Литературные аллюзии часты в прозе Тревора. В рассказе "Отель "Ленивый месяц" очевидна параллель с "Вишневым садом" Чехова. Лопахин, буржуа, по духу своему чуждый Раневской,объективный носитель прогресса: историческая правда при всей ее жестокости на его стороне. Ситуация, описанная Тревором, и в самом деле похожа на чеховскую. Пришел в упадок дом, некому ухаживать за садом, который, будь он в других руках, мог бы приносить немалые доходы. И вот появляются энергичные Данкерсы, все меняют, все обновляют. Но Тревору важна в первую очередь нравственная сторона проблемы. Данкерсы попутно все оскверняют своим присутствием. В этих "завоевателях мира" "пошлость пошлого человека" уже беспредельна, приняла угрожающие размеры. Симпатии Тревора безоговорочно на стороне старых, больных, но достойных в своей немощи аристократов. Хотя они живут в собственном, вымышленном мире, в их безумии и даже маразме леди Марстон нет фантасмагории абсурда, сопутствующей Данкерсам.
Нравственная норма - для Тревора главное мерило человеческой цельности. Жизнь, как ни посмотри, не сложилась у Брайди ("Танцзал "Романтика"). Молодого человека, которого она искренне любила, увела прыткая девица; рано умерла мать, и некому стало ухаживать за отцом-инвалидом; все силы и время отнимала тяжелая работа на ферме. Единственный просвет в этом тусклом существовании - танцы по субботам в обшарпанном сарае с громким и завлекательным названием "Романтика". Год за годом ездила туда Брайди - не только поразвлечься: она не теряла надежды, что судьба ей все же улыбнется и она найдет среди местных кавалеров подходящего мужа, пусть не любимого, но на кого можно опереться в трудных буднях на ферме. Правда, и выбор невелик, и шанс ничтожен: подруги Брайди, которым давно уже перевалило за тридцать, по-прежнему одиноки. Вот только если холостяк Выпивоха Иген после смерти матери растратит на вино состояние, постареет и захочет теплого уюта...
Здесь мир без иллюзий, он груб, жесток, хотя описан Тревором без свойственной ему сардонической усмешки, напротив, с грустью и теплом. Среди такого быта и таких людей ничего не стоит сломаться, озлобиться. Но Брайди выстаивает. Может быть, потому, что она такова от природы, а может быть, потому, что с ней рядом был отец-калека, который мужественно нес свой крест. И дочери, и отцу чужды столь ненавистные Тревору самообман и самолюбование. Брайди прекрасно знает себе цену (старая дева, ищущая мужа) и трезво оценивает будущее. Она несчастлива, но в ней нет губительного для души ощущения обездоленности.
Этот срывающий все спасительные покровы и маски писатель, впрочем, не спешит "подытожить" характер. Даже у его закоснелых себялюбцев бывает, пусть краткая, минута духовного просветления. Есть она у Джеффса ("Столик"), когда он дает весьма нелицеприятную оценку себе и своим лицемерным клиентам; и у довольно противной хозяйки столика, когда она искренне плачет, узнав об изменах мужа. Даже эгоистическая, казалось бы непробиваемая, броня Атриджа ("Сложный характер") дает трещину, когда он все же решается помочь миссис Матара. Другое дело, что эти порывы, минуты духовного торжества проходят и ничего не меняют в характерах этих людей.
Но многое прощается тем, кто способен проснуться от нравственной спячки. Синтия ("За чертой") не желает больше терпеть ложь в отношениях с мужем, его любовницей. Она возлагает вину за страшную смерть "детей, ставших убийцами", на своих соотечественников - в том числе и на себя. Ее считают ненормальной. В самом деле, в странном и страшном мире, похожем на тот, что рисует Сэмюэль Беккет или Гарольд Пинтер, где абсурд - норма, эмоциональная открытость воспринимается как безумие. Но именно в нее верит Тревор. Этот глубоко нравственный писатель, утверждающий отрицанием, подводит своих героев к опасной черте, заставляя понять, что не себялюбие, делячество и пошлость, но совесть, сострадание и порядочность - удел человека, хотя слишком часто его лицо скрыто под маской фарса.
Е. Гениева
Столик
Перевод М. Зинде
Просматривая в библиотеке последние страницы "Таймс", мистер Джеффс наткнулся на объявление Хэммондов. Он деловито записал на клочке бумаги номер телефона и в тот же день позвонил.
- Да, да, столик, кажется, еще не продан, - донесся нерешительный голос миссис Хэммонд. - Сейчас схожу погляжу.
Мистер Джеффс мысленно представил себе, как она идет по дому. Средних лет, полная, подсиненные седые волосы, на все еще стройных ногах узкие туфельки.
- Вообще-то им занимается муж, - объяснила через минуту миссис Хэммонд. - Хотя столик мой. Достался мне от бабушки. Да, я посмотрела - он стоит на месте. И видимо, нам пока не делали предложений.
- В таком случае... - сказал мистер Джеффс.
- Я было подумала, вдруг муж уже с кем-то договорился или вообще его продал. Глупо, конечно. Он бы обязательно со мной посоветовался. Стол-то мой. Правда, писал и отсылал объявление в газету он сам. У меня ведь маленькая дочка, мистер Джеффс. Я так устаю, какие уж там объявления.
- Дочка? Это хорошо! - сказал мистер Джеффс, без улыбки разглядывая потолок. - Дел у вас, видно, по горло.
- Так что, если столик вас интересует, приезжайте. Он подлинный, многие его хвалят.
- Приеду, - сказал мистер Джеффс и назначил час.
Положив трубку, торговец мебелью мистер Джеффс, человек небольшого роста, стал думать про миссис Хэммонд и ее голос. Судя по всему, она не больно-то разбирается в старинной мебели. А вот представив ее пожилой и полноватой, он, конечно же, ошибся. Раз там маленький ребенок, она моложе, и еще эти ее слова про усталость... он нарисовал в воображении другой образ: в шлепанцах, с прядью, упавшей на лоб. "И говорит интеллигентно", - сказал мистер Джеффс самому себе. Нет, дом, ясное дело, не бедный, а жалобы на усталость ничего не значат - прислуга, а то и две, у нее есть. Шмыгая носом и снова все обдумывая, мистер Джеффс прошелся по холодному полу своего викторианского дома - он и капиталец себе сколотил, потому что всегда был внимателен к любой, пусть и нудной мелочи. Вокруг него громоздилась мебель, которую он купил, чтобы вскоре продать.
А миссис Хэммонд забыла про мистера Джеффса, как только замолчал телефон. Разговаривая, она даже не думала мысленно рисовать какие-то образы, и он тут же вылетел у нее из головы. Торговец и торговец, такие голоса можно услышать в бакалейной лавке или в ювелирном отделе большого универмага. Поэтому, когда ее au pair девушка из центральных областей Швейцарии, доложила о приходе мистера Джеффса, миссис Хэммонд нахмурилась и сказала:
- Какой еще мистер Джеффс? Нет, дорогая Урсула, ты явно что-то напутала.
Но девушка не сдавалась. Она упрямо стояла перед хозяйкой и твердила, что пришел именно мистер Джеффс, которого хозяйка сама же и пригласила на этот час.
- Господи! - в конце концов воскликнула миссис Хэммонд. - До чего же я глупа! Это же новый мойщик окон. Скажи ему, пусть сразу берется за дело. Надо начать с кухни, пока он еще не устал. Стекла там грязнее ботинок.
Так и получилось, что мистера Джеффса привели на кухню и довольно грубо - правда, грубость эта не была умышленной - приказали мыть стекла.
- Что? - удивился мистер Джеффс.
- Хозяйка просит начать с кухни. Здесь всего грязнее. Горячая вода у нас есть.
- Да нет же, - сказал мистер Джеффс. - Я пришел взглянуть на столик.
- Стол я отдраила сама. Можешь встать на него, только подстели под ноги газету.
Мистер Джеффс начал ей объяснять, но Урсула тут же ушла. Чего ради ей стоять и болтать с мойщиком окон? Не для того ее нанимали.
- Какой-то чудной, - объявила она миссис Хэммонд. - Хочет заодно вымыть и стол.
- Меня зовут Джеффс, - сказал мистер Джеффс, появляясь в дверях с черным котелком в руках. - Я пришел по поводу столика.
- Очень, очень странно, - пробормотала миссис Хэммонд и собралась заговорить о совпадениях, поскольку один Джеффс уже мыл окна на кухне, но тут же все вспомнила и воскликнула: - О боже! Какой ужас, мистер Джеффс!
Эта путаница, глупейшая ошибка, в которой миссис Хэммонд сразу повинилась, и решила судьбу столика. Мистер Джеффс уловил определенные психологические преимущества и не преминул ими тонко воспользоваться. Он смекнул, что в глубине души миссис Хэммонд боится, что он обиделся. Славная женщина, сказал он себе, разглядывая ее так, как покупатель разглядывает сочный кусок мяса. Да, несомненно очень славная, повторил он, зная, что с такими легко и просто вести дела. И он не ошибся. На лице миссис Хэммонд застыло выражение вины, оно появилось сразу, как только она осознала свой промах, поняла, что перед ней торговец старинной мебелью, да еще и еврей: черты лица и акцент говорили сами за себя. Испугалась, что сочту ее антисемиткой, подумал мистер Джеффс и остался очень доволен. Он назначил за столик низкую цену, и они тут же ударили по рукам.
- Я умница, - сказала миссис Хэммонд мужу. - Продала столик какому-то коротышке по имени Джеффс. Мы с Урсулой сперва приняли его за мойщика окон.
Мистер Джеффс мелом написал на столе номер и внес его в блокнот. Потом сел на кухне своего большого дома и стал есть рыбу, которую запек в фольге. Его челюсти ходили медленно, равномерно и равнодушно, будто механические. На вкус рыбы он не обращал внимания, он размышлял о том, как продаст стол сэру Эндрю Чарлзу и получит вдвое больше, чем отдал, а то и сверх того.
"Слушайте нашу ежедневную передачу о сельских жителях", - объявил диктор по старенькому приемнику. Мистер Джеффс встал, отнес тарелку в раковину и, вытерев руки посудным полотенцем, поднялся по лестнице к телефону.
Сэр Эндрю в Африке, ответил женский голос, вернется где-то через месяц. Нет, точно неизвестно, но не раньше чем через месяц. Мистер Джеффс ничего не сказал, только кивнул головой. Однако женщина на другом конце провода не видела этого кивка и решила, что ее собеседник - человек невоспитанный.
Мистер Джеффс сделал в блокноте еще одну пометку - не забыть позвонить сэру Эндрю через полтора месяца. Но она, эта пометка, оказалась ненужной, так как через три дня позвонил муж миссис Хэммонд и осведомился, не продан ли стол. Мистер Джеффс притворился, что пошел взглянуть, и через какое-то время ответил, что нет, не продан.
- В таком случае я бы желал выкупить его у вас, - сказал муж и объявил о своем намерении нанести мистеру Джеффсу визит. Однако он тут же добавил, что стол, честно говоря, нужен вовсе не ему, а его знакомому и они, если мистер Джеффс разрешит, придут вместе.
- Приходите с кем хотите, - ответил мистер Джеффс. Он почувствовал некоторую неловкость: ведь придется сказать мистеру Хэммонду или тому, кого бы он там ни привел, что за три дня цена стола подскочила вдвое. Конечно, он скажет это не прямо, не в лоб, но суть дела от этого не изменится.
Когда они пришли, мистер Джеффс пил на кухне чай. Он стал быстро дуть в чашку, не пропадать же добру, а допив, вытер губы посудным полотенцем. Звонок затрезвонил снова, надо было спешить.
- Прошу прощения, - сказала женщина, которая стояла рядом с Хэммондом. - Вся эта каша со столом заварилась из-за меня.
- Миссис Югол еще его не видела, - объяснил Хэммонд. - Она тоже позвонила после моего объявления, но вы увели сокровище из-под самого ее носа.
- Входите, - сказал мистер Джеффс и, приведя гостей в комнату, где стоял столик, повернулся к миссис Югол: - Вот он. Можете его купить, миссис Югол, но должен вам сказать, что держу его для клиента, который давно гоняется за таким столиком и готов заплатить исключительно высокую цену. Правда, этот клиент сейчас в Африке. В общем, я вас предупредил. Все должно быть честь по чести.
Но когда он назвал цену, ни миссис Югол, ни ее спутник и глазом не моргнули. Хэммонд тут же вытащил чековую книжку и выписал чек.
- Вы сможете его доставить? - спросил он.
- Конечно, конечно. Если это не очень далеко. За доставку с вас причитается дополнительная сумма, куда входит и страховка. Всего - четыре фунта и четыре шиллинга.
Хэммонд продиктовал адрес, и мистер Джеффс отправился туда на грузовичке марки "остин". По дороге он подсчитал выручку от поездки: литр бензина - один шиллинг и три пенса, если вычесть их из четырех гиней, останется четыре фунта два шиллинга девять пенсов. Свое собственное время мистер Джеффс ценил невысоко и в расчет не брал. Он мог минут сорок простоять в каком-нибудь закоулке своего обширного дома или просто бродить по комнатам, разгоняя кровь. Так что прибыль получается недурная, решил он и стал размышлять о миссис Югол, о Хэммонде и о миссис Хэммонд, принявшей его за мойщика окон. Мистер Джеффс чувствовал, что между Хэммондом и миссис Югол что-то есть, что-то происходит, но вот зачем при этом заниматься покупкой старинных столиков - непонятно. Смешные они люди! "У них, конечно, роман, сказал он себе. - Они познакомились благодаря этому столику и теперь испытывают к нему нежность". Он ясно представил себе всю сценку: неотразимая миссис Югол приходит к Хэммондам купить столик. Она раздосадована, она напоминает, что звонила и была ими приглашена. "И вот я прихожу,говорит она, - а стол уже продан. Могли бы, между прочим, и предупредить по телефону. Не так уж много у меня свободного времени". - "Пожалуйста, заходите, миссис Югол, - прямо услышал мистер Джеффс голос Хэммонда. - Можно предложить вам рюмку коньяку? Нам бы так хотелось чем-то загладить свою вину". - "Это я во всем виновата, - объясняет миссис Хэммонд. - Угораздило же меня отдать такой прекрасный столик какому-то еврею. Наша Урсула - она иностранка - по своему невежеству чуть не заставила его мыть окна". - "От этого стола одни неприятности, - говорит Хэммонд, наливая в бокал добрую порцию коньяка. Выпейте, миссис Югол. И возьмите орешки. Прошу вас!" - "Я так мечтала об этом столике, - жалуется миссис Югол. - Обидно до слез!"
- Стол для миссис Югол, - объяснил мистер Джеффс женщине, выходившей с продуктовой корзинкой из большого многоквартирного дома.
- Ну и что? - спросила женщина.
- Скажите, пожалуйста, на какой этаж. Мне дали только номер дома.
- Нет здесь таких, - сказала женщина. - Никаких Юголов я знать не знаю.
- Может, она недавно въехала? Какие квартиры тут пустовали? По звонкам ничего не поймешь.
- Не имею я права. - В голосе женщины зазвучали визгливые нотки. Никакого права не имею давать сведения о жильцах. Да еще человеку с крытым грузовиком. Откуда мне знать, кто вы такой.
Мистер Джеффс понял, что это уборщица, и больше не обращал на нее внимания, хотя она и торчала рядом, на ступеньках, следя за каждым его движением. Он нажал один из звонков, и пожилая женщина, открывшая дверь, вежливо объяснила, что все жильцы тут новые, так как квартиры заселены недавно, но она советует ему нажать вон тот крайний звонок маленькой двухкомнатной квартирки в мансарде.
- Это вы, мистер Джеффс! - приветствовала его неотразимая миссис Югол минуту спустя. - Привезли?
Мистер Джеффс вытащил столик из грузовика и понес наверх. Уборщица вертелась тут же. Она говорила миссис Югол, что возьмется убирать у нее в любое удобное время за шесть шиллингов в час.
Мистер Джеффс поставил стол в первой из комнат. Она была пустая, лишь на полу лежали скатанные ковры и стоял торшер. Дверь второй комнаты была закрыта; там, решил он, кровать, шкаф и два коньячных бокала на тумбочке. Со временем квартирка, конечно же, станет роскошной. "Любовное гнездышко", подумал он про себя.
- Что же, спасибо, мистер Джеффс, - сказала миссис Югол.
- Мне причитается еще один фунт, миссис Югол. Вы, видимо, не в курсе, но по правилам ассоциации торговцев мебелью мы просто обязаны требовать дополнительный фунт, когда поднимаем груз вверх по лестницам. Сумма пустяковая, но если я ее не возьму, меня, чего доброго, выгонят из ассоциации.
- Фунт? Но ведь мистер Хэммонд уже...
- Кто же знал про лестницу? Мы не имеем права игнорировать правила. Лично я мог бы посмотреть на этот фунт сквозь пальцы, но мне приходится сдавать в ассоциацию отчеты.
Миссис Югол открыла сумочку и протянула ему пятифунтовую купюру. Сдачи она получила три фунта и шестнадцать шиллингов - он недодал ей четыре шиллинга, сказав, что больше мелочи у него нет.
- Да, представьте себе, - вдруг воскликнула миссис Югол. - Я ведь подумала, что та женщина - ваша супруга и приехала помочь со столом. Все никак не могла взять в толк, с чего это она заговорила про какие-то шесть шиллингов в час. Мне, кстати, как раз нужна уборщица.
Ошибка за ошибкой, подумал мистер Джеффс: и служанка миссис Хэммонд приняла его за мойщика окон. Но вслух он ничего не сказал. Он представил себе, как миссис Югол лежит с Хэммондом на кровати во второй комнате, они курят или милуются, и она рассказывает: "Мне показалось, что она жена тому еврейчику и они работают вместе, по-семейному. У этих людей такое часто. Как же я удивилась, когда она вдруг заговорила об уборке".
Мистер Джеффс, естественно, предположил, что на всем этом деле можно поставить точку. Пристенный столик в стиле Людовика XVI, некогда принадлежавший бабушке миссис Хэммонд, стал собственностью любовницы ее мужа или - тут мистер Джеффс не был уверен - совместной собственностью любовницы и мужа. Занятно, конечно, но у него и без них хватает забот: надо покупать мебель, продавать ее в подходящий момент и зарабатывать себе на жизнь.
Однако спустя пару дней после того, как он отвез столик в мансарду, позвонила миссис Хэммонд.
- Это мистер Джеффс? - осведомилась она.
- Да, Джеффс. Я вас слушаю.
- Говорит миссис Хэммонд. Помните, я еще продала вам столик.
- Прекрасно вас помню, миссис Хэммонд. И ту смешную оплошность тоже. Без улыбки рассматривая потолок, мистер Джеффс издал звук, который, по его мнению, мог сойти за смех.
- Я вот чего звоню... - сказала миссис Хэммонд. - Может, вы не продали мой столик? Если он у вас, я бы подъехала.
В голове мистера Джеффса вдруг возникла картина еще одной мансарды, но на этот раз ее обставляла сама миссис Хэммонд. Он представил, как она шествует мимо витрин магазинов, присматривая кровать и ковры, а за локоток ее придерживает какой-то мужчина, совсем не муж.
- Алло, алло! - звенел в трубке голос. - Мистер Джеффс, вы меня слышите?
- Да, слышу, - сказал мистер Джеффс. - Слышу, мадам.
- Так как же?
- К сожалению, должен вас огорчить.
- Вы хотите сказать, он продан? Так быстро?
- Боюсь, что да, миссис Хэммонд.
- Господи!
- Но столы у меня тут есть. В прекрасном состоянии, точно оцененные. Так что приезжайте - время зря не пропадет.
- Нет, нет, спасибо.
- Я редко приглашаю клиентов домой. Но в данном случае, поскольку мы знакомы...
- А зачем приезжать? Я имею в виду... мне нужен только столик, который я вам продала. Не могли бы вы дать имя и адрес того, кто его купил?
Вопрос захватил мистера Джеффса врасплох, поэтому он сразу бросил трубку. Когда телефон зазвонил снова, он уже успел все продумать.