И у тех из них, кто не мог избавиться от дурных предчувствий, было тяжелее на сердце, чем обычно, когда Вольфинги уходили на войну. Долго они жили в Марке, и жизнь, которую они знали, не была суровой. Реку Бранибора они чтили, как божество, и так же жили их предки. Чтили они и луг, на котором паслись их любимые лошади, росли коровы, и мирно, не опасаясь волков дикого леса, ходили овцы. Почитали Вольфинги и душистое поле, что их отцы сделали плодородным, сочетая священным браком время посева со временем жатвы, чтобы семя пашни могло стать частью рода Волка – радость и сила прошедших вёсен и лет бежала в жилах детей Вольфингов. Почитали за божество и сам бражный зал, где жил весь род. Их предки построили его, оберегали его от пожара, молнии, ветра и снега, от всё поедающего времени, от лет, что покрывают пылью произведения человеческих рук. Вольфинги знали, что их общий дом видел, как сменялись многие поколения. Здесь рождались дети, здесь умирали старики, этот дом ведал многие тайны прошлого, ведал сказания, забытые сейчас, сказания, которые, возможно, откроются позже, ибо время от времени дом говорит с живыми, рассказывая то, что не рассказывали их отцы. Бражный зал хранит память поколений, хранит саму жизнь Вольфингов, хранит их надежды на грядущие дни.
Так эти простые люди представляли себе богов и с такими чувствами они провожали своих любимых друзей. И что, кроме тяжкой печали, могло лежать у них на сердце, когда они представляли, что дикий лес поглотит их всех – боги больше не смогут помочь им, их друзья сгинут, как сгинет и радость жизни, и на её место придут голод, жажда и усталость. Их дети построят новый бражный зал, и назовут новые места старыми именами, и будут почитать новых богов так, как их предки почитали старых.
Такие бедствия являлись Вольфингам, не ушедшим на войну. Но в сказаниях не поётся, что дурные предчаяния были у всех. Грустные мысли чаще опутывали ожидавших конца своих дней стариков, за которыми ухаживали потомки Волка, оставшиеся дома.
Но вот люди, провожавшие воинов, развернулись, чтобы пойти обратно, к своим жилищам, и вдруг они заметили, как через поля что-то движется. Донеслись крики людей, рёв рога и мычание быков. Вольфинги всмотрелись и разглядели множество воинов в ярких одеждах, шедших вверх по течению Реки Бранибора. Никто не испугался, ведь это могли быть только воины Дома Бимингов – они направлялись к тингу, чтобы присоединиться к общему войску. Увидев на лугу толпу провожавших, несколько юношей пришпорили своих коней и, спешно поприветствовав женщин и стариков, проскакали галопом мимо, чтобы нагнать отряд Вольфингов. Между этими двумя Домами давно установились родственные связи, и Вольфинги с нетерпением ждали, когда подвезут ближе знамя Бимингов. Одеяние новопришедших воинов во многом напоминало то, что носили сами Вольфинги, только было ярче. Вольфинги затемняли цвет своих доспехов, чтобы сделать его подобным цвету серого Волка, а Биминги, наоборот, отшлифовывали доспехи, делая их такими яркими, какими только могли. Одежда Бимингов была зелёного цвета, и украшали её вышитыми цветами. На знамени они изображали зелёное древо, а телегу со знаменем тащили белые быки.
Когда новый отряд приблизился, те из Вольфингов, что остались дома, пошли навстречу воинам, чтобы поприветствовать их и поговорить с ними. Но всё то время, пока шли разговоры, телега со знаменем неизменно продвигалась вперёд, и, наконец, все Биминги вновь последовали за ней – путь к месту тинга Верхней Марки был долог.
Воины прошли по берегу Реки Бранибора, и толпа провожавших медленно растаяла, луг опустел. Один за другим люди проходили через пашню к жилищу Вольфингов, а там выбирали себе работу или отдых по нраву.
Глава V. О Солнце Крова
Когда воины и провожавшие их ушли на луг, Солнце Крова осталась на Холме Речей. Она видела, как Вольфинги построились и как огромный тёмный отряд, где мелкими пятнами выделялись самые разные доспехи и оружие, тронулся в путь. Тогда она решила вернуться к бражному залу, но в этот момент ей показалось, будто что-то удерживает её, словно она не желает и не может сделать больше ни шага. Тогда девушка осталась на холме. Затушенный факел выпал из её руки, и она опустилась на траву, будто напряжённо о чём-то размышляя. В голове её вертелось множество мыслей, но она не могла остановиться ни на одной из них. Пред её глазами мелькали образы того, что было когда-то давно, и того, что происходило сейчас, а между ними проскальзывали видения того, что ещё только будет, но они были размытыми, и Солнце Крова чувствовала, что им нельзя доверять. Так она и сидела на Холме Речей и видела сны наяву, такие же туманные, как и настоящие.
Пока она сидела, погружённая в свои мысли, на холм, чтобы посмотреть на неё, пришла древняя старушка. Девушка не встречала её раньше ни среди Вольфингов, ни среди невольников. Гостья позвала её по имени и сказала:
"Приветствую тебя, о, Солнце Крова,
Дитя народа Марки. Как теперь
Тебе живётся? Вольфингов сыны
Ушли своей Судьбе навстречу, вверх
По плещущей реке, что вы зовёте
Рекою Бранибора. С ними вместе
Сыны Лесного Древа, как дубы,
Слепые, стойкие, бесстрашные деревья".
Девушка ответила ей так:
"Душа моя стремится вдаль, чтоб битву
Увидеть и сполна воздать хвалу
Могучим воинам. Но мои мысли
Подобны лабиринту иль побегам
Ползучей ежевики по весне.
Я думаю о том, что раньше было, -
И путаюсь. Я думаю о том,
Что происходит днесь, – и очертаний,
Границ не вижу. Думаю о том,
Что лишь случится, но слова смешались,
Переплелись иль непонятны мне.
И если ты сказать мне что-то хочешь,
Что пользу принесёт, – то говори!"
Старушка посмотрела на девушку своими чёрными глазами, сверкавшими на тёмном морщинистом лице, села перед ней и произнесла:
"Я из земли далёкой к вам пришла,
Чужой я крови Вольфингам, но знаю
Сказания, что ваши менестрели
Поют тоскливыми, глухими вечерами.
Я слышала, как люди восхваляют
Твою красу, но свадьбы не дождётся
Прекрасная невеста. И в постели
Лихого воина нет места для тебя".
Девушка не покраснела и не побледнела, но, спокойно глядя в лицо старушки, ответила:
"Всё это правда, я уже невеста
Тех древних воинов, храбрейших из мужей,
Что в дни былые, до того как пашню
Здесь распахали, жили в наших землях".
Глаза старушки радостно засветились. Она молвила:
"Как будут рады мать и твой отец
Таким словам, достойному ответу,
Если, конечно, сейчас живы те,
Что дочь прекрасную в любви зачали".
Солнце Крова ответила так же спокойно, как и раньше:
"Никто не знает, кто меня зачал, -
Я несмышлёным, радостным ребёнком
Пришла из леса к Вольфингам. Меня
Они усыновили и тогда же
Отца, прекраснейшего из мужей их рода,
Мне дали и старушку-мать".
Гостья кивнула:
"Да, я об этом слышала, но всё же
Не верю, что под дубом родилась
Прекраснейшая из земных детей, не верю
И в то, что ты нагим, босым ребёнком
По мокрой от дождя лесной траве,
Как звери, ползала. Ты не расскажешь,
Как вдруг случилось, что приёмыш стал
Залогом процветанья дома – Солнцем Крова?
Я бы послушала об этом. Твой рассказ
Доставит радость мне".
Солнце Крова ответила:
"Ты верно говоришь. Вот что я помню:
Под дерева ветвями я лежу,
На мне льняное платье – не нага я,
Не беспризорное дитя лесное.
Поляна залита румяным солнцем,
И на неё из чащи тихо-тихо
Выходит робкая косуля и, шагнув
Ко мне, отпрыгивает вдруг и мчится,
Как будто в страхе, прочь. Я удивляюсь,
Хотя со мной сидит волчица. Я её
Таскаю за уши, и за бока тягаю,
И челюсти сжимаю вместе ей.
Она скулит, но терпит, будто любит
Меня – я не боюсь её ни капли.
Она же, словно неизменный сторож,
Ни на минуту не отходит прочь.
Над головой её с ветвей дубовых
Смеётся сойка, подражая пенью
Какой-то птицы. Через два ствола
По дереву несётся белка. Вдруг
Волчица поднимается, рычит,
Шерсть ощетинив и оскалив пасть.
Шаги – я слышу, не лесной, привычный,
Знакомый звук. И мы настороже
Сидим. А он всё ближе, ближе… Ах,
Я хлопаю в ладоши и ползу -
Так радостно! А на краю поляны
Мужчина, славный воин – и сверкают
Железный шлем и золотые кольца,
А на плечах пылает тёмно-красный,
Расшитый по краям военный плащ.
Он к нам подходит с песней, что поётся,
Когда душа ликует. А волчица
Смиренно, кротко отступает в лес.
Меня берёт он на руки, садится
Со мной у дуба, я же прижимаюсь
К его щеке своей щекой, играя
С холодным шлемом, с кольцами его
И слушая внимательно слова,
Что мне он говорит, – как непонятный,
Чужой, но сердцу сладостный напев.
Казалось мне тогда, что он мне дорог,
Что я, дитя, люблю его. Но вот
Меня он ставит на траву, целует
И в лес уходит. А ко мне волчица
Из чащи возвращается, и я,
Счастливая, игру с ней продолжаю.
Я рассказала первое, что помню.
Ты хочешь что-нибудь ещё узнать?"
На лице старушки появилось доброе, мягкое выражение, когда она ответила:
"Прекрасная дочь Вольфингов! Хотела б
Я целый день твой голос слышать. Как же
Тебе пришлось тот дикий лес покинуть?
Какие люди там нашли тебя?"
Солнце Крова ответила:
"Однажды вечером проснулась я, заслышав
Чужие голоса. В глухом лесу у дуба
Стояли воины. Их яркую одежду
Пурпурного и красного цветов
Разглядывала я. Улыбки, лица
Их выражали благородство. Ничего
Подобного я не встречала с той поры,
Как славный воин приходил играть
С ребёнком малым. Он и в этот раз
Был среди них, и добрая улыбка
Светилась на его лице, как прежде,
Когда я ластилась щекой к его щеке.
В руке держал он щит – на золотой обшивке
Прекрасного щита оскалил зубы волк.
Я протянула маленькие руки -
И славный воин взял меня с земли,
На плечи посадив. Он обернулся
К товарищам, счастливо улыбаясь,
Они же громогласно закричали,
Подняли вверх сверкавшие мечи
И о щиты забили ими звонко.
Но я не понимала, почему
Они ликуют, что они кричат.
Прекрасный воин на тяжёлый щит
Меня ссадил, и, весело крича,
Все в путь пустились через дикий лес.Я больше и не вспомню ничего
Ни о волчице, ни о лесе том.
На память мне приходит древний зал,
Огромный, сумеречный. Для ребёнка мир
В нём заключался. Звуки, голоса
Мне непонятны, странны, незнакомы.
События чужды… Но год за годом
Я говорить учусь и понимать,
И вот уже я там своя, как дети
Могучих Вольфингов, товарищи по играм.
Я помню это время – час за часом
Веселье длилось. Женщина худая,
Высокая, с седыми волосами,
Смешавшими цвет серебра с овсом,
Была средь Вольфингов. Лицо её, как помню,
Светилось грустной, тихой добротой.
Когда от игр шумных уставали
Мы, дети, то она садилась рядом,
И древние певучие сказанья
Слетали с её губ. Она детей
Любила сильно, больше всех – меня.
Однажды, разбудив средь тёмной ночи,
Она меня по залу повела -
И страх слепой окутал моё сердце
В глубокой тишине. Мы к возвышенью
Пришли. Там тот же славный, сильный воин
Сидел. Меня поднял он, как в лесу,
Поцеловав, и я заснула крепко.
Когда же вновь глаза мои открылись,
Со мною только женщина была.
Холодный лунный свет струился сверху,
А женщина работала и пела
(Я слов не знала этой нежной песни).
Она тогда заботилась о лампе,
Что высоко под крышею висит, -
И масло подольёт, и всё поправит.
Но вот и лампа поднялась высоко
И скрылась в темноте".
"Верно, – отозвалась старушка, – эта женщина была Солнцем Крова прежде тебя. А что ты помнишь после этого?"
Девушка ответила:
"Ещё одно моё воспоминанье…
Орешник, что растёт за бражным залом, -
Там дети бегают, сороки там трещат.
Я с Солнцем Крова за руку иду,
Она серьёзно слушает, как я
Делюсь с ней детскими мечтами, и сейчас
Я матерью бы назвала её…Так я росла. Дни шли, и я ходила
То в лес, то в поле, то одна, то с кем-то,
И жизнь казалась мне прекрасной сказкой.
Я знала, что меня удочерили,
И среди Вольфингов мне не было родни,
Но Солнце Крова стала мне прекрасной
Приёмной матерью, а славный воин тот,
Которого всем сердцем я любила, -
Отцом приёмным…"
Старушка молвила с улыбкой: "Верно, он твой приёмный отец, но он очень сильно любит тебя".
"И это правда, – согласилась Солнце Крова. – Ты мудрая женщина. Скажи, ты пришла, чтобы поведать мне, какого я рода и кто мои отец и мать?"
Старушка ответила ей: "Разве ты не знаешь этого? Разве Солнце Крова рода Вольфингов не умеет видеть то, что ещё не случилось?"
"Верно, – кивнула девушка, – но во сне или наяву я вижу своим отцом только моего приёмного отца. А вот моя настоящая мать являлась мне так, будто мне предназначено встретить её в один из дней моей жизни".
"Это хорошо", – сказала старушка. Её лицо стало ещё добрее, и она попросила: "Поведай мне о твоей жизни у Вольфингов".
Солнце Крова ответила ей:
"Под крышей Вольфингов я радостно росла,
Пока мне не исполнилось шестнадцать.
Меня любили, словно божество,
И в чудные одежды одевали.
Я в одиночестве ходила по лесным
Тропинкам, не боясь зверей. Они
Не убегали в страхе от меня.
Я мудрость начинала обретать,
В мысль облачённую, и по ночному лугу
Гуляла часто, плавала в реке,
Зовущейся Рекою Бранибора,
Играла в пенистых её волнах,
Когда земля во мгле зарю встречала.
Одна из рода понимала я
Желания зверей, как будто звери
Рассказывали сами мне о них.Я видела, что будет – от великих
До самых незначительных событий.
И вот однажды к Вольфингам могучим
Пришла война, и каждый из мужчин
Готовился к походу – арфы пели,
И ликовал весь бражный зал пред боем.
Тогда мои глаза, словно вживую,
Увидели грядущее сраженье,
И с уст сорвались пылкие слова!
Я чувствовала, что должна сказать им,
Как Красный Волк на лютого врага
Щетинится, и враг бежит, и знамя
Его, где страшный Вересковый Червь
С прекрасной девой в пасти, повергают.
А славный воин, мой отец приёмный,
Клинками с юга окружён, вот битва
И добрая погоня уж далёко,
А он лежит, стрелой врага пронзённый
И с наконечником копья в плече,
Кольчугой не прикрытом. Вот я вижу
Саму себя – я словом, сладкой песней
Густую останавливаю кровь
Приёмному отцу, и вот мы с ним,
С ликующими воинами, с Волком
На стяге Вольфингов изображённом,
Вдоль пенистой божественной реки,
Зовущейся Рекою Бранибора,
Идём в наш мирный дом. Там нас встречают
Заждавшиеся женщины, и крик
Их радостный смешался с нашим криком.Все Вольфинги, застыв, внимали мне
И видели, что мудрость говорит
Устами слабой девушки. Они
Обрадовались доброму знаменью
И, полюбив меня ещё сильнее,
Чем прежде, облачили в одеянье,
Достойное прекраснейшей богини,
И, как богиню, понесли с собой -
Смотреть на битву. Я стояла молча
У знамени и всё ждала, когда же
Увижу то, что было мне в виденье
Богами послано. И всё свершилось так.
Я пела над отцом приёмным песню,
Пока живая кровь не перестала
Из раны течь, пока родное сердце
Вновь не окрепло для пути домой.
В повозке, в окруженье тех, кто выжил
В кровавой битве, мы домой вернулись,
В жилище древнее отцов, и Солнце Крова
Нас встретило немеркнущим огнём.И с того часа все словам внимали,
Что, как во сне, ко мне являлись, битву
Суровую пророча иль веселье.
Так год прошёл, и ноша моих знаний
Мне стала тяжела. Но вот однажды
Слегла в постель та женщина, что прежде
Носила имя Солнца Крова, мать
Моя приёмная. И, зная, что угаснет
Её земная жизнь, она учила
Меня искусству Солнца Крова – песням,
Которые поёт служитель лампы,
А, умирая, мне благословенье
Своё дала, и, зная её волю,
Народ облёк меня в одежды древних,
Священные одежды, ожерелье,
Достойное богини, дали мне
И кольца золотые. Нарекли
Меня с того момента Солнцем Крова.
С тех пор живу я, предрекая судьбы,
Сама своей судьбы почти не зная,
Не ведая, откуда я и что же
В дом Вольфингов ребёнка привело".
Старушка произнесла:
"Что скажешь ты о воинах сегодня?
Ты с ними не пошла, осталась дома -
Что ожидает их в жестокой битве?"
Солнце Крова ответила:
"Пока есть кров у рода, я останусь
Здесь – здесь мой дом, и на сраженье,
На злую битву не пойду смотреть,
Пока священное жилище рода
Не окружат враги со всех сторон,
Пока стрела не пропоёт над лугом,
Где Вольфинги пасут коров, пока
Не покачнутся прочные столбы
И крыша дома милого не дрогнет
От криков ярости, пока мой род
Не соберёт обильный урожай
Мечей и копий".
Девушка стояла, повернув голову к бражному залу. Она долго смотрела на него, бормоча какие-то слова и совсем забыв о старушке, которая, вглядываясь в её лицо и внимательно слушая всё, что вылетало из её уст, не могла понять ни слова.
Наконец, Солнце Крова замолчала, веки её закрылись, пальцы сжались и, стоя на покрытой цветами земле, она зарыдала. Грудь её вздымалась от болезненных вздохов, и крупные слёзы текли по щекам, падая на платье, на ступни, на цветущую летнюю траву. Наконец, губы её разомкнулись, и девушка заговорила, но голос её не был похож на тот, каким она говорила до этого. Она молвила:
"Зачем ушли вы, Вольфинги, из дома,
Построенного вашими отцами?
Зачем ушли из дома, что на радость
Вам создан. О, вернитесь, о, вернитесь!
О, только б вы вернуться поспешили,
Когда чужими стрелами в сраженье
Большие ощетинятся щиты.
Смотрите – день меняется на вечер.
Вы ковыляете по выжженной и грубой
Сырой земле, которую устлали
Тела погибших в битве. Поспешите!
Зачем вы ждёте окончанья дня,
Когда огромное седое солнце
Окрасит лес в цвета огня и крови?
Не время отдыхать. Ваш труд напрасен,
И этот бой не принесёт покоя.
Вы будете в чужой земле скитаться,
В земле, которой Волк не видел раньше,
Пока не подойдёте к океану.
О, Вольфинги, смотрите и внимайте!"
Пропев это, девушка ненадолго замолчала. Она широко раскрыла глаза, из которых уже не текли слёзы, и громким голосом прокричала:
"О, горе! Боги видят с высоты,
Как маленькие огонёчки резво пляшут
По крыше! Маленькие, злые огоньки
На фоне неба летнего смеются,
А к вечеру приветствуют луну,
Вверх поднимаясь. В окнах словно алый
Обрывок ткани развевает ветер!
О, гнев огня, о, гнев огня и горе!
Он освещает маленькие щели,
Что лишь тому, кто строил дом, знакомы,
Что Вольфинги не видели досель!"
Пение девушки прервалось, и она вновь заплакала, но вскоре, успокоившись, указала правой рукой на крышу бражного зала со словами: