Приспущенные шторы во все окно, кремовые, как в поезде, ловили в складки яркое солнце, за шторами, за окнами шумел-гудел Великий город, в который так любил приезжать Родион Яковлевич и в котором мечтал когда-нибудь осесть навсегда. А сейчас у него в Москве как бы пересадка - с войны на войну.
Александр Михайлович Василевский размеренно, спокойно, интеллигентно, почти по-профессорски говорил:
- Несколько слов предыстории, я бы сказал, политической предыстории… Советское правительство сознает всю важность ликвидации очага войны на Дальнем Востоке, упрочения наших границ и видит свой долг в том, чтобы помочь народам Восточной ц Юго-Восточной Азии в освободительной борьбе против японского ига. Мы верны союзническим обязательствам. Еще на Тегеранской конференции товарищ Сталин дал Рузвельту и Черчиллю принципиальное согласие на помощь в войне с Японией. На Ялтинской конференции опо было конкретизировано, и ровно через три месяца после девятого мая, следовательно, девятого августа, Советский Союз вступит в войну. Это союзники тянули с открытием второго фронта в Европе два года, мы начнем боевые действия против Квантуиской армии, как записано в Ялте.
Василевский, слегка сутулясь - отчасти возраст, все-таки пятьдесят, отчасти следствие многолетней штабной, сидячей работы, - то останавливался у письменного стола, то подходил к карте; в тишине поскрипывали его сапоги, шум за окнами будто исчез - настолько все были поглощены тем, что он говорил. А он говорил далее - в голосе пробилась командирская хрипотца:
- Генштабисты первоначальные расчеты сосредоточения наших войск на Дальнем Востоке сделали еще осенью сорок четвертого года. Тогда же прикинули размеры необходимых материальных ресурсов. Но до Ялтинской конференции, сами понимаете, никакой детализации плана войны против империалистической Японии не проводилось. А после Ялты машина заработала. - Василевский скупо, понуждая себя, улыбнулся. - Хочу, товарищи, подчеркнуть: в стратегическом отношении Маньчжурская операция вряд ли имеет равных себе в военной истории…
Малиновский внутренне напряжен, но в спинку стула вжался прочно, устойчиво, на массивном лице не дрогнет ни один мускул.
- Против Квантунской армии мы развертываем три фронта:
Первый Дальневосточный под командованием маршала Мерецкова, Второй Дальневосточный под командованием генерала армии Пуркаева и Забайкальский под командованием маршала Малиновского.
Указка Василевского скользнула по карте Северо-Восточного Китая. Карта крупная, все видно: на востоке, от Японского моря до станции Губерево, исходные рубежи Первого Дальневосточного фронта, нацеленного на Муданьцзян, Гирин; севернее и северозападнее рубежи Второго Дальневосточного фронта, его основные удары направлены вдоль северного берега Сунгари на Харбин; на западе рубежи Забайкальского фронта, главные его силы должны сосредоточиться на Тамцак-Булакском выступе, откуда и наносится удар в общем направлении на Чанчунь, Мукден.
Малиновский не пропустил ни слова из того, что говорилось о дальневосточных фронтах, но с удвоенной обостренностью слушал касающееся его, Забайкальского, фронта. Василевский сказал:
- На правом фланге Забайкальского фронта будет наступать Конно-механизированная группа советско-монгольских войск под командованием генерал-полковника Плиева… Его заместителем по монгольским войскам назначен генерал-лейтенант Лхагвасурэн, а политическое руководство ими возложено на генерал-лейтенанта Цеденбала, Генсека ЦК Монгольской народно-революционной партии.
Родион Яковлевич искоса взглянул на Плиева - тот буквально впился в карту - и тоже вновь проследил за указкой. Вот районы сосредоточения Кошго-механизированной группы - юго-западнее главных сил Забайкальского фронта. Красные стрелы ударов КМГ пропарывали пустыню и вонзались в города Долошюр и Калган. Что за противник перед Плиевым? Внутри синего овала надпись: "До шести кавалерийских дивизий и трех пехотных бригад войск Внутренней Монголии князя Дэ Вана и императора Маньчжурии Пу И". В оперативной глубине тоже синим цветом отмечались японские соединения, и Малиновский подумал: "Этито японские соединения и представляют наибольшую опасность для моего правого фланга. Перед Плиевым серьезная задача…"
Прокашлявшись скрипуче - будто проскрипели его сапоги, - Василевский опустил указку, и она возникла у плеча, как штык:
- Товарищи, общая протяженность всех трех фронтов - более пяти тысяч километров…
Цепкая на цифры память Малиновского сработала мгновенно: общая протяженность всех европейских фронтов второй мировой войны - советско-германского, западного и итальянского - не превышала, скажем, в январе сорок пятого года трех с половиной тысяч километров!
- Задача фронтов по глубине - шестьсот - восемьсот километров. Для достижения целей операции - окружение, расчленение и полный разгром всех сил Квантунской армии - отводится крайне ограниченное время: не более двадцати - двадцати трех суток…
Малиновский вставил:
- Вот это размах! Современные Канны…
- Пожалуй, пограндиознее, Родион Яковлевич, - деликатно уточнил Василевский. - Даже на советско-германском фронте не было ничего подобного… Предстоит разбить войска четырех японских фронтов и одной отдельной армии, а также армию МаньчжоуГо, войска правителя Внутренней Монголии Дэ Вана и Суйюаньскую армейскую группу…
В иных бы обстоятельствах, с иным поводом свою реплику Малиновский бы посчитал непростительной невыдержанностью, но сейчас понимал: она извинительна, и не только извинительна - она необходима, ибо высветлила: Маньчжурская операция явится непревзойденной, войдет в историю. И его предназначение - содействовать всем, на что способен, ее успеху! И чем больше он слушал Александра Михайловича Василевского, тем сильнее росло ощущение военно-исторической значимости предстоящего…
- Еще несколько цифр, товарищи, - говорил Василевский. - К августу на Дальнем Востоке должно быть сосредоточено одиннадцать общевойсковых армий и одна танковая, которая будет действовать в составе Забайкальского фронта… В этой группировке - более полутора миллиона человек. Почти тридцать тысяч орудий и минометов, более пяти тысяч танков и самоходно-артиллерийских установок, более пяти тысяч боевых самолетов! Разумеется, сюда приплюсованы и силы Военно-Морского Флота. Результат переброски: численность советских войск на Дальнем Востоке и в Забайкалье возрастет вдвое. Цифры я, разумеется, округляю… Но суть не в одной численности. Суть и в том, что при относительно незначительном превосходстве в количестве людей советские войска значительно превзойдут противника в боевой технике, и это явится важным условием быстротечного прорыва японских пограничных укреплений и стремительного наступления советских войск в глубь Маньчжурии…
Опять подмывало высказаться вслух, но Малиновский этого не сделал, лишь подумал: "Во всем размах! И основной удар - моего фронта!" Взамен Малиновского высказался Кирилл Афанасьевич Мерецков - с осторожной шутливостью:
- Великое переселение народов…
- Поистине великое, - отозвался на шутку Василевский, снимая несколько общее напряжение. - Вот вам еще цифры, вникните в них. В течение мая - июля в поездах, под погрузкой и разгрузкой, на маршах в районы развертывания будет находиться до миллиона человек, будут перевезены и выгружены десятки тысяч тонн боеприпасов, горючего, продовольствия. За эти три месяца на Дальний Восток и в Забайкалье поступит с запада, с расстояния от девяти до двенадцати тысяч километров, приблизительно сто тридцать шесть тысяч железнодорожных вагонов с войсками и грузами. И такого не бывало в истории войн…
"А разве такое бывало - подобный замысел? - подумал Малиновский. - Замысел-то каков! План-то каков!"
Как военачальник Родион Яковлевич отдавал должное тем, кто разработал этот план поистине молниеносного разгрома противостоящего врага. Итак, наносятся два основных встречных удара: с восточного выступа Монгольской Народной Республики силами четырех общевойсковых, одной танковой армии и Конно-механпзированной группы, - это Забайкальский фронт, другой удар - со стороны Приморья силами трех общевойсковых армий и механизированного корпуса - это Первый Дальневосточный. Наступление двух этих фронтов, поддержанное войсками Второго Дальневосточного и Монгольской народно-революционной армии, обеспечивает окружение, расчленение и разгром в сжатые сроки главных сил Кваптунской армии на огромнейшей территории. Вот "котел" так "котел"! Соединившись в районе Чанчунь - Гнрпн, войска Забайкальского и Первого Дальневосточного фронтов в дальнейшем резко меняют направление действий и развивают стремительное наступление на Ляодунский полуостров и Северную Корею, чтобы завершить разгром вражеских войск и освободить эти территории. И плюс к этому операции по освобождению Южного Сахалина и Курильских островов - подключится и Тихоокеанский флот, Амурская флотилия тоже будет действовать…
Непосредственное руководство моряками возложено Ставкой на главкома Военно-Морских Сил адмирала флота Кузнецова…
Василевского, командующих фронтами и членов Военных советов фронтов принял Сталин. Родион Яковлевич вслед за другими вошел в знакомый кабинет. Ничего в кабинете не изменилось, а вот сам Сталин в чем-то изменился. Внешне: поседел, сутулится, ходит без прежней легкости. Внутренне: будто не столь суров, чаще улыбается, чаще шутит. Или у него просто сегодня доброе расположение духа? Как бы там ни было, Малиновский держался строго, собранно, контролируя себя в самых мелочах - как вошел, как остановился; при встречах или даже при телефонных разговорах с Верховным Главнокомандующим надо быть начеку, надо мгновенно и точно реагировать на вопрос или указание Сталина. Малиновский и в личном общении и при разговорах по В Ч чувствовал, как токи всесильной власти исходят от этого негромкого, сипловатого голоса, от характерного акцента; в той власти - все, включая маршала Малиновского.
Но как ни собран был Родион Яковлевич, как ни нацелен на сугубо деловой, официальный лад, он позволил себе подумать о том, что всю Отечественную, с июня сорок первого, Сталин не сдавал, не старел, а в последнее полугодие войны, когда Победа была уже бесспорно близкой, и почему-то особенно после Победы в волосы Сталина полезла седина, спина стала горбиться, ноги тяжелеть. Такое примерно было со многими: нервное напряжение военных лет не позволяло расслабляться, напряжение ушло - здоровье отступило перед возрастом, перед пережитым, перед болезнями. Да, после Победы начали одолевать болячки…
Когда они переступили порог кабинета, Сталин медлительно вышел на середину комнаты и, молча кивнув, повел рукою по направлению к столу для заседаний: прошу, мол, садиться. Но никто не сел, и Сталин не повторил приглашения. Все остались стоять, Сталин прошелся по кабинету. Спросил:
- Ну, как поживают товарищи маршалы?
Осторожный Мерецков промолчал, только бодро улыбнулся; Пуркаев, блеснув стекляшками пенсне, промолчал, вероятно оттого, что не был маршалом; ответили двое, почти одновременно.
Малиновский сказал:
- Мы в боевой форме, товарищ Сталин.
Василевский сказал:
- Товарищ Сталин, мы готовы выполнить ваши предначертания…
- Ну, предначертания… - Улыбка застряла у Сталина в усах. - Так, указания… Всего лишь указания общего порядка…
Не буду вдаваться в детали предстоящего. Товарищ Василевский, вы уже объяснили все, не так ли?
- Так точно, товарищ Сталин!
- Это хорошо, хорошо, - сказал Сталин и умолк.
Он походил по ковру от письменного стола к окну, от окна к дверп, затем вдоль длинного стола, у которого стояли военачальники; они поворачивали головы вослед ему, видя то рыжеватый ус, помеченную оспой щеку, то грузноватую спину, жесткий седеющий затылок. Походив, Сталин погрозил кому-то в пространство мундштуком, как пальцем, и сказал:
- Наступает час расплаты… Я человек старшего поколения, сорок лет мы, ждали, когда смоют с России это пятно… позор поражения в войне с Японией… Надеюсь, меня не обвинят в шовинизме… - Сталин говорил тихо, растягивая слова и фразы. - У нас к Японии за сорок лет накопились и другие счета… А счета надо оплачивать… Нынешняя война против Японии будет иметь глубокие последствия… Мы не только поможем союзникам, не только поможем порабощенным народам Азии, но и упрочим своп границы, свою безопасность… Угроза немецкого нашествия на Западе устранена. Теперь устраняется угроза японского нашествия на Востоке… Не так ли?
За всех ответил Василевский:
- Так точно, товарищ Сталин!
- У меня, товарищи, созрела идея: обратиться к советскому народу по случаю победы над Японией… Ведь наступит всеобщий мир, товарищи!.. Я уже сейчас думаю над этим обращением…
Ну, а вы подведете под него, так сказать, реальную базу…
Сталин улыбнулся - улыбнулись и военачальники. Сталин будто упрятал улыбку в усы - перестали улыбаться и военачальники. Малиновский подумал: в словах, в тоне Верховного - железная уверенность в победном исходе Маньчжурской кампании.
Сталин не сомневается в исходе: небывалая мощь стягивается на Дальний Восток, преимущество в технике будет подавляющим, войска опытные, закаленные, и командуют ими испытанные полководцы. Полководцы! И ты персонально отвечаешь за исход, с тебя полный и безоговорочный спрос. И Родион Яковлевич скова ощутил масштабы операции и масштабы своей ответственности.
Он вдруг заметил: сутулится. Выпрямился…
Между тем Сталин достал пз картонной коробкп папиросу и сел во главе длинного стола. Это было непривычно: прежде он неизменно курил трубку, иногда ломая папиросы, крошил пз них табак, набивал трубку, ЕЮ чтоб держать между пальцами дымяпгуюся папироску… И вот он рядом, близкий и - далекий, недоступный, редко кому подающий руку. Лишь раз Малиновский был свидетелем, как целует Сталин: не в губы, не в щеку, а в плечо, на грузинский манер, - это было с видным западным дипломатом, дружественно настроенным к Советскому Союзу…
Неожиданно Верховный Главнокомандующий заговорил о том, о чем, видимо, сначала не собирался вести речь, ибо все было недавно обговорено у Василевского. Он уточнял сроки передислокации, состав войск, характер наступления всех трех фронтов. легко оперировал датами, цифрами, фамилиями, географическими названиями, и Родион Яковлевич, не обижавшийся на собственную память, подивился исключительной его памятливости. Во время военной части разговора Сталин был серьезен, строг.
На его вопросы коротко, по ясно отвечали и Василевский, и командующие фронтами. Когда очередь доходила до Малиновского, он докладывал четко, свободно, однако ценой колоссального внутреннего напряжения, заставлявшего кровь стучать в висках.
В заключение беседы Верховный опять шевельнул в улыбке усами, сказал шутливо:
- Надеюсь, товарищи маршалы поторопятся с подготовкой операции, дабы мне не ударить лицом в грязь перед Трумэном и Черчиллем… Вы воюйте, а товарищ Сталин займется мирными, трудовыми проблемами страны, он уже наполовину штатскип…
"А я навечно останусь военным", - подумал Малиновский, когда все отулыбались, подумал с неугасающей озабоченностью, с жаждой действовать - во весь разворот…
И в последующие несколько суток, что отдаляли его от Москвы и близили к Чите, эта озабоченность, эта тревога не проходили. Специальный скорый поезд, обгоняя воинские эшелоны, пассажирские и товарные составы, шел среди полей и лесов, равнин и гор, нырял в тоннели, - тогда в салоне зажигались лампочки, освещая Малиновского и его генералов и делая их чуть моложе, чем они были; выныривал из тоннелей на волю, в дневном свете виделись и седины и морщины - меты войны, как и раны.
Собравшиеся на перроне читинского вокзала генералы в белых кителях - солнцепек, жара, асфальт плавится - томились неизвестностью. Стоявший в центре группы, широко расставив ноги, коренастый генерал-полковник - черные усы подчеркивали белоснежность кителя - говорил соседу:
- Ума не приложу, что это за генерал-полковник Морозов?
Чем знаменит?
- Я тоже такого не знаю.
- Узнаешь! Мне из Москвы по телефону передали приказ: встретить на вокзале. А затем… затем передать ему командование фронтом.
- М-мда…
- И я буду у него, у этого Морозова, заместителем… Сработаемся ли?
- С начальством надлежит срабатываться! Если что, так убирают подчиненного…
- Это ты верно… Ну да ладно, поглядим на генерала Морозова. Спецпоезд вот-вот подойдет.
Подошел спецпоезд. И у генералов в белых кителях глаза округлились от изумления: из вагона выходил в форме генералполковника не кто иной, как Маршал Советского Союза Родион Яковлевич Малиновский! Точно, он! А погоны генерал-полковничьи! И не Малиновский он, а Морозов.
Уже перед легковой машиной, обернувшись к сопровождающим, Малиновский сказал:
- Меня не понизили в звании, и я не отрекся от отцовской фамилии… А если по-серьезному: где возможно, там необходимо всячески соблюдать скрытность прибытия на Дальний Восток и войск, и определенных лиц. В этих целях я пока побуду генералполковником Морозовым, маршал Мерецков - генерал-полковником Максимовым, а маршал Василевский - генерал-полковником Васильевым. Так и документы будем подписывать…
- Ясно, товарищ маршал… виноват, товарищ генерал-полковник… проще выразиться: ясно, товарищ командующий! - сказал бывший командующий войсками фронта, ныне заместитель, и нашел в себе силы на юмор: - Генерал-полковник тоже неплохое звание.
- Вполне, - сказал Малиновский; адъютант распахнул дверцу, и Родион Яковлевич опустился на сиденье рядом с шофером. - Поехали!
- На квартиру? - спросил сзади заместитель. - Сначала в штаб.
Машина поднималась по привокзальной улице. Малиновский всматривался в город - обычный областной центр, ничем не напоминавший прифронтовой город, хотя в нем и размещен штаб Забайкальского фронта. До зуда в пальцах захотелось взяться за штабные документы, за карты - это было нетерпеливое желание дела, такое желание бывает у каждого человека, любящего и умеющего вершить труд.
Одним из первых этих дел был визит в Улан-Батор. Душным июльским вечером с читинского аэродрома поднялся самолет, развернулся над городом, набрал высоту. В соседних креслах - маршал Малиновский и генерал Плиев. Малиновский, ворочаясь, вдавливаясь в кресло, говорил:
- До Улан-Батора долетим за час. Увидимся с Цеденбалом…
Какой же он все-таки молодой! Двадцать девять лет всего!
- С Юмжагийном Цеденбалом я не раз встречался, когда служил в Монголии советником, - вставил Плиев.