Нам кажется, что эти примеры достаточно свидетельствуют, почему абдериты не без основания слыли людьми с непутевыми головами. И вряд ли что-нибудь могло бы охарактеризовать их характер ярче, чем следующее происшествие. По свидетельству Юстина, они дали лягушкам возможность расплодиться в Абдере и вокруг нее настолько, что, в конце концов, были вынуждены сами уступить город своим квакающим согражданам и до разрешения этого затруднительного дела переселиться под покровительство царя Кассандра в другое место. Несчастье постигло абдеритов не внезапно. Один мудрый человек среди них уже давно предсказывал, чем все это закончится. Но они не нашли верных средств против напасти, а поздней ни за что не хотели в этом признаться. Между тем их мог бы научить кое-чему один случай. Спустя несколько месяцев после их ухода из Абдеры, из Герании прилетело огромное количество журавлей, и они так усердно очистили всю область от лягушек, что на целую милю вокруг Абдеры не осталось ни одной из них, которая могла бы приветствовать наступающую весну своим "Бреке-кек, коакс, коакс".
Глава вторая
Демокрит из Абдеры. Мог ли и в какой степени гордиться им его родной город?
Ювенал утверждает, что нет воздуха, столь вредного, народа, столь глупого, места, столь бесславного, чтобы иногда даже в этих условиях не рождался великий человек. Пиндар и Эпаминонд родились в Беотии, Аристотель в Стагире, Цицерон в Арпинуме, Вергилий в деревушке Анды близ Мантуи, Альберт Великий в Лауингене, Мартин Лютер в Эисле6ене, Сикст V в деревне Монтальто в Анконской марке, а один из самых превосходных королей, живших на земле, – в По, в Беарне. Что ж удивительного в том, что и Абдере случайно выпала честь стать городом, в чьих стенах впервые увидел свет величайший естествоиспытатель древности.
Я не понимаю, почему какое-либо место может использовать подобное обстоятельство и притязать на славу великого человека. Кому суждено родиться, тот ведь где-нибудь и родится, а остальное – дело природы. Весьма сомневаюсь, чтобы, кроме Ликурга, существовал какой-нибудь законодатель, который распространял бы свое попечение о человечестве вплоть до ребенка и предпринимал бы меры для того, чтобы государство имело здоровых, красивых и умных детей. Следует признать, что только Спарта имела некоторое право гордиться достоинством своих сограждан. Но в Абдере (как почти и во всем мире), это предоставляли произволу Случая и Гения – па-tale comes qui temperat astrum. И если из среды абдеритов вышли Протагор или Демокрит, то славный город Абдера был к этому совершенно не причастен, так же, как Ликург и его законы, если в Спарте рождался какой-нибудь дурак или трус.
С такой беспечностью, хотя она и касается в высшей степени важного государственного дела, еще можно было бы примириться и простить ее абдеритам. Если природе дают возможность свободно проявлять свои силы, она делает излишней всякую дальнейшую заботу о том, чтобы ее творения оказались удачными. Редко забывая снабдить свое любимое творение всеми теми способностями, которые необходимы для совершенства человека, она как раз и предоставляет развитие этих способностей искусству. Следовательно, любое государство располагает достаточными возможностями завоевать право на заслуги и достоинства своих граждан. Однако и в этом отношении абдеритам сильно недоставало ума. Трудно было бы в целом мире найти место, где менее заботились бы о воспитании чувства, разума и сердца будущих граждан.
Воспитание вкуса, то есть тонкого, верного и просвещенного чувства прекрасного – лучшее основание для той славной сократовой калокагатии, или внутренней красоты, доброты души, которая делает человека любезным, благородным, полезным и счастливым существом. И ничто лучше не развивает в нас безошибочное чувство красоты, как все то прекрасное, что видим и слышим мы с детских лет. Родиться в городе, где искусства достигли совершенства, в городе, великолепно построенном и полном художественных шедевров, например в Афинах, – уже немалое преимущество. И если афиняне времен Платона и Менандра отличались большим вкусом, чем тысячи иных народов, то, бесспорно, они обязаны этим своей родине.
В одной греческой пословице (о значении которой, как обычно, спорят ученые) Абдера заслужила прозвище "прекрасной", которое и ныне украшает в Италии Флоренцию. Мы уже упоминали, что абдериты были страстными почитателями изящных искусств. И, действительно, в период высшего расцвета Абдеры, то есть именно тогда, когда абдериты на некоторое время уступили город лягушкам, в нем имелось множество зданий с колоннами, изобиловавших произведениями живописи, прекрасный театр и музыкальный зал (Ωδετου), короче, это были своего рода вторые Афины – но только во всем лишенные вкуса. Ибо, к несчастью, те странные их причуды, о которых мы упоминали, давали знать себя также и в их понятиях о прекрасном и приличествующем. Латоне, покровительнице их города, был посвящен самый худший храм. Напротив, Ясону, золотым руном которого они, якобы, владели, – самый великолепный. Их ратуша напоминала складское помещение, и прямо перед залом, где обсуждались государственные дела, расположились все городские торговки зеленью, овощами и яйцами. Здание же гимнасия, где юноши упражнялись в искусстве борьбы и фехтования, было, напротив, окружено тройной колоннадой. Фехтовальный зал украшали только картины , изображавшие разные совещания, и статуи в спокойных, задумчивых позах. Но зато ратуша доставляла отцам отечества более восхитительное наслаждение. Ибо куда бы они ни обратили свой взор, повсюду в зале заседаний они могли любоваться фигурами прекрасных нагих бойцов, купающихся Диан или спящих вакхантов. А большую картину, висевшую как раз напротив места архонта, которая откровенно изображала перед всеми обитателями Олимпа позор Венеры, пойманной вместе с любовником в сеть Вулкана, они показывали иностранцам с такой торжественностью, что она могла бы рассмешить даже необычайно серьезного Фокиона. Царь Лисимах, рассказывали они, предлагал им за нее шесть городов и обширную область, но они не могли решиться расстаться с таким великолепным произведением, особенно потому, что по высоте и ширине оно как раз занимало целую стену ратуши. Кроме этого, говорили они, один из их художественных критиков в обширном и необыкновенно ученом труде весьма остроумно истолковал отношение аллегорического смысла этой картины к тому месту, где она висела.
Мы никогда не кончили бы своего повествования, если бы стали рассказывать о всех многочисленных нелепостях в этой республике. Однако мимо одной мы пройти не можем, так как она касается существенной особенности их государственного устройства и оказала немалое влияние на характер абдеритов. В древнейшую пору существования города, – по-видимому, в соответствии с орфическим культом – номофилакс, или блюститель законов (одна из высших городских должностей) являлся одновременно предводителем священного хора и главой музыкантов. Тогда это имело свои основания. Однако с течением времени основания законов изменяются и буквальное исполнение их становится смешным, поэтому законы следует приводить в соответствие с изменившимися обстоятельствами. Но подобная мысль никогда не осеняла абдеритские умы. И часто случалось, что избирался номофилакс, который более или менее сносно следил за законами, но плохо пел или вовсе не разбирался в музыке. Что оставалось делать абдеритам? После долгих совещаний было издано, наконец, постановление: отныне лучший певец Абдеры должен быть всегда также и номофилаксом. И это соблюдалось до последних дней существования города… Но ни одна душа в течение двадцати публичных заседаний не додумалась до того, что номофилаксом и предводителем хора могут быть два разных человека.
Легко понять, что при таком положении дел музыка в Абдере была в большом почете. Все в этом городе были музыкантами, все пели, играли на флейтах и лирах. Их мораль и политика, их теология и космогония были основаны на музыкальных принципах. Даже их врачи лечили болезни различными музыкальными ладами и мелодиями. В данном случае они, видимо, руководствовались взглядами и теориями величайших мудрецов древности – Орфея, Пифагора, Платона. Но в практическом их применении они очень далеко отходили от строгих требований этих философов. Платон изгоняет из своей республики все мягкие и изнеженные лады. Музыка не должна вызывать у граждан ни радости, ни печали. Вместе с ионинскими и лидийскими созвучиями, он запрещает все вакхические и любовные песни. Даже музыкальные инструменты кажутся ему настолько неравноценными, что он отделял от них многострунные инструменты и лидийские флейты как опасные орудия сладострастия, и позволяет своим гражданам пользоваться только лирами и цитрами, а сельским жителям и пастухам – тростниковыми свирелями. Абдериты столь строго не философствовали. У них разрешались все лады и инструменты и, следуя весьма правильному, но часто ложно понимаемому ими принципу, они утверждали, что все серьезные дела нужно исполнять весело, а все веселые – серьезно. Это положение, примененное к музыке, привело к большим нелепостям. Их богослужебные гимны звучали, как уличные песенки, но зато мелодии их танцев были самыми торжественными. Музыка к трагедии была обычно веселой, а военные песни звучали настолько печально, что годились, пожалуй, лишь для люден, отправляющихся на виселицу. Подобные несуразности давали себя знать во всем их искусстве. Играющий на лире считался у них виртуозом, если он трогал струны так, что, казалось, будто слышишь флейту. А певица, чтобы заслужить восхищение, должна была заливаться трелями, как соловей. Абдериты не имели никакого понятия о том, что музыка является музыкой лишь тогда, когда трогает сердца людей: они были вполне довольны, если звуки приятно щекотали слух или же оглушали ничего не выражающими, но звучными и частыми аккордами. Коротко говоря, при всей восторженной любви к искусству, у абдеритов отсутствовал всякий вкус, и им было невдомек, что Прекрасное имеет более глубокие основания, чем то, что им заблагорассудилось считать таковым.
Тем не менее, соединенные усилия природы и счастливого случая позволили, наконец, одному абдериту обрести человеческий разум. Но следует признать, что Абдера здесь была вовсе ни при чем. Ведь истинным мудрецом в Абдере мог стать лишь тот, кто менее всего был абдеритом: нетрудно понять, почему абдериты были самого низкого мнения о том из своих сограждан, кто более всего делал им чести. И это была не обычная их глупость. Она имела свою причину, настолько понятную, что было бы несправедливо их упрекать.