Анна Мария - Эльза Триоле 40 стр.


- Жерар? Конечно, знаю. У меня с ним были одни неприятности. Для начала он дал ФТП схватить себя за горло… Потом смылся в Париж из-за какой-то бабенки. Ветрогон этот лейтенант!.. - Лебо осекся. - Что с вами?

Лоран что-то искал в карманах, в портфеле, и стремительность его движений напоминала вихрь, пронесшийся в листве деревьев.

- Я ищу письмо Ива к вам… Куда я мог его девать? Ага, вот оно, нашел!

Лейтенант держал письмо, словно пойманную бабочку. Лебо надел очки, развернул письмо, прочитал его, снял очки.

- Согласен, - сказал он.

- Да? Так прислать его к вам?

Лебо ответил не сразу. Он встал со своего председательского кресла, почти что трона, прошелся по пушистому ковру густого красного цвета.

- В конце концов, - прервал он молчание, - пусть лучше он, чем кто-нибудь другой. В конце концов прошлое, то, что было вместе пережито, связывает людей… Перейдем к очередным делам. На чем мы остановились?

И, увидев, что Лоран вытащил записную книжку, Лебо остановился перед ним:

- Неужели вы все записываете! Какая неосторожность!

- Да не будьте вы таким придирчивым, Лебо, - отозвался лейтенант и закачался, как тростник на ветру. - Бросьте разыгрывать из себя вождя, мне это наконец надоело. Намерены вы слушать или нет?

Лебо обошел огромный стол и уселся на свой трон. Лицо его стало густо-розовым.

- Я вас слушаю, - сказал он.

- Мне удалось, - сказал лейтенант, - пристроить у генерала все остатки сброшенного с парашютами оружия, а это немало. В его замке имеется обширное подземелье с выходом в пятистах метрах, прямо в поле… Оружие более позднего поступления вывезти труднее: оно у нас есть, но таскать его повсюду…

В знак согласия Лебо кивнул головой.

- Трудно вывезти и трудно спрятать, - отозвался он. - Сегодня я виделся с одним человеком, который решительно отказался хранить оружие у себя, хотя и обязан мне всем, хотя это и в его собственных интересах… я, конечно, вразумлю его, но поддается он туго. Сколько времени вы предоставите мне?

Лейтенант, скрестив ноги, откинулся в кресле и тут же снова выпрямился:

- Неделю… идет?

- Надеюсь…

- Нет. - Это "нет" прозвучало так, словно лейтенант произнес его всем телом. - Нет, мне нужна уверенность, твердая уверенность… Вы себе представляете: у меня на руках грузовик с оружием - и некому его принять! А жандармы и полицейские как с цепи сорвались. На всех мостах останавливают машины и обыскивают их - как бы кто не провез десяти литров вина или десяти килограммов муки… Вы представляете себе всю опасность? Что они скажут, если вместо товаров черного рынка найдут оружие, принадлежащее армии…

- Не беспокойтесь, я все улажу, гарантирую вам… Скажите лучше, когда вы надеетесь повидать людей с аэродрома?

- Завтра-послезавтра.

- Прекрасно, прекрасно, прекрасно… Видите, как все отлично складывается. По-моему, просто великолепно. Пойдем пропустим по стаканчику. У вас есть где остановиться в П.? А то вы всегда желанный гость у нас, на вилле…

Лебо встал и открыл дверь в столовую.

- С удовольствием приму ваше приглашение, если не буду вам в тягость. Гостиницы в П. отвратительные. А виллу вы себе, Лебо, обставили на славу!

Он рассматривал столовую: тяжелая мебель красного дерева, на стенах картины - большая башня в П., горный пейзаж, девушка, греющаяся на солнце…

- Устраиваемся понемногу… - Лебо огляделся, медленно и осторожно откупоривая бутылку шампанского. Он действовал так умело, что его можно было принять за официанта. - Многое привезено мною из Швейцарии: я недавно там побывал.

- Да что вы!

Пробка выскочила с приличествующим шумом, и бокал Лорана наполнился белой пеной.

- Что тут удивительного?.. Достаточно холодное?.. Почему моя поездка в Швейцарию произвела на вас такое впечатление?..

Майор и лейтенант относились друг к другу явно неприязненно.

- Прекрасное шампанское, - ответил лейтенант и поставил свой бокал. - Вы знаете, что даже генерал де Шамфор в курсе ваших поездок в Швейцарию. Ему сообщили, что вы спекулируете валютой, и он поставил передо мной вопрос ребром… Генерал крайне щепетилен в подобных вещах… Если позволите дать вам совет, дорогой майор, ограничьте свою, с позволения сказать, деятельность.

Лебо побагровел.

- Генерал не более щепетилен, чем я сам, - ответил он. - Я езжу в Швейцарию, как ездят туда все, а от клеветы я так же не застрахован, как всякий другой.

- Дай-то бог! - Лейтенант встал. - С вашего позволения - пойду спать, я сегодня проделал пятьсот километров. Мне бы не хотелось, чтобы мои советы показались вам обидными, ведь мы соратники по оружию…

XXIX

Селенье Кремай находилось в каких-нибудь пяти километрах от гаража Феликса. Большое селенье, где имелся даже кинозал, который одновременно служил залом для проведения празднеств и собраний, гимнастическим залом и т. д. и т. п… Так же, как и селение, возле которого находился гараж, Кремай стоил того, чтобы его посещали туристы, но они никогда здесь не появлялись, да и сами жители Кремая стали постепенно разбегаться, бросая свои разрушавшиеся дома. Но главная улица, которая пересекала селение, была по-прежнему оживленной и процветала. Здесь стояла нарядная, заново отделанная мэрия, расположились кафе, бакалейные лавки, аптека… Однако сад в конце улицы, - это был общественный сад, - с запертыми воротами, на которых висела цепь с большим ржавым замком, напоминал скорее заброшенное кладбище; листва и колючий кустарник так разрослись, что стоявшего в центре памятника не было за ними видно, и только старожилы могли бы сказать, кому он поставлен и по какому поводу… За садом находилась церковь, а если пройти несколько шагов по соседней улице, то выйдешь на странную квадратную площадь, похожую на бассейн, из которого выпустили воду: к ней вели четыре каменных ступени во всю ширину площади. Этот бассейн с сырым, зеленым от травы дном был окружен старинными особняками. Плющ, лепившийся к каменным стенам, одевал облупленные корпуса домов в зеленые рубища, а перед окнами с выбитыми стеклами сушилось белье. Если же, продолжая прогулку, вы углублялись в узкие, как щели в паркете, улочки, то они выводили вас к той части селения, где постройки раскрошились, точно сломанный зуб, превратились в беспорядочное нагромождение камней, стены стояли без крыш, кое-где пробивалась трава, там же, где крыши еще сохранились, они, согласно здешнему архитектурному стилю, не нависали над стенами домов, и казалось, что это не дома, а глухие крепостные стены.

Булочная Бувена находилась в хорошо сохранившейся части селения, неподалеку от мэрии. Несмотря на воскресный день и спущенную белую штору, дверь не была заперта на ключ. Анна-Мария толкнула ее и оставила приоткрытой, чтобы не замолк колокольчик… Полки в лавке были пустые, шторы смягчали дневной свет, и чашки весов чуть поблескивали, как два тусклых солнца. Из внутренней двери появился мужчина без пиджака, в домашних туфлях и с газетой в руках. У него были густые, свисающие вниз, рыжеватые с сединой усы и сутулые плечи уже не молодого человека…

- Что угодно? - ворчливо спросил он, но тут же, увидев за спиной Анны-Марии Жозефа, добавил: - Входите, входите, пожалуйста…

Они прошли на кухню. Пожилая женщина с вязанием в руках сидела у окна. Печка погасла, всюду был такой порядок и чистота, словно в доме никто и не жил.

- Входите, пожалуйста, - повторил старик и приподнял занавеску, заменявшую дверь.

Женщина отложила вязанье и молча последовала за гостями. Они очутились в столовой с квадратным столом и буфетом. На полу поблескивал линолеум в цветочках. На круглом столе об одной ножке стоял радиоприемник, накрытый салфеточкой, а на радиоприемнике - увеличенная фотография военного.

- Я его сразу узнала, - остановившись перед снимком, проговорила Анна-Мария.

- Вы его знаете? - спросила мать, бледная, как непропеченный хлеб.

- Да, прекрасно знаю, ведь он снабжал наше маки. Я виделась с ним чуть ли не ежедневно.

Старый булочник, грузно опустившись на плетеный стул, ничего не сказал, не задал ни одного вопроса.

- Это Барышня, - объяснил Жозеф.

- Я так и думала, - ответила мать.

- Его вызволят…

Анна-Мария постаралась произнести эти слова как можно увереннее.

- Как знать! - отозвался отец.

Мать вынимала из буфета стаканы.

- Я была в тюрьме и видела его через глазок. Он неплохо выглядит, - не сдавалась Анна-Мария.

Стаканы на подносе, который мать ставила на стол, тихонько звякнули.

- Что он делал? - спросила она.

- Ничего. Его поместили с уголовными. Он сидел на земле и ни с кем не разговаривал.

Отец внезапно всхлипнул, густые усы, как губка, сразу впитали слезы. Мать наливала вино.

- Успокойтесь, - сказала Анна-Мария, - им придется его выпустить… Дело уже и сейчас нашумело, а ведь это только начало… Но чтобы эта большая беда обернулась нам всем на пользу, нужно сообразить сперва, откуда она на нас свалилась…

Родители Робера молчали. Отец заерзал на стуле.

- Барышня хочет сказать, что нужно узнать, кто свалил это дело на Робера… - пояснил Жозеф.

Он сидел очень прямо, правая рука на правом колене, левая - на левом, совсем как древняя статуя фараона.

- Мы ничего не знаем, - сказал отец.

Все молча выпили розового вина. Что напоминал Анне-Марии этот дом, слишком тщательно прибранный, где каждая вещь стояла на своем месте, - пустой, словно необитаемый дом? Он вызывал в ней странное, уже когда-то испытанное чувство… Анна-Мария пыталась вспомнить… Словно лицо человека, которого она где-то видела, но чье имя забыла… Ах да! Камера смертников в тюрьме Френ… И этот дом тоже готов был принять неизбежное.

Булочник проводил их до дверей; в его морщинах еще блестели слезы.

- Что делать? - спросила Анна-Мария на улице. - Бедные старики ничем нам не помогут: они так боятся навредить Роберу, что от них все равно ничего не добиться.

- А если повидаться с кюре? Он все сделает, лишь бы помочь Роберу.

Улица была пустынна, лавки закрыты, и жара невыносимая, не улица, а поток расплавленной лавы. В одном из переулков стояла, сверкая новизной, машина фисташкового цвета.

- Это машина Лебо, - сказал Жозеф. - Что он здесь делает?

- Мне не хотелось бы с ним встретиться… - Анна-Мария ускорила шаг.

- Он нас уже все равно видел… А не он, так кто-нибудь другой… Ему, вероятно, донесли: "Здесь Жозеф с какой-то дамой. Они заходили к Бувенам…" Сюда, Барышня, так ближе…

Они обогнули похожий на кладбище общественный сад: Перед ними во всем своем великолепии предстала старинная церковь с арками и пилястрами, с квадратной двухэтажной и двухсветной колокольней. Священник жил в пристроенном к церкви крыле; на окнах с выгнутыми решетками белели муслиновые занавески. Жозеф постучал в дверь; они подождали, никто не ответил, но дверь была только притворена, и они вошли; камень, везде камень, как снаружи, так и внутри. Сверху, через перила прекрасной лестницы, свесилась седая растрепанная голова.

- Что вам? - крикнула женщина.

- Могу я видеть господина кюре? - спросила Анна-Мария.

- Нет!.. А откуда вы? - крикнула женщина.

Тем временем из глубины дома донесся другой голос: "Что там такое, Люси?" - и вслед за первой женщиной появилась вторая.

Вторая оказалась не такой седой, с гладко зачесанными назад волосами и в ниспадавшей до полу широкой юбке.

- Можете проверить! Нет его! - сказала первая.

- Что вам? - перегнувшись через перила, спросила теперь вторая; растрепанная тем временем исчезла.

- Мы хотим повидать господина кюре, - повторила Анна-Мария.

- Его нет. А что вам от него нужно?

- Мы по личному делу. Когда можно его застать? Мы здесь проездом.

- Он ушел. У него приемных часов нет…

Она отвечала так свирепо, что Анна-Мария едва удержалась от смеха. Смешно, чего она так сердится без причины!..

- Что же вы нам посоветуете? - заискивающе спросила Анна-Мария.

- С какой стати я буду вам советовать? - закричала женщина.

- Вы правы, мадам, - проговорила Анна-Мария. - До свиданья, мадам, благодарю вас, мадам…

- Приходите часам к восьми! - донеслось до них, когда Жозеф уже закрывал дверь.

- Ну и стерва! - сказал он, не оборачиваясь. - Не подобает кюре держать в доме цепных собак, которые норовят схватить человека за икры.

На Анну-Марию напал безудержный смех.

- Веселого мало, - сказала она, успокоившись, - и все это вовсе не смешно. Просто у меня нервы разыгрались. Несчастные старики, жара… Единственное, чего я добилась своей поездкой, - попалась на глаза Лебо! А он непременно сделает выводы из моего присутствия здесь…

Автобус приходил только вечером. Они вошли в кафе; несмотря на воскресенье, в длинном зале почти никого не было. Анна-Мария залпом выпила стакан отвратительного виши: такой минеральная вода бывает только в глухих местечках. Оба молчали, отгоняя мух и поглядывая на часы… Когда в кафе вошел мужчина в светлом пиджаке, Анна-Мария тут же узнала его, хотя видела всего раз - года два назад, да к тому же в военной форме. Но как не узнать эти очень черные волосы и брови, очень розовые щеки, очень белый нос и жемчужные зубки между пунцовыми губами? Слишком просторный для его щупловатого тела, удобный, светлый пиджак эффектно сидел на нем, а светло-коричневые ботинки плотно облегали маленькие ноги… Он направился прямо к Анне-Марии.

- Простите мою вольность, мадам, - сказал он, - но мне бы не хотелось, чтобы Барышня, вернувшись в наши края, подумала, что ее здесь не узнают и встречают без должного уважения.

- Познакомьтесь… Это мой друг, Жозеф, - сказала Анна-Мария, и майор Лебо пожал руку Жозефу.

Он устроился за их столиком, произнес несколько цветистых фраз и предложил Анне-Марии, "если она без машины", отвезти ее в П… Ему по дороге, но если бы даже он ехал в противоположную сторону, он был бы в восторге, он счел бы своим долгом и так далее…

- Что ты собираешься делать, Жозеф?

- Побуду здесь, переночую у приятеля… Нет, оставь, Барышня…

Жозеф вытащил кошелек.

- Будьте так любезны, - сказал Лебо в машине по дороге в П., - окажите мне честь поужинать сегодня у меня. Жена будет счастлива познакомиться с вами, она столько о вас слышала.

- С удовольствием, - ответила Анна-Мария. - Только как я потом доберусь до П.?

- Ну что вы, я вас отвезу! Если только вы не предпочтете переночевать на вилле.

Анна-Мария согласилась поужинать у Лебо, хотя сама сознавала, что ею руководит нездоровое любопытство… "А в общем, неплохо бы узнать, - подумала она, - что у него на уме, это могло бы помочь Роберу".

Лебо оказался не слишком опытным шофером и вел машину неровно, рывками, часто тормозил, - гудел, так что когда он притормозил перед гаражом Феликса, это могло показаться вполне естественным.

- Завидую вам, что вы парижанка, - говорил Лебо. - Я обожаю деревню, но временами на меня нападает тоска по родному Парижу. Когда я учился, я жил там в студенческом квартале…

- Вы окончили Нормаль?

- Откуда вы знаете?

- Я не знала, да и откуда мне знать? Просто угадала… Сама не понимаю, почему…

Лебо был задет и смущен: ему хотелось, чтобы его принимали за бывшего студента высшего учебного заведения, выпускающего дипломатов, он считал, что скорее похож на посла, чем на преподавателя… "Почему я догадалась, что он окончил Нормаль? - спрашивала себя Анна-Мария. - В нем есть что-то от бывшего учителя. У людей, окончивших Нормаль, никогда не перестает работать голова. Но иногда она работает плохо".

Они пересекли весь город П., тихий, безмолвный. На площади, где находился "Отель Модерн", - люди, машины, звонки, извещающие о начале сеанса кино, ярко освещенное, переполненное кафе… Сразу же за площадью машину поглотила мгла пустынного бульвара с двумя рядами платанов. Налево - старые, окруженные садами особняки уже погрузились в ночной мрак, направо - поросший травою отлогий спуск отсвечивал последними лучами заката. Машина выехала из города и теперь, катила по дороге, прямой и узкой, как луч, натянутый на дугу радуги. Лебо ускорял ход, желая показать, на что способна его машина; минут десять спустя они уже въезжали в парк и, круто обогнув небольшую рощицу, остановились перед виллой.

За столом, кроме Лебо, его жены и Анны-Марии, никого не было. Старшие мальчики уехали на футбольный матч в П. и остались там ночевать. Младшие уже поели, и теперь их укладывали спать в детской, на втором этаже. Ужин оказался настоящим пиршеством. Подали четыре сорта вина, и как Анна-Мария ни отнекивалась, ей пришлось отведать каждого. Кровь бросилась ей в голову, ноги отяжелели, ей хотелось поскорее очутиться в постели, но приходилось дожидаться конца ужина, вечера, беседы… К счастью, Лебо говорил без умолку. Он вспоминал приближение немцев, защиту П. макизарами, Освобождение. И все это без тени смущения. Подозрительно? Анна-Мария не спорила, не мешала Лебо плести небылицы… Время от времени мадам Лебо робко говорила: "Вы ничего не едите, мадам…" - и горничная в переднике с фестончиками снова подавала то или другое блюдо… Но когда Лебо принялся разглагольствовать о "героическом Рауле Леже", Анна-Мария почувствовала какой-то толчок в сердце, и это разом привело ее в чувство.

- Знаете ли вы Робера Бувена из отряда Рауля Леже? Он заведовал снабжением и был нашим "почтовым ящиком".

- Ну как же! - воскликнул Лебо. - Он служил в разведке; Робера завербовал его двоюродный брат - один из наших связных в Марселе. Но от Бувена мы видели немного пользы.

- Мне не известно, был ли Робер полезен разведке, но нам - очень. До сих пор не знаю, как он попался… Мой друг Жозеф - вы его только что видели - сказал мне, что в гестапо Роберу вырвали ногти на ногах, но он никого не выдал… Сколько во Франции таких героев, маленьких людей, которые живут, словно ничего не случилось, а на самом деле каждому из них надо было бы воздвигнуть памятник.

- Совершенно верно! - воскликнул Лебо. Слушая Анну-Марию, он всячески старался выразить волнение и восторг. - А поглядеть на этого Робера… Никогда не поверишь, что он способен ну решительно на все… Пучеглазый, нос картошкой… Но когда он вышел из гестапо, полумертвый, он все-таки бросил службу в разведке: испугался!.. Лично я с тех пор ни разу его не видел…

Он давал ей понять, что Робер работал в БСРА и что он бросил работу из трусости.

- По-моему, вы перепутали все даты: гестапо захватило Робера в мае тысяча девятьсот сорок четвертого, гораздо позже гибели Рауля, а работал он с нами с тысяча девятьсот сорок третьего года, - сказала она. - Его схватили не как агента БСРА, а как ФТП. Он не бросал БСРА из трусости.

Назад Дальше