Но Вероника ничего не слышала, ничего не видела. Она ощущала только: вот человек в белом халате вынимает первую черепаховую гребенку, вот - вторую; руки его неуклюже возятся с непривычными шпильками; ее волосы, ее чудесные волосы - сейчас она лишится их, никогда больше не оттянут они своей роскошной тяжестью ее голову, не заструятся по спине темной блестящей рекой. Она было дрогнула, но тут в поле ее зрения очутилась Марджори - она иронически улыбалась, словно говоря: "Отступись, пока не поздно! Ты решила потягаться со мной. Вот я и вывела тебя на чистую воду. Куда тебе до меня".
Вероника собралась с силами: руки ее под белой простыней сжались в кулаки, а глаза - этим наблюдением Марджори много спустя поделилась с кем-то - зловеще сузились.
Через двадцать минут мастер повернул Веронику лицом к зеркалу, и она содрогнулась, увидев размеры понесенного ущерба. Волосы ее, совершенно прямые, теперь безжизненно повисли унылыми прядями по обеим сторонам внезапно побледневшего лица. Короткая стрижка сделала ее страшной как смертный грех, и ведь она знала наперед, что так и будет. Главная прелесть ее лица заключалась в невинном выражении, придававшем ей сходство с мадонной. Короткая стрижка уничтожила это сходство; теперь она казалась ничуть не эффектной, а скорее… ужасно заурядной и попросту смешной - вылитый синий чулок, только что очки забыла дома.
Слезая с кресла, Вероника попыталась улыбнуться, но улыбки не получилось. Она увидела, как переглянулись две девушки, заметила, как кривятся в сдержанной усмешке губы Марджори, каким холодом обдают ее глаза Уоррена.
- Видите, - слова ее падали в неловкую тишину. - Я не отступилась.
- Да, не отступилась, - согласился Уоррен.
- Ну и как, нравится вам?
В ответ послышалось два-три не слишком искренних "Еще бы", снова наступила неловкая тишина, затем Марджори по-змеиному стремительно обернулась к Уоррену.
- Ты меня подвезешь? - спросила она. - Мне до ужина непременно надо забрать платье из чистки. Роберта едет прямо домой и развезет остальных.
Уоррен отсутствующим взглядом смотрел в окно. Потом глаза его на какой-то миг холодно остановились на Веронике и лишь затем обратились к Марджори.
- Отлично, - сказал он с расстановкой.
VI
Лишь перехватив ошарашенный взгляд тетки перед обедом, Вероника поняла, в какую коварную ловушку ее заманили.
- Бог ты мой, Вероника!
- Я обрезала волосы, тетя Жозефина!
- Да что ты, дитя мое!
- Вам нравится?
- Бог ты мой, Вероника!
- Вы, наверное, возмущены!
- Но что скажет миссис Дейо? Вероника, ты бы хоть повременила, пока не пройдут эти танцы у Дейо, - да, да, повременила, если даже тебе и было невтерпеж.
- Так уж получилось, тетя Жозефина. И потом, при чем тут миссис Дейо?
- Бог мой, дитя мое, - запричитала миссис Харви. - Да ведь на заседании нашего клуба она прочла доклад "О пороках молодежи" и целых пятнадцать минут отвела короткой стрижке. Это предмет ее особой ненависти. Подумать только, ведь бал она дает в честь тебя и Марджори.
- Мне очень жаль, тетя.
- Ох, Вероника, и что еще скажет мама? Она подумает, что ты это сделала с моего ведома.
- Мне очень жаль.
Обед был сплошным мучением. Вероника попыталась было наспех помочь делу с помощью щипцов, но лишь обожгла палец и спалила уйму волос. Тетка не могла скрыть своей досады и огорчения, а дядя то и дело повторял оскорбленно и даже чуть неприязненно: "Черт меня подери". Невозмутимая Марджори восседала, отгородясь от всех улыбкой, еле заметной, но заметно издевательской.
Вероника кое-как продержалась вечер. Зашли три молодых человека, Марджори исчезла с одним из них, а Вероника без всякого воодушевления пыталась занять двух остальных, не имела успеха и, поднимаясь в половине одиннадцатого к себе, вздохнула с облегчением. Ну и денек!
Когда она была уже в ночной рубашке, дверь отворилась и вошла Марджори.
- Вероника, - сказала она. - Мне очень жаль, что так неудачно вышло с этим балом у Дейо. Поверь, у меня просто вылетело из головы.
- Чего там, - буркнула Вероника.
Стоя перед зеркалом, она медленно провела гребнем по своим коротким волосам.
- Завтра я тебя свезу к хорошему парикмахеру, и он наведет на тебя красоту. Я никак не думала, что ты решишься. Мне, право, очень жаль.
- Чего там!
- Впрочем, раз послезавтра тебе все равно уезжать, это, по-моему, не имеет такого уж значения.
И тут Веронику передернуло - Марджори, бросив пышные белокурые волосы на грудь, стала не спеша заплетать их на ночь; в кремовом пеньюаре, с двумя длинными косами, она, казалось, сошла с картинки, изображающей прелестную саксонскую принцессу. Вероника завороженно следила, как косы становятся все длиннее. Густые, тяжелые, они извивались в ловких пальцах Марджори, как растревоженные змеи. Веронике же ничего не оставалось, кроме этих куцых остатков прежней роскоши, щипцов для завивки и любопытных взглядов, от которых никуда не деться весь завтрашний день. Она представила себе, как Д. Рис Стоддард, симпатизировавший ей, склонясь к соседке по столу, изречет в своей высокомерной гарвардской манере, чти зря, мол, Веронику так много пускали в кино, это не пошло ей на пользу; представила, как Дрейкотт Дейо переглянется с матерью, а потом будет подчеркнуто внимателен к ней. Впрочем, скорее всего, завтра миссис Дейо уже донесут о случившемся; она пришлет сухую записку, в которой попросит Веронику не утруждать себя и не приходить к ним, и все будут за ее спиной смеяться, понимая, что Марджори оставила ее в дураках и что она изуродовала себя, потакая ревнивой прихоти себялюбивой девчонки. Она опустилась на стул перед зеркалом и прикусила губу.
- А мне нравится, - через силу сказала она. - По-моему, мне пойдет такая прическа.
Марджори усмехнулась.
- Да все в порядке. И не страдай ты так.
- И не думаю.
- Спокойной ночи, Вероника.
Едва за Марджори закрылась дверь, как в Веронике произошел какой-то перелом. Она решительно вскочила, стараясь не шуметь, подбежала к кровати и вытащила из-под нее чемодан. Покидала туда туалетные принадлежности и платье на смену. Потом занялась сундуком - опростала в него два ящика комода, полных белья и летних нарядов. Она двигалась четко и расторопно; не прошло и часа, как сундук был закрыт, затянут ремнями, а она одета в элегантный дорожный костюм, купленный по совету Марджори.
Присев к столику, она написала короткую записку миссис Харви, в которой вкратце изложила, почему уезжает. Запечатав записку, надписала ее и положила на подушку. Поглядела на часы. Поезд уходил в час, она знала, что у отеля "Марборо", за два квартала, всегда можно достать такси.
Вдруг у нее перехватило дыхание, а глаза решительно сверкнули, - человек проницательный заметил бы тут связь с тем выражением решимости, которое появилось у нее в парикмахерской, - во всяком случае, некое его следствие. Выражение, необычное для Вероники и не сулившее ничего доброго.
Вероника прокралась к комоду, вынула оттуда какой-то предмет, погасила все лампы и постояла неподвижно, пока глаза не привыкли к темноте. Потом беззвучно распахнула дверь в комнату кузины. До нее донеслось безмятежное, ровное дыхание Марджори, спящей сном праведницы.
И вот она уже стоит у кровати, до предела сосредоточенная и хладнокровная. Она действовала быстро и ловко. Нагнувшись, ощупью отыскала одну косу, перехватывая добралась до самого ее основания, чуть припустила, чтобы не дернуть ненароком и не разбудить спящую, приставила ножницы и чикнула. Зажав косу в кулаке, Вероника на миг затаила дыхание. Марджори что-то пробормотала во сне. Вероника ловко отрезала вторую косу, секунду помедлила, потом быстро и неслышно выскользнула из комнаты.
Внизу она открыла массивную парадную дверь, тщательно притворила ее за собой и с ощущением небывалого восторга и счастья, помахивая увесистым чемоданом, будто сумочкой, ступила с порога в лунный свет. Бодро зашагала к отелю, но почти сразу спохватилась, что еще несет в левой руке две белокурые косы. Неожиданно расхохоталась и поспешно прикрыла рот рукой, чтобы не завизжать от радости. Поравнявшись с домом Уоррена, она, повинуясь внезапному порыву, опустила чемодан на землю, взметнула косами, как обрывками веревок, размахнулась - и косы с глухим стуком упали на деревянное крыльцо.
Вероника снова рассмеялась - теперь уже не сдерживаясь.
- Ага, получила! - закатывалась она. - Сняли скальп с вредины!
Потом подхватила чемодан и чуть не бегом припустилась по залитой луною улице.
Зимние мечты
I
Многие из мальчишек, которые таскали за играющими клюшки и отыскивали им мячи, были беднее бедного и ютились в однокомнатных домишках с худосочной коровой во дворе, но отец Декстера Грина владел вторым по величине бакалейным магазином в поселке Черного Медведя - первым считался "Рог изобилия", где делали покупки отдыхающие в Шерри-Айленде богачи, - и Декстер только подрабатывал в гольф-клубе себе на карманные расходы.
Осень кончалась холодами, непогодой, долгая зима, точно огромное белое одеяло, падала на Миннесоту, и тогда Декстер бегал на лыжах по полю для игры в гольф, которое теперь покрывал снег. Природа в эту пору наводила на Декстера тоску: он страдал, что здесь такая мерзость запустения, на дорожках и лунках хозяйничают только тощие взъерошенные воробьи. И угнетало, что на метках, где летом вьются разноцветные флажки, торчат из сугробов лишь обросшие ледяной коркой песочные ящики. Ветер пробирал Декстера до костей, иногда светило солнце, и он шел, жмурясь от его плоского пронзительного света.
В апреле зима вдруг кончилась. Снег стекал в Медвежье озеро, призывая истосковавшихся любителей гольфа с их красными и черными мечами открыть сезон. Не было победного звона капели, не было восторга в душе - холода просто кончались, и все.
Декстер чувствовал, как ущербна эта северная весна и как великолепна осень. Осенью он в волнении сжимал руки, твердил про себя какую-то чепуху и вдруг повелительно взмахивал рукой, точно отдавал приказания незримым армиям и народам. Октябрь приносил с собой надежды, которые к декабрю наполнялись ликующим торжеством, и тут мелькающие в памяти яркие картинки шерри-айлендского лета оказывались как нельзя более кстати. Вот он чемпион страны по гольфу, он наголову разбивает мистера Т. А. Гендрика, выигрывая у него партию, которую он в воображении разыгрывал сотни раз, каждый раз без устали меняя весь ее ход, - то он одерживал победу шутя, то лишь в последние минуты ему удавалось сравнять счет и вырваться вперед. Вот он выходит из собственного автомобиля марки "пирс-эрроу", как у мистера Мортимера Джонса, и с гордым видом шествует в гостиную Шерри-Айлендского гольф-клуба. Вот он перед толпой восхищенных зрителей прыгает с вышки в озеро и делает в воздухе сальто. Из толпы, раскрыв рот от изумления, на него глядит мистер Мортимер Джонс.
А однажды мистер Джонс - не воображаемый, а живой, из плоти и крови, - и впрямь подошел к Декстеру и со слезами на глазах сказал, что Декстер - самый лучший кэдди во всем клубе, он просит Декстера не уходить, а уж он, мистер Джонс, в долгу не останется, потому что все другие мальчишки, пропади они пропадом, потеряли у него по стольку мячей, сколько на поле лунок, не меньше…
- Нет, сэр, - решительно ответил Декстер, - я больше не хочу бегать за мячами. - И, помолчав, добавил: - Вышел я уже из того возраста.
- Да тебе, наверно, нет и четырнадцати. Почему, черт возьми, ты решил уйти как раз сегодня? Ты же обещал поехать со мной на той неделе на состязания.
- Нет, сэр, я уже решил. Вышел я из того возраста.
Декстер сдал инструктору свой значок "Кэдди первого класса", получил что ему причиталось и отправился домой, в поселок Черного Медведя.
- Черт побери, такой кэдди! Ни одного мяча не потерял! Старательный! Ловкий! Скромный! Благодарный! Честный! - причитал вечером мистер Мортимер Джонс, размахивая стаканчиком с виски.
А виной всему этому была девочка одиннадцати лет, прелестный гадкий утенок, какими бывают иногда девочки, которым через несколько лет суждено расцвести неизъяснимым очарованием и причинить неслыханные муки великому множеству мужчин. Это ее очарование уже угадывалось. Было что-то смутно бесовское в улыбке, кривящей книзу уголки ее губ, в чуть ли не страстном, прости меня, господи, взгляде ее глаз. Жизненные силы просыпаются в таких женщинах рано. Уже сейчас они переполняли это худенькое угловатое существо и рвались наружу.
От нетерпения она пришла на поле ровно в девять утра в сопровождении бонны в белом накрахмаленном платье, которая несла парусиновую сумку с пятью маленькими новыми клюшками. Декстер увидел ее возле раздевалки, она сильно конфузилась и, чтобы скрыть это, неестественным голосом болтала с бонной, украшая беседу поразительно неуместными гримасками.
- Сегодня такой чудесный день, - услышал Декстер. Она опустила уголки губ, улыбнулась и украдкой бросила вокруг себя взгляд, скользнув им мимолетно по Декстеру. Потом обратилась к бонне: - По-моему, здесь сегодня не очень много народу, правда, Хильда?
И снова наградила ее улыбкой - ослепительной, вопиюще фальшивой, чарующей.
- И что же нам теперь делать? - спросила бонна, рассеянно озираясь.
- Пустяки! Сейчас я все устрою.
Декстер стоял, приоткрыв рот, боясь шелохнуться. Он понимал: шагни он вперед - она тут же заметит, что он уставился на нее, шагни назад - ему будет не так хорошо видно ее лицо. Он не сразу сообразил, какая она еще маленькая. Потом вспомнил, что видел ее несколько раз в прошлом году - в детском комбинезоне. Неожиданно у него вырвался резкий, короткий смешок, испугавший его самого, и он быстро зашагал прочь.
- Мальчик…
Декстер остановился.
- Мальчик!
Без сомнения, она звала его. Мало того, ему предназначалась эта нелепая, ни на что не похожая улыбка - улыбка, которую столько мужчин будут вспоминать и в старости.
- Мальчик, вы не знаете, где сейчас тренер?
- Он дает урок.
- А где можно найти инструктора?
- Инструктор еще не пришел.
- А-а. - Она на минуту растерялась. Переступила с ноги на ногу, постояла, опять переступила.
- Нам нужен кэдди, - сказала бонна. - Миссис Джонс послала нас играть в гольф, но мы же не можем без кэдди…
Под грозным взглядом мисс Джонс она осеклась, но за взглядом сейчас же последовала уже знакомая ему улыбка.
- Кэдди ни одного нет, только я, - сказал Декстер бонне, - а я здесь за старшего, пока не придет инструктор.
- А-а.
Мисс Джонс удалилась со своим эскортом на приличествующее расстояние, и между ними завязалась оживленная беседа, в завершение которой мисс Джонс схватила одну из клюшек и швырнула на землю. Видимо, этого ей показалось мало, она подняла клюшку и хотела ударить бонну в грудь, но та вцепилась в клюшку и вырвала ее из девочкиных рук.
- Мерзкая старая уродина! - в бешенстве закричала мисс Джонс.
Они с бонной снова заспорили. Декстер сознавал, до чего комична эта сцена, его душил смех, но он сдерживался, чтобы не рассмеяться вслух. И не мог отделаться от несуразной мысли, что поведение девочки оправдано.
Неизвестно, чем бы все кончилось, не появись инструктор, к которому и поспешила обратиться бонна:
- Мисс Джонс нужен кэдди, а этот мальчик отказался.
- Мистер Мак-Кенна велел мне не отлучаться, пока вы не придете, - быстро сказал Декстер.
- А вы как раз и пришли. - Мисс Джонс лучезарно улыбнулась инструктору. Потом кинула на землю сумку и с царственным видом направилась к первой метке.
- Ну? - инструктор повернулся к Декстеру. - Что ж ты стоишь как истукан? Бери клюшки и ступай за барышней.
- Нет, сегодня я не буду работать.
- Что?! Не будешь…
- Я вообще не буду здесь больше работать.
Решение было столь чудовищно, что Декстер испугался. В клубе он был нарасхват, да и где еще в окрестностях озера ему удастся зарабатывать все лето по тридцать долларов в месяц? Но он только что перенес душевное потрясение, и его смятенные чувства требовали, чтобы он сейчас же совершил что-то отчаянное, бесповоротное.
Впрочем, на самом деле все было куда сложнее. Как еще не раз случится в будущем. Декстер принял решение, бессознательно повинуясь своим зимним мечтам.
II
Шло время, и мечты его, конечно, менялись, но узор, который они оплетали, оставался неизменным. Из-за них он через несколько лет отказался поступить в коммерческий колледж Миннесотского университета - его отец преуспевал и вполне мог содержать там сына - и предпочел сомнительные преимущества, которые давало образование в одном из старых и куда более известных университетов на Востоке, где ему с его скромными средствами пришлось нелегко. Но не думайте, что этот юноша был всего лишь сноб, хотя поначалу в его зимних мечтах богатые занимали так много места. Он хотел быть не возле чьей-то роскоши и блеска - он хотел владеть роскошью и блеском сам. Порой он стремился к самому лучшему, не всегда понимая, зачем оно ему, и тут наталкивался на те непостижимые преграды и запреты, которые так щедро выставляет перед нами жизнь. Об одном из таких столкновений и пойдет наш рассказ, а вовсе не о его жизненном пути в целом.
Он нажил состояние. И каким удивительным способом! Окончив университет, он поселился в том городе, чьи богачи ездят отдыхать на озеро Черного Медведя. Через два года о двадцатитрехлетнем Декстере уже говорили: "Этот молодой человек далеко пойдет". Вокруг него отпрыски богатых родителей беспечно проматывали наследство, или вкладывали его в сомнительные предприятия, или корпели над двадцатитомным курсом экономики, а Декстер занял под залог университетского диплома и собственного красноречия тысячу долларов и купил долю в прачечной.
Прачечная в то время была маленькая, но Декстер изучил, как в Англии стирают шерстяные носки для гольфа, чтобы они не садились, и через какой-нибудь год все любители спорта уже пользовались его услугами. Мужчины непременно хотели, чтобы их носки и свитеры стирались в прачечной Декстера, так же как раньше они непременно хотели играть с кэдди, который отыскивает все мячи. А потом ему стали отдавать свое белье их жены, и у прачечной появилось пять филиалов в разных концах города. Двадцати шести лет от роду Декстер был владельцем самой большой сети прачечных в их штате. И как раз тогда он все продал и переехал в Нью-Йорк. Но наш рассказ пойдет о тех днях, когда он только начал по-настоящему утверждаться в жизни.
Когда ему было двадцать три года, мистер Гарт - один из тех почтенных, седовласых мужей, что любили повторять: "Этот молодой человек далеко пойдет", - пригласил его как-то на конец недели в Шерри-Айлендский гольф-клуб, и вот в один прекрасный день Декстер вписал свое имя в книгу гостей и перед обедом играл в гольф двое против двух с мистером Гартом, мистером Сэндвудом и мистером Т. А. Гедриком. Он не счел нужным сообщать им, что когда-то носил по этому самому полю клюшки за мистером Гартом и что он с закрытыми глазами найдет на нем любую кочку и канаву, однако поймал себя на том, что то и дело поглядывает на четырех кэдди, приставленных к ним, пытаясь уловить какой-нибудь жест, выражение, которое напомнило бы ему себя и помогло соединить настоящее с прошлым.