. Та ли это Нина, только за секунду перед тем веселая, сияющая, смеющаяся?
Она вся как-то притихла, как притихают дети после долгого веселья. Тоской и утомлением дышали ее черты. Она медленно прислонилась к спинке, откинула вуалетку, и сквозь белый газ - показалось Николаю - блеснула слеза в ее глазах.
Николай молчал, не смея нарушить торжественности ее настроения и проникаясь участием. Молчала и Нина. Сбоку шла оживленная беседа Смирновой с известным сельским хозяином.
- Рассказывайте же что-нибудь! - наконец проговорила Нина.
- Что рассказывать?
- Что-нибудь веселое!..
- Вам трудно угодить… Странная вы женщина, Нина Сергеевна, - вот все, что я могу сказать!
- Это я и без вас знаю.
- Такие резкие переходы!.. Сию минуту смеялись, а теперь…
- Перестала смеяться? Нервы!
- Нервы - только?
- Разумеется. У нас, у женщин, все нервы. Вы так и запишите в свою записную книжку: нервы и нервы! - прибавила она с иронией в голосе. - У вас, как у, литератора, верно, есть записная книжка. Я думаю, много глупостей вы в нее записываете!..
- У меня нет записной книжки.
- Нет?.. У всех литераторов есть; по крайней мере они уверяют. А может быть, лгут, чтобы пугать провинциальных дам и барышень, благоговеющих перед литераторами!..
Она помолчала и через несколько времени сказала:
- Признайтесь, вам очень бы хотелось знать, отчего это такая перемена? Смеялась, злословила и вдруг сделалась серьезна. Может быть, воображение ваше и слезу на моих глазах представило.
- Я и без воображения видел слезы! - прошептал Николай.
- Ну, и поздравляю вас, если видели! - резко оборвала Нина. - А положение очень интересное, не правда ли? Сад, "темнолиственных кленов аллея" , под развесистым дубом скамейка, вдали звуки из "Фауста" , хоть и скверные звуки, но можно вообразить, что прекрасные, и хорошенькая - не будем, молодой человек, лицемерны! - хорошенькая женщина поверяет тайны своего сердца благородному, сочувствующему и тоже - будем справедливы! - красивому молодому человеку. Хоть и старо, а все-таки чувствительно! Сознайтесь, что вы любопытны не менее нас и не прочь узнать, что происходит с женщиной… конечно, если женщина не похожа вон на эту даму! - прибавила она насмешливо, указывая на очень некрасивую барыню, проходившую мимо.
- Я и так знаю!
- Что вы знаете? - как-то презрительно протянула Нина. - Ничего вы не знаете.
- Разрешаете сказать? - насмешливо проговорил Николай.
- Говорите! - равнодушно протянула Нина. - Впрочем, постойте, лучше не говорите, Николай Иванович! Не разочаровывайте меня хоть сегодня! Пусть я останусь в приятном заблуждении, что вы не похожи на… на Горлицына. Ведь я наперед знаю, что вы скажете.
- Что я скажу?
- И вы сознаетесь?
- Даю слово!
- Ах, то, что вы скажете, мне столько раз повторяли ваши развитые люди, которые бывают в обществе, что я наизусть выучила эти слова! Вы скажете, что я неудовлетворена оттого, что ничего не делаю, не имею в жизни высокой цели, не открываю школ, не записываюсь в филантропки, не… мало ли каких умных вещей не делаю, что я скучающая, блазированная аристократка, - хотя, заметьте на всякий случай, Николай Иванович, я не имею чести быть аристократкой по рождению, пусть мама и отрицает это, - что меня тешит внешний блеск, что я кокетка, что… ну, мало ли еще что… Но что натура моя, прекрасная натура, противодействует плодам моего воспитания, и отсюда - разлад, отсюда неровность, нервность, тревога, неудовлетворенность… Стоит только читать умные книги, беседовать с серьезными людьми, выйти, пожалуй, замуж за какого-нибудь развитого, порядочного человека, воспитывать по всем правилам будущих граждан, не забывая, однако, быть ревностным членом какого-нибудь дамского кружка, посещать приют, где пригреты, обуты, напоены и накормлены пятнадцать прелестных беспризорных малюток, устраивать журфиксы, на которых был бы живой обмен мыслей, и тогда… тогда, - с какой-то злостью в голосе прибавила Нина Сергеевна, - тогда я стану во всех отношениях счастливой женщиной, буду примерной женой, прекрасной матерью и превосходной гражданкой… Пощадите хоть вы, Николай Иванович. Неужели и вы, несмотря на свою молодость, хотите говорить такие пошлости?.. Не говорите их лучше!
- Честное слово, вы ошибаетесь, Нина Сергеевна. Ничего подобного у меня не было в мысли. Я не то хотел сказать.
- Не то? - проговорила она, поднимаясь. - Так что же?.. Пойдемте походим, - прибавила Нина. - Мы, мама, скоро вернемся! Надоело сидеть! - сказала она.
- Скорей возвращайтесь. Уж поздно, пора и домой, Нина.
- Мы недолго… Так что ж вы хотели сказать? - спрашивала Нина Сергеевна, идя под руку с Николаем. - Это начинает меня интриговать. Вы разогнали мою скуку.
- Говорить ли?
- Вы должны теперь сказать! - повелительно произнесла она. - Говорите!
- Вы любите! - прошептал Николай.
Рука Нины Сергеевны как будто дрогнула. Она засмеялась, но смех звучал как-то фальшиво.
- Вот глупости!.. Нечего сказать - открыли секрет. Выдумайте что-нибудь похитрее! Не знаете ли, кого?.. Не вас ли?.. - произнесла она с явной насмешкой в голосе.
- Стою ли я такой чести!.. Помилуйте! Со мной можно от деревенской скуки пококетничать, и за то спасибо.
- Не сердитесь… Ну да, я кокетничала… Простите! - вдруг кротко сказала она.
Николая тронул этот кроткий тон.
- За что сердиться? Помните, вы сами говорили, что мне полезно изучать людей?..
- Серьезного ведь ничего не было?
- Ни малейшей опасности!
- Вот видите, значит, и не сердитесь!
Она помолчала и снова спросила:
- Так, по-вашему, я люблю и, верно, безнадежно?
- Любите, а безнадежно - едва ли.
- И уж если вы такой волшебник, то не отгадаете ли, кого?
- Тут мое волшебство кончается.
- Кончается? А я думала, что вы, как настоящий волшебник, скажете и имя моего рыцаря, - поддразнила Нина Сергеевна.
- Вот имени рыцаря-то я и не знаю!.. - отвечал Николай.
"То-то бы ты удивилась, если б я сказал", - улыбнулся он.
- Итак, заблуждение ваше насчет меня не поколеблено?
- Нет. Каюсь перед вами, что нет!
Нина больше не начинала разговора. Молча подвигалась она с Николаем по аллее и снова притихла. Они сделали круг, и молодая женщина сказала:
- Верно, мама уже беспокоится. Пойдемте к ней!.. Так вы в самом деле не сердитесь? Нет?
- Да нет же.
- Право, я не так дурна, как кажется! - сказала она так просто и таким задушевным тоном, что Николай с участием взглянул на нее.
Они тихо приближались к скамейке. Она хотела что-то сказать, но как будто колебалась. Николай заметил это. Она прочитала в его взгляде, что он заметил, и тихо промолвила:
- Я не решалась просить вас, но теперь решаюсь. Быть может, мне будет нужна ваша помощь. Позволите обратиться к вам?
- Я буду очень рад, если в состоянии помочь.
- Так, навести справки, узнать об одном…
Она спохватилась и прибавила:
- Ничего особенного. Но, во всяком случае, благодарю вас! - горячо сказала она.
"О чем просьба? Какие справки?"
Николай с минуту ломал голову и вдруг вспомнил, что Прокофьев еще не вернулся и, по словам Лаврентьева, от него не было никаких известий.
"Так вот отчего эти нервы!" - решил Вязников.
Дамы собрались домой. Николай проводил их до дому, где они остановились, а сам отправился в гостиницу и застал отца спящим.
Когда утром Вязниковы возвращались домой, Николай рассказал отцу о своем намерении взять на себя ведение процесса васильевских крестьян со Смирновой.
- Разве она в самом деле требует лес обратно?
- Ты думаешь, папа, шутит!..
- Я от нее этого не ожидал!
- Так, как ты думаешь, папа: брать мне дело?
- Справишься ли? Дело трудное.
- Я поработаю, хорошо поработаю над ним.
- Тогда, что ж! Но только надо засесть хорошенько, Коля! Тут одно красноречие не поможет! К чужим интересам надо относиться свято!.. Свое потеряешь - не беда, а чужое - на совести будет!
Он долго сидел молча и потом проговорил:
- Казалось, женщина порядочная и… отнимает лес! Признаюсь, удивила меня Надежда Петровна! Удивительно! - в раздумье несколько раз повторял Иван Андреевич, неодобрительно покачивая головой.
- Кстати, папа, помнишь, ты предупреждал меня насчет Нины Сергеевны. Почему ты советовал быть осторожней?
- Да темная история ее замужества. Она вышла замуж за старика и, говорят, играла при этом скверную роль. Просто, говорят, поймала его. Впрочем, я этого не видал, а предупреждал тебя потому, что она большая кокетка и из-за нее застрелился очень порядочный человек.
- Это еще что за история?
- Я тебе когда-нибудь ее расскажу! - отвечал Иван Андреевич. - Впрочем, и тут, быть может, ее винят более, чем следует. Поди узнай человеческое сердце!
Солнце только что подымалось, и земля сверкала дрожащими каплями росы, когда Григорий Николаевич, мурлыча под нос песню, выехал из прохладного леса, и перед ним открылась его усадебка, залитая розовым светом солнечных лучей. Он тряхнул вожжами, и тележка покатилась быстрей. Рыжий, добрый конь прибавил рыси.