Доктор подумал с минуту, а затем сказал:
- Нет, пусть Бог делает то, что Ему угодно.
- Прощайте, - сказал Ивариус.
- До свидания, - ответил доктор.
Ивариус хотел было выйти, но тут его господин прибавил:
- Когда бедная женщина умрет, приведи сюда ее внука, я позабочусь о нем.
- Как скажете, - проговорил лакей.
Ивариус появился вновь через три дня и привел с собой ребенка, который плакал.
- Все кончено? - спросил доктор.
- Да.
- Когда она умерла?
- С час тому назад.
- Она ничего не хотела принимать?
- Точно так.
- Что она говорила?
- За минуту до смерти она взяла меня за руку, показала на небо и сказала: "Наконец-то!" После того руки ее скрестились, и она умерла с улыбкой невыразимого блаженства на лице.
- Отведи ребенка в мою комнату и подготовь все, чтобы можно было перенести его бабушку в комнату для покойников.
Читатели, вероятно, знают, что в Германии называют комнатой для покойников; но так как это может быть известно не всем, мы коротко сообщим о ней некоторые подробности, весьма важные для финала нашего повествования. Эта комната располагается в здании, прилегающем к кладбищу, и напоминает спальню, так как в ней стоят кровати, количество которых определяется численностью населения того или иного города.
Когда кто-нибудь умирает, его тело помещают на одну из этих постелей, где оно под присмотром ближайших родственников покоится три дня. Умные немцы предвидели возможность летаргического сна. Они также предусмотрели и то, что близкий родственник может уснуть или же иметь какую-нибудь выгоду от того, чтобы покойник не вернулся к жизни. Колокольчики, соединенные с телами умерших, дают знать о малейшем шевелении покойника и своим звоном извещают об этом сторожа, который никогда не должен спать, и не имеет никакого другого занятия, кроме того, чтобы прислушиваться к звукам. Понятно (мы должны об этом упомянуть для недоверчивых читателей), что сторожа каждую ночь сменяются и что колокольчики производят такой шум, что если сторож даже и уснул, то они непременно разбудят его.
Итак, Жанна заняла свое место среди покойников. Обязанность присматривать за ней возложили на Ивариуса, потому что бедная женщина не имела ни близких, ни дальних родственников, которые могли бы отдать ей этот последний долг. Что же касается мальчика, то он был еще слишком мал для этого. За эти три дня покойница так и не пошевелилась. Итак, душа ее вернулась к Богу и к Терезе. Когда пришло время, ее тело положили в могилу, которую доктор приказал выкопать рядом с могилой Терезы. Только Ивариус, доктор Серван и ребенок сопровождали на кладбище тело покойницы. Через некоторое время доктора позвали к городскому прокурору, который был болен. Врач рассказал ему о погребении, свидетелем которого он стал.
- Не для этой ли женщины, - спросил тогда сын больного, - вы делали опыт, который, к несчастью, не удался?
- Да, для нее. Но удастся впоследствии.
- Вы так думаете?
- Я уверен.
- Тем лучше. Многие будут вам за это благодарны.
- Я в этом сомневаюсь, потому что старая Жанна, претерпевшая немало страданий, казалось, не была в этом уверена.
- Почему же тогда вы упорствуете?
- Если бы мое открытие оказалось полезным только для десяти человек из тысячи, то и тогда я был бы обязан его совершить.
- Вы думаете, что есть люди, не жалеющие о тех, кого теряют?
- Я думаю, - ответил доктор, - что только материнская любовь может считаться любовью глубокой, искренней и постоянной.
- О, не думайте так, - возразил молодой человек, бросаясь на шею своего отца, - дети также любят тех, кто дал им жизнь.
- Посмотрим, - прошептал доктор.
- Что вы говорите? - спросил молодой человек, не расслышавший последних слов Сервана.
- Я говорю, что мы увидим, правда ли это, - ответил доктор, окинув юношу проницательным взглядом.
Затем он выписал рецепт и удалился. Вернувшись домой, он сказал Ивариусу, который читал книгу, сидя возле спавшего ребенка:
- Завтра мы снова примемся за дело.
- Я готов, но для этого нужен подходящий случай.
- Он есть, - ответил доктор с улыбкой.
- И кто же это?..
- Ты слишком любопытен. Когда придет время, сам увидишь.
И доктор отправился в свою комнату, но перед этим поцеловал ребенка, которого взял в приемыши.
VIII
Мы не говорили об этом, но читатель, вероятно, и сам уже догадался, что опыт воскрешения наделал много шума в городе, и хотя он не вполне удался, однако и полученного результата было достаточно, чтобы репутация доктора еще более упрочилась.
Все сказанные им слова после этого странного происшествия многократно обсуждались и передавались из уст в уста. Когда горожане узнали, что доктор не только не пал духом после неудачи, но и поклялся добиться-таки успеха, они, зная твердую волю и решимость доктора, стали с нетерпением ждать повторного опыта. Разумеется, судачить о его первой попытке они при этом не перестали. В результате всех споров и пересудов те, кто скептически относился к экспериментам доктора, уверовали в него, а те, кто и прежде верил, стали настоящими фанатиками. Притом было известно, что доктор рьяно занимался своим делом, и это упорство в глазах народа являлось гарантией успеха. Все знали доктора Сервана как человека, обладающего здравым смыслом, и потому считали, что он не будет долго преследовать ложную мысль.
Несмотря на беспрестанные научные изыскания, доктор продолжал навещать больных, думая, что он тогда только будет вправе пренебрегать живыми, когда уверится в возможности воскрешения мертвых. Изредка он позволял себе посылать к больным Ивариуса, чтобы убедиться, действительно ли им необходимо его присутствие. Мы уже говорили, что Ивариус был счастлив этим и гордился делом, которое ему доверили. Только в тех случаях, когда на нем лежала слишком большая ответственность, он позволял себе побеспокоить своего господина. Если же ему не требовался совет, он был вдвойне счастлив, потому что имел возможность оказаться полезным доктору и без его помощи излечить болезнь.
Итак, на следующий день после того, как доктор Серван посетил прокурора, который находился в очень тяжелом состоянии, явился его лакей и доложил, что больному стало еще хуже. Но в ту же минуту в комнату доктора вошел или, лучше сказать, вбежал молодой человек, умоляя Сервана о помощи.
- Что вам угодно? - спросил хозяин, удивленный его неожиданным появлением.
- Извините, что я вот так запросто являюсь к вам, - сказал молодой человек, падая на стул и вытирая холодный пот со лба, - но это вопрос жизни и смерти. Как видите, я даже не успел надеть шляпу - сразу кинулся к вам.
- Я к вашим услугам. В чем дело?
- Дело касается одной молодой девушки, которая отравилась.
- Ах, боже мой! Не одна ли из ваших родственниц?
- Нет, - ответил молодой человек, - но эта девушка мне так же дорога, и даже дороже, чем самая любимая сестра.
- Пойдемте же скорее. Ивариус, - обратился доктор к своему верному помощнику, - ступай к прокурору. Его болезнь не должна быть опасна. Во всяком случае, через час я уже буду здесь.
Затем доктор отворил дверь и сказал юноше:
- Показывайте дорогу, я готов идти за вами.
Молодой человек побежал так быстро, что доктор едва за ним поспевал. Но так как случай был крайней важности, Серван не щадил своих старых ног и не более чем через пять минут уже подходил к дому, где остановился молодой человек, не сказавший за всю дорогу ни слова. Это был одноэтажный дом, за которым раскинулся маленький садик, обезображенный сухими сучьями деревьев, в это время года лишенных зелени. Юноша одним скачком перепрыгнул две ступени, что вели в переднюю, и, подойдя к двери, громко постучал. Отворила служанка.
- Ну что? - спросил ее молодой человек.
- Ничего нового, господин Генрих, - ответила ему женщина, - она все еще ужасно страдает, но не жалуется.
- Бога ради, спасите ее! - вскрикнул молодой человек, обращаясь к доктору.
- Проводите меня к ней, - потребовал Серван.
Вскоре доктор очутился в очень просто убранной комнате, где явственно ощущалось присутствие женщины: по множеству разных вещей, часто бесполезных, которыми женщина себя окружает. Доктор подошел к постели. Бедная девушка билась в ужасных конвульсиях. Белая пена выступила на губах страдалицы, черты лица страшно исказились, взгляд был неподвижен, что обычно сопутствовало предсмертной агонии.
- Рвотного, - распорядился доктор.
Молодой человек исчез и через минуту явился с нужным лекарством. Доктор Серван заставил больную принять большую дозу этого средства, и у нее вскоре открылась сильная рвота. Мертвая тишина воцарилась в комнате. После того как девушку первый раз вырвало, доктор, посмотрев на то, что было извергнуто, вскрикнул:
- Она отравлена мышьяком!
- Надежды больше нет? - спросил молодой человек нетвердым голосом.
Доктор ничего не ответил, но его молчание было ужасно красноречиво.
- Боже мой, боже мой! - в слезах воскликнул юноша и упал на стул.
- Успокойтесь, молодой человек, мы постараемся ее спасти. Может оказаться, что количество яда, которое она приняла, или слишком велико, или слишком мало, чтобы вызвать смерть.
В эту минуту у больной снова открылась рвота, после чего ей, видимо, стало легче, потому что в ее дыхании, все еще тяжелом, больше не слышалось хрипов.
- Надейтесь, - сказал тогда доктор Серван Генриху.
- О, спасите ее! Во имя того, что для вас всего дороже, спасите ее! Если она умрет, то и я умру!
И Генрих упал на колени перед постелью, взял девушку за руку и принялся покрывать ее поцелуями. Она едва заметно улыбнулась, ощутив прикосновение губ возлюбленного.
- Прости меня, мой бедный ангел, - шептал молодой человек, - прости меня, я так страдаю.
Девушка, несмотря на свои страдания, расслышала эти слова, и попробовала пошевелиться, но вслед за этим ее охватила такая слабость, что она едва могла повернуть голову. Черты ее лица вновь исказились: это усилие стоило ей огромных страданий.
- Скажи мне что-нибудь, бога ради, скажи! Узнаешь ли ты меня? - спрашивал молодой человек в порыве сильнейшего отчаяния. - О боже, не дай ей умереть, не простив меня!
И Генрих, опустив голову на грудь, разрыдался.
- Есть ли здесь другая комната? - спросил у него доктор Серван.
- Да.
- В таком случае потрудитесь в нее удалиться. Я опасаюсь, что ваше присутствие может остановить реакцию, на которую я рассчитываю. Девушка прикладывает огромные усилия, чтобы говорить с вами, это вредит ей. Удалитесь, и через минуту я приду к вам, потому что должен вам кое-что сказать.
Молодой человек, бледный и расстроенный, встал и, шатаясь, ушел в другую комнату, затворив за собой дверь. Упав в кресло, потому что он едва мог стоять на ногах, юноша проговорил:
- Бедняжка, она так меня любила!
Генрих снова дал волю слезам, закрывая лицо платком, как будто для того, чтобы заглушить рыдания, которые наполняли его грудь и вырывались из горла. Через некоторое время он несколько овладел собой и принялся мерить комнату большими шагами. Порой он подходил к двери и приоткрывал ее, чтобы слышать, что происходит в комнате умирающей.
Ничего не услышав, он с тоской в сердце затворял дверь и снова начинал нервно ходить по комнате, иногда останавливаясь перед какой-нибудь вещью, к которой прежде прикасалась бедная девушка. Это живо напоминало ему прошлую жизнь, такую счастливую до вчерашнего дня. Возлюбленная Генриха улыбалась ему с портрета, обрамленного золоченой рамой. Взгляд юноши остановился на этой картине, которая вскоре исчезла за пеленой слез, затмившей его взор.
- Боже мой, боже мой! - прошептал молодой человек, падая на колени перед портретом. - Не дай умереть этому прелестному созданию!
Несмотря на холод, лицо Генриха горело. Он открыл окно и с наслаждением вдохнул морозный воздух сумрачного утра. Это немного отрезвило его, и лихорадочное отчаяние, казалось, отступило. Необузданное горе сменилось глубокой задумчивостью, из которой юноша вышел только тогда, когда почувствовал, что кто-то положил ему руку на плечо. Он обернулся и увидел Сервана.
- Ну что? - спросил молодой человек, сердце бешено колотилось в его груди.
- Больная уснула, горничная присматривает за ней.
- Вы ее спасете?
- Я не могу ручаться.
- Но надежда есть?
- Я смогу сказать об этом с уверенностью завтра утром, если конвульсии не возобновятся. Хорошо, что меня еще не слишком поздно позвали.
- О, да благословит вас Господь за то, что вы так быстро пришли!
- Это моя обязанность, - важно ответил доктор. - И она как раз вынуждает меня спросить, известно ли вам, кто отравил эту девушку?
- Она сама это сделала… - проговорил Генрих.
- У нее было большое горе? - спросил доктор, присаживаясь на стул.
- Да.
- И кто же был его причиной?
- Я.
В этот миг молодого человека охватили болезненные воспоминания, и он откинул голову на спинку кресла, потому что слезы снова потекли у него из глаз.
- Но что же вы могли сделать такого, чтобы заставить эту милую девушку решиться на самоубийство, вы, которому, по-видимому, она так дорога?
- О, - со вздохом ответил Генрих, - мой поступок в одно и то же время очень прост и ужасен.
- Я вас слушаю, - проговорил доктор.
- Но как мне рассказать вам об этом! - воскликнул юноша, стараясь сдержать рыдания, которые, казалось, каждую минуту были готовы вырваться наружу. - Я познакомился с Магдалиной, когда закончил университет. Эта девушка была простой работницей, но она отличалась такой кротостью и красотой, что я в нее страстно влюбился.
Мое семейство было богато, и я не сомневался в том, что сделаю Магдалину счастливой. Она доверилась мне и не избегала моей любви. Она отдалась мне без всякого сопротивления, как и всякое благородное сердце отдается мужчине, которого оно выбрало и которому верит. Магдалина лишь сказала мне, что умрет в тот день, когда я покину ее. Я долго уговаривал ее оставить тот дом, где она работала. Магдалина, наконец, согласилась, и я снял для нее этот маленький домик, который очень просто меблировал, потому что бедная девушка не знала роскоши. К тому же богатая обстановка наверняка оскорбила бы ее, потому что она могла бы счесть это платой за свою любовь. Магдалина была сиротой и не имела других родственников, кроме старой тетки, которая, узнав о проступке своей племянницы, не желала ее больше видеть и умерла, так и не простившись с ней.
Итак, я один остался у Магдалины. Веря в мою искреннюю любовь, мою неизменную привязанность, она никогда не напоминала мне о своей жертве. О будущем Магдалина всегда говорила с уверенностью, ни на минуту не сомневаясь, что мы будем вместе. Каждый день я приходил в этот дом и до такой степени свыкся с блаженством, которое познал здесь, что даже перестал считать его блаженством. Мне казалось, что такая жизнь должна продолжаться вечно. Я не видел возможности перемен, потому что в одно и то же время я находил в Магдалине страстную любовницу и нежного друга.
Так мы прожили с Магдалиной два года, и за все это время меня ни разу не посетила мысль о другой женщине. Я уверен, что и Магдалина не думала ни о каком другом мужчине, кроме меня. Однако у нее не было развлечений. Все ее удовольствия заключались в том, чтобы гулять со мной вечером по набережной Рейна; сидя у великой реки и убаюкивая свою любовь под плеск волн, мы разговаривали и вспоминали разные легенды.
Всю неделю она работала, как и в те времена, когда была простой швеей. Магдалина говорила, что праздность, входя в дом, оставляет за собой дверь, открытую для всех пороков и несчастий. Когда я думаю о том, что стал причиной этой трагедии, то готов разбить себе голову о стену.
- Я не могу, - продолжал он, - объяснить заблуждение своего сердца. Как я уже упоминал, Магдалина как-то сказала мне, что умрет, если я ее покину. Она это редко повторяла, будучи уверена в том, что подобная мысль никогда не придет мне в голову. Я так привык видеть в ней нежную сестру, что наконец, как эгоист, как дурак, как подлец, я сделал ей признание, из-за которого она, быть может, завтра или даже сегодня, должна умереть.
Мой отец потерял огромную сумму денег в каких-то оборотах, после уплаты долгов у него почти ничего не осталось. Мой отец и мать были всегда лучшими родителями, которых только можно иметь, и моими лучшими друзьями. Как-то утром отец подозвал меня к себе и объявил о своем разорении. Он сказал, что от одного меня зависит благосостояние всего семейства, спокойствие его старости и счастье моей матери. Речь шла о моем браке с дочерью одного очень богатого человека, друга отца, который искренне желал породниться с нашим семейством.
- Мне известно о твоей любви к Магдалине, дитя мое, - сказал мне отец, - и, если бы не эти роковые обстоятельства, я никогда не стал бы вас разлучать; но твоя мать и я - мы уже старики и останемся ни с чем, когда уплатим долги. Нет нужды напоминать тебе о том, чем мы всегда для тебя были, - наше счастье в твоих руках. Подумай, должен ли ты вернуть там то, что мы тебе дали.
В этом случае нельзя было колебаться. За разорением моих родителей следовало мое разорение, а значит, та же участь ждала и Магдалину. Мысль о том, чтобы просто покинуть ее, не предупредив ни о чем, мне и в голову не приходила. Я безрассудно надеялся на то, что она поймет положение, в котором я оказался, и вчера вечером открыл ей все.
Вопреки моим ожиданиям, она восприняла это известие спокойно. Я клялся ей, что женюсь только после того, как устрою ее судьбу. Когда я вчера вечером уходил от нее, мне показалось, что она покорилась своей участи. Однако меня несколько удивило это странное спокойствие. Непонятное предчувствие мешало мне уснуть, и я пообещал себе следующим утром первым же делом отправиться к Магдалине, которая, вероятно, тоже плохо спала. И тут вдруг ко мне в испуге прибежала горничная Магдалины и сказала, что несчастная девушка умирает. Тогда я кинулся к вам, господин доктор. Остальное вы знаете…
IX
- Вы понимаете, - продолжал молодой человек, вытирая слезы, - или она поправится, или я умру. Если она не выживет, то получится, что убил ее я!
- Но не слишком ли вы преувеличиваете то участие, которое вы принимали в этом? Не стоит ли все случившееся отнести на счет слишком большой восприимчивости этой юной особы? Мне кажется, вы виноваты только в том, что действовали слишком прямолинейно и стремительно. Быть может, если бы вы постепенно приучали Магдалину к своему отсутствию, известие о вашем браке не произвело бы на нее такого сильного впечатления.
- О нет! - воскликнул Генрих. - Магдалина не принадлежит к числу обыкновенных женщин. Она никогда не перестала бы любить меня. Она отравилась, потому что надеялась в ту же минуту умереть. Если бы Магдалина могла предположить, хоть на минуту, что я явлюсь к ней прежде, чем она отправится на тот свет, и что мне, быть может, удастся вернуть ее к жизни, то она бросилась бы в Рейн. Магдалина боялась, что я сочту ее отравление хитростью, посредством которой она хотела привязать меня к себе.