X
- Ссора, оказывается, началась перед тем, как машина Эрла Брэди обогнала дайверовский лимузин, стоявший у обочины… - Ровный голос Эйба вливался в гулкую предутреннюю тишину. - Вайолет Маккиско стала рассказывать миссис Абрамс что-то про Дайверов, какое-то она там сделала наверху в доме открытие, которое прямо-таки ошеломило ее. А Томми, он за Дайверов готов любому перегрызть горло. Правда, эта Маккиско довольно противная особа, но дело не в этом, а в том, что чета Дайверов, именно чета Дайверов, занимает в жизни своих друзей особенное место, многие даже сами не вполне это сознают. Конечно, при таком отношении что-то теряется, иногда чувствуешь себя с ними так, будто сидишь в театре и смотришь на прелестную балетную пару, а балет - это зрелище, которое восхищает, но не волнует; но на самом деле все тут гораздо сложнее - в двух словах не объяснишь. Так или иначе, Томми - один из тех, кто через Дика стал близок и к Николь, и чуть только Маккиско дала языку волю, он ее сразу осадил:
- Миссис Маккиско, будьте добры прекратить этот разговор.
- Я не с вами разговариваю, - возразила она.
- Все равно, я вас прошу Дайверов не касаться.
- А что, это такая святыня?
- Оставьте Дайверов в покое, миссис Маккиско. Найдите себе другую тему.
Томми сидел на одном из откидных сидений. На другом сидел Кампион, от него я и узнал обо всем.
- А вы мне не указывайте, - озлилась Вайолет.
Вы знаете, как это бывает, когда люди ночью в машине возвращаются из гостей - кто-то переговаривается вполголоса, кто-то задумался о своем, кто-то дремлет от усталости. Вот и здесь - все только тогда опомнились, когда машина остановилась и Барбан закричал громовым голосом кавалерийского командира:
- Выходите из машины! До отеля не больше мили, дойдете пешком, а не дойдете - дотащат. Я больше не желаю слышать ни вашего голоса, ни голоса вашей жены!
- Это насилие! - закричал Маккиско. - Вы пользуетесь тем, что физически я слабее вас. Но вам меня не запугать. Жаль, у нас не существует дуэльного кодекса.
Он забыл, что Томми - француз, в этом была его ошибка. Томми размахнулся и дал ему пощечину - тут шофер решил, что нужно ехать дальше. В эту минуту ваша машина и поравнялась с ними. Женщины, конечно, подняли визг. Вся эта кутерьма продолжалась до самого отеля.
Томми позвонил знакомому в Канн и попросил быть его секундантом. Маккиско не захотел брать в секунданты Кампиона, - который, впрочем, к этому и не стремился, - а позвонил мне и, не вдаваясь в подробности, просил немедленно приехать сюда. Вайолет Маккиско сделалось дурно, миссис Абрамс увела ее к себе, напоила каплями, и та благополучно уснула на ее кровати. Приехав и узнав, в чем дело, я попробовал урезонить Томми, но он требовал, чтобы Маккиско принес ему извинения, а Маккиско расхрабрился и извиниться не пожелал.
Выслушав Эйба, Розмэри с тревогой спросила:
- А Дайверы знают, что все вышло из-за них?
- Нет - и не узнают никогда. Этот идиот Кампион совершенно напрасно и вас посвятил во все, но этого уже не исправишь. А шоферу я сказал: если он вздумает болтать, я пущу в ход свою знаменитую музыкальную пилу. Но Томми все равно не успокоится - ему нужна настоящая война, а не стычка один на один.
- Только бы Дайверы не узнали, - сказала Розмэри.
- Пойду проведаю Маккиско. Хотите со мной? Ему будет приятно ваше участие - бедняга, верно, ни на миг глаз не сомкнул.
Розмэри живо представилось, как этот нескладный, болезненно обидчивый человек мечется без сна в ожидании рассвета. С минуту она колебалась, потом жалость пересилила в ней отвращение, и, кивнув головой, она по-утреннему бодро взбежала по лестнице вместе с Эйбом.
Маккиско сидел на кровати с бокалом шампанского, но вся его хмельная воинственность улетучилась без следа. Сейчас это был хилый, бледный, насупленный человечек. Видимо, он всю ночь напролет пил и писал. Он растерянно оглянулся на Эйба и Розмэри:
- Уже пора?
- Нет, еще с полчаса в вашем распоряжении.
На столе валялись исписанные листки бумаги - очевидно, разрозненные страницы длинного письма. Не без труда подобрав их по порядку - на последних страницах строчки были очень размашистые и неразборчивые, - он придвинул настольную лампу, свет которой с наступающим утром постепенно тускнел, нацарапал внизу свою подпись, затолкал послание в конверт и вручил Эйбу со словами:
- Моей жене.
- Пойдите суньте голову под кран с холодной водой, - посоветовал ему Эйб.
- Вы думаете, нужно? - неуверенно спросил Маккиско. - Я бы не хотел совсем протрезвиться.
- Да на вас смотреть страшно.
Маккиско покорно поплелся в ванную.
- Мои дела остаются в жутком беспорядке! - крикнул он оттуда. - Не знаю, как Вайолет доберется домой, в Америку. Я даже не застрахован. Все как-то руки не доходили.
- Не мелите вздор, через час вы благополучно будете завтракать в отеле.
- Да, да, конечно.
Он вернулся с мокрыми волосами и недоуменно посмотрел на Розмэри, будто впервые ее увидел. Вдруг его глаза помутнели от слез.
- Мой роман так и не будет дописан. Вот что для меня самое тяжелое. Вы ко мне плохо относитесь, - обратился он к Розмэри, - но тут уж ничего не поделаешь. Я прежде всего - писатель. - Он как-то уныло икнул и помотал головой с безнадежным видом. - Я много ошибался в своей жизни - очень много. Но я был одним из самых выдающихся - в некотором роде…
Он не договорил и стал сосать потухшую сигарету.
- Я к вам очень хорошо отношусь, - сказала Розмэри, - но мне не нравится вся эта история с дуэлью.
- Да, надо было просто избить его как следует, но сделанного не вернешь. Я дал себя спровоцировать на поступок, которого не имел права совершать. Я чересчур вспыльчив…
Он внимательно посмотрел на Эйба, словно ожидая возражений с его стороны. Потом с судорожным смешком опять поднес к губам сигарету. Было слышно, как он учащенно дышит.
- Беда в том, что я сам заговорил о дуэли. Если б еще Вайолет смолчала, я бы сумел все уладить. Конечно, еще и сейчас не поздно - можно взять и уехать или обратить все в шутку. Но боюсь, Вайолет тогда перестанет уважать меня.
- Вовсе нет, - сказала Розмэри. - Она даже станет уважать вас больше.
- Вы не знаете Вайолет. Если она чувствует себя в чем-то сильнее другого, она может быть очень жестокой.
Мы женаты двенадцать лет, была у нас дочка, она умерла, когда ей шел восьмой год, а потом - знаете, как оно бывает в таких случаях. Мы оба стали кое-что позволять себе на стороне, не то чтобы всерьез, но все-таки это нас отдаляло друг от друга. А вчера она меня там обозвала трусом.
Розмэри, смущенная, молчала.
- Ладно, постараемся, чтобы все обошлось без последствий, - сказал Эйб и открыл большой кожаный футляр. - Вот дуэльные пистолеты Барбана - я прихватил их, чтобы вы могли заранее с ними освоиться. Он всегда возит их в своем чемодане. - Эйб взял один из пистолетов и взвесил на руке. Розмэри испуганно вскрикнула, а Маккиско с явной опаской уставился на это архаическое оружие.
- Неужели, чтобы нам обменяться выстрелами, нужны пистолеты сорок пятого калибра?
- Не знаю, - безжалостно сказал Эйб. - Считается, что из длинноствольного пистолета удобнее целиться.
- А с какого расстояния? - спросил Маккиско.
- Я разузнал все порядки. Если цель поединка - лишить противника жизни, назначают восемь шагов, если хотят выместить на нем разгоревшуюся злобу - двадцать, а если речь идет только о защите чести - сорок. Мы с секундантом Томми порешили на сорока.
- Хорошо.
- Интересная дуэль описана в одной повести Пушкина, - вспомнил Эйб. - Противники стояли оба на краю пропасти, так что даже получивший пустяковую рану должен был погибнуть.
Этот экскурс в историю литературы, видимо, не дошел до Маккиско, он недоуменно посмотрел на Эйба и спросил:
- Что, что?
- Не хотите ли разок окунуться в море - это вас освежит.
- Нет, нет, мне не до купанья. - Он вздохнул. - Я ничего не понимаю, - сказал он. - Зачем я это делаю?
Впервые в жизни ему приходилось что-то делать. Он был из тех людей, для которых чувственный мир не существует, и, очутившись перед конкретным фактом, он совершенно растерялся.
- Что ж, будем собираться, - видя его состояние, сказал Эйб.
- Хорошо. - Он отхлебнул порядочный глоток бренди, сунул фляжку в карман и спросил, как-то дико поводя глазами: - А вдруг я убью его - меня тогда посадят в тюрьму?
- Я вас переброшу через итальянскую границу.
Он оглянулся на Розмэри, потом сказал Эйбу виноватым тоном:
- Прежде чем идти, я бы хотел кое о чем поговорить с вами наедине.
- Я надеюсь, что ни один из вас не будет ранен, - сказала Розмэри. - Эта дуэль - ужасная глупость, и нужно постараться, чтобы она не состоялась.
XI
Внизу, в пустынном вестибюле, Розмэри встретила Кампиона.
- Я видел, как вы пошли наверх, - заговорил он возбужденно. - Ну, как там Маккиско? Когда состоится дуэль?
- Не знаю. - Ей не понравился его тон - словно речь шла о цирковом представлении с Маккиско в амплуа трагического клоуна.
- Поедемте со мной. Я заказал машину в отеле, - сказал он так, как говорят: "У меня есть лишний билет".
- Спасибо, не хочется.
- А почему? Я бы ни за что не согласился пропустить такое событие, хоть это наверняка сократит мою жизнь на несколько лет. Мы можем остановить машину, не доезжая до места, и смотреть издали.
- Пригласите лучше мистера Дамфри.
Кампион выронил свой монокль, на этот раз не нашедший пристанища в курчавых зарослях, и с достоинством выпрямился.
- С ним у меня больше нет ничего общего.
- К сожалению, я никак не могу поехать. Мама будет недовольна.
Когда Розмэри вернулась к себе, в соседней комнате заскрипела кровать и сонный голос миссис Спирс спросил:
- Где ты была?
- Мне просто не спалось, и я вышла на воздух. А ты спи, мамочка.
- Иди сюда.
Догадавшись по звуку, что мать села в постели, Розмэри вошла и рассказала ей обо всем случившемся.
- А почему тебе в самом деле не поехать? - сказала миссис Спирс. - Ведь можно оставаться на расстоянии, а потом, в случае чего, твоя помощь очень пригодится.
Розмэри колебалась - ей неприятно было вообразить себя глазеющей на подобное зрелище, но у миссис Спирс мысли еще путались со сна, и из ее прошлого докторской жены наплывали воспоминания о ночных вызовах на место катастрофы или к постели умирающего.
- Мне хочется, чтобы ты сама, без меня, решала, куда тебе идти и что делать, - делала же ты для рекламных трюков Рэйни многое, что было потруднее.
Розмэри по-прежнему казалось, что ехать ей незачем, но она повиновалась отчетливому, твердому голосу матери - как повиновалась в двенадцать лет, когда этот же голос велел ей войти в театр "Одеон" с артистического подъезда и потом ласково поздравил ее с удачей.
Выйдя на крыльцо, Розмэри увидела, как отъехал автомобиль, увозивший Маккиско и Эйба, и облегченно вздохнула, но тут из-за угла выкатилась машина отеля. Восторженно пискнув, Луис Кампион втащил Розмэри на сиденье рядом с собой.
- Я нарочно выжидал, боялся, вдруг они не позволят нам ехать. А я, видите, и киноаппарат прихватил.
Она усмехнулась, не зная, что сказать. Он был до того отвратителен, что уже не внушал и отвращения, просто воспринимался как нелюдь.
- Почему миссис Маккиско невзлюбила Дайверов? - спросила она. - Они были так любезны с ней.
- При чем тут "невзлюбила"? Она там что-то такое увидела. А что, мы так и не узнали из-за Барбана.
- Значит, не это вас так расстроило?
- Ну что вы. - Его голос дрогнул. - То случилось после нашего возвращения в отель. Но теперь мне уже все равно - не хочу больше и думать об этом.
Следом за машиной Эйба они выехали на береговое шоссе, миновали Жуан-ле-Пэн с остовом строящегося здания казино и поехали дальше на восток. Был пятый час утра, и под серо-голубым небом уже выходили, поскрипывая, в море первые рыбачьи лодки. Немного спустя обе машины свернули с шоссе влево и стали удаляться от моря.
- Сейчас мы увидим поле для гольфа! - закричал Кампион. - Я уверен, там это и будет.
Он оказался прав. Когда машина Эйба остановилась впереди, небо на востоке уже было разрисовано желтыми и красными полосами, предвещавшими знойный день. Розмэри и Кампион велели шоферу дожидаться в сосновой роще, а сами пошли вдоль тенистой опушки, огибая край поля, где по выжженной солнцем траве расхаживали Эйб и Маккиско - последний временами вытягивал шею, как принюхивающийся кролик. Но вот у дальней отметины для мяча появились еще какие-то фигуры, - впереди можно было распознать Барбана, за ним француз-секундант нес под мышкой ящик с пистолетами.
Оробевший Маккиско юркнул за спину Эйба и основательно приложился к фляжке с бренди. После чего, давясь и кашляя, поспешил дальше и налетел бы с разгону на двигавшегося навстречу противника, если б не Эйб, который удержал его на полдороге, а сам отправился совещаться с французом. Солнце уже взошло над горизонтом.
Кампион вцепился Розмэри в плечо.
- Ох, не могу, - просипел он едва слышно. - Это для меня чересчур. Это сократит мою жизнь на…
- Пустите меня! - крикнула на него Розмэри и, отвернувшись, с жаром зашептала французскую молитву.
Дуэлянты встали друг против друга - Барбан с засученным выше локтя рукавом. Его глаза беспокойно поблескивали на солнце, но он вытер ладонь о штанину неторопливым и размеренным движением. Маккиско, которому бренди придало отваги, сжал губы дудочкой и с напускным равнодушием поводил своим длинным носом, пока Эйб не шагнул вперед, держа в руке носовой платок. Секундант-француз смотрел в другую сторону. Розмэри, одолеваемая мучительным состраданием, скрежетала зубами от ненависти к Барбану.
- Раз - два - три! - напряженным голосом отсчитал Эйб.
Два выстрела грянули одновременно. Маккиско пошатнулся, но тут же овладел собой. Оба дуэлянта промахнулись.
- Достаточно! - крикнул Эйб.
Все вопросительно посмотрели на Барбана.
- Я не удовлетворен.
- Вздор! Вы вполне удовлетворены, - сердито сказал Эйб. - Вы просто сами еще этого не поняли.
- Ваш подопечный отказывается от второго выстрела?
- Не валяйте дурака, Томми. Вы настояли на своем, и мой доверитель исполнил все, что от него требовалось.
Томми презрительно рассмеялся.
- Расстояние было смехотворным, - сказал он. - Я не привык к подобным комедиям - напомните своему подопечному, что он не в Америке.
- А вы полегче насчет Америки, - довольно резко оборвал его Эйб. И более примирительным тоном добавил: - Правда, Томми, это все слишком далеко зашло. - С минуту они о чем-то препирались вполголоса, потом Барбан кивнул и холодно поклонился издали своему недавнему противнику.
- А обменяться рукопожатиями? - спросил француз-врач.
- Они уже знакомы, - ответил Эйб. Он повернулся к Маккиско. - Пойдемте, здесь больше нечего делать.
Уже на ходу Маккиско в порыве ликования схватил Эйба за руку.
- Постойте-ка, - сказал Эйб. - Нужно вернуть Томми его пистолет. Он ему еще понадобится.
Маккиско протянул пистолет Эйбу.
- Ну его к черту, - сказал он задиристо. - Передайте, что он…
- Может быть, передать, что вы хотели бы еще раз обменяться с ним выстрелами?
- Вот я и дрался на дуэли! - воскликнул Маккиско, когда они наконец пошли к машине. - И показал, на что я способен. Я был на высоте, верно?
- Вы были пьяны, - отрезал Эйб.
- Вовсе нет.
- Ну нет так нет.
- А если я даже глотнул раз-другой, что от этого меняется?
Все больше набираясь апломба, он уже недружелюбно поглядывал на Эйба.
- Что от этого меняется? - настаивал он.
- Если вам непонятно, объяснять, пожалуй, не стоит.
- А вы разве не знаете, что во время войны все всегда были пьяны?
- Ладно, поставим точку.
Но точку, оказывается, было еще рано ставить. Кто-то бежал вдогонку; они остановились, и к ним подошел запыхавшийся врач.
- Pardon, messieurs, - заговорил он, отдуваясь. - Voulez-vous régler mes honoraires? Naturellement c’est pour soins médicaux seulement. M. Barban n’a qu’un billet de mille et ne peut pas les régler et l’autre a laissé son porte-monnaie chez lui.[7]
- Француз остается французом, - заметил Эйб, потом спросил врача: - Combien?[8]
- Дайте я заплачу, - предложил Маккиско.
- Не надо, у меня есть. Мы все рисковали одинаково.
Пока Эйб расплачивался с врачом, Маккиско вдруг метнулся в кусты, и там его вырвало. Вышел он оттуда бледнее прежнего и чинно проследовал за Эйбом к машине в лучах совсем уже розового утреннего солнца.
А в сосновой роще лежал, судорожно ловя ртом воздух, Кампион, единственная жертва дуэли, и Розмэри в припадке истерического смеха пинала его носком сандалеты в бок. Она не успокоилась, пока не заставила его встать и идти - для нее теперь важно было только одно: через несколько часов она увидит на пляже того, кого мысленно все еще называла словом "Дайверы".
XII
Вшестером они сидели у Вуазена, дожидаясь Николь, - Розмэри, Норты, Дик Дайвер и двое молодых музыкантов-французов. Сидели и внимательно приглядывались к другим посетителям ресторана: Дик утверждал, что ни один американец - за исключением его самого - не умеет спокойно держаться на людях, и они искали примера, чтобы поспорить на этот счет. Но, как назло, за десять минут не нашлось никого, кто, войдя в зал, не сделал бы какого-то ненужного жеста, не провел бы рукой по лицу, например.
- Зря мы перестали носить нафабренные усы, - сказал Эйб. - Но все-таки это неверно, что Дик - единственный, кто способен держаться спокойно.
- Нет, верно, - возразил Дик.
- Единственный, кто на это способен в трезвом виде, - с такой оговоркой я еще, пожалуй, готов согласиться.
Недалеко от них хорошо одетый американец и две его спутницы, непринужденно болтая, рассаживались вокруг освободившегося столика. Вдруг американец почувствовал, что за ним следят; тотчас же его рука дернулась кверху и стала разглаживать несуществующую складку на галстуке. Другой мужчина, дожидавшийся места, то и дело похлопывал себя по гладко выбритой щеке, а его спутник машинально мял пальцами недокуренную сигару. Кто-то вертел в руках очки, кто-то дергал волосок бородавки; другие, кому уцепиться было не за что, поглаживали подбородок или отчаянно теребили мочку уха.