- Так ведь грамота при мне, - придержал князя Никита, и, достав из нагрудной кожаной сумы свиток, развернул его. - Вот, княже светлейший, прочти и крестное целование сверши.
Михаил взял целовальную грамоту, прочитал её и вернул Никите.
- Я‑то готов исполнить обряд, токмо за спиной у меня три брата стоят.
- Да и пусть стоят молодцы. Сие не поруха старшему.
- Не скажи, дьяк Никита. Ты моих братьев не знаешь. Каждый из них - голова, как же без них? Они, однако, в походе - вот незадача.
Дьяк встал с лавки, нацелил пронзительные глаза на Михаила и промолвил, словно уличил в чём‑то:
- Ой, княже светлейший, сомнения в тебе какие‑то проросли, так ты их отбрось. Ни тебе, ни мне ждать твоих братьев нет резону. Нам всякий потерянный день смерти подобен. Чем раньше грамоту доставлю, тем скорее войско придёт. Я уж и то свой устав нарушил, в баню допрежь дел не сходил после недельного пути, сном пренебрёг.
Слушая Никиту, князь ни на мгновение не отвёл от него глаза, и дьяк понял, что убедил князя, что он сам понимает всю важность стремительного движения. Как только Никита завершил своё горячее увещевание, Глинский ответил:
- Допёк ты меня, дьяк Никита, всё нутро прожарил. Пусть так и будет, рублю дерево до конца, дабы на мою голову не упало. Согласен я идти на русскую службу. Душу она мне согреет пуще польской.
За столом перед тем, как выпить хлебной водки - вино дьяк не стал пить - князь Глинский поцеловал грамоту и закрепил целование подписью. За то и выпили по кубку. Спрятав грамоту, Никита попросил князя:
- Дай мне место, светлейший, соснуть немного, маету сбросить до первых петухов.
- А ты поешь, тебе и постель будет готова.
Никита Моклаков укатил из Турова спустя четыре
часа, так и не помывшись в бане. Спешил не зря, радовался: экий кусище земли вернётся под Русь, самой Литвы больше. А если бы братьев ждал? Они присягнули на верность русскому государю лишь в мае 1508 года.
После отъезда Никиты Моклакова князь Глинский несколько дней с нетерпением ждал посла от Сигизмунда. Он хотел встретиться с графом Ольбрахтом прежде всего для того, чтобы хоть что‑то узнать о судьбе исчезнувшей племянницы Кристины. Она как в воду канула. Поговаривали, что Кристина, похищенная волей Сигизмунда, была передана архиепископу Радзивиллу, а он якобы отправил её в доминиканский монастырь, где над нею совершили постриг. Но в этом князь Глинский сомневался. Радзивилл, хотя и принял святительский сан, по–прежнему был охоч до красивых женщин, и если он однажды увидел Кристину, то, по всей видимости, и овладел ею, увёз куда‑нибудь в своё глухое северное имение, может быть, добился её расположения. Однако тайна так и не была раскрыта. Граф Гастольд в Турове не появился. Позже выяснилось, что король Сигизмунд решил больше не вступать в переговоры с князем Глинским, а собрал войско и двинул его на Туровщину.
Пока торжествовали после своих побед братья Глинские, князь Михаил выехал с полутысячей воинов под Мозырь - помочь брату Ивану. Но тот со своей тысячей управился сам и овладел городом. Победа далась князю Ивану Глинскому легко, потому как его двести воинов были вооружены пищалями огненного боя и устрашили защитников. Небольшой гарнизон литовцев сдался на милость врага. Князь Иван встречал брата как победитель. Михаил порадовался вместе с ним.
- Спасибо тебе брат Иван, - сказал он при встрече. - И помни, что надо делать в городе. Выпроводи всех служилых литовцев и поляков, определи к службе своих, - наказывал Михаил брату.
Позже, уже сидя за столом в палатах мозырского наместника, которого изгнали, Михаил промолвил:
- Нам теперь, братец, нужно идти на Клецк, а там Житомир и Овруч ждут.
- Одолеем, батюшка–брат, и эти города. Мои воины страха не ведают, усталости не знают, - задорно отозвался князь Иван, лихой, черноглазый красавец, в котором ярко проявилась ордынская кровь предка Глинских мурзы Абатуя.
- Мне твоя уверенность по душе. Это крылья, на которых ты летишь. Одно меня беспокоит, Иванушка: управятся ли Василий и князь Илья со взятием Слуцка? Успеют ли до подхода королевских войск овладеть Минском? Там и стены крепкие и гарнизоны большие.
- Так отправь моих полтыщи на помощь Василию, - ответил Иван. - Чего им в безделье пребывать!
- Разумно говоришь, - согласился Михаил.
Старший брат так и поступил. Разделив тысячу Ивана, он присоединил его воинов к своим и двинулся на Слуцк, который был ближе к Мозырю, чем Минск. Глинский уже знал, что несколько дней назад из Кракова вышло большое войско Сигизмунда. Оно шло двумя колоннами, и одна из них приближалась к Слуцку, другая - к Минску. Михаил Глинский беспокоился теперь об одном: подоспеет ли на помощь восставшим рать великого князя Василия?
Глава тридцать пятая. ИЗГНАНИЕ ЕЛЕНЫ
Вечером в Великую субботу, накануне Светлого Христова Воскресения, княгиня Елена почувствовала в груди маету. Она не находила себе места и, чтобы избавиться от тяжёлого предчувствия, мерно ходила по опочивальне, пытаясь думать о чём-то благотворном, повторяла молитвы. Скоро ей предстояло тяжёлое испытание. Она ждала родов, оставалась всего какая‑то неделя. Елену посещал страх перед тем, что её ждало, но она и страх отгоняла молитвами.
Верная Елене боярыня Пелагея, видя такое состояние государыни, пыталась хоть как‑то развеять её мрачные мысли, вдохнуть бодрость и веру в то, что всё пройдёт благополучно. И в этот субботний вечер Пелагея не оставила Елену своими заботами. За час до полуночи, когда в соборном храме Вельска должна была начаться божественная литургия, Пелагея сбегала в храм и поговорила с настоятелем храма Евтихием.
- Не придёшь ли ты, святой отец, отслужить Пасху для матушки–государыни? Или пришли кого‑нибудь, - просила настоятеля Пелагея. - Случай у неё особый, без молебна никак нельзя.
Светлоликий старец Евтихий посочувствовал Пелагее, но отказал:
- Паства моя ноне соберётся в великом множестве. Как быть ей без пастыря? Вот ежели бы загодя, позвал бы из церкви Преображения отца Мефодия.
- Как же мне быть, святой отец? Мается матушка-государыня, места себе не находит, а мы ей помощи не оказываем.
- А ты, славная, побуди её в храм прийти. В молении она очистит свою душу от тревог.
- Как можно, святой отец! Она вельми тяжела, на сносях она. Неделя не кончится ещё, как роды прихлынут.
- Побуди, побуди, - убеждал Евтихий, - и благодать на неё снизойдёт, душа просветлится, ибо Спасителя узрит. Сама и приведи матушку. Бог вам в помощь…
- Убедил ты меня, святой отец, бегу в палаты, может, сумею вразумить. Помоги мне Всевышний…
С тем и вернулась Пелагея в палаты, всё пересказала Елене. Она же слушала, жалеючи себя: "Как я дойду? Как выстою службу, нескладная?" Но где‑то в глубине души прозвенело благостное начало: "Дойдёшь и выстоишь! Дойдёшь и выстоишь!" На Пелагею Елена все- таки посетовала:
- Вечно от тебя покоя нет.
- Так ведь благодать снизойдёт, - твердила Пелагея и не ошиблась.
Елена отважилась: "А ничего со мной не случится на людях. В храм ведь зовут, где ноне празднуют исход от небытия к бытию, от ада на небо". Подумав так, Елена сказала:
- Твоя взяла, боярыня. Вели обрядить подобающе.
- И к чему это кого‑то звать? Сама обряжу по лучшему чину, - обрадовалась Пелагея, и всё у неё в руках загорелось.
Когда Елена в сопровождении придворных и челяди вошла в храм, там было уже тесно от прихожан. Они расступились и открыли путь к амвону. Елене было приготовлено царское место. Пелагея усадила Елену в кресло, отец Евтихий благословил её крестным знамением и начал службу. Он прочитал "Деяния святых апостолов". Слушая их, Елена умиротворилась. Время летело незаметно, и наступила полунощница с каноном Великой субботе. Святую плащаницу внесли в алтарь, начались полуночные песнопения: "Христос истинный Бог наш". А в двенадцать часов зазвучала стихира "Воскресение Твоё, Христе…" и начался крестный ход вокруг храма.
- Пойдём, матушка, и мы с тобой. Без маеты путь одолеем, - пела ей боярыня Пелагея.
- Есть во мне силы, голубушка, и прибывают, - улыбнувшись, отозвалась Елена.
Пелагея и Анна Русалка помогли Елене встать, и она шла следом за протоиереем Евстихием. Тело её было лёгким, она не ощущала тяжести живота. Губы шептали благодарственную молитву. Елена обошла с крестным ходом храм и даже не заметила, как вновь оказалась у его врат, за коими начиналась пасхальная утреня, вознося "Слава Святей…" Елена опустилась в кресло и почувствовала ни с чем не сравнимое умиротворение. Глаза у неё смежились, и она уснула. Богослужение продолжалось.
Елене же снился сон. Будто идёт она среди горных отрогов по долине, а с нею рядом несколько жён. Было раннее утро первого дня после субботы. В час восхода солнца сделалось сильное землетрясение, и где‑то над отрогами появился ангел Господень. Вид его был, как молния, а одеяние белое, как снег. Елена услышала голос: "Ангел отвалил от двери гроба камень и сел на него. Господь же Иисус Христос воскрес из мёртвых. Воины, стоявшие на страже, попадали на землю, как мёртвые, а потом разбежались. Некоторые из них пришли к первосвященникам и рассказали им о случившемся. Первосвященники же дали им денег и научили говорить, будто бы ночью, когда они спали, ученики Иисуса Христа пришли и украли его тело".
Голос иссяк, а Мария Магдалина и следом за нею Елена и благочестивые женщины спешили ко гробу с благовонным миром, чтобы помазать тело Иисусово. Дорогой они говорили между собой: "Кто отвалит нам камень от гроба? " Прежде других подошла к двери Мария Магдалина, но, когда увидела, что камень отвален, побежала назад и оповестила женщин: "Унесли Господа из гроба, и не знаю, куда положили его".
Вслед за Марией Магдалиной подошли ко гробу Елена и жены–мироносицы и увидели ангела, который сказал им: "Вы ищете распятого Иисуса Назарянина. Он воскрес, его нет здесь. Вот место, где он был положен". Мироносицы и Елена в страхе побежали назад. На дороге им явился сам Иисус Христос и произнёс: "Радуйтесь!" Они, подступив, приникли к его ногам и поклонились ему.
Елена проснулась от глубокой тишины в храме. Слышно было, как потрескивали горящие свечи. Отец Евстихий, закончив проповедь о воскресении Иисуса Христа, обходил прихожан и кропил их святой водой. Не обошёл он и государыню.
Пасхальная неделя прошла в палатах Глинского благополучно. Елена больше лежала в постели. Она ждала начала родов и говорила Пелагее:
- Он уже умостился и готов к появлению на свет.
- Ты помоги ему, как час придёт, помоги, - советовала Пелагея.
- Он услышал наш разговор и ножками стучится, - улыбнулась Елена.
А в это время к Вельску приближалась беда. Ещё в феврале наместник Остожек, будучи человеком исполнительным, написал на князя Илью донесение о том, что тот нарушил королевское повеление собирать войско, вместо того крикнул ватагу разбойников и схизматиков числом до семисот и увёл их на Туровщину к князю Михаилу Глинскому. "Ты уж, великий князь и король–господин, накажи ослушников, а мою вину прости. Я собираю новых воинов, тебе преданных", - писал пан Остожек Сигизмунду.
Прочитав послание наместника Вельска, Сигизмунд пришёл в ярость, встал перед иконой Святой Девы Марии и поклялся: "Берегись же, предательница Елена. Эту измену ни тебе, ни твоему князю не прощу!"
С того февральского дня прошло больше двух месяцев. Королём было собрано ещё одно войско. Он решил сам отправиться с ним и учинить на Туровщине суд и расправу, а по пути войти в Бельск и наказать Елену. У государыни, однако, нашлись защитники. Как‑то Сигизмунд остановился на ночлег в православном монастыре под Кельце. Во время вечерней трапезы инок Павлиний, который обслуживал гетманов, услышал из их уст, что король намерен наказать великую княгиню Елену. Как только его услужение закончилось, Павлиний поспешил к игумену, рассказал об услышанном и попросил:
- Святой отец, позволь мне помочь матушке–государыне избежать злочинства. Дай мне коня и корму.
- Благословляю тебя, сын мой Павлиний. Иди к келарю и моим словом возьми всё нужное.
Сборы Павлиния были недолгими, и ещё до полуночи тайным путём он покинул обитель и ускакал в Бельск. Но конь Павлиния оказался старым и, не вынеся долгой дороги, пал. Оставшиеся четыре десятка вёрст Павлиний одолел пешком и пришёл в Бельск за день до появления Сигизмунда с войском.
Павлиния приняла Пелагея.
- Что у тебя за нужда? - спросила она усталого инока.
- Мне бы к государыне, хозяюшка, - ответил Павлиний.
- И рада бы отвести, да она в беспамятстве пребывает.
- Так уж ты, хозяюшка, прояви заботу о государыне. Идёт в Бельск Сигизмундишка, дабы наказать матушку за какую‑то измену, за уход князя Ромодановского с войском к бунтарям. Она же наша радетельница, и нет у неё вины перед Богом. А придёт Сигизмундишка со дня на день. Господи, вздыби пред ним путь!
Пелагея запричитала, но самообладания не потеряла.
- Спасибо за твоё радение. Мы не дадим в обиду государыню.
Она отвела инока в людскую, чтобы напоить и накормить. Из людской Пелагея поспешила в опочивальню Елены. При ней уже неотлучно сидели бельская повитуха Варвара и Анна Русалка. - Как наша матушка? - спросила Пелагея.
- Всё маялась, да угомонилась, уснула, - ответила Анна.
Пелагея присела на лавку рядом с Анной, шёпотом сказала:
- Лихо к нам идёт, товарушка: Сигизмунд к Вельску ломится. Я так понимаю, что пан наместник донёс королю про князя, а тот грозится наказать за измену нашу матушку.
- И впрямь лихо, Пелагеюшка! Да что делать‑то? - запричитала Анна. - Куда нам спрятать государыню?
- И не ведаю. Сбежать бы в Туров от лиха подальше, звал же князь Глинский. Да как побежишь, разве что на погибель роженицы, - размышляла Пелагея. - Уж разрешилась бы скорее.
Долгий майский день был на исходе. Пелагея, Анна и повитуха Варвара молча сидели у постели Елены. В сумерки она проснулась.
- Никак сон сморил? - спросила она.
- В полдень уснула, матушка, - отозвалась повитуха. - Да сие во благо. Здоровые бабы, перед тем, как младенцем изойти, сном силы набирают. Ты, матушка, баба справная, ноне как пить дать опростаешься с Божьей помощью.
Пока Варвара разговорами отвлекала Елену от неугодных дум и страха перед родами, Пелагея изводила себя вопросом: сказать или не сказать, что гонец–доброхот явился и чёрную весть принёс? По–всякому могло обернуться для Елены это роковое известие. Чего уж хорошего ждать, ежели грозятся судом и расправой. "Нет, такое говорить ни к чему за час перед родами", - решила Пелагея и тут же подвергла сомнению летучую мысль: "А ежели дите в руки Сигизмунда попадёт, тогда как? Право, хоть так кинь, хоть эдак, всё равно клин!" Когда разговор между Еленой и Варварой сник, Пелагея попросила повитуху:
- Ты, голубушка, выйди пока, у нас тут государево дело. Побеседовать с княгиней нужно.
Как только Варвара вышла, Пелагея присела на ложе к Елене и начала трудный разговор:
- Ты, матушка–государыня, не обессудь. Должна я тебе сказать о том, что грозит лихом.
- Говори, Пелагеюшка. Я в состоянии тебя слушать. Сама чувствую что‑то неладное.
- Ноне у нас монах пришёл из монастыря, что под Кельце. Сказано им, что к нам в Бельск идёт с войском король Сигизмунд и сегодня в ночь может появиться в палатах.
- Зачем он идёт? - испугалась Елена. - Я не хочу его видеть. Пошли немедленно гонца, пусть передаст мою волю, дабы обошёл Бельск стороной.
Пелагея согласно кивала головой, но открыла и другую сторону:
- Гонцом не остановишь короля. Он идёт не ради приятной встречи с тобой, а чтобы учинить суд и расправу. Тем и грозился, сказывал монах. Так уж лучше бы поберечься, матушка.
- В чём он меня обвиняет? - повысила голос Елена. - Подай сюда того монаха, может, он клевещет на короля?
Пелагея поняла, что Елена очень близко к сердцу приняла известие, и испугалась за неё, но сохранила спокойствие и призвала к тому Елену:
- Ты, матушка, посетуй на меня, неразумную. Не нужно было мне затевать сей разговор, но я бы тебе присоветовала уехать от беды, затаиться, хотя бы в монастыре Святого Серафима. Вижу, что немощна ты, но надо. Да мы тебя на рученьках отнесём в карету.
Елена согласилась с Пелагеей. Сигизмунд может расправиться с ней за действия против него, и посетовала, что не в состоянии отправиться в путь.
- Куда мне, отяжелевшей, бежать, и сержусь‑то я от бессилия. И не за себя боюсь, а за супруга Илюшу. От Вельска прямой путь на Слуцк, а Илюша там, как мне ведомо. Вот что, Пелагеюшка: я о себе меньше всего переживаю, во всём положусь на милость Господню. А тебя прошу позаботиться о младенце. Христом Богом прошу.
- Матушка, ты его роди ноне, роди, а уж там он попадёт в надёжные руки. Знаю, ворог может отнять его у тебя. У нас не отнимет. На том целую крест, - горячо сказала Пелагея.
В этот миг она увидела, что лицо Елены покрылось испариной, глаза заволокло туманом, ноги потянулись к животу - роженица застонала.
- Аннушка, зови Варвару! - крикнула Пелагея.
У Елены начались родовые схватки. Варвара попыталась облегчить ей боль, растирала живот, мяла его, оглаживала с наговорами. Елена немного успокоилась, утихла и даже задремала, но спустя полчаса вдруг забилась от резкой боли, закричала, и у неё наступили роды. Они были тяжёлыми. До самого рассвета мучилась роженица, и лишь на утренней заре дитя покинуло материнское лоно, появилось на свет. Родился мальчик. Он был крупный, головастый. Пелагея хотела показать его Елене, но глянула неё и ахнула: государыня сомлела, лежала пластом, а в лице ни кровинки. Пелагея отдала дитя на руки Анне, сама попробовала вместе с Варварой привести Елену в чувство, но, как они ни старались, им это не удалось. Анна той порой обмыла дитя, запеленала его и вновь вернула Пелагее.
- Господи, увидит ли она сыночка? - со слезами на глазах произнесла Пелагея и позвала Анну за собой. - Идём же! Спешить нужно: поди, Сигизмунд уже близко.
-- Да–да, голубушка, от греха подальше.
У чёрного крыльца палат стояли два крытых возка, запряжённые парами коней. В первом с ребёнком на руках сидела молодая румянолицая баба–кормилица. Пелагея подсела к ней. В другом возке находились пять воинов, одетых в простую крестьянскую одежду. Боярыня сочла, что нужно познакомиться с кормилицей:
- Меня зовут Пелагеей. Тебя‑то как?
- Марфуша я. Так матушка нарекла.
- Вот и славно. Спросит кто, Марфуша, кем я тебе довожусь, скажешь, что сестрой.
- Отчего не сказать!
Городские ворота уже были открыты. В город на торжище ехали селяне. Стражники собирали с них пошлину, и потому две повозки из города выехали без помех. Вскоре они скрылись из виду. Их путь лежал в стороне от дороги, по которой шёл с войском король. Они спешили к монастырю Святого Серафима. Кони шли резвой рысью. В монастыре Пелагея, сдавая кормилицу Марфу игумену Нифонту, сказала ему: