В своих романах Моррису удалось слить воедино кельтскую "фантастичность", исландскую "практичную прямоту" и куртуазные элементы французского эпоса. Явственно прослеживается и влияние готического романа. Этот жанр, оформившийся в Англии в 1764 году (дата публикации "Замка Отранто"), оказал сильное воздействие на всю последующую литературу. Отголоски готики слышатся в романах Диккенса, Бронте, Мелвилла. Но если в случае многочисленных последователей речь идёт о косвенном влиянии, в случае Морриса уместно говорить о намеренном подражании. И это неудивительно. Недаром романы Морриса определяются не привычным понятием "novel", но словом "romance": именно этот термин используется применительно к готическому роману, в противовес роману реалистическому, и восходит к средневековому рыцарскому роману с его сказочно-фантастическим сюжетом. Обращение к средневековым канонам указывает на смещение эстетических ориентиров, движение от рассудочной упорядоченности классицизма восемнадцатого века к воображению и чувству. Элементы готики заметны во многих произведениях Морриса, однако именно в "Водах Дивных Островов" готический роман воспроизведён в наиболее приближённом виде, несмотря на то что "фантазии" викторианца-прерафаэлита находятся за пределами жанра и во временном, и отчасти в содержательном отношении. "Воды Дивных Островов" можно было бы назвать романом "постготическим": в нём, с небольшими оговорками, соблюдены все условности жанра. Налицо – средневековый фон и "готический" антураж: рыцарские замки, непроходимые леса, бескрайняя водная стихия. Налицо – эффект ожидания, напряжённость, предчувствие ужасного (в этом смысле часть вторая – путешествие по Дивным Островам – наиболее "готическая" часть романа). Налицо – присутствие фантастического и сверхъестественного. Многие сцены вполне могли бы войти в любой из подлинных романов жанра: описания подземелий ведьмы и орудий пыток, зловещий кровавый ритуал, связанный с Посыльной Ладьёй; жуткие образы островов-гробниц. Картины гниения и распада на Острове Непрошенного Изобилия сделали бы честь М. Г. Льюису, автору "Монаха", а мрачные ольховые заросли, "гнездо" Посыльной Ладьи, могли бы послужить пейзажем для "Романа в лесу" Анны Рэдклифф. Чувствительные герой и героиня, а также и демонические злодеи, по сути своей повторяют клишированные амплуа готического романа, хотя и отличаются куда большей психологической глубиной. Явственное присутствие чувственного начала – тоже дань Ч. Мэтьюрину и М. Г. Льюису.
Начало длинной череде "средневековых романов" положило "Сказание о Доме Вольфингов и всех родах Марки". "Исторический фон" воссоздан в романе настолько убедительно, что однажды Моррис был подробно допрошен видным профессором касательно подробностей жизни родов Марки: профессор принял рассказ за чистую монету. Из всех романов именно этот наиболее локализован в пространстве-времени: местом действия, Моррисом прямо не названным, служат леса к северу от Дуная, населённые готами во времена Римской империи. В повествовании отчётливо слышен голос историка-викторианца: Моррис намеренно не пользуется приёмом "потерянного манускрипта". Время действия отнесено, скорее всего, к эпохе заката римской империи: "Сказание не повествует о том, нападали ли римляне на Марку вновь, но около этого времени они приостановили расширение своих владений и даже стали сокращать свои границы".
В романе рассказывается о небольшом готском племени, о народе Марки, что с успехом даёт отпор воинству римлян-поработителей; причём Моррис открыто симпатизирует свободолюбивым германцам. Подобный подход к истории в Англии прецедентов не имел: автор впервые явил викторианскому читателю, с гордостью прослеживающему своё происхождение от респектабельных троянцев, его германское прошлое, изобразив народ, во времена Морриса называемый не иначе как варварами, в весьма благоприятном свете. В отличие от корыстных честолюбцев-римлян, люди Марки демократичны, самоотверженны, смелы и великодушны к побеждённым. Сыны Волка, защищающие древние обычаи и образ жизни, безусловно, идеализированы, однако не за счёт искажения исторической правды. Рассказывая о людях Марки, Моррис с беспристрастностью историка упоминает, например, о том, как "на рассвете в жертву были принесены двенадцать вождей чужаков, взятых в плен, а с ними и девушка одного из родов Верхней Марки, дочь предводителя, которая должна была привести этот могучий отряд к дому богов и добровольно согласилась на это". Автор не видит варварства в том, что освящено обычаем. И в этом тоже новаторство Морриса-историка: едва ли не одним из первых, он отказался подходить к духовным ценностям иной культуры с мерками современной ему морали.
Моррис смотрит на происходящее глазами собственных героев, людей Марки, сознание которых мифологично: потому в пересказе автора историческое органически сливается с фантастическим. Сверхъестественное воспринимается как само собою разумеющееся, как один из аспектов объективной реальности. Как и в скандинавских сагах, боги племени пребывают на земле ничуть не меньше, чем на небе, охотно являются людям и вступают в общение с избранными. Сыны Волка, в свою очередь, к богам относятся скорее с дружеской фамильярностью, нежели с благоговейным подобострастием. Как сказано про одного из всеми любимых воинов, человека общительного и веселого: "Чудом казалось, что Один ещё не призвал его к себе. Говорили, что Отец Павших благоволит к дому Вольфингов, раз так долго отказывает этому воину в гибели".
Но и историческое, и фантастическое служат одной цели: преподать наглядный урок. В "Сказании о Доме Вольфингов" ставится проблема личного героизма, столь типичная для германской поэзии. Исход сражения зависит от обладания волшебным предметом – и персонального выбора героя. Вождь Тиодольф, сильнейший и мудрейший из воинов, что с равной лёгкостью находит общий язык и со своими соплеменниками, и с миром сверхъестественного, поставлен перед решающим выбором. Его возлюбленная, бессмертная "дочь богов" по имени Солнце Леса вручает избраннику волшебный доспех, на котором лежит заклятие: доспех сохраняет жизнь владельца, но одновременно приносит его союзникам поражение в битве. Так Тиодольф может стать великим героем и погибнуть со славой – или отречься от героической судьбы и жить бесславно. Доспех, символ и воплощение этой дилеммы, отчётливо напоминает тот самый пояс, что к стыду своему надел сэр Гавейн перед поединком с Зелёным Рыцарем. Выбор Тиодольфа соответствует менталитету северного мужества, запечатлённому в "Речах Высокого":
Гибнут стада,
родня умирает,
и смертен ты сам;
но знаю одно,
что вечно бессмертно:
умершего слава.
Жажда славы с одной стороны и стоическое принятие судьбы с другой – вот высшие ценности героя-германца, к которым у персонажа Морриса добавляется ещё и ответственность за будущность племени, причастность к жребию своего народа. Постыдная жизнь для воина – невозможна, а попытка отвратить судьбу при помощи магии оборачивается роковыми последствиями. Принимая волшебный доспех, Тиодольф тем самым утрачивает истинную свою суть и радость жизни; он не может отречься от племени и племенных ценностей и остаться при этом самим собой. Возвращаясь к народу и к его заветам, Тиодольф возвращается к жизни, пусть и ценой физической смерти. "Если сегодня я умру, разве после того удара, что свалит меня, не будет мгновения, в которое я узнаю, что победа за нами, и увижу, как враг бежит? И тогда мне опять будет казаться, что я никогда не умру, что бы ни случилось после… Разве не увижу я тогда, разве не пойму, что наша любовь не имеет конца?" – говорит Тиодольф возлюбленной.
Основы нового жанра, заложенные в "Сказании о Доме Вольфингов", были успешно использованы и развиты в целом ряде романов. Так, к "Дому Вольфингов" очень близка по тематике, антуражу и героическому тону "Повесть о Сверкающей Равнине". Место и время действия этого романа ещё более абстрагированы: Кливленд-у-Моря, где обитают племена Ворона и Розы, остров Выкупа с его пиратствующими викингами, Орлами Моря, не соотносятся с географией реального мира. Сверкающая Равнина или Земля Живущих соответствует бессмертным землям Запада, благословенным островам ирландских имрамов. В центре романа – уже не военный конфликт, но личная драма. Невеста героя похищена Орлами Моря, и герой отправляется на поиски любимой, в соответствии со средневековой традицией, согласно которой жизнь может рассматриваться как квест о любви. Классическое путешествие за "трудной" невестой сливается с аллегорическим поиском бессмертия; от начала и до конца путь героя параллелен пути других, тех, что надеются уйти от Смерти, отыскав землю, где "дням счёт неведом, и так их много, что тот, кто разучился смеяться, снова постигнет сие искусство и позабудет о днях Скорби".
Лейтмотив: "Это ли земля? Это ли земля?" сопровождает героя на протяжении всего пути. Моррис подвергает скрупулёзному анализу извечное человеческое желание вырваться за пределы, налагаемые возрастом и смертью, отыскать земной рай, где золотой век до сих пор существует (мотив этот особенно явственен в "Язоне"). Такого рода эскапизм недвусмысленно осуждается в пользу его противоположности: деятельной жизни в мире людей. Как уже было показано в "Сказании о Доме Вольфингов", жизнь состоит из скорбей и радостей, и, отвергая одно, человек неизбежно утрачивает и другое; стремясь избежать смерти путём противоестественных средств, он отрекается тем самым и от жизни.
Поиски невесты уводят героя от пасторального мира Кливленда через страну смерти (путешествие на Остров Выкупа соответствует традиционному нисхождению в подземный мир) к земле бессмертия, и снова домой. Сверкающая Равнина, венец поисков тех, кто отчаянно цепляется за жизнь, утратившую всякую радость и смысл, оказывается "землёй лжи", краем миражей и забвения. Герой должен одержать победу над силами, что по сути своей противоречат жизни и естественному плодородию, хотя на первый взгляд кажутся соблазнительными заменителями, – над иллюзиями и искушениями "земли лжи". Сверкающая Равнина и в самом деле предлагает бессмертие – но бессмертие это не имеет цены в застывшем мире неизменной чувственной красоты. Для того чтобы принять законы Земли Живущих, герой должен отречься от любимой, а значит, и от духовных ценностей своего народа: мужам народа Ворона подобает жениться на девах племени Розы, а не на дочери короля Сверкающей Равнины. Личные ценности героя тоже поставлены под угрозу: бездушная чувственная красота обитательниц острова не сулит юноше "любви-дружбы", истинного союза души и тела. И, наконец, земля лжи угрожает самой сути героя, его внутренней цельности, предлагая дешёвый суррогат тому, для кого "существует одна женщина на земле, и только одна". Сонному блаженству острова герой противопоставляет идеал активной, творческой и непредсказуемой в своей изменчивости жизни:
"О Орел Моря, вот ты и обрёл снова молодость: но что станешь ты с нею делать? Разве не затоскуешь ты по осиянному луною морю, по гулу волн и по пенным брызгам, и по собратьям твоим, одежды коих искрятся солью?.. Разве позабудешь ты чёрный борт корабля и мерный плеск вёсел?.. Разве выпало из руки твоей копьё, и разве похоронил ты меч своих отцов в могиле, от которой спас своё тело? Что ты такое, о воин, в земле чужих, во владениях Короля? Кто тебя услышит, кто расскажет повесть о твоей доблести, которую перечеркнул ты рукою ветреной женщины, а ведь женщины этой родня твоя не знает?"
Эти убедительные, яркие образы наследственных, племенных ценностей в устах героя отражают ту самую радость, что дарит смертным именно преходящий характер жизни. Полнокровная, деятельная жизнь и славная гибель, в противовес бездеятельному бессмертию, – таков идеал Морриса, находящий подтверждение в каждом из романов. Так, в "Источнике на Краю Мира" посланники невинного народа говорят: "Боги на то и даровали нам смерть, чтобы жизнь не была нам в тягость".
В отличие от "Сказания о Доме Вольфингов" и "Повести о Сверкающей Равнине", приближённой к жанру саги, роман "Воды Дивных Островов" построен по образцу средневекового рыцарского романа, с одним существенным отличием: героиня его – женщина. Приключения героини, Заряночки, можно рассматривать как символическое изображение процесса становления, развития и взросления женской психики: тема эта впоследствии была подхвачена и развита современными авторами жанра фэнтези – Мэрион Зиммер Брэдли и Урсулой Ле Гуин. Злобная ведьма похищает человеческое дитя и воспитывает его "на погибель мужскому роду". Но затея колдуньи не имеет успеха: подросшая девушка бежит от ненавистной похитительницы и странствует по свету в поисках знания, любви и мудрости. Заряночка, в оригинале – Одинокая Птичка (Birdalone), чьё имя указывает на её обособленность и "духовность", стремится не только к свободе, но и к самопознанию. Жизненный путь героини воспроизводит традиционную формулу мономифа: вызов, брошенный приключению, опасное путешествие, испытание и очищение и, наконец, воссоединение с любимым и возвращение к людям.
Героиня свободно общается как с миром природы, так и с волшебным миром, причём оба мира в романе представлены как два аспекта одной и той же реальности, отнюдь не взаимоисключающие друг друга. Заряночка воспитана в зловещем лесу Эвилшо, про который ходят самые недобрые слухи: "Одни говорили, что там бродят самые что ни на есть жуткие мертвецы; другие уверяли, будто языческие богини обрели в лесу приют; а кто-то полагал, что там, вероятнее всего, обитель эльфов, – тех, что коварны и злобны". Самое важное место в жизни Заряночки, помимо её смертного возлюбленного, занимает существо "не из рода Адамова", волшебная хозяйка леса, что является зеркальным отображением самой девушки. Как дух природы, это благожелательное лесное божество наставляет Заряночку земной мудрости; как её второе "я", помогает девушке разобраться в себе самой. Три женщины романа – Заряночка, ведьма и лесная матушка – соотносятся с тремя инкарнациями трёхликой богини: дева, жена, старуха. Чтобы обрести внутреннюю цельность и войти впоследствии в мир людей, Заряночка должна постичь мудрость и той, и другой, вобрать в себя недостающие аспекты многогранной личности.
С помощью волшебной Посыльной Ладьи Заряночка бежит от ведьмы и по озеру отправляется в мир людей, минуя по пути "дивные острова". Острова озера – это земли, где процесс естественного развития остановлен вовсе или искажён; все они представляют собою застывшие фазы становления личности. Остров Юных и Старых лишён каких бы то ни было форм зрелости; единственные его обитатели – двое вечно юных детей и впавший в маразм старик. Острова-двойники Королей и Королев – это бесплодные царства-гробницы чувственности и насилия. В итоге Заряночка должна бросить вызов самой Смерти, символически представленной "Островом, где Царит Ничто", затерянным в непроглядном тумане. Плавание, обряд очищения и конечное свидетельство возрождения – последний шаг к духовной зрелости. Благополучно пройдя испытания, Заряночка и её возлюбленный счастливо воссоединяются и возвращаются в общество себе подобных. После того, как уничтожены обе ведьмы, на "дивных островах" естественный ход вещей отчасти восстанавливается.
Интересно наблюдать, как Моррис манипулирует клише и условностями рыцарского романа, намеренно их нарушая. Так, три девы-пленницы на острове Непрошенного Изобилия традиционно помолвлены с тремя рыцарями, что носят цвета своих избранниц. Но, вопреки законам рыцарского романа, счастливо соединяется только одна пара: второй из паладинов гибнет в бою, а третий отрекается от своей дамы, пленившись Заряночкой.
Любовь в романах Морриса К. С. Льюис определяет формулой Хавелока Эллиса: "lust plus friendship", "вожделение плюс дружба", "если только мрачное и мертвящее слово "вожделение" применимо к чувству столь радостному, и юному, и животворному…". И в этом тоже заметно влияние готического романа с его "любопытством к анатомии соблазна… заворожённостью целомудренными и отнюдь не целомудренными прелестями прекрасных женщин" (В. Скороденко о романе М. Г. Льюиса "Монах"). Моррис откровенно и вызывающе чувственен – при этом не следует забывать, что писал он в Викторианскую эпоху, когда у рояля принято было стыдливо завешивать ножки. Влюблённые видят друг в друге "спутника ложа и любезного собеседника" ("bedfellow and speechfriend"): обе характеристики в равной степени важны во взаимоотношениях молодых пар. Именно такое чувство связывает героя и героиню "Сверкающей Равнины", по контрасту с самодостаточной чувственностью красавиц Земли Живущих. Подобные равновесие и гармония чувственного и духовного начала достигались разве что в куртуазной поэзии трубадуров.