Въ теченіе двухъ лтъ молодой Луна посвящалъ все свободное время чтенію. Иногда, впрочемъ, онъ сопровождалъ товарищей въ кафе, и пивныя и принималъ участіе въ веселой жизни Латинскаго квартала. Онъ видлъ гризетокъ, описываемыхъ Мюрже, но не такими меланхоличными, какъ въ произведеніяхъ поэта. Иногда онъ совершалъ по воскресеньямъ идиллическія прогулки вдвоемъ въ окрестностяхъ Парижа, но въ общемъ любовь не играла большой роли въ его жизни. Любознательность побждала въ немъ чувственные инстинкты, и посл мимолетныхъ романтическихъ приключеній онъ возвращался еще съ большимъ рвеніемъ къ умственной работ.
Изученіе исторіи, столь ясной въ противоноложность туманнымъ чудесамъ церковныхъ хроникъ, которыми онъувлекался въ дтств, расшатало въ значительной мр его вру. Католицизмъ пересталъ быть для него единственной религіей. Онъ уже не длилъ исторію челозчества на два періода - до и посл появленія въ Іуде нсколькихъ невдомыхъ людей, которые разсялись по міру, проповдуя космополитическую мораль, изложенную въ форм восточныхъ изреченій и расширенную ученіями греческой философіи. Онъ видлъ теперь, что религіи создавались людьми и подвержены условіямъ жизни всхъ организмовъ, что есть у нихъ пора восторженной юности, готовой на всякія жертвы, что затмъ наступаетъ зрлость, съ ея жаждой власти и, наконецъ, неизбжная старость, за которой слдуетъ медленная агонія. Во время нея больной, чувствуя близость конца, съ отчаяніемъ цпляется за жизнь.
Прежняя вра Габріэля еще старалась бороться нсколько времени противъ его новыхъ убжденій, но чмъ больше онъ читалъ и думалъ, тмъ слабе становилась въ немъ сила сопротивленія. Христіанство казалось теперь Габріэлю только однимъ изъ проявленій человческой мысли, стремящейся объяснить какъ-нибудь присутствіе человка на земл, а также понять тайну смерти. Онъ пересталъ врить въ католичество, какъ единственную истинную религію, и вмст съ тмъ исчезла у него и вра въ святость монархіи, побудившая его примкнуть къ карлистамъ. Освободившись отъ расовыхъ предразсудковъ, онъ сталъ относиться съ трезвостью къ исторіи своей родины. Иностранные историки раскрыли ему грустную судьбу Испаніи, молодой и сильной на исход среднихъ вковъ, но остановленной въ своемъ дальнйшемъ развитіи фанатизмомъ инквизиціонной церкви и безуміемъ своихъ королей, которые задумали - совершенно не имя для этого средствъ - возстановить монархію цезарей и погубили страну своимъ честолюбіемъ. Народы, которые порвали связь съ папскимъ престоломъ и повернулись спиной къ Риму, были гораздо счастливе, чмъ Испанія, дремавшая какъ нищенка у воротъ храма.
Отъ всхъ его прежнихъ врованій у Габріэля осталась только вра въ Бога, творца міра. Но при этомъ его смущала астрономія, которою онъ занимапся сь дтской восторженностью. Безконечное пространство, гд, какъ онъ былъ убжденъ въ прежнее время, летали сонмы ангеловъ и которое служило путемъ для Мадонны, когда она спускалась на землю, вдругъ наполнилось милліардами міровъ, и чмъ боле изощрялись инструменты, изобртаемые для изслдованія небесныхъ тлъ, тмъ число ихъ все возрастало, тмъ безпредльне становилось пространство. Голова кружилась при мысли о такой безбрежности. Міры оказываютъ взаимное притяженіе друтъ на друга, вращаются, свершая милліарды миль въ секунду, и вся эта туча міровъ падаетъ въ пространство, никогда не проходя дважды по одному и тому же пункту безмолвной безконечности, въ которой возникаютъ все новые и новые міры, также какъ все боле и боле совершенствуются орудія наблюденія. Гд же въ этой безконечности мсто для Бога, создавшаго землю въ шесть дней, гнвающагося на два невинныхъ существа, созданныхъ изъ праха и оживленныхъ дуновеніемъ. Гд Богъ, который извлекъ изъ хаоса солнце и столько милліоновъ свтилъ для того, чтобы они освщали нашу планету, эту жалкую пылинку среди безконечности?
Богъ Габріэля, утратившій тлесный образъ и разсявшійся въ мірозданіи, утратилъ и другіе свои аттрибуты. Проникая собой безграничное пространство, сливаясь съ безконечностью, онъ становился неосязаемымъ для мысли призракомъ.
По совтамъ знакомыхъ студентовъ, Габріэль прочелъ Дарвина, Бюхнера, Геккеля, и ему открылась тайна мірозданія, мучившая его посл того, какъ онъ пересталъ врить во всемогущество религіи. Онъ понялъ прошлое нашей планеты, которая вркщалась сотни милліоновъ лтъ въ пространств, претерпвая всевозможныя катаклизмы и превращенія. Жизнь возникла на ней посл долгихъ предварительныхъ попытокъ, сначала въ вид микроскопическихъ формъ существованія, мха, едва покрывающаго скалы, животнаго, въ которомъ едва замтны признаки элементарнаго организма. Постепенное дальнйшее развитіе совершалось, прерываемое катаклизмами. Жизнь земли безконечная цпь эволюцій, смна неудавшихся формъ и организмовъ новыми, совершенствующимися вслдствіе естественнаго подбора, вплоть до человка, который, высшимъ напряженіемъ матеріи, заключенной въ его череп, вышелъ изъ животнаго состоянія и утвердилъ свою власть на земл.
У Габріэля ничего не осталось отъ его прежнихъ врованій. Его душа была какъ бы опустошенной втромъ равниной. Послднее врованіе, сохранившееся среди развалинъ, рушилось. Луна отказался отъ Бога, какъ отъ пустого призрака, стоявшаго между человкомъ и природой.
Но бывшему семинаристу необходимо было во что-нибудь врить, отдаться борьб за какую-нибудь идею, употребить на что-нибудь свой проповдническій пылъ, которымъ онъ поражалъ всхъ еще въ семинаріи. Его стала привлекать революціонная соціологія. Прежде всего его заинтересовали смлыя теоріи Прудона, а затмъ дло его обращенія завершено было нсколькими воинствующими пропагандистами, работавшими въ одной типографіи съ нимъ, старыми солдатами коммуны, вернувшимися изъ ссылки или изъ каторги и возобновившими съ удвоеннымъ жаромъ борьбу противъ существующаго общественнаго строя. Съ ними онъ ходилъ на митинги, слушалъ Реклю, Кропоткина, и ученіе Михаила Бакунина казалось ему евангеліемъ будущаго.
Найдя новую религію, Габріэль всецло отдался ей, мечтая возродить человчество экономическимъ путемъ. Прежде обездоленные надялись на блаженство въ будущей жизни. Но уврившись, что нтъ иной жизни, кром настоящей, Луна возмутился противъ общественной несправедливости, осуждающей на нужду много милліоновъ существъ ради благополучія небольшого числа привилегированныхъ. Онъ увидлъ источникъ всхъ золъ во власти и возненавидлъ ее всей душой. Вмст съ тмъ, однако, онъ очень отличался отъ своихъ новыхъ товарищей мягкостью характера и ненавистью ко всякому насилію. Они мечтали только о томъ, чтобы устрашить міръ динамитомъ и кинжаломъ и заставить всхъ принять изъ страха новое ученіе. Онъ же, напротивъ того, врилъ въ силу идей и въ мирную эволюцію человчества. Онъ доказывалъ, что нужно дйствовать, какъ апостолы христіанства, вря въ будущее, но не торопясь осуществить непремнно сейчасъ же свои надежды.
Побуждаемый жаждой прозелитизма, онъ покинулъ Парижъ черезъ пять лтъ. Ему хотлось видть міръ, самому изучить нужды общества и посмотрть, какими силами располагаютъ обездоленные для того, чтобы произвести великій переворотъ.
Кром того онъ спасался отъ преслдованій французской полиціи, которая слдила за нимъ въ виду его близкихъ отношеній къ русскимъ студентамъ Латинскаго квартала, молодымъ людямъ съ холодными глазами и длинными волосами, которые проповдывали въ Париж свои революціонныя идеи.
Въ Лондон онъ познакомился съ молодой больной англичанкой, горвшей, подобно ему, революціоннымъ пыломъ; она ходила съ утра до ночи по улицамъ рабочихъ кварталовъ, стояла у входовъ въ мастерскія и раздавала брошюры, находившіяся въ картонк для шляпъ, которую она всегда носила въ рукахъ. Люси сдлалась вскор подругой Габріэля. Они полюбили друтъ друга глубокимъ, но спокойнымъ чувствомъ. Ихъ соединяла не любовь, а общность идей. Это была близость революціонеровъ, всецло поглощенныхъ страстной борьбой противъ общества и въ сердц которыхъ не оставалось мста для другихъ страстей.
Луна и его подруга здили по Голландіи, по Бельгіи, потомъ поселились въ Германіи, постоянно перезжая отъ одной группы товарищей къ другой, разными способами зарабатывая средства для жизни, съ той легкостью приспособленія, которая отличаетъ международныхъ революціонеровъ; вс они скитаются по міру безъ денегъ, терпя лишенія, но всегда находятъ въ трудныя минуты братскую руку, которая помогаетъ имъ стать на ноги и двинуться дальше въ путь.
Посл восьми лтъ такой жизни подруга Габріэля умерла отъ чахотки. Они были въ это время въ Италіи. Оставшись одинъ, Луна впервые понялъ, какой опорой была для него подруга его жизни. Онъ забылъ на время свои политическіе интересы и оплакивалъ Люси, безъ которой жизнь его стала пустой. Онъ любилъ ее не такъ пылко, какъ любятъ въ его годы, но ихъ сроднила общность идей, общія невзгоды, и съ годами у нихъ сдлалась какъ бы одна общая воля. Кром того, Габріэль чувствовалъ себя состарившимся раньше времени вслдствіе трудной, тревожной жизни. Въ разныхъ городахъ Европы его сажали въ тюрьму, подозрвая въ сообщничеств съ террористами. Полиція много разъ жестокимъ образомъ избивала его. Ему становилось труднымъ путешествовать по Европ, потому что его фотографическія карточки, вмст съ портретами многихъ его товарищей, находились у полиціи всхъ странъ. Онъ былъ бродячей собакой, которую отовсюду гнали палками.
Габріэль не мог къ тому же жить одинъ, посл того какъ привыкъ видть около себя добрые голубые глаза подруги, слышать ея тихій ласковый голосъ, поддерживавшій въ немъ духъ въ трудныя минуты; онъ не могъ выдержать жизни на чужбин посл смерти Люси. Въ немъ проснулась пламенная тоска по родин, ему страстно захотлось вернуться въ Испанію. Онъ вспомнилъ о своихъ братьяхъ, точно прилпившихся къ стнамъ собора, равнодушныхъ ко всему, что происходитъ во вншнемъ мір; они уже перестали даже освдомляться о немъ, забыли его.
Габріэль ршилъ хать въ Испанію, точно боясь умереть на чужбин. Товарищй предложили ему завдывать типографіей въ Барцелон, но, прежде чмъ похать туда, ему хотлось пробыть нсколько дней въ Толедо. Онъ возвращался туда сильно состарившимся, хотя ему еще не было сорока лтъ, съ знаніемъ четырехъ или пяти языковъ, и бдне, чмъ ухалъ изъ дому. Онъ зналъ, что старшій братъ, садовникъ, умеръ, и что его вдова жила вмст съ сыномъ въ маленькомъ чердачномъ помщеніи вь верхнемъ монастыр и стирала блье на канониковъ. Эстабанъ отнесся къ нему посл долгаго отсутствія съ такимъ же восхищеніемъ, съ какимъ относился, когда Габріэль былъ еще въ семинаріи. Онъ очень интересовался путешествіями брата и созвалъ всхъ жителей верхняго монастыря послушать этого человка, который исходилъ весь міръ изъ конца въ конецъ. Въ своихъ разспросахъ Эстабанъ сильно путался въ географіи, такъ какъ зналъ въ ней только два дленія - на страны, обитаемыя католиками, и страны, гд живутъ еретики.
Габріэль чувствовалъ жалость къ этимъ людямъ, прозябающимъ на одномъ и томъ же мст, не интересуясь ничмъ, что происходитъ за стнами собора. Церковь казалась ему огромной развалиной - какъ бы щитомъ животнаго, нкогда сильнаго и мощнаго, но которое уже умерло боле ста лтъ тому назадъ. Тло его истлло, душа испарилась, и отъ него не осталось ничего, кром этого вншняго щита, подобно раковинамъ, которыя геологи находятъ при раскопкахъ и по строенію которыхъ они стараются опредлить, каково было тло существъ, жившихъ въ нихъ. Глядя на церковные обряды, которые его прежде волновали, онъ чувствовалъ желаніе протестовать, крикнуть священникамъ, чтобы они ушли, потому что время прошло, вра умерла, и что если люди приходятъ еще въ храмы, то только по традиціи и изъ страха передъ тмъ, что скажутъ другіе.
Въ Барцелон, куда Габріэль похалъ изъ Толедо, жизнь его превратилась въ водоворотъ борьбы и преслдованій. Товарищи относились къ нему съ большимъ уваженіемъ, видя въ немъ друга великихъ борцовъ "за идею", человка, объздившаго всю Европу. Онъ сдлался однимъ изъ самыхъ видныхъ революціонеровъ. He было ни одного митинга безъ участія товарища Луны. Его природный даръ краснорчія, обращавшій на себя вниманіе уже въ семинаріи, проявлялся съ огромнымъ блескомъ въ революціонныхъ собраніяхъ, опьяняя толпу въ лохмотьяхъ, голодную и жалкую, которая вся дрожала отъ возбужденія, слушая, какъ онъ описывалъ грядущее райское устройство жизни, когда не будетъ ни собственности, ни пороковъ, ни привилегированныхъ классовъ, когда работа будетъ наслажденіемъ и не будетъ другой религіи, кром науки и иекусства. Нкоторые слушатели, самые скептическіе, снисходительно улыбались, слушая, какъ онъ возмущался насиліемъ и проповдывалъ пассивное сопротивленіе, которое должно привести къ полной побд. Онъ казался имъ идеологомъ, - но его всетаки ходили слушать, считая его рчи полезными для дла. Пусть онъ говоритъ, а они, люди дла, сумютъ уничтожить безъ рчей это ненавистнве общество, глухое къ голосу истины.
Когда начались взрывы бомбъ на улицахъ, товарищъ Луна былъ пораженъ боле всхъ другихъ неожиданной для него катастрофой; однако, его же перваго посадили въ тюрьму въ виду популярности его имени. О, эти два года, проведенные въ крпости Монхуихъ! Они глубоко ранили душу Габріэля, и эта неизлечимая рана раскрывалась при малйшемъ воспоминаніи о томъ времени.
Общество обезумло отъ страха, и ради самообороны стало попирать вс законы совсти и человческаго достоинства. Въ культурной стран воскресло правосудіе варварскихъ временъ. Расправу съ революціонерами перестали доврять суду, который могъ бы оказаться слишкомъ совстливымъ для этого. Революціонеровъ отдавали въ руки полиціи, которая, съ одобренія высшихъ властей, возобновила систему пытокъ.
Габріэль помнилъ стрзшную ночь, когда вдрутъ въ его каземат показался свтъ. Вошли люди въ полицейскихъ мундирахъ, схватили Габріэля и повели вверхъ по лстниц въ помщеніе, гд ждали другіе люди, вооруженные огромными палками. Молодой человкъ въ мундир полицейскаго офицера, креолъ, съ сладкимъ голосомъ, съ небрежными, лнивыми дврженіями, сталъ допрашивать его о террористическихъ покушеніяхъ, происходившихъ въ город за нсколько мсяцевъ до того. Габріэль ничего не зналъ, ничего не видлъ. Можетъ быть, террористы были изъ числа его товарищей, но онъ жилъ въ своихъ мечтахъ и не видлъ, что вокругъ него готовились акты насилія. Его отрицательные отвты раздражали полицейскихъ. Сладкій голосъ креола дрожалъ отъ гнва, и вдругъ вся шайка накинулась на него съ ругательствами и проклятіями, и началась охота за несчастной жертвой по всей комнат. Удары сыпались на Габріэля куда попало - на спину, на ноги, на голову. Нсколько разъ, когда преслдователи вталкивали его въ уголъ, онъ выскакивалъ у нихъ изъ рукъ и отчаяннымъ прыжкомъ, наклонивъ голову, перебгалъ въ противоположный уголъ. Но удары продолжали сыпаться на него со всхъ сторонъ. Минутами отчаяніе придавало ему силу, и онъ бросался на своихъ мучителей, съ намреніемъ вцпиться зубами въ кого сможетъ. Габріэль хранилъ на память пуговицу отъ полицейскаго мундира, которая осталась у него въ рук посл одной изъ этихъ послднихъ вспышекъ угасаюіцихъ силъ.
Когда, наконецъ, мучители его устали, ничего не добившись отъ него, его отвели обратно въ казематъ и забыли тамъ. Онъ питался сухимъ хлбомъ и страдалъ отъ жажды еще боле, чмъ отъ голода. Вначал онъ молилъ изнемогающимъ голосомъ, чтобы ему дали напиться, потомъ пересталъ просить, зная, какой будетъ отвтъ. Ему предлагали дать сколько угодно воды, если онъ выдастъ имена виновниковъ покушеній. Все время ему приходилось длать выборъ между голодомъ и жаждой. Боясь терзаній жажды, онъ бросалъ на полъ, какъ отраву, пищу, которую ему давали, потому что она была пропитана солью и усиливала жажду. У него начался бредъ, какъ у погибающихъ при кораблекрушеніи, которые грезятъ о прсной вод среди соленыхъ волнъ. Ему снились прохладные ключи, и онъ высовывалъ языкъ, прюводилъ имъ по стнамъ каземата, думая, что погружаетъ его въ воду, и съ ужасомъ приходилъ въ себя. Разумъ его начиналъ мутиться отъ пытокъ; онъ ползалъ на четверенькахъ и стукался головой объ дверь, самъ не зная зачмъ.
Его мучители какъ будто забыли о его существованіи. Они заняты были допросами новыхъ заключенныхъ. Сторожа молча приносили ему пищу, и проходили меяцы, въ теченіе которыхъ никто не заходилъ къ нему въ казематъ. Иногда ночью до него доходили, несмотря на толщину стнъ, рыданія и стоны изъ сосдней камеры. Однажды утромъ его разбудили нсколько ударовъ грома, очень удивившіё его, потому что въ это время сквозь узкое окно пробивался лучъ солнца. Подслушавъ, что говорили сторожа у его дверей, онъ понялъ, въ чемъ дло. Въ это утро разстрляли нсколькихъ заключенныхъ.
Луна ждалъ смерти, какъ единственной возможности избавленія отъ мукъ. Ему хотлось поскоре покончить съ этимъ призракомъ жизни въ каменномъ мшк, среди физическихъ страданій и страха передъ жестокостью тюремщиковъ. Его желудокъ, ослабленный лишеніями, часто не могъ принимать пищи, и онъ отворачивался съ гадливостью отъ миски съ отвратительной дой, которую ему приносили. Долгая неподвижность, отсутствіе воздуха, плохая и недостаточная пища довели его до смертельнаго истощенія и малокровія. Онъ постоянно кашлялъ, чувствовалъ стсненіе въ груди при дыханіи, и нкоторыя медицинскія знанія, которыя онъ пріобрлъ въ своемъ стремленіи все знать, не оставляли ему никакого сомннія, что онъ кончитъ, какъ бдная Люси.
Посл полутора года предварительнаго заключенія, онъ предсталъ на военный судъ вмст съ цлой группой обвиняемыхъ, въ томъ числ стариковъ, женщинъ и мальчиковъ. У всхъ были исхудалыя, блдныя, вздутыя лица и испуганное выраженіе глазъ - обычное слдствіе долгаго одиночнаго заключенія. Габріэль искренно хотлъ, чтобы его приговорили къ смерти. Когда прочли длинный списокъ обвиняемыхъ и названо было имя Луны, судьи свирпо взглянули на него. Этотъ обвиняемый былъ теоретикъ. По показаніямъ свидтелей выяснено было, что онъ не принималъ непосредственнаго участія въ террористическихъ дйствіяхъ и даже возставалъ противъ насилія въ своихъ рчахъ, - но все же извстно было, что онъ - одинъ изъ главнйшихъ анархическихъ агитаторовъ, и что онъ произносилъ часто рчи во всхъ рабочихъ обществахъ, посщаемыхъ виновниками покушеній.
Габріэль провелъ еще много мсяцевъ посл того въ одиночномъ заключеніи. По намекамъ сторожей онъ могъ приблизительно слдить за колебаніями въ ршеніи его судьбы. To онъ думалъ, что его сошлютъ вмст съ товарищами по несчастью на каторгу, то ждалъ немедленнаго освобожденія, а то, по другимъ слухамъ, полагалъ, что предстоитъ массовый разстрлъ, и что онъ въ числ осужденныхъ.
Черезъ два года его, наконецъ, выпустили вмст съ другими, осужденными на изгнаніе. Габріэль вышелъ изъ тюрьмы худой и блдный, какъ тнь. Онъ шатался отъ слабости, но забылъ о своемъ состояніи отъ жалости къ другимъ товарищамъ, еще боле бопьнымъ, чиъ онъ, съ видимыми знаками пытокъ и варварскихъ издвадельствъ. Возвращеніе на свободу воскресило въ немъ его прежнюю мудрую жалость къ людямъ и готовность простить всмъ. Наиболе неистовые изъ его товарищей готовились похать въ Англію и измышляли планы мести за свои страданія. А Луна, напротивъ того, говорилъ, что нужно жалть слпыя орудія обезумвшаго отъ страха общества. Эти исполнители чужой воли думали вдь, что они спасаютъ свою родину, карая тхъ, кого они считаютъ преступниками.
Климатъ Лондона оказалъ плохое дйствіе на здоровье Габріэля. Его болзнь обострилась, и, по прошествіи двухъ лтъ, ему пришлось переселиться на континентъ, несмотря на то, что Англія съ ея абсолютной свободой была единственной страной, гд онъ могъ жить спокойно.