- Выходит, лопнуло у литвинов терпение. Да уж пора. - Воевода распорядился вестовыми, которые ждали его слова: - Бегите сей же миг к князю Воротынскому, передайте мою волю: пусть укрывается с полком в засаде. Он знает где.
Сам Юрий Захарьич поспешил к шатру главного воеводы Даниила Щени. Мыслил он упросить Даниила поставить в засаду и полк своего брата Якова. "То‑то ударим по затылку в нужный час", - подумал он.
Князь Даниил Щеня в эту ночь тоже не спал. Во время дрёмы было ему веление Божье готовиться к подвигу. Он ждал лишь часа, чтобы встать во главе рати испытанных воинов.
В русском стане всё ожило. Сеунщики главного воеводы оповестили всех воевод, тысяцких и сотских о том, чтобы выводили воинов на просторное Митьково поле. На том поле, раскинувшемся в полукольце холмов, и было задумано русскими воеводами дать главное сражение литвинам. Все были уверены, что ежели литовское войско прихлынет за реку Ведрошу на русскую землю, то быть ему битым.
Даниил Щеня и его сотоварищи предполагали, что литовское войско, жаждая победы, перейдёт реку Ведрошу и будет наступать на русскую рать на её берегу. Их предположение оказалось верным. У литовцев был соблазн, опрокинув русские полки внезапным и стремительным натиском и сломив сопротивление, двинуться без помех к Москве.
- Помните, что от Митькова поля до Москвы все два или три перехода, - твердил гетманам Константин Острожский.
Даниил Щеня мыслил иначе. Оба они были достаточно умны, чтобы учесть все слагаемые своей победы, оба были в меру честолюбивы, и каждый рассчитывал, что кто‑то из них в пылу военного азарта допустит роковую ошибку, которая будет стоить кому‑то из них позора, бесчестья, презрения и, может быть, самой жизни, вовсе нежелательной в случае поражения. Но до того часа было ещё далеко, и пока в предрассветной тьме воины той и другой рати сближались, дабы с рассветом испытать свою судьбу. Они понимали, что говорить об исходе битвы ныне трудно, силы у противников были почти равны. На той и другой стороне имелись конные и пешие воины. И всё-таки у россиян было преимущество: они сражались на своей земле и за свои очаги.
Это преимущество скоро почувствовал гетман Константин Острожский. Едва наступил рассвет, как гетман увидел в глубине Митькова поля, там, где оно поднималось к холмам, всю русскую рать. Она стояла полуподковой. Впереди - ряды копейщиков и лучников, за ними - конные ратники с обнажёнными мечами и саблями, укрытые червлёными щитами. За русской ратью поднималось яркое солнце, и оно было вкупе с русскими воинами против литвинов. В какое‑то мгновение Константин Острожский подумал, как было бы великолепно оказаться на месте русских и ждать наступления противника, которому нужно было одолевать крутизну, сбивая дыхание, потратить много сил, чтобы достичь врага. Но такого поворота событий произойти не могло, и гетман выругал себя за минутную слабость. Он пришпорил коня, чтобы встать во главе войска и ринуться в сечу. Закованный в латы, на сильном, горячем сером жеребце, окружённый сотней рыцарей, Константин Острожский взбодрил себя молитвой и повернулся к воинам. Он взмахнул мечом. Затрубили боевые рога, словно устрашая противника, и конная лавина двинулась на русский строй. Вот он всё ближе и ближе, уже различаются лица. Из строя уже полетели стрелы, и многие достигли цели. Пронзённый стрелой конь взмыл на дыбы и рухнул на землю. Кого‑то из всадников достали русские стрелы. И вот уже литовские воины сблизились с русскими копейщиками, пошли в ход длинные копья, бердыши . Два войска слились, и началось сражение.
Там, где великий гетман со своими закованными в латы воинами, подобно немецким рыцарям, вклинился в русский строй, сразу же обозначился успех литовцев. Но вскоре сюда подоспел воевода Даниил Щеня с сотней отважных витязей и навязал свой ход боя литовскому гетману. Даниил со своими воинами таранил строй. Его меч сверкал как молния, и под этими мощными ударами рассекались латы. Даниил прорубился навстречу великому гетману. Однако литовские воины поняли замысел русского воеводы и сплотились вокруг гетмана. Они бились умело и отважно, и в их строю никак не удавалось пробить брешь. Два плотных строя не рассыпались, никто не уступал в силе. Так было по всему Митькову полю.
Солнце уже поднялось высоко, заливая поле брани жаркими лучами, а перемены в сече не приходили. Не было похоже, что сражаются две рати - будто упорные мужики собрались на огромном току и бьют–выколачивают ржаные снопы, добывая зерно. Но с той и другой стороны уже полегли сотни воинов, многие сотни были ранены. Кони, потеряв всадников, разбегались окрест. Воевода Щеня по–прежнему бился впереди, пытаясь прорубиться к великому гетману и подрубить дерево, однако все его попытки ни к чему не привели.
К полудню чаша весов начала клониться в пользу литовцев. На правом крыле полк гетмана Радзивилла и отряды братьев Друцких стали теснить рать воеводы Юрия Захарьича. Она отступала медленно, каждую пять отдавала с боем, устилая землю трупами литовских воинов и теряя своих. Сам воевода Захарьич с полусотней воинов метался по всему полю битвы своего полка, каждый раз появляясь там, где ратники могли дрогнуть и побежать.
На исходе пятого часа сражения у литовских воинов был уже значительный перевес. Митьково поле почти всё перешло в их руки, а русская рать как бы вжалась в лощины между холмами. Лишь левое крыло, где билась рать князя Ивана Воротынского, не отступала от своих рубежей. Да и отступать было некуда. За ратью лежал болотистый луг с ручьём, впадающим в реку Ведрошу. Может быть, Ивану Воротынскому повезло, потому как бившийся против князя Воротынского граф Хребтович только казался храбрым и отважным, особенно, когда был хмелен. Появившись в первый час на поле сечи и будучи вскоре ранен стрелой в левую ногу, он ушёл за спины своих воинов и передал предводительство маршалку Станиславу Глебовичу. А маршалок Станислав лишь суетился сзади передовых воинов и кричал на них. Сам он в "драку" не ввязывался. Однако литовцы теснили русскую рать, и у них ещё было время развить успех.
И всё-таки исподволь, незаметно в ходе битвы наступал иной перелом, победный для русской рати. Князь Даниил Щеня был не только отважным витязем, но и хорошим стратегом. Он видел всю картину сражения. Ему постоянно докладывали посыльные о положении на левом и правом крыле сечи, и он знал, что нужно сделать, когда литовцы потеснили русских к холмам и им показалось, что победа над московитами близка.
Покинув холм, с коего Даниил осматривал ход битвы, он помчался со своей поредевшей сотней на правое крыло боя. Там в четверти версты от Митькова поля, в густых прибрежных зарослях и в мелколесье им был спрятан засадный полк во главе с воеводой Яковом Захарьичем. Истомлённые ожиданием, его ратники рвались в бой. Когда воевода Щеня появился перед ними, они встретили его возгласами:
- Наконец‑то о нас вспомнили! Даёшь сечу!
Сойдясь с Яковом, Даниил коротко пояснил:
- Твой час пришёл. Запоминай. Литвины сейчас теснят твоего брата к холмам, и они почти спиной к тебе. Выводи сей же миг ратников, поднимай их в седло и молча, с яростью ударь вбок и сомни врагов, а мы тебе поможем. И помни, что я буду по правую руку от тебя, за спиной литвинов.
- Спасибо, княже Даниил, всё уразумел, - ответил Яков.
Воеводы обнялись.
- Ну, с Богом, - прогудел Щеня.
Захарьич вскинулся в седло и негромко сказал слова, которые были девизом русской славы с Олеговых времён:
- Князь пошёл, дружина за мной!
Словно шелест листвы пролетел по мелколесью, отозвались три тысячи ратников: "Князь пошёл! Князь пошёл! За князем!" Воины потянулись к кромке Митькова поля. Они выехали на него плотной стеной, по взмаху руки воеводы Якова ожгли хлыстами коней и в полном молчании помчались на врага. Четверть версты они одолели в мгновение ока и ударили в спину литовцам сразу в три тысячи мечей и сабель. Они рубили и кололи панически перепуганных воинов, сбивая их в кучи и лишая маневра.
- Вперёд, вперёд, други! Рази их, супостатов! - покрикивал воевода Захарьич, сам пуще других разя литовцев.
Увидев своих новгородцев позади литвинов, воодушевились усталые воины Юрия Захарьича, воспрянули духом, двинулись на врага с новой силой. Волна порыва достигла сердцевины сражения и докатилась до левого крыла. Там вылетела из засады тысяча воинов полка князя Воротынского и тоже ударила литовцев в спину. Наступил перелом в сражении. Опытному воеводе Даниилу Щене уже был виден его исход.
Воины Даниила Щени и основные силы полка Ивана Воротынского, не щадя последних сил, пошли на врага. Все воины русской рати поняли, что близка победа над врагом. Ярость их нарастала, никто не ведал страха смерти. Русская подкова приняла правильную форму, потом концы её медленно, но неотвратимо начали смыкаться. Уже возникла угроза окружения литовцев, был близок час, когда остатки вражеского войска окажутся в хомуте, из коего мало кому удавалось вырваться: сыромятная супонь стягивала клещи хомута.
- Так‑то мы вас, супостатов! - звенел над полем голос Якова Захарьича, когда он шёл на сближение с тысяцким Фомой Сомовым из полка князя Воротынского.
И вот уже два витязя встретились и за их спинами прирастает мощь воинов. Клещи сошлись, супонь затянута. Теперь надо не дать врагу порвать её. Да, игра стоила свеч, и русские воины всё прибывали и прибывали к клещам хомута и разили стремящихся вырваться из него литовцев, которые видели своё спасение за рекой Ведрошей.
Гетманы Острожский, Радзивилл, князья Друцкие собирали в кулак воинов и в разных местах пытались разорвать кольцо окружения. Но, по мере того, как они теряли своих воинов, их попытки становились всё слабее. Наконец они поняли всю тщетность своих усилий и смирились с неизбежностью пленения. Лишь сотни три или четыре воинов чудом не попали в окружение. Они в панике мчались к реке, бросались в воду, чтобы добраться до спасительного правого берега. Русские воины не преследовали тех, кто бежал к реке, они были озабочены одним: не дать вырваться литвинам из окружения. Враги ещё сопротивлялись, лезли на рожон, но прогремел над полем сечи голос воеводы Даниила Щени: "Бросайте оружие, литовские воины, и мы сохраним вам жизнь!" - и литовцы вняли голосу разума. Первыми бросили оружие воеводы и побудили к тому всех воинов. Вскоре в центре Митькова поля стал подниматься холм из складываемых мечей, сабель, копий, щитов, луков - из всего, чем были вооружены литовские воины. Вот уже русские ратники погнали пленных к холму, где стоял шатёр Даниила Щени. И пришёл час, когда можно было обозреть поле сечи всем, кто остался в живых. Русские воеводы собрались на холме и высматривали среди пленных гетманов и князей. Главные из них были в руках русских ратников. Шли в толпе главный гетман Константин Острожский и гетман Николай Радзивилл. Первый из них ни на кого не смотрел и буравил острым взглядом землю под ногами. Второй, наоборот, шёл с высоко поднятой головой, утверждая всем своим видом, что он оказался в плену только благодаря хитрости русских. Братья Друцкие были спокойны, словно всё происходящее вокруг не касалось их. Они о чём-то переговаривались. Граф Хребтович не захотел расстаться со своим конём и единственный между сотен пленных ехал верхом. Он смотрел кругом, но больше всего на русских воевод, с презрительным выражением лица. Не было среди пленных лишь Яна Заберезинского. Он, как потом выяснилось, успел убежать за Ведрошу. Не шагал с пленными и маршалок Станислав Глебович. Он пал на поле сечи, как позже сказали, смертью храбрых. Как только пленные прошли мимо воевод, их погнали прямиком в стольный град.
Летописец в тот год отметил: "Радость в Москве была великая".
Государь всея Руси Иван Васильевич щедро наградил золотыми всех отличившихся воевод, тысяцких, сотских, десятских и ратников. В Кремле в честь победы награждённым был дан пир. Москва ликовала несколько дней.
Позже историки записали: "В 1503 году Иван Васильевич подписал с Александром Казимировичем перемирие на шесть лет. Под власть Ивана III (формально на перемирные года) переходили Стародубское и Новгород–Северское княжества, земли князей Мосальских и Трубецких, а также города Брянск, Мценск, Дорогобуж, Торопец, Белый и другие - всего двадцать пять городов и семьдесят волостей, почти треть земель Литовского княжества. Для России воссоединение этих земель имело колоссальное экономическое и политическое значение".
В праздничные дни после победы над литовцами в Успенском соборе Кремля государь отслужил торжественный молебен, на котором многажды повторялось имя великой княгини литовской и русской Елены, вложившей в эту победу немалую долю всего, к чему подвигнула себя в годы жизни в Литве.
Глава двадцать пятая. КОРОЛЕВА ПОЛЬШИ
Все долгие дни и недели, пока шла война между Литвой и Русью, княгиня Елена не находила себе места. Она плохо спала по ночам и маялась от сердечной боли днями. Она вела замкнутую жизнь и общалась лишь с самыми близкими придворными. На её половине в одном из покоев усилиями вернувшейся с родины Палаши была сделана маленькая часовенка. Каждый день утром и вечером Елена шла в свою часовенку, опускалась на колени перед образами и подолгу молилась, прося у Всевышнего прощения за грех развязывания войны. Иногда вместе с Еленой молилась Палаша, овдовевшая в эту войну. Её муж, тысяцкий Игнат Берсень, погиб в первые же дни битвы под Брянском. Преданная Палаша хотя и скорбела о гибели Игната, но молилась о Елене. Она доносила до Господа Бога правду о горестной жизни великой княгини в Литве, о преследовании её виленским епископом, о безразличии к ней супруга. Через эту правду Палаша увещевала Всевышнего вразумить государыню, что нет за нею грехов в случившейся войне между Литвой и Русью. "Помилуй мою государыню, милосердный, дай ей вольно дышать, накажи недостойных тебя панов и вельмож", - шептала Палаша.
Время шло, а душевный покой к Елене не приходил, и она продолжала казниться, считая себя виновной в том, что два народа ринулись убивать друг друга. Княгиня думала, что если бы она уступила домогательствам епископа Войтеха и Александра, приняла бы их веру, то кровопролития бы не случилось. Она задавала себе вопросы, которые смущали её. Праведна ли та вера, из‑за которой гибнут тысячи неповинных людей? Ответа у неё не было, и Господь его не давал. Выходило, что отец был прав, требуя постоять за православие, не щадя живота своего. Когда до Елены дошли вести о том, что Всевышний с россиянами одержали в этой войне победу и пленили многих вельможных панов и гетманов, к ней возвратились душевное равновесие и радость жизни. Нет, не зря она выстояла в борьбе против католиков, не предала веру отцов, призывала россиян идти под крыло отчизны. Теперь и она могла сказать, что есть и её доля радения в том, что десятки тысяч россиян вернулись в лоно своей отчины. "О, за это и пострадать можно!" - восклицала счастливая Елена. Двадцать пять городов, семьдесят волостей, сотни селений - это бесценный подарок её батюшке, это утверждение себя личностью, достойной уважения. Знала Елена, что ныне у неё прибавилось врагов в Литве, что епископ Войтех, канцлер Монивид, сам государь, паны рады из кожи вылезут, дабы превратить её жизнь в бесконечную череду страданий. "Что ж, - говорила себе Елена, - она готова пострадать за веру и Русь".
Великая княгиня не ошиблась в своём предчувствии. Вскоре после поражения литовского войска на реке Ведроше епископ Войтех явился в Нижний замок и велел великому князю Александру по праву духовного отца прийти в замковую капеллу. Туда же велел привести супругу для беседы.
- Сын мой, именем папы римского я повелеваю тебе о том.
- Святой отец, я постараюсь уговорить её, но не уверен…
- Грех на душу возьмёшь несмываемый, - пытался настаивать Войтех.
Елена и на сей раз отказалась идти на беседу с Войтехом. Она даже не сочла нужным выйти из опочивальни в трапезную, где её ожидал Александр. Она позвала Дмитрия Сабурова и велела сообщить Войтеху:
- Передай владыке Адальберту, что моя вера запрещает мне входить в храмы и капеллы католиков. И ещё передай ему, что нам лучше побеседовать в моей трапезной.
Дмитрий сказал потом Елене, что Войтех взбесился от гнева, но всё-таки пообещал прийти в покои великой княжны. Пришёл он не один, а с Александром. Обычно бледный епископ был пунцовый от возмущения и жёстко произнёс:
- Уведомляю тебя, государыня, что я написал грамоту папе римскому о том, чтобы отлучить тебя от супруга. Государь согласен с тем посланием, у него есть к тому основания, что он и подтвердит. Только по твоей вине наше войско разбито и тысячи боголюбивых католиков погибли в этой войне. Твоё прощение и неизгнание от супруга в твоих руках. Мы даём тебе время подумать до завтра. Да хранит тебя Святая Дева Мария.
Епископ осенил Елену крестом и спешно покинул трапезную, не дав государыне вымолвить ни слова в свою защиту. Александр был смущён гневной речью Войтеха, но утешения Елене не выразил. Она долго смотрела на его опущенное к полу лицо и тихо сказала:
- Ты доставишь мне радость, если добьёшься вместе с Войтехом разрыва супружеских уз. Может быть, в монастыре мне будет покойнее, чем здесь. Говорю об этом прямо. И я завтра же пошлю гонца уведомить о том батюшку.
Александр остался глухим к сказанному Еленой. Он взглянул на неё пустыми глазами и ушёл из покоев.
Елена почувствовала, что на глаза навернулись слёзы, и ей захотелось плакать. Она подошла к окну, смотрела на крепостную башню и не видела её: горечь изливалась. Вместе с тем накатывалось твёрдое убеждение, что с Александром у неё уже не будет благостной жизни. Теперь, после поражения на Митьковом поле, все паны рады, все гетман, князья и другие вельможи станут видеть в ней ненавистного врага. А сколько родственников пленённых Острожского, Радзивилла, князей Друцких, графа Хребтовича и ещё многих других панов и шляхтичей будут слать ей проклятия и жаждать кровной мести! И показалось Елене, что жизнь её в Вильно под одной крышей с безвольным человеком, находящимся в цепких руках вельмож, окажется ужаснее жизни рабыни где‑нибудь в татарском улусе. Однако Елена поняла, что прежде чем принять какое‑либо решение, ей надо запастись терпением и дождаться повеления папы римского. Она надеялась, что её супружество с Александром будет прервано по воле римской церкви хотя бы по той причине, что они оставались бездетными, а престолу нужен наследник.
Но шло время, а повеления папы римского Александра VI всё не было. Дошли до Вильно слухи, что он безнадёжно болен.
Той порой Литва поднималась на порог новой войны. По воле панов рады и великого князя канцлер вёл успешные переговоры с Ливонским орденом о совместном походе на Псков. Вместе с магистром ордена фон Плеттенбергом уже был составлен план летнего похода. В Литве вновь собиралось войско и воинам была обещана в предстоящей войне богатая добыча. Но разбойное нападение на мирный торговый город Псков на сей раз не состоялось. Великое Литовское княжество вступало в пору больших перемен.