- Пришли государевы люди, - ответил довольно громко Ипатий.
Он шагнул в сторону, а когда Певун приблизился к плахам и приник ухом, вытащил из‑под свитки сулебу, схватил Певуна за шею, сжал, словно клещами, нацелил оружие в бок Певуну, уколол его и яростно приказал:
- Открывай заплот, ежели думаешь остаться в живых!
Асан–Дмитрий никогда не терял самообладания, и испугать его было трудно. Ровным, мягким голосом он произнёс:
- Побойся Бога, Ипатушка. Ведь я выполняю волю великой княгини Софьи Фоминишны. Она же вольна распорядиться судьбой своей дочери.
- Елена - государева дочь! Открывай заплот! - потребовал Ипатий и вновь уколол Певуна.
Потекла кровь, но Певун не дрогнул.
- Ну так не мешай мне разбирать заплот.
Асану–Дмитрию потребовалось мгновение. Когда
Ипатий отпустил его, он ударил служку в солнечное сплетение локтем и вынырнул из‑под него на середину клети. В руках у татя сверкнула сабля.
- Неблагодарный! Как ты смеешь поднимать руку на благодетеля! - Размахивая саблей, он загнал Ипатия в угол. - Молись Всевышнему!
Ипатий отбивался от сабли сулебой. Тут же, вскинув посох, на служку поднялся Вассиан.
- Ах ты, гнида, ах ты, иуда! - крикнул игумен и сумел ударить Ипатия по плечу.
Ещё трое монахов с посохами встали на Ипатия, на него посыпались удары, он едва успевал отбиваться и увёртываться от них.
В это время из‑за дубовых плах раздался зычный голос Владимира:
- Именем государя, откройте заплот и вас ждёт милость!
- Милости нам не будет, - ответил Асан–Дмитрий. - Если не дадите мирно уйти, мы убьём княжну Елену! - И он крикнул монахам: - Эй, иноки, ведите сюда княжну!
В то же мгновение, когда Певун отвернулся от Ипатия, служка коротким, но мощным ударом - по–кузнецки - выбил из его рук саблю, ринулся на него, повалил на пол, прижал мощным телом. Асан–Дмитрий потянулся за саблей. На Ипатия вновь посыпались удары посохов. Но он успел ударить рукоятью сулебы Асана–Дмитрия по голове, и тот сник. В тот же миг Ипатий перехватил посох Вассиана, вырвал из его рук, поднялся на ноги и, размахивая посохом, разогнал монахов, поспешил к заплоту и принялся вынимать плахи.
Монахи засуетились, вскинули на плечи свои сумы и, увлекая Елену и Палашу, покинули клеть. Вассиан не побежал. Он склонился к Асану–Дмитрию, тронул его за голову, повернул лицом, потом выпрямился, шагнул к Ипатию и ударил его кулаком по лицу.
- Проклинаю! - С тем и поспешил за убегающими монахами.
Игумен знал, что никто из иноков не надеялся на милость великого князя, всем им, как и ему, грозила лютая смерть за то, что пригрел похитителей, что изменил крестному целованию служить верой и правдой державе и великому князю. Вскоре Вассиан услышал, как преследователи настигают его.
Илья ввалился в клеть, едва отбросили четвертую плаху. Он схватил Ипатия за плечо и спросил:
- Ты кто?
- Служка я монастырский, - ответил Ипатий.
- Где княжна?
- В лаз её утянули. Поспеши, не мешкая, за мной.
Ипатий повёл Илью в узкий проход. Служка мчался по подземелью с топотом и рычанием, словно медведь. Илья едва поспевал за ним. Они бежали в полной темноте, любое препятствие могло быть для них роковым, но о том им некогда было думать. Вскоре они услышали, как впереди кто‑то тяжело бежит, сопит и стонет. Это был Вассиан. Ипатий схватил его за рясу, дёрнул и завалил под ноги. Перешагнув через Вассиана, он помчался дальше. Наконец Ипатий и Илья увидели свет факела. Догнав монахов, Ипатий хватал их за что придётся, кидал, будто снопы, под ноги, пробивался к тем, кто бежал впереди. Он знал, что княжну и сенную девицу уводят два более молодых монаха, которые тоже попали в сети Певуна, служили ему. Неожиданно свет факела пропал, а Ипатий и Илья оказались перед разветвлением подземного хода. Ипатий взмолился: "Господи милосердный, укажи путь!" - но в растерянности пребывал недолго, толкнул Илью налево:
- Беги туда, а я - сюда!
Илья бросился в темноту, но пробежал совсем немного, споткнулся о большой камень и упал, повредив колено. Превозмогая боль, мутившую разум, волоча ногу, он двинулся дальше и через минуту–другую заметил впереди дневной свет. Прибавилось сил. Илья одолел немочь–боль, и вот уже выход из подземелья - прямо в густые заросли кустарников. Солнечный свет ожёг глаза. Илья закрыл их и вслепую выбрался из кустов вниз по косогору на лужайку, а когда открыл глаза, то увидел, как к берегу Москвы–реки спускаются два монаха и между ними связанные по рукам Елена и Палаша. Они были саженях в двадцати, и Илья закричал:
- Стойте! Именем государя, стойте!
Вскинув меч, он похромал, потом кубарем полетел вниз.
- Нет, вам от меня не уйти! - в ярости крикнул он, поднимаясь на ноги.
А справа саженными прыжками на помощь Илье летел Ипатий. Монахи поняли, что им нет спасения, и, бросив свои жертвы, разбежались в разные стороны.
Илья в те мгновения вновь упал на землю, покатился вниз и остановился лишь у самых ног княжны Елены.
- Господи, княже, спаситель наш! Да уж не с неба ли ты?! - воскликнула княжна.
Илья поднялся, начал развязывать Елене руки. Ипатий хлопотал над Палашей. Как только у Елены освободились руки, она обняла Илью и припала к его груди.
- Любый мой, ангел–спаситель мой, - шептала она в порыве благодарности. Елена нашла его губы, целуя, продолжала шептать: - Любый мой, любый сокол!
Поддался порыву и Илья. Забыв о Палаше, он целовал лицо Елены и тоже шептал:
- Алёнушка, Алёнушка, радость моя!
Той порой на круче появился Влас со своими ратниками, и смущённые Илья и Елена отдалились друг от друга. Лица их пламенели.
- Прости меня, княжна, что голову потерял, - приходя в чувство, сказал Илья.
- Матушка Богородица простит нас, заступница наша, - ответила Елена, улыбаясь.
Поднявшись на косогор, Илья распорядился:
- Влас, лови монахов. Двое из них где‑то на берегу реки, а остальные прячутся тут по кустам.
- Исполним, княже, - отозвался Влас и крикнул ратникам: - А ну, отловить их, как лис!
- Ипатий, - позвал Илья служку, - найди Вассиана в подземелье. Сам с воинами поведёшь его в Кремль, всё расскажешь государю.
- Того заслуживает Вассиан, - ответил Ипатий. - Я приведу его.
Он пошёл вверх, к лазу в подземелье.
Илья, Елена и Палаша медленно направились лесом к обители. Княжна была всё ещё возбуждена и благодарила Илью за спасение.
- Господи, сколько страху мы натерпелись! Да я верила, что нас не оставят в беде. И прими, мой ангел–спаситель, благодарность, - вновь с понятным Илье смущением произнесла Елена.
Близ монастырских ворот Елену и Палашу ждала тапкана. Возле неё стоял Владимир Гусев. Он распахнул дверцу.
- Спасённой - рай! Спеши домой, матушка–княжна, порадуй батюшку, да нас избавь от смертной маеты, - сказал он с поклоном. - И тебе, княже Илья, благодарность от россиян за мужество. Скажешь в Москве, что я остался отлавливать монахов–злочинцев.
- Поедем вместе, - позвал Илья. - Тут есть кому их повязать.
- Нет–нет, дело надо довести до конца. Перед государем ответ держать буду. - И Владимир поклонился Елене.
- Всё это я передам батюшке, славный боярский сын, - отозвалась Елена и повернулась к Илье: - Садись с нами, любезный князь. Ведь ты наш спаситель, нам бы без тебя…
Её тёмно–карие глаза светились нежностью.
- Благодарствую, великая княжна. Мне привычнее в седле, - ответил Илья и спросил Гусева: - Не пойман ли мой Казначей?
- Он ждёт тебя за воротами. Да и Клима возьми с собой за возницу. - Гусев крикнул: - Эй, Клим! - Тот вышел из ворот. - Садись за вожжи!
Молодому румянолицему молодцу это пришлось по душе. Он важно поднялся на облучок, с достоинством взял ремённые вожжи и застыл в ожидании приказа. Появился верховой Илья, взмахнул рукой, дал команду:
- Пошёл с Богом!
Клим лихо свистнул, кони с места пошли рысью.
Глава шестая. ИГРЫ
Похищение Елены и её спасение ещё долго будоражили душу и сердце Ивана Васильевича. По воле великого князя уже были казнены Асан–Дмитрий и Хамза- баши. Монахов Арининской обители угнали в гиблые места за Белоозеро. Ипатия не забыли и наделили землёй, дали серебра на избу, на коня, на хозяйство. Владимир Гусев стал окольничим. А Иван Васильевич всё переживал тревоги тех долгих памятных суток, когда Елена была в руках злодеев. По ночам он плохо спал и не мог отделаться от навязчивых мыслей: что было бы с ним и со всеми виновными в похищении дочери, ежели бы её не спасли?
Но время и многие государевы заботы делали своё дело, и отступила сердечная боль–маета. Однако державная мысль, свившая своё гнездо в голове государя, не покидала его ни днём, ни ночью. Пора, пора было выдавать дочь Елену замуж. Сразу после летнего пожара в Москве государь отправил в Литву большое посольство во главе с боярином князем Василием Патрикеевым, человеком достойным и умным. Наказал ему:
- Ты скажешь князьям–литвинам, что с войной теперь покончено. Нет Казимира, и сеч не будет. Ещё скажешь, что государь всея Руси без помех принимает к себе на службу всех русских князей, неугодных Литве и надумавших отъехать из великого княжества. Есть же там князья, кои костью в горле торчат у Александра.
- Всё так и будет сказано, государь–батюшка, - заверил Ивана Васильевича Патрикеев.
- Проведай и то, что они мыслят о заключении мира. Какой год проволочку тянут, а воз и ныне там. О том прежде частно поговори с князем Яном Заберезинским. Он в чести у панов рады и умеет влиять на Александра. Да пусть Заберезинский напомнит великому князю о том, что тот хотел заслать сватов, не то потеряет достойную супругу. Да предупреди, чтобы ни литовские паны рады, ни церковные чины не вмешивались в наши семейные переговоры. Всё ли понял, служилый и любезный боярин?
- Все зарубки поставлены, государь–батюшка. Исполню, как сказано. И мир нам нужен, и невеста на выданье у нас отменная. Верю, как смоем неприязнь между державами да родятся добрые отношения, так и церковники утихомирятся. И супружеству не будет помех.
- Верно размышляешь, любезный, - отозвался великий князь.
Не предполагал, однако, Иван Васильевич, что его посольство вернётся из Вильно несолоно хлебавши. По известным только Литве причинам испугало литовских князей, панов рады и церковников то, что Василий Патрикеев сказал знаменательные слова: "Государь всея Руси". Позже Патрикеев понял, что Иван Васильевич поторопился с заявлением о своём титуле: великий князь - одно, а государь всея Руси - совершенно другое. И испугались литвины не без оснований. Знал же Патрикеев, что в эту пору Литовское великое княжество на две трети состояло из русских земель, захваченных разбойным путём в пору великого нашествия на Русь монголо–татарских орд, и государь всея Руси имел право на эти земли и считал долгом их возвращение в лоно своей державы. Титул великого князя, по мнению литовцев, такого права Ивану Васильевичу не давал. Великий князь Александр не устоял перед натиском своих вельмож, и само собой погасло его желание свататься за дочь "государя всея Руси".
Иван Васильевич не предполагал, что ему будет отказано по такой причине, и сильно расстроился из‑за несостоявшегося сватовства. Однако он проявил упорство и по–своему добивался цели. В те дни, по возвращении Василия Патрикеева из Литвы, государь спросил его:
- Скажи, любезный сват, неужели так бесхарактерен литовский князь Александр, что так легко отказался от своего желания жениться? Или схиму принять намерен? - улыбнулся он.
- Промашку мы допустили, Иван Васильевич. Твоё грозное имя "государь всея Руси" испугало его. Да и не его прежде, а всё великокняжеское окружение и панов рады. Но мыслю я всё поправить. Отправь‑ка меня, государь–батюшка, в Новгород, друга повидать, с ним с глазу на глаз побеседовать. У него в Литве есть сильный человек.
- Кто тот новгородец?
- Он тебе ведом и в чести у тебя. Это наместник Яков Захарьич.
- Достойный муж. Собирайся, коль так, в Новгород.
И великий князь послал Василия Патрикеева к наместнику Якову Захарьичу, который давно дружил с Троцким воеводой Яном Заберезинским. С приездом Патрикеева Яков завёл переписку с Яном, изложил желание Ивана Васильевича породниться с Александром. После первого же обмена грамотами Ян Заберезинский сам прибыл в Новгород, якобы за покупкой заонежских кречетов. А заодно и для разговора без чужих глаз и ушей.
Яков Захарьич исполнил волю государя и сказал Заберезинскому всё так, как услышал от Патрикеева. Однако Троцкий воевода, покинув Новгород со многими дарами, доложил своему великому князю не так, как было должно по уговору, а как хотелось панам рады. Не ожидал подобного подвоха от "друга" Яков Захарьич, и случился новый казус, который углубил раскол между Русью и Литвой. Потом Троцкий воевода, оправдываясь перед новгородским наместником, скажет:
- Не надо было Ивану Васильевичу спешить величать себя государем всея Руси. Поняли же в Литве паны рады, что он и на литовскую Русь пытается наложить свою руку.
- Да мы двести лет не спешили, и ты это знаешь, - горячился Яков. - Разве это не наша отчина?!
- Была ваша, а ныне наша, - упорствовал Ян Заберезинский, и не без корысти: в Литве на землях Древней Руси были и его уделы.
Озлился Яков на Троцкого воеводу и отписал государю всея Руси так, как сгоряча выпалил Ян Заберезинский. Иван Васильевич счёл себя оскорблённым воеводой и запретил Захарьичу вести с ним какие‑либо переговоры, сетовал на потерянное время. При этом он написал Якову, как всегда, просто и мудро: "Я найду себе совместников против Казимировых детей".
Эти "совместники" нашлись совсем неожиданно и помимо воли великого князя. В разгар зимы в Москве появилось посольство князя Конрада Мазовецкого из именитого королевского рода Пястов. Князь Конрад искал себе невесту не сам. Её нашли рыцари Ливонского ордена, побывавшие в гостях у Ивана Васильевича.
Они опасались породнения Московии и Литвы и потому решили помешать мирным переговорам между государем Руси и великим литовским князем. Посольство мазовецкого князя не было тайным. Его послы мчали в Москву через Литву торжественным кортежем. Правда, при первой встрече с Иваном Васильевичем глава посольства пан Гусинский поначалу завёл речь о дружбе, о борьбе против "общих недругов". Кто эти "общие недруги", он не пояснил, но сказал определённо о призыве своего князя:
- Князь Конрад зовёт вас, великий князь всея Руси, вступить в тройственный союз с Ливонским орденом и княжеством Мазовецким.
Иван Васильевич всё-таки попытался прояснить, против кого Конрад ищет "совместников".
- Ив какие земли, ежели что, нам идти скопом? - спросил с лукавинкой в серых глазах Иван Васильевич.
- Я лишь могу напомнить, что вашему мирному обиходу мешают дети Казимировы.
Пан Гусинский был осторожен в выражениях и не сказал напрямую о планах князя Мазовецкого.
Встреча пана Гусинского и Ивана Васильевича была недолгой. Они поговорили об ордынцах. Гусинскому важно было знать, каково положение в Большой орде: ведь она была союзницей Казимировых детей. Великий князь порадовал посла:
- Там склока. Грызутся, как волки.
На том в первый раз и расстались. А через день пан Гусинский вновь напросился на приём и встретился с великим князем всё в той же Средней гриднице.
- Разве мы не обо всём поговорили в прошлый раз? - спросил посла Иван Васильевич. Он сидел на троне, был благодушен и величествен. - Что ж, открывайся, пан Гусинский.
- Простите, государь всея Руси, - подобострастно произнёс посол. - О главном с князем было велено сказать при второй нашей встрече.
- Коль так велено, слушаю.
- Просит мой князь Конрад руки вашей дочери, великой княжны Елены. Она у вас уже невеста без сомнений.
- То верно, пора и замуж выдавать. Но я слышал, что князь Конрад в супружестве. Как же он отважился на сватовство?
- Был, батюшка государь всея Руси. Ныне он порвал узы брака. Та женщина недостойна его чести.
- И церковь благословила развод? - не спуская зорких глаз с лица Гусинского, спросил Иван Васильевич.
- Да, государь всея Руси, на то была воля самого папы римского Иннокентия. По–иному и нельзя бы…
Иван Васильевич понял, что посол говорил правду. Спросил вновь:
- И что же ещё велел передать князь Конрад? Чем порадует государя русского?
- О, мой князь обязуется отписать на имя невесты известные города. В них процветают ремесла, торговля, горожане там боголюбивые и с радостью примут новую государыню, - с жаром говорил Гусинский.
Великий князь одобрительно покачал головой, но ничего не сказал в ответ. Ему было над чем поразмыслить. Он не ведал процветающих городов в Мазовии и засомневался в благополучном супружестве с мазовецким князем Конрадом. От такого зятя будет мало проку, и прежде всего - русскому государству. Да и сам Иван Васильевич не хотел быть опекуном слабенького иноземного княжества. "Все они, и Ягелонны, и Пясты, хотят моими руками загребать жар из чужих печей. Ан не выйдет", - заключил он и сказал свату:
- Мы тут подумаем, какой ответ ты повезёшь своему князю из Московии, как вы там величаете нашу Русь.
- Спасибо, великий государь, ждём от вас благого ответа, - откланиваясь, произнёс пан Гусинский: надежд на благополучный исход своего посольства он уже не питал.
И через три дня состоялась третья встреча в Средней гриднице. Но на сей раз посла принимал боярин Василий Патрикеев. Важный, с окладистой бородой и молодыми синими глазами, Василий всегда говорил так, что его приятно было слушать. И на сей раз он не разочаровал:
- Ты, пан Гусинский, отправляйся завтра домой, ибо такова воля государя всея Руси, - начал боярин Василий. - Скажешь своему князю, что к нему прибудут наши государевы послы. Посмотрят на суженого. Ведь наша невеста красотой ангельской одарена и умна вельми. Ещё послы наши посетят города, кои намерен отписать ваш князь супруге. Там и решим всё полюбовно. Ежели тебе неугодно сказанное, перечь. Но уехать тебе должно завтра, как только получишь государевы дары.
И всё-таки сладкие речи боярина Патрикеева не вселили в пана Гусинского надежду на то, что Конрад обретёт себе богатую невесту, а затем и супругу из могущественной Московии. Сам‑то он шёл по воле своего князя на явный обман: города, кои думал отписать Конрад, не процветали, а пребывали в нищете из‑за непосильных поборов. Покидал пан Гусинский Москву без приятных вестей для князя Конрада, но с богатыми дарами - так уж повелось у Ивана Васильевича.
Через неделю после отбытия мазовецкого посла государь давал напутствие главе посольства, думному дьяку Фёдору Курицыну. Знал Иван Васильевич, что умный дьяк исполнит его волю в Мазовии так, как нужно. Наказ Фёдору был особый и тайный. Никто, кроме государя и дьяка, не знал о беседе между ними. Для всех будет ведомо другое.