На четвертый день (мы тогда плыли у восточного берега Сиамского залива, лавируя при легком ветре и спокойном море), на четвертый день этого тягостного жонглирования с неизбежным, когда мы сидели за ужином, этот человек, малейшее движение которого приводило меня в трепет, поставил блюдо на стол и торопливо побежал на палубу. Казалось, опасности быть не могло. Вскоре он вернулся вниз; оказывается, он вспомнил о моем пальто: после полудня мы попали под ливень, и я повесил пальто на поручни для просушки. Сидя неподвижно во главе стола, я с ужасом увидел пальто на его руке. Конечно, он направлялся к моей двери. Времени терять было нельзя.
- Стюард! - загремел я.
Нервы мои были так издерганы, что я не соразмерил голоса и не мог скрыть свое волнение. Это-то и заставляло моего бородатого помощника выразительно постукивать себя пальцем по лбу. Я однажды заметил у него этот жест, когда застал его на палубе, конфиденциально разговаривающего с плотником. Я не мог расслышать слова, но нисколько не сомневался, что эта пантомима относилась к странностям нового капитана.
- Да, сэр?
Бледный стюард покорно повернулся ко мне. Он был сбит с толку: я то и дело кричал на него, обрывал без всякого смысла и толку, повелительно выгонял из своей каюты и снова звал туда, заставлял выбегать из кладовой, исполнять непонятные поручения. С каждым днем его уныние росло.
- Куда вы идете с этим пальто?
- В вашу каюту, сэр.
- Опять будет ливень?
- Право, не знаю, сэр. Пойти наверх и посмотреть, сэр?
- Нет! Не нужно.
Цель была достигнута: мое вторите "я", конечно, слышало все, что произошло. В течение этой интермедии оба помощника не подымали глаз от своих тарелок, но губа этого проклятого мальчишки, второго помощника, заметно дрожала.
Я думал, что стюард повесит пальто и сейчас же выйдет. Почему-то он замешкался, но я овладел своим волнением и не окликнул его. Вдруг я услышал, - а слышно было достаточно ясно, - что парень зачем-то открывает дверь ванной. Все кончено! Комнатка такая маленькая, что там негде повесить кошку. Слова застряли у меня в горле, я весь окаменел. Каждую секунду я ждал, что услышу вопль удивления и ужаса. Я попробовал пошевельнуться, но у меня не хватило сил подняться на ноги. Все было тихо. Не схватило ли мое второе "я" беднягу за горло? Не знаю, что сделал бы я в следующую секунду, если бы стюард не вышел из моей каюты. Он закрыл дверь и спокойно остановился у буфета.
"Спасен! - подумал я. - Нет! Погиб! Исчез! Он исчез!"
Я положил вилку и нож и откинулся на спинку стула. Голова у меня кружилась. Немного погодя, когда ко мне вернулся голос, я уведомил своего помощника, чтобы он сам повернул корабль в восемь часов.
- Я не выйду на палубу, - продолжал я, - Я лягу и, если ветер не переменится, хочу, чтобы меня не тревожили до полуночи. Я чувствую себя неважно.
- У вас нездоровый вид последние дни, - заметил довольно безучастно старший помощник.
Они оба вышли, а я смотрел во все глаза на стюарда, убиравшего со стола. Ничего нельзя было прочесть на лице этого несчастного. "Но почему он избегает моего взгляда?" - спрашивал я себя. Потом мне захотелось услышать его голос.
- Стюард!
- Сэр? - по обыкновению он вздрогнул.
- Где вы повесили пальто?
- В ванной, сэр. - И прибавил, как всегда, с тревогой в голосе. - Оно еще не совсем просохло, сэр.
Еще некоторое время я оставался в кают-компании. Неужели мой двойник исчез так же, как появился? Но его появление можно было объяснить, а исчезновение казалось совершенно необъяснимым. Я медленно вошел в свою темную каюту, запер дверь, зажег лампу и несколько минут не решался обернуться. Когда же наконец я повернул голову, я увидел его стоящим навытяжку в дальнем углу. Нельзя сказать, чтобы я испытал потрясение, но непреодолимое сомнение в его телесном существовании промелькнуло в моем мозгу. Может ли это быть, спрашивал я себя, что он, невидим для всех, кроме меня? Это казалось каким-то наваждением. Неподвижный, с серьезным лицом, он протянул ко мне руки, - жест, ясно говоривший: "О боже! Едва спасся!" Действительно, все висело на волоске. Полагаю, я подошел к безумию так близко, как только может подойти человек, еще не сделавший последнего шага. Этот жест удержал меня, так сказать, у последней черты.
Помощник с устрашающими бакенбардами поворачивал корабль на другой галс. В момент глубокой тишины, какая следует после того, как команда заняла свои места, я услышал на корме его громкий голос: "Руль под ветер!" Возглас был отчетливо повторен на верхней палубе. Паруса под этим легким ветром производили слабый шелестящий шум. Он прекратился. Корабль медленно поворачивался. Я затаил дыхание в возобновившейся тишине ожидания. Казалось, на палубе не было ни одной живой души. Внезапно резкий крик: "Натягивай грот!" - разбил очарование. Над головой раздались крики, топот людей, бегущих с гротабраса, а мы двое, в моей каюте, сошлись по обыкновению у койки.
Он не ждал моего вопроса.
- Я слышал, как он входит сюда, и еле-еле успел забраться в ванну, - шепнул он мне. - Он только открыл дверь и просунул руку, чтобы повесить пальто. Все же…
- Я не подумал об этом, - прошептал я.
Мы избежали разоблачения чисто случайно, и эта удача еще сильнее пугала меня, я удивлялся его выдержке, не изменявшей ему ни на минуту. И голос его ничуть не дрожал. Если кому-нибудь и грозило безумие, то, во всяком случае, не ему. Он был в полном рассудке. И доказательством его здравомыслия были следующие слова:
- Мне уже не следует никогда больше возвращаться к жизни.
Это мог бы сказать и призрак. Но он намекал только на слова своего старого капитана, с неохотой допустившего теорию самоубийства. Очевидно, эта теория могла сыграть ему на руку, поскольку я понимал его дальнейшие планы.
- Вы должны высадить, меня на какой-нибудь остров, как только останется позади берег Камбоджи, - продолжал он.
- Высадить на остров! Ведь это вам не книжки с приключениями, - возразил я.
- Конечно! И это нисколько не похоже на книжку с приключениями. Но другого выхода нет. С меня довольно! Ведь вы знаете, я не боюсь того, что могут со мной сделать. Тюрьма или галеры - все, что им угодно. Но вы представляете себе, как я возвращаюсь назад и объясняю свою историю старому судье в парике и двенадцати почтенным торговцам, а? Могут ли они знать, виновен я или нет и в чем я виновен? Это мое дело. Что сказано в библии? "Ты будешь изгнанником и скитальцем на земле". Хорошо. Сейчас я - скиталец на земле. Как я пришел сюда ночью, так же я и уйду.
- Невозможно! - прошептал я, - Вы не можете.
- Не могу?.. Я не буду голым, как душа в день страшного суда. Я примерзну к этой пижаме. Последний день еще не настал, и… Но ведь вы поняли все. Не правда ли?
Мне стало стыдно. Поистине я понял все, но только какое-то ложное чувство, может быть трусость, заставляло меня колебаться, прежде чем отпустить этого человека с моего корабля.
- До завтрашнего вечера ничего нельзя сделать, - прошептал я. - Судно лежит сейчас на галсе в открытое море, и ветер может нам изменить.
- Я буду ждать: теперь я знаю, что вы меня понимаете, - ответил он. - Какое счастье иметь человека, который может понять! Мне кажется, это не простая случайность, что вы оказались там.
И шепотом, словно слова, какие мы должны были сказать друг другу, великая тайна для всего мира, он прибавил:
- Это очень странно.
Мы продолжали стоять бок о бок и перешептываться, но время от времени замолкали и только изредка перебрасывались словами. И, как всегда, он смотрел в иллюминатор. Дыханье ветра обвевало наши лица. Корабль, казалось, стоял в гавани, - так легко и без малейшего крена скользил он по воде, которая даже не журчала за бортами, темная и молчаливая, как призрачное море.
В полночь я вышел на палубу и, к величайшему изумлению своего помощника, повернул оверштаг и лег на контр-галс. Его страшные бакенбарды двигались подле меня с молчаливым неодобрением. Конечно, я не стал бы это делать, если бы речь шла только о том, чтобы поскорее выбраться из сонного залива. Я думаю, он сказал второму помощнику, явившемуся его сменить, что видит в моем поступке отсутствие здравого смысла. Тот только зевнул. Этот несносный мальчишка так вяло волочил ноги и с таким небрежным, ленивым видом навалился на поручни, что я резко напустился на него:
- Вы еще не совсем проснулись?
- Нет, сэр! Проснулся.
- В таком случае потрудитесь и держать себя соответствующим образом. И будьте внимательны. Если мы попадем в течение, мы еще до рассвета поравняемся с островами.
Восточная сторона залива окаймлена островами; некоторые из них разбросаны поодиночке, другие расположены группами. На синем фоне высокого берега они как будто плавают на серебряной поверхности спокойной воды, бесплодные, серые или темно-зеленые, окруженные зарослями вечнозеленого кустарника. Среди них попадаются и большие, мили две в длину, с очертаниями хребтов и серых скал под темной мантией густой листвы. Они неведомы ни торговцам, ни путешественникам, вряд ли отмечены на географических картах, и жизнь, таящаяся на них, скрыта ото всех. Должно быть, на самых больших островах есть деревушки или рыбачьи поселки, и сообщение с миром, по всей вероятности, поддерживается каким-нибудь туземным судном. Все утро мы держали курс на них, подгоняемые едва заметным ветерком; я не спускал подзорной трубы с группы разбросанных островов, но не видел ни человека, ни лодки. В полдень я не отдал распоряжения изменить курс, и бакенбарды моего помощника принимали все более озабоченный вид и, казалось, старались обратить на себя мое внимание. Наконец я сказал:
- Я думаю подойти к самому берегу, подвести судно как можно ближе.
От крайнего изумления даже глаза его стали свирепыми, и в эту секунду он выглядел поистине страшным.
- Мы плохо продвигаемся в середине залива, - спокойно продолжал я, - сегодня вечером я думаю воспользоваться береговым ветром.
- Помилуй бог, сэр! Плыть в темноте среди этих островов, рифов и отмелей?
- Да! Если здесь есть береговой ветер, мы должны держаться у самого берега. Не так ли?
- Помилуй бог! - прошептал он чуть слышно.
Целый день с лица его не сходило мечтательное, задумчивое выражение - признак крайнего недоумения. После обеда я, сославшись на усталость, ушел к себе в каюту.
Мы оба склонили наши темные головы над полуразвернутой картой, лежащей на моей койке.
- Вот, - сказал я. - Пусть это будет Ко-ринг. С восхода солнца я держу на него курс. Здесь два холма и отлогий мыс. Должно быть, он населен. А на противоположном берегу я видел что-то похожее на устье большой реки… и, вероятно, выше по течению есть какой-нибудь поселок. Более благоприятного случая для вас я себе не представляю.
- Все равно. Пусть это будет Ко-ринг.
Он задумчиво смотрел на карту, словно с высоты птичьего полета измерял расстояния, взвешивал шансы, следил глазами за своей собственной фигурой, бредущей по пустынной земле Кохинхины и исчезающей с этого клочка бумаги в местностях, не помеченных на карте. И, казалось, на корабле два капитана, намечающие его курс. Я так волновался и так измучился, бегая вверх и вниз, что в тот день у меня не хватило терпения переодеться. Я остался в своей пижаме, соломенных туфлях и мягкой широкополой шляпе. Душный зной залива изнурял человека, и команда привыкла видеть меня разгуливающим в этом легком костюме.
- При этом курсе мы минуем южный мыс, - шептал я ему на ухо. - Один бог знает, когда это будет, но, во всяком случае, после наступления темноты. Я подведу корабль к берегу на расстоянии полумили, поскольку смогу определить в темноте.
- Будьте осторожны, - предостерегающе пробормотал он.
И внезапно я понял, что все мое будущее и то единственное, к чему я пригоден, поставлено на карту, что я могу себя погубить из-за одной неудачи при первом командовании.
Было невозможно дольше оставаться в каюте. Я сделал ему знак скрыться в дальнем углу и вышел на корму. На вахте стоял этот скучный щенок. Я прошелся по корме, обдумывая положение, потом подозвал его к себе.
- Пошлите двух матросов открыть оба бортовых порта на квартердеке, - мягко сказал я.
Услыхав это странное распоряжение, он имел дерзость или, вернее, забылся до такой степени, что повторил:
- Открыть порты квартердека! Зачем, сэр?
- Я приказываю вам это сделать, для вас этого достаточно. Пусть их откроют и закрепят как следует.
Он покраснел и ушел. Думаю, он не удержался от насмешливого замечания плотнику по поводу целесообразности проветрить квартердек. Конечно, он заглянул в каюту старшего помощника, чтобы сообщить ему об этом распоряжении: бакенбарды вышли как будто случайно на палубу и стали украдкой посматривать на меня снизу, - вероятно, они старались открыть признаки безумия или опьянения.
Незадолго до ужина беспокойство мое усилилось, и я заглянул на секунду к моему второму "я". Странно было видеть его таким спокойным; это казалось неестественным, нечеловеческим.
Шепотом я поспешил развить ему свой план.
- Я подведу судно возможно ближе к берегу, а затем поверну его назад. Я найду способ тайком провести вас в парусную каюту; она отделена коридором. Но там есть отверстие, через которое вытаскивают паруса, оно выходит прямо в квартердек и в хорошую погоду всегда открыто, чтобы паруса проветривались. Когда судно замедлит ход, а команда будет занята на корме у гротабрасов, путь перед вами будет открыт. Вы спуститесь за борт через открытый порт квартердека. Я велел их закрепить. Спускайтесь в воду по веревке, чтобы не было плеска… Понимаете? Вас могут услышать, и положение чертовски осложнится.
Секунду он молчал, потом шепнул:
- Я понял.
- Я не увижу, как вы будете уходить, - с усилием проговорил я. - Ну, а о том… надеюсь только, что и я понял.
- Вы поняли. С начала до конца.
И первый раз в его шепоте послышалась дрожь, напряжение. Он схватил меня за руку, но звонок к ужину, заставил маня вздрогнуть. Однако он не вздрогнул, он только разжал пальцы.
После ужина я спустился вниз в девятом часу. Слабый, но надежный бриз был пропитан росой, и потемневшие сырые паруса старались поймать всю его двигательную силу. Мерцала ясная, звездная ночь, и тусклые, темные пятна - разбросанные островки - медленно плыли навстречу низким звездам. С левого борта был большой остров, довольно отдаленный и внушительный, затенявший широкий простор неба.
Открыв дверь, я увидел себя самого, разглядывающего карту. Он вышел из своего угла и стоял перед моим столом.
- Достаточно темно, - шепнул я.
Он отошел и прислонился к моей койке, спокойно глядя перед собой. Я сел на кушетку. Нам нечего было сказать друг другу. Над нашими головами шагал взад и вперед помощник, державший вахту. Потом я услышал, как шаги зазвучали быстрее. Я знал, что это значит. Он направлялся в кают-компанию, вскоре за моей дверью раздался его голос:
- Мы подходим к берегу, сэр. Кажется, земля совсем близко.
- Хорошо, - сказал я, - Сейчас выйду на палубу.
Я ждал, пока он вышел из кают-компании, потом встал. Мой двойник тоже тронулся с места. Настало время обменяться последними словами, по-прежнему шепотом, - так мне и не суждено было услышать его голос.
- Слушайте… - Я открыл ящик и вынул три соверена, - Возьмите это. Я получил шесть. Я отдал бы вам все, но мне нужно оставить немного денег, чтобы купить команде фруктов и овощей с туземных лодок, когда мы будем плыть Зондским проливом.
Он покачал головой.
- Возьмите! - настаивал я отчаянным шепотом, - Никто не может сказать, что…
Он улыбнулся и многозначительно похлопал себя по единственному карману пижамы. Действительно, место было ненадежное. Но я извлек свой большой шелковый носовой платок и, завязав три золотых монеты в уголок, протянул ему. Вероятно, он был тронут: он взял его, наконец, и быстро обвязал вокруг талии, прямо на голое тело под пижамой.
Наши глаза встретились. Прошло несколько секунд, потом, все еще не отводя от него взгляда, я протянул руку и потушил лампу. Я вышел в кают-компанию, настежь распахнув дверь своей каюты.
- Стюард!
От избытка усердия он все еще возился в буфетной, в последний раз перед сном перетирая судки из накладного серебра. Стараясь не разбудить помощника, каюта которого находилась напротив, я говорил вполголоса.
Он с беспокойством оглянулся.
- Сэр?
- Не можете ли вы мне принести горячей воды из камбуза?
- Боюсь, сэр, что огонь уже давно потух.
- Ступайте и посмотрите.
Он взбежал по трапу.
- Ну! - шепнул я громко… слишком громко, пожалуй, но я боялся, что не смогу выдавить ни одного звука.
В одну секунду он очутился подле меня. Две фигуры капитана проскользнули мимо трапа… крохотный темный коридор… откатившаяся раздвижная дверь. Мы были в парусной каюте и ползли на коленях по парусам. Внезапно мне пришла в голову одна мысль. Я увидел самого себя, бредущего босиком, с непокрытой головой, а солнце ударяет в мой темный затылок. Я сорвал свою широкополую шляпу и в темноте стал напяливать ее на мое второе "я". Он отшатнулся и молча отстранил меня. Интересно, что подумал он обо мне. Потом он понял и неожиданно сдался. Наши руки ощупью встретились и замерли на секунду в крепком пожатии… Ни одного слова не было сказано нами, когда они разъединились.
Когда вернулся стюард, я спокойно стоял у двери буфетной.
- Простите, сэр. Котел чуть теплый. Зажечь спиртовку?
- Не нужно.
Я медленно вышел на палубу. Теперь делом совести было подвести корабль как можно ближе к берегу. Он должен спуститься за борт, как только корабль начнет поворачивать. Должен! Для него возврата не было. Я перешел на подветренную сторону, и сердце у меня замерло, когда я увидел, как близок берег. При других обстоятельствах я не стал бы медлить ни минуты. Второй помощник с беспокойством следовал за мной.
Я продолжал смотреть вперед, пока не овладел своим голосом.
- Судно одолеет поворот, - спокойно сказал я.
- Вы собираетесь это испробовать, сэр? - недоверчиво проговорил он.
Я не обратил на него внимания и повысил голос, чтобы, быть услышанным рулевым:
- Держать круче к ветру!
- Есть, сэр!