- Полно, граф. Беспорядки могли произойти по вашей вине, ещё по вине панов рады и гетмана Радзивилла. Все вы намеревались изгнать моих людей. Вот вы и заплатите, но не из городской казны, а из своих карманов, - сухо ответила Елена.
- Но тысячи горожан свидетели того, что русские готовились учинить бунт, - продолжал утверждать Монивид.
Канцлер годился Елене в отцы, но она не проявила к нему ни почтительности, ни тем более жалости.
- Не могут они того учинить. Я проезжала через город, была на площади и не видела скопления россиян. Это вы искали со мной ссоры и продолжаете искать. А теперь и в вымогательство пустились. Неблагородно это, граф.
- Но, государыня, мир для нас дороже всего. Он же ради вашего блага сохранялся. И рыцари требуют своего, они не хотят покидать город, - пытался выбраться из неловкого положения канцлер.
Княгиня не была намерена продолжать бесполезную словесную баталию, к тому же подумала, что лучше вместо ссоры с ливонцами она попытается заполучить их дружбу. Почему‑то она верила, что ливонские рыцари ещё послужат её двору, и сказала канцлеру:
- Граф Монивид, попросите зайти ко мне барона Манфреда. Кажется, он у рыцарей старший.
- Хорошо, если так изволите…
Монивид, откланявшись, ушёл.
Спустя час барон Манфред с богатыми дарами княгини Елены увёл ливонских рыцарей из Вильно. А после полудня настало время расставания русичей. Провожать большую часть придворных и ратников вышли все обитатели Нижнего и Верхнего замков. Красное крыльцо заполонили вельможные паны вместе с великим князем, в котором пробудились некие благородные чувства. Теперь он стоял возле Елены. К ним поднялись князья Ромодановский и Ряполовский, дьяк Курицын. Елена и отец Фома благословили их в путь. Князь Ромодановский сделал знак Елене, чтобы приблизилась, и прошептал:
- Сын мой тебе послужит, матушка. Он здесь, он рядом…
- Спасибо, батюшка–княже. Сердце вещало, что он близко, - отозвалась Елена. - Батюшке моему скажите, чтобы ни в чём не сетовал на меня и чтобы не пребывал в досаде на князя Илью. Надеюсь, что он меня поймёт.
- Всё передам, как должно, матушка–княгиня. Да хранит тебя Господь Бог, - откланялся князь Ромодановский и ушёл.
Мимо крыльца, поблескивая стальными щитами, прошли строем сотни конных ратников. За ними потянулись тапканы и повозки придворных, дальше - возы с челядью и кормом. Замыкала поезд небольшая группа воинов. Вот уже огромные дворы замка опустели, лишь справа, ближе к дворцу, неподвижно застыла сотня ратников - личная охрана княгини Елены. Там же, в гуще воинов, Елена могла бы увидеть князя Илью, и на этот раз она узнала бы его. На нём уже не было монашеского одеяния и белой бороды с усами. Он постриг их, оставив только молодую чёрную поросль. Сегодня он надел привычный суконный кафтан, тёмно-вишнёвую шёлковую рубашку. Это преображение не было случайным. Илья счёл, что если Елена увидит его в этом обличье, то обязательно вспомнит подземелье Арининского монастыря, крутой берег Москвы–реки и их первые поцелуи. Может быть, тешил себя надеждой Илья, что из сердца Елены не выветрилась первая девическая любовь и она ощутит в груди волнение.
Вот княгиня спустилась с крыльца, в сопровождении лишь дворецкого Дмитрия Сабурова подошла к сотне воинов, долго всматривалась в их лица, и когда увидела Илью, то смутилась и опустила лицо. Вскоре она пришла в себя и приблизилась к нему мимо расступившихся воинов. Они долго стояли молча, их лица, казалось, ничего не выражали. Но это была только видимость. Все их чувства сосредоточились в глазах. Княгиня была удивлена, но её бархатные глаза излучали и радость. Во взоре Ильи таились тоска и нежность. Когда Елена заговорила, в её голосе проявился страх.
- Верные люди сказали мне, что ты принял постриг.
- Они ошиблись, матушка, я был всего лишь трудником в монастыре.
- А теперь как будешь жить? Ты видишь, что здесь произошло? Может, вернёшься в Москву?
- Ни о какой Москве я и думать не хочу. Я готов служить тебе, великая княгиня.
- И послужи, послужи, любый, - почти шёпотом произнесла Елена. - Вот рядом с нами воины стоят. Они остаются при мне верными стражами, и тебе быть сотским над ними, ежели не возражаешь.
- Как можно возражать, государыня. Я готов…
- Коль так, помни, Илюша: ты поставлен мною и нет надо тобой властных. Ни великий князь, ни его воеводы тебе не указ. И тогда мне за тобой будет, как у Господа Бога под крылом. А теперь скажи своим ратникам, что я буду говорить с ними.
Илья повёл плечами, сбросил остатки сутулости и стал на голову выше тех, кто находился поблизости. Сотня перед ним была налицо, и он, вскинув руку, громко сказал:
- Слушайте, ратные люди, великую княгиню!
Перед Ильёй стояли хорошо обученные воины. Они поняли, что к ним обратился человек, наделённый властью. Не прошло и нескольких мгновений, как они выстроились в квадрат и замерли, устремив взоры на великую княгиню. Елена полюбовалась ими. Все они были как на подбор: рослые, широкоплечие, отважные. Многие из них уже побывали в сечах с татарами, постояли на береговой службе. Княгиня осталась довольна своими воинами. За спиной таких витязей, считала она, ей не страшно, к тому же если сотским у них будет любезный ей князь Илья.
- Славные русичи, - произнесла она, - перед вами князь Илья Ромодановский. Вам он известен. Отныне он ваш воевода. Милостиво прошу вас и его послужить своей государыне, не щадя живота своего.
Воины ведали, что сказать, и отозвались дружно:
- Не щадя живота!
Это была их клятва на верность.
Трудно было предвидеть, каким окажется их жребий, но то, что нести его будет нелегко, они знали доподлинно. Видели они ливонских рыцарей, готовых свирепо обнажить мечи против кого угодно за горсть флоринов . Видели и бесноватых польских шляхтичей, которых привёл в Вильно гетман Острожский. Да и литовские бароны, сверкающие волчьими глазами, встречались им многажды. Но ратники Елены не задумывались над ожидающими их опасностями. Сознание того, что они служат любезной им государыне, умножало их силы, укрепляло дух, и они смотрели в будущее мужественно и спокойно. Елена не сомневалась в преданности воинов и ответила на их клятву:
- Я верю вам, славные. И помните: ежели паче чаяния кому‑то будет невмоготу служить на чужбине и его потянет в отчину, я отпущу того ратника. Однако надеюсь, что вы крепки стойкостью и духом.
Княгине Елене не хотелось уходить от ратников, от Ильи. Здесь она чувствовала себя уверенно, и душа её отдыхала, ей не надо было думать о постоянной борьбе с кем‑то, во имя чего‑то. Здесь Елене не нужно было размышлять о своём супруге, он как бы не существовал для неё. Но над государыней тяготел долг, и она не могла оставаться среди воинов столько, сколько ей хотелось бы. Пожелав ратникам ещё раз успешной службы, она покинула хозяйственный двор.
Подойдя к замку, она ощутила, как на плечи ей навалилась усталость. Сказалось напряжение сил, какое она испытывала в течение двух суток. Ей захотелось уединиться. Но тщетным оказалось её желание. Войдя в замок, она увидела в нём многолюдье.
Придворные Александра и прежде всего епископ Адальберт Войтех жаждали лицезреть Елену, и все, кто внёс смуту в мирную жизнь великокняжеского двора, встретили её в трапезной зале замка. Они уже забыли о своей прежней роли и играли иную. Все почтительно улыбались государыне. Епископ и великий князь поспешили навстречу Елене, и Войтех, опередив Александра, сказал:
- Дочь моя, государыня, от имени церкви выражаю вам преклонение за мудрость, достойную великих мужей. Отныне в Вильно и во всём великом княжестве будут царить мир и покой. В храмах мы вознесём хвалу твоей прозорливости.
Елена слушала епископа, а сама смотрела на великого князя, потому как не могла видеть этого лицемера. К Адальберту Войтеху Елена почувствовала неприязнь с первой их встречи, и эта неприязнь нарастала. Теперь она была уверена в том, что только влияние властного епископа на её супруга стало причиной отчуждения Александра от неё. Очевидно, поняв, что она не изменит православию, что сам Александр не способен повлиять на супругу, дабы она отступилась от своей веры, будучи духовником великого князя, Войтех умышленно добивался, чтобы пропасть в её отношениях с супругом углублялась. Пылкое воображение Елены рисовало ей картину беседы епископа и князя. Наверное, он не раз твердил Александру, что истинному католику не должно смириться с тем, чтобы его жена оставалась в вере схизматиков. "Иди к цели твёрдо и упорно, сын мой. Помни, что вода точит камень, и ты добьёшься своего, склонишь супругу войти в римскую церковь". Так, казалось Елене, Войтех убеждал Александра. Видела Елена, как Александр соглашался с Войтехом и закреплял своё согласие одной и другой чаркой вина, после даже давал клятву, что введёт супругу в католичество. Скорее всего, видение Елены было правдивым. Но за несколько минут до того, как Елене войти в замок, Войтех, уединившись с Александром, наставлял его в ином. Жёстко и без тени почтительности епископ в который раз напоминал великому князю:
- Ты, сын мой, вновь забыл о своих супружеских правах. Привезя из Руси жену, ты не стал её господином, каким надлежит быть истинному католику. Она даже приданое от тебя до сих пор скрывает. А там, на возах, что стоят в конюшне и амбарах под охраной её воинов, одно лишь оружие, коим она намерена вооружить горожан–руссов.
- Полно, святой отец, зачем чернишь моего тестя? Он, хотя и жаден, но не безрассуден и честен. То, что в договорной грамоте, - всё при Елене, - возражал Александр.
- Видит Бог, ты уподобился малому дитяте или шуту и ждёшь, когда тебе поднесут ларец с чудесами. Повели ей сегодня же открыть возы и сундуки, поставь к делу писцов, чтобы все перечислили и записали в книги. Нужное возьми в казну, церковь католическую порадуй вкладом, выплати долги шляхтичам за службу, - давил Войтех на Александра недюжинной силой слова пастыря.
Александр не обладал красноречием, и возражения его иссякли. Единственное оправдание своему поведению застряло в горле. Даже своему духовному пастырю он не мог признаться, почему не требует у супруги отчёта в приданом. Сам он должен был дать ей отчёт чести. Его пожирал стыд от воспоминания о том, что ещё ни разу не прикоснулся к прекрасному телу супруги, не испытал вожделения. С той ночи, когда он пролежал рядом с Еленой до утра и сбежал от неё, он испытывал страх мученика от одной мысли о том, что ему вновь нужно идти к ней в постель и доказывать своё право называться супругом. А самое страшное заключалось в неуверенности, что он добьётся своего. Потому‑то Александру оставалось безропотно исполнять волю властного духовного отца.
- Всё так и будет, святой отец, всё так и будет! Завтра же я потребую передать в казну всё достояние, которое Елена привезла из Москвы, - заверил епископа Александр и добавил более твёрдо: - Коль моя государыня сегодня уступила в одном, завтра уступит и в другом, и тогда, святой отец, твоя церковь получит всё, что ей должно получить.
- Целуй же крест, сын мой, и будет сие твоим клятвенным заверением, - потребовал Войтех и поднял к лицу великого князя крест.
Вскоре после этого разговора и появилась государыня перед супругом и его окружением. Слова похвалы в её честь не пробудили в сердце ответного доброго чувства. Она уже знала двуличие Войтеха и всё-таки дала всем понять, что не желает углублять вражду. Да, она сознавала, что это взбесит до предела государя всея Руси, если до него дойдут слухи о её уступках. Её отец поймёт случившееся в Вильно как попытку установить полную власть над его дочерью. Что ж, она и это стерпит.
- Мир и покой - цветы божественные, - ответила на похвалу епископа великая княгиня. - Но вы должны уяснить, что за моей спиной стоит великая Русь и государь всея Руси не смирится с тем, что его дочь осталась беззащитной. Он даст вам знать, что на Руси великие княгини всегда держали дружину. Вот и пошлите вослед моим воинам послов в Москву, пусть они правдиво скажут, что вынудило нас отправить ратников домой.
- Мы согласны с твоим советом и отправим к государю Руси послов, - заявил канцлер Монивид.
- У меня нет возражений, граф. Я только хочу добавить, что мы потеряли тысячу воинов из литовского войска. Я их никогда не отделяла ни от себя, ни от Литвы. А ведь орда хана Менгли–Гирея не даст покоя нашей державе. Едва лето вступит в свои права, как ордынцы войдут в наши пределы.
Канцлер Монивид усмехнулся, в его глазах заблестело лукавство. Он нашёл зацепку перевести разговор в пользу казны и церкви.
- Вот вы сказали, что вашей державе не даст покоя орда. Но вы‑то истинная ли государыня? Почему не сделаете вклад в казну на содержание войска, почему не поможете укрепиться церкви? Ведь вы же богаты, и пусть простит меня великий князь, но он у нас пока пребывает вне супружества.
Елена поняла всю бессовестность выпада канцлера. За такое злословие дают пощёчины и вызывают на поединок. Монивид давал повод вельможам подвергать осмеянию её отношения с супругом. Княгиня сочла, что нельзя позволять этому самовлюблённому вельможе запускать пальцы в кровоточащую рану.
- У нас с государем всё впереди, и как придёт час, он скажет, истинная ли я супруга. Вам же, канцлер, не следует ворошить недозволенное. Лучше постарайтесь навести порядок в державе по сбору налогов, податей, пошлин. Тогда и казна не будет пустовать и церковь из нищеты выберется. Мне известно, что всюду большие недоимки, а служилые люди - мздоимцы. Вот о чём крепко подумайте. - Елена обратилась к Александру: - А сейчас, мой государь, скажи вельможам, что они свободны, и проводи меня.
Александр ещё сомневался, сказать ли своё "твёрдое" слово, когда епископ Войтех вновь напомнил о себе. Он подошёл к Елене очень близко, его чёрные глаза сверкали, как показалось Елене, драчливо.
- Дочь моя, государыня, видит Бог, что разговору нашему положено лишь начало. Мы обязаны его продолжить сейчас. Твои дворецкий Сабуров и казначей Кулешин молчат о том, как выполнил Иван Васильевич договорный ряд. Отчего бы тебе, дочь моя, не показать своё приданое и не сдать в державную казну всё то, что там должно храниться? Вот мы все собравшиеся и государь с нами просим твоей милости, коя должна последовать за нашим волеизъявлением, если не жаждешь гнева Господня. Помолись же Господу Богу и исполни наше законное требование.
Откровенность нажима епископа и всех вельмож вкупе заставила Елену задуматься. Они были во многом правы. Но потворствовать им она не собиралась. Елена хорошо знала, какое щедрое приданое она получила от батюшки и матушки, от многих сродников. Все они позаботились о том, чтобы в бедной Литве она ни в чём не испытывала нужды и была в состоянии исполнить любую свою прихоть, даже купить у Монивида его дворец, если он пожелает продать. Она могла купить город, селение, земли. Уже сейчас по её воле Фёдор Кулешин покупал в Трокском воеводстве имение у пана Петра Язычина, и оно будет передано в дар Пречистенскому собору. Елена считала, что православная вера в Литве должна крепнуть не только духовно, но и благодаря церковному достоянию. Потому пусть паны требуют что угодно, но она попытается сохранить свою независимость и, насколько позволят житейские повороты, своё богатство. Да и Александр своё получит, решила она. При исполнении супружеского долга он имеет право владеть её приданым. "Он ведь беден, казна пуста, и скоро ему останется заложить ростовщикам последний кафтан", - подумала Елена с горькой иронией.
Елена знала, что многие вельможи значительно богаче великого князя. Те же Николай Радзивилл, Влад Монивид, Хребтович. Они способны были держать наёмное войско. А с князем Михаилом Глинским никто в Литве и Польше не мог сравниться. Лишь по поводу епископа Войтеха Елена ничего не знала, а он был тоже богат. И всех их вместе объединяла жажда наживы. Они были готовы добывать богатство любыми путями, их не пугал ни людской, ни божий суд.
Самым бескорыстным и честным в державе был великий князь Александр. Он не придавал значения деньгам. Если они у него были, он попросту сорил ими. Он любил роскошь, богатые одежды, обильную пищу, питал слабость к певцам и музыкантам, содержал их. Александр оказался страстным ценителем лошадей и за хорошего коня не жалел никаких денег. Едва вступив на престол, великий князь проявил несоразмеримую с его средствами расточительность. Он дарил своим вельможам, преуспевающим в лести, имения, земли, которые раньше приносили в казну доход, речные и озёрные ловы, лесные угодья, где обитали ценные пушные звери. Слышала Елена, что Александр не любил многолюдных компаний, пиров, но был предан небольшому кругу кутил и их встречи всегда завершались попойками. Переезд княжны Елены из Москвы в Вильно совпал в ту пору со знаменательным событием: в государевой казне не осталось ни одной золотой монеты.
По молодости лет, может быть, Елена не придала бы значения тому, что её супруг - мот. Однако, пройдя дома у матушки хорошую науку ведения дворцового хозяйства, она сочла за благоразумие сохранить свою казну до лучших времён. Невольно она включала в "лучшие времена" и появление наследника. Позже это стало её главным козырем при отказе Александру и его вельможам в деньгах. Казначею Кулешину она наказывала:
- Ты, Фёдор, береги каждый грош как зеницу ока. У нас с тобой ещё долго не будет доходов.
Дьяка Фёдора не надо было учить бережливости. Одним словом, был он скопидомом, тем и гордился. Он говорил Елене, высоко подняв голову, значительно и важно:
- Матушка–государыня, испокон веку Кулешины были хранителями княжеского добра, и никто их никогда не попрекнул, чтобы копейка сквозь пальцы утекла.
Поворошив в отважной головушке мысли, великая княгиня, не дрогнув бровью и не сочтя зазорным, ответила Войтеху и всем, кто стоял близ него и Монивида:
- Слушайте, вельможные паны и ты, епископ, моё слово. Из русской казны в литовскую казну ни одного флорина не ляжет, пока не будет она пополняться от доходов державы. Не хочу и не могу бросать батюшкины деньги на ветер. Казна моя перейдёт только нашему наследнику.
С этими словами Елена сделала лёгкий поклон вельможам и вместе со своими приближенными направилась к лестнице на второй этаж. Такой ответ Елены пришёлся вельможам не по душе, но они не успели возразить: великая княгиня ушла. Александр было двинулся следом за ней, но Войтех остановил его:
- Государь, сын мой, не уходи. Ты нам нужен.
Великий князь подошёл к Войтеху и посмотрел на него с неожиданно вспыхнувшим гневом. Потом он прошёл к столу, решительно взял кубок с вином и выпил его одним духом. Спустя мгновение он услышал то, что его окончательно взбеленило. Канцлер Монивид - умышленно или нет - достаточно громко сказал епископу и всем, кто был рядом:
- Святой отец, тебе лучше нас известно, что великий князь недомогает, и церкви должно его лечить.
После этих неучтивых слов князь Александр стукнул кубком о столешницу и с гневом спросил Монивида:
- Чем же я недомогаю, граф Влад? Это тебя одолела бешеная болезнь попрания государя!