4
Бурное время 60-х годов XIX века захватило все области общественной жизни. Правительственные реформы, отмена крепостного права знаменовали великие исторические перемены. Политические столкновения, повсеместно возрастающий авторитет революционной демократии, общий подъем интеллектуальной и духовной жизни России и одновременно – раскол во всех сферах общественного сознания, смятение умов и разброд мысли – вот что характерно для этого времени. Литература становится полем общественных браней. Журналы самых разных направлений и оттенков – славянофильская "Русская беседа", революционно-демократические "Современник" и "Искра", катковский "Русский вестник" и писаревское "Русское слово", "Время" братьев Достоевских и "Голос" А. Краевского – сталкиваются в напряженных спорах о частных и общих сословных, политических и других вопросах.
Публикация романов "Отцы и дети" И. С. Тургенева и "Что делать?" Н. Г. Чернышевского становится общественным явлением. Распространяются пламенные прокламации "Молодая Россия", совершается злодейское покушение на Александра II, в сотнях списков расходятся бунтарские "Отщепенцы" Николая Соколова, в которых во имя достижения справедливости отвергается нравственность, и т. д.
Литература сосредоточивается на насущных социальных вопросах.
В очерках и рассказах писателей-разночинцев, стремящихся рисовать действительность "без прикрас" (Н. Г. Чернышевский), характерные сцены народной жизни иногда воссоздаются почти натуралистически. В то же время среди революционной демократии растет сознание того, что "новая русская литература не может существовать иначе, как под условием уяснения тех положительных типов русского человека, в отыскивании которых потерпел такую громкую неудачу Гоголь".
Все отчетливей осознается гоголевская заповедь возвеличить "в торжественном гимне незаметного труженика" и "сказочное русское богатырство".
В эти годы на страницах петербургской печати впервые стало появляться имя Лескова. Он начал с публицистики. Писатель словно спешил выплеснуть накопившийся запас наблюдений. Многие его очерки, фельетоны, публицистические статьи и литературно-критические обозрения были близки настроениям демократов-шестидесятников. Он писал, что, "насмотревшись на страдания меньших братий и узнав крепостного крестьянина не из книг, а лицом к лицу, всеми силами души возненавидел "это крепостное право"". Молодой журналист затрагивает острые социальные вопросы и нередко решает их в духе демократического радикализма. Он публикует статьи "О рабочем классе", "О найме рабочих людей", "Русские женщины и эмансипация", "О привилегиях", "О переселенных крестьянах". Его влечет к демократической молодежи. Он знакомится с критиком Г. Елисеевым и писателем Н. Слепцовым, с участниками сатирической "Искры" В. С. и Н. С. Курочкиными, М. Стопановским, встречается с Н. Шелгуновым, А. Левитовым, Д. Минаевым и др. Не случайно в записке канцелярии санкт-петербургского полицмейстера "О литераторах и разночинцах" в то время значилось: "Елисеев, Слепцов, Лесков. Крайние социалисты. Сочувствуют всему антиправительственному. Нигилизм во всех формах".
Н. Лесков не придерживался, однако, революционно-демократических воззрений, хотя испытывал их воздействие, и в первую очередь влияние Н. Г. Чернышевского. Позже он посвятил роману "Что делать?" сочувственную статью. Однако и в ней ясно выступают черты его идеологической неопределенности. Его глубокая и искренняя ненависть к крепостничеству имела в своей основе нравственные представления, черты христианского гуманизма. "Я приставал не к той вере, которая мучает, а к той, которую мучают". Он испытывал "недоверие к бунту", которое отчетливо отразила русская общественная мысль ("русский бунт, бессмысленный и беспощадный" – А. Пушкин). Лесков скептически оценивал идеи революционеров, или, как он говорил, "нетерпеливцев", предвидя грозные последствия грядущих социальных битв, хотя горячо сочувствовал многим демократическим идеалам. Он верил, что общество постепенно изменится под влиянием нравственных и религиозных идей, и надеялся, что народятся люди праведной жизни, они выйдут на арену истории и – сначала одни, потом все – пойдут по пути любви и добродетели. В молодом писателе жило неистребимое убеждение, что он должен писать о народе, о том чистом и светлом, что есть в глубоких народных традициях, при этом будучи в состоянии отличать свое народное "от крепко привитого чужеземного". Лесков стремился рассказать о людях, которых он знал и видел, о том, что передумал он в своей многотрудной жизни.
Плодотворной журнальной работой подготавливалось и художественное творчество Лескова.
Вслед за художественным очерком "Погасшее дело" следуют рассказы "Разбойник" и "В тарантасе" (1862). В 1863 году – "Ум свое, а черт свое". Затем "Овцебык", повесть "Житие одной бабы". Несколько позже – "Леди Макбет Мценского уезда" (1865) и "Воительница" (1866) и др.
Лесков-художник входит в литературу как глубокий знаток народного быта. В богатой талантами русской беллетристике ранее появлялись замечательные произведения о народе; читатели помнили народные сцены в произведениях Н. В. Гоголя, волнующие очерки Д. В. Григоровича, живо воссоздающие быт и нравы крепостнической деревни, "пристальные" очерки В. И. Даля и, говоря словами А. Герцена, поэтическую обвинительную речь против крепостного права – знаменитые "Записки охотника" И. С. Тургенева.
Лесков сочетал правдивое изображение жизни, свойственное обширной демократической литературе шестидесятников (Николаю и Глебу Успенским, Н. Каронину, Н. Слепцову и другим), и почти документальное использование фактов с глубоким психологизмом.
В его ранних рассказах, столь же разнообразных по темам, как и его публицистика, со всей определенностью прослеживается основная нить его творчества: житье-бытье разносословных русских людей. "…Он писал не о мужике, не о нигилисте, не о помещике, а всегда о русском человеке, о человеке данной страны",– верно заметил М. Горький. При этом писатель "прекрасно чувствовал то неуловимое, что называется "душою народа"".
В неторопливом лесковском повествовании вставали перед читателем зримые, яркие по своему житейски бытовому колориту картины исторического прошлого и современной писателю России, заставляющие задуматься о жизни. Так, горестный по существу рассказ о жалком "разбойнике" ("Разбойник") направлял к размышлению не только о нем и ему подобных бедных скитальцах, но и об истинных разбойниках, о тех, которые "законно" грабят и бесчинствуют, пользуясь своей властью. В столкновении с реальной действительностью не выдерживает и кончает с собой искренний страдалец за униженных и оскорбленных Василий Петрович Богословский ("Овцебык"), этот самозабвенно жертвующий собой донкихот, этот "агитатор искренний и бесстрашный".
Во всей неприглядности предстают в раннем творчестве Н. Лескова иные картины деревни и губительные последствия крепостнического уклада. В "Житии одной бабы" возникает обаятельный образ крестьянки Насти, загубленной людской корыстью; он противостоит страшному социальному бессердечию.
Иная жизнь развертывается перед читателем в повести "Леди Макбет Мценского уезда". Это "глухой" быт купеческой семьи с его грубой моралью рабского подчинения и серой скукой. В этой среде оказывается волею судеб страстная, порывистая купеческая жена Катерина Измайлова, сила характера которой под стать разве что известной шекспировской героине. Она без оглядки отдается чувству, и тем неизбежнее становится ее столкновение с купеческим "темным царством". Но сама она – плоть от плоти его. И вот, по наущению милого ей, но коварного и корыстного приказчика Сергея, приходит Катерина Измайлова к преступлению и своему страшному концу. Ее драма возбуждает и невольную мысль о противоестественном мире, в котором извращаются добрые человеческие чувства и нисходят до злодеяний и гибнут натуры, полные сил и страстного жизнелюбия.
В начальных беллетристических опытах отчетливо определился художественный взгляд Лескова, утверждавшего истинную красоту "маленьких великих людей" (М. Горький) и представлявшего их во всей противоречивости непосредственных душевных движений и речи. Одновременно проявилась и "глубинная" наблюдательность писателя в изображении народной жизни, сокровенное сочувствие людям, и вместе с тем художественно отразилась вся сложность общественных отношений крестьянского мира.
5
Это случилось в 1862 году, когда на страницах "Северной пчелы" Лесков выступил со статьей, в которой, в частности, требовал от властей опровергнуть слухи о том, что пожары, возникавшие в Петербурге, связаны с появлением здесь революционных прокламаций. И до и после этого выступления Лескова подобные высказывания о злоумышленных зачинщиках пожаров печатали "Русский вестник", "Современная летопись", "Домашняя беседа", "Наше время" и другие издания. И хотя в лесковской статье не было обвинения революционной молодежи в поджигательстве, писатель оказался едва ли не единственным ответчиком за распространение упомянутых слухов: его обвинили в клевете.
Оглушенный этим неожиданным для себя приговором, Лесков тщетно пытался оправдаться, объяснить, что замысел его вовсе не соответствовал обидному обвинению. Затем он спешно уехал за границу, через Прибалтику, Варшаву, Краков прибыл во Францию, в Париж. Но обида не остывала. И он решил создать произведение о людях, подобных тем, которые так странно и несправедливо истолковали его статью, написанную с самыми добрыми намерениями. Он создал очень сложный по содержанию роман "Некуда" (1864), долго и мучительно проходивший через рогатки петербургской цензуры и искалеченный ею "как ни одно другое произведение", – с горечью писал Лесков (11, 509). В романе было немало правильных мыслей и верных картин. В нем писатель выступил в защиту многих добрых человеческих традиций, семейных и общественных, в нем, в частности, была и трезвая оценка "базаровщины". В романе "Некуда" писатель изобразил "честную горсть людей", "полюбивших добро… и возненавидевших ложь". Он создал, наконец, образ благородного и чистого революционера Райнера, которого Горький сравнивал с Рахметовым, и обаятельный образ Лизы Бахаревой, являющей собой, по словам Н. Шелгунова, "истинный тип современной живой девушки" , а также милого и наивно-преданного своим идеалам Юстина Помаду. Мысль о бесплодности революционных усилий направила Лескова к обличению нигилистов, и в романе возникли злые, карикатурные зарисовки некоторых лиц, принадлежащих к демократическому движению: писательницы Евгении Тур, то есть графини Е. В. Салиас де Турнемир, редактора либеральной газеты "Русская речь" (в романе – маркиза де Бараль), а также писателей-демократов Н. Слепцова и А. Левитова (Белоярцев и Завулонов).
Позже Лесков так писал обо всем этом: ""Ошибки" мои всегда были "искренние", мне никогда не было препятствия взять направление более выгодное… на меня имели влияние временные веяния. Это мне вина и порок, но это происходило не ради корысти и расчета, а от моей молодости, страстности, односторонности взгляда и узости понимания. Большая ошибка была в желании остановить бурный порыв, который теперь представляется мне естественным явлением… Я был молод и не подозревал в "благородном консерватизме" всей его подлости и себялюбия. В этом и есть моя ошибка; она сделана искренно, т. е. без дурных побуждений, но я ее себе не прощаю и не могу простить" .
Роман вышел в свет как раз тогда, когда на демократический лагерь обрушились правительственные репрессии: в 1862 году томился в Петропавловской крепости Д. Писарев, был присужден к отбыванию на каторге Н. Г. Чернышевский. В такой накаленной обстановке "прогрессисты" приняли "Некуда" с негодованием и объявили его враждебным всему демократическому движению. В статье Д. Писарева "Прогулки по садам российской словесности" прозвучало резкое осуждение романа. С этого времени Лесков надолго был отвержен от демократических изданий. После публикации его антинигилистического романа "На ножах" (1870–1871) положение писателя в литературе усугубилось. И хотя к этому времени Лесков уже был автором ряда замечательных рассказов и повестей, в которых проявился и его большой талант и демократизм взглядов, писаревская анафема почти до конца дней тяготела над ним.
"Лесков получил удар в сердце, совершенно не заслуженный им" – так оценил эту драму М. Горький.
6
Но даже в таких условиях Лесков не изменил себе. Он был гражданином. В обстановке, в которой, кажется, можно потерять голову, писатель решительно отводит деловые предложения друзей, не соответствующие его воззрениям и его совести, не желает участвовать в изданиях полицейского характера, не хочет и думать о службе, сколько-нибудь связанной с учреждениями, не подходящими к его понятиям о свободе и достоинстве. В конце концов он резко отходит от тех, чье поведение и взгляды перестают вызывать у него доверие.
Несмотря на долгое изгнание из среды "прогрессистов", Лесков не примкнул к реакционным кругам. Много лет спустя, проявляя гражданское мужество, "без прошения", писатель покинул службу в Ученом комитете Министерства народного просвещения: он не хотел скрывать, что от него – тогда уже "крамольного" автора – желает избавиться начальство.
Тяжелые годы во многом повлияли на характер Лескова. Испытав на себе силу общественного мнения, он всю жизнь избегал "направленчества" и не желал "приносить живых жертв бездушным идолам направлений" . С неизменной настойчивостью подчеркивал писатель самостоятельность своих суждений. Он то спешил написать мнение, "ни от кого не занятое и никем не навязанное насильно" (10, 14), то негодовал против любых попыток превращения литературы в лавочку, "в которой выгодно торгуется тем или другим товаром" (10, 41). В другой раз с раздражением пишет о "поганой страсти приставать к направлениям, не имея их в душе своей" (10, 297), наконец, резко осуждает цензурные преследования, "всеподавляющий журнализм" (10, 362) и редакторский произвол. И везде словно идет "против течений". В корне парадоксального лесковского отрицания всех направлений лежала демократическая идея уважения к подлинной человеческой свободе.
7
Обостренный интерес к национальной культуре и тончайшее ощущение всех оттенков народной жизни определили своеобразный художественный мир Лескова и самобытный, исполненный артистизма, неповторимый лесковский способ изображения. В этом художественном мире отразились поиски такого развития России, которое позволило бы опереться в первую очередь на национальные традиции и культурные ценности. Идея духовной преемственности, уважение к нравственным понятиям, выработанным народной массой, составляли силу и пафос Лескова и тот особый "общенародный" взгляд, который как бы исключал политическую оценку.
Им владело острое желание сохранить в период социально-политической ломки важнейшие национальные начала жизни, которые, как он полагал, должны быть утрачены нигилистами, "уродцами российской цивилизации" (10, 17).
В самобытности он видел неотъемлемую черту общественной и духовной свободы. Его произведения, отличаясь широким "захватом" действительности, одновременно были удивительно проникнуты историей. Дума о "судьбе России", которой было одухотворено его творчество, сопутствовала мысли о герое, который сам по себе "звено в цепи людей, в цепи поколений" .
Иные писатели искали слово, чтобы определить внешность, характер и поступки персонажей. Лесков "писал не пластически, а – рассказывал" : внутренний мир его героев, особенности натуры, каждое настроение ярко "отливались" в их собственном непринужденном повествовании, в языке, богатом разнообразными интонациями, насыщенном колоритными, необычными и в то же время удивительно точными словечками. "И мои герои, и я сам имеем свой собственный голос. Он поставлен в каждом из нас правильно или, по крайней мере, старательно…" – замечал Лесков. Писатель, как правило, передает разговоры героев не "со стороны", а в непосредственном живом звучании, не авторской речью, а предоставляя героям самим рассказывать об их жизни. Ведь, с глубоким сочувствием и пониманием относясь ко всякому человеку, Лесков мерил его мерой присущей каждому самобытности. Поэтому-то стремился он воспроизвести и самобытную индивидуальную речь, отраженный в ней образ мыслей и чувств героев.
Живое слово, сказанное героем, могло передать много сокровенного, чего не выскажет так живо и непосредственно самый добросовестный сторонний наблюдатель. Рассказчик Лескова – почти всегда выходец из народной среды – не может не пользоваться богатейшей кладовой народной мудрости и народного опыта – прибаутками, пословицами, короткими сказками, анекдотами, историйками. В них, как замечал писатель, "всегда сильно и ярко обозначается настроение умов, вкусов".