Но всякий раз, как доктор это говорил, граф бледнел и начинал торопливо прохаживаться по комнате. Этот человек не кричал, не плакал, но по его изможденному лицу можно было догадаться о величайшем отчаянии, которое он испытывал. Временами глаза его будто стекленели, и он подходил к постели, на которой томилась графиня, опускался перед ней на колени и шептал:
- Бедная женщина! Прости меня!
Доктор внимательно смотрел на него и думал: "Не так страдала старая Жанна, не так страдают Генрих и Франциск, и я полагаю, что этого человека скорее терзают угрызения совести, нежели горе".
Серван взглянул на Ивариуса, который, по всей видимости, догадался о мыслях своего господина, потому что ответил ему утвердительным кивком. Однако они оба пришли для того, чтобы оказать помощь больной, а не для того, чтобы наблюдать агонию умирающей. Поскольку их присутствие было бессмысленно, то доктор подошел к графу, чтобы проститься.
- Вы уходите? - воскликнул Доксен.
- Я не могу ничем вам помочь, а в городе есть другие больные, которые меня дожидаются.
- Итак, все кончено?!
- Один только Бог может спасти графиню.
- Но ей нельзя умирать! - закричал граф, бросился к постели своей жены и начал трясти ее тело, которое уже было неподвижно, как труп. - Неужели наука совершенно бессильна, неужели, пока еще в теле теплится огонек жизни, вы не можете раздуть его? Бога ради, продлите ее жизнь, посмотрите, она еще так молода, сделайте усилие и, может быть, жизнь снова вернется в это тело! Продлите ей жизнь на год, на полгода, на неделю, но не дайте ей умереть сегодня!
- Так вы очень любите графиню? - сказал доктор, подходя к постели и глядя на графа, словно желая прочитать в сердце этого человека.
- Да, черт возьми, да, я ее люблю! - ответил Доксен, стараясь укрыться от взора доктора. - Хотел бы я, чтобы она жила, если бы не любил ее?!
- Это правда, - согласился доктор Серван, - но почему вы готовы удовольствоваться всего одной неделей? Этого же так мало…
- Разве вы не знаете, какое блаженство доставляет отсрочка, как бы ни была она мала, даруемая тем, кого сердце страшится потерять?
- И это правда, граф, но судьбой устроено так, что со временем всякое горе ослабевает, вы еще молоды, из знатного рода, богаты…
При этих словах граф вздрогнул и невольно взглянул на доктора, будто заподозрив в этой фразе скрытый смысл.
- Да, я богат, - сказал Доксен и снова начал прохаживаться по комнате. - Я имею сто тысяч франков ежегодного дохода, что, впрочем, не помешает мне отдать вам половину своего состояния, если вы спасете мою жену, - прибавил он с горькой улыбкой.
- Тогда у вас осталось бы пятьдесят тысяч франков дохода. Это все-таки лучше, чем ничего.
Сказав это, господин Серван взглянул на своего помощника. Ивариус с нетерпением ждал ответа графа.
- Что вы хотите сказать? - воскликнул Доксен, остановившись перед стариком.
- Когда человек любит свою жену так, как вы, то не удивительно, что он за ее спасение готов пожертвовать половину своего состояния, в особенности, если остающаяся у него половина приносит пятьдесят тысяч годового дохода. Но я хотел прибавить, что если бы вы дали мне даже вдвое больше, то и тогда я не смог бы спасти графиню Доксен, которая через час умрет.
- Значит, у нее уже началась агония? - прошептал граф.
- Да.
- И вы не можете привести ее в чувство хотя бы на десять минут? Так, чтобы она смогла говорить?
- Нет.
- Что бы вы ни сделали?
- Что бы я ни сделал.
Граф был бледен как мертвец.
- Хорошо, - сказал он, открывая один из ящиков своего бюро и вынимая несколько золотых, которые подал доктору, - я сожалею, что побеспокоил вас. Вот, получите за визит.
Доктор взял деньги, но, принимая их, почувствовал, что рука графа дрожит.
- Вы не хотите остаться у меня в долгу, граф? - поинтересовался доктор.
- Я хочу быть уверен, что вы получили свои деньги.
- Я могу прийти за ними позже.
- Тогда вы, вероятно, меня уже не застанете.
- Вы уезжаете?
- Нет.
- В таком случае я не понимаю…
- Доктор, вы слышали, чтобы кто-нибудь обещал себя убить?
- Да.
- В таком случае, доктор, через два часа вы сможете сказать, что видели человека, исполнившего свое обещание.
- И кто же это?
- Я.
- Значит, вы решились умереть, если умрет графиня?
- Это необходимо.
- Почему?
- Потому что я люблю ее и не могу без нее жить.
Эта фраза была произнесена так, что невозможно было уловить истинный ее смысл, поскольку голос Доксена при этом был полон злобы и отчаяния.
- Хорошо, - сказал доктор и протянул графу руку, - прощайте.
- Прощайте, - ответил тот и, обменявшись с доктором рукопожатием, упал в кресло.
Ивариус вышел вслед за доктором Серваном. В дверях они встретили Марианну.
- Нужно, чтобы вы спрятали меня в комнате, из которой я смогу видеть все, что происходит в спальне вашей госпожи, - сказал ей доктор.
- Для чего, боже мой?
- Потому что я опасаюсь несчастья, которое хочу предотвратить.
Марианна взглянула на Сервана и тотчас поняла, что у этого старика не может быть дурных намерений.
- А при необходимости, - добавил доктор, - мне придется туда войти.
- Хорошо, устраивайтесь в этой комнате, здесь вам будет очень удобно.
Старая служанка отворила дверь, доктор вошел в нее, предварительно сказав Ивариусу, чтобы тот осведомился о здоровье прокурора, а после этого дожидался его дома.
XI
Место, которое Марианна показала доктору, оказалось превосходным: отодвинув немного портьеру, он мог видеть все происходящее в комнате графа. Серван поставил в угол свою трость и начал наблюдать. Граф некоторое время сидел, погруженный в размышления. После того как к нему пришло ясное осознание крушения всех его надежд, он встал и с досадой оттолкнул ногой кресло. Потом подошел к бюро, из которого за несколько минут перед этим вынул золотые монеты для доктора, достал из него связку бумаг и внимательно просмотрел их. По всей видимости, это нисколько не изменило его решения. Швырнув бумаги обратно в ящик, он запер его и воскликнул:
- Да, это необходимо!
Затем граф подошел к постели жены и позвал ее раза два или три, но в ответ та лишь глухо хрипела. Он постоял у постели, молча созерцая умирающую, которая в эту минуту была необычайно прекрасна, и потом, встав перед графиней на колени, взял ее исхудавшую руку. Казалось, в эту минуту другие мысли овладели им; он будто вспомнил о былых счастливых днях, его бледное лицо вдруг покрылось ярким румянцем, слезы навернулись на глаза, и он простонал, опустив голову на руку умирающей:
- Боже мой, боже мой! Верни ее мне!
После этого, словно надеясь, что бог внял этой краткой, но страстной молитве, граф поднял голову и вопросительно взглянул в лицо жене, на котором все явственнее читались признаки агонии.
- Будь проклята эта минута! - прошептал граф Доксен, вставая.
Затем он сел за стол и написал:
"Маркиза! Когда вы получите это письмо, дочери вашей уже не будет в живых; я сам, извещающий вас об этой скорбной новости, я, который, возможно, проклинал вас, я теперь последую за ней, как она последовала за мной два года тому назад. Вы видите, маркиза: любовь моя простерлась дальше, чем вы предсказывали. Бог дарует умирающим право прощать. Таким образом, от имени моей жены, вашей дочери и от своего имени я прощаю вас для того, чтобы и вы простили нас в ту минуту, когда Богу будет угодно призвать вас к себе, и да соединит Он на небе тех, кого разлучил здесь, на земле". В конце письма он поставил подпись: "Граф Доксен".
В ту минуту, когда он начал складывать письмо, ему показалось, что тяжелое дыхание графини оборвалось. Он обернулся к постели, и бледный, стал пристально вглядываться. Затем еще раз прислушался… Все было тихо. Тогда он вскочил, подбежал к постели, припал ухом к груди графини, затем поднялся и прошептал:
- Умерла!
Доксен пошатнулся, упал на постель и горько заплакал. Ничто не ускользнуло от доктора.
- Покончим с этим! - сказал граф.
Он подошел к шкафу, вынул пару пистолетов, зарядил их и положил возле письма, которое только что написал. Настала решительная минута, и доктор Серван подумал, что теперь ему следует объявиться. Он тихо отворил дверь кабинета и на цыпочках приблизился к графу, который в эту минуту складывал письмо, и сказал:
- Позвольте мне прочитать это письмо.
Граф вздрогнул при звуке этого голоса, которого он никак не ожидал услышать, и взглянул на говорившего.
- Зачем вы сюда пришли? - спросил он доктора.
- Чтобы воспрепятствовать самоубийству.
- По какому праву?
- По праву всякого человека спасать себе подобного, граф. И, хотя вы знатный вельможа, а я простой врач, мне, быть может, удастся спасти вас.
- Для чего вам читать это письмо?
- Вы не должны иметь от меня тайн.
- Я вас не понимаю.
- Графиня умерла?
- Да.
- Вы умоляли Бога вернуть ее вам?
- Да, это правда.
- Он не внял вашей молитве, и вы хотите застрелиться. Не правда ли?
Старик бросил проницательный взгляд на графа.
- Да, - ответил Доксен, невольно поддавшись действию этого взгляда, - да, это правда.
- Вы предлагали мне половину своего состояния, если я спасу вашу супругу?
- И теперь предлагаю.
- Вы думаете, что я могу вернуть ее, несмотря на то, что она умерла?
- Я стою на краю могилы и готов верить малейшей надежде, которую мне подадут.
- Хорошо! Тогда отвечайте мне откровенно…
- И вы вернете мне графиню?
- Как знать?
Граф взглянул на старика, думая, что говорит с сумасшедшим, но взгляд доктора был так ясен, его вопросы так разумны, что он сел и сказал:
- Спрашивайте.
- Любите вы графиню?
- Всей душой.
- Вы женились на ней по любви?
- Я сделал больше: я похитил ее.
- Хорошо! И, несмотря на то что вы ее похитили, женились на ней?
- Я не только любил, но и уважал ее.
- Превосходно! И вы писали сейчас…
- Ее матери.
- Могу ли я прочитать это письмо?
- Вот оно.
Доктор взял письмо и прочитал его. Граф не сводил с него глаз.
- Что еще? - спросил он, когда Серван окончил чтение.
- Это все, что мне было нужно.
- И теперь?..
- Теперь вы разрядите свои пистолеты и положите в ящик это письмо, потому что у вас еще есть определенные обязанности.
- Какие?
- Сидеть возле своей жены в морге в продолжение трех дней.
- Для чего это нужно? Ведь вы уверены, что она умерла!
- Человеческого знания бывает часто недостаточно; она может проснуться.
- О чем вы говорите?
- Может оказаться, - продолжал доктор Серван как ни в чем не бывало, - что графиня только впала в летаргический сон, и на вас лежит священный долг наблюдать за ней положенное время.
- Это правда, я исполню его, - ответил граф покорно.
- Вот видите, я хорошо сделал, что подслушивал у двери.
- Благодарю вас, - сказал Доксен, протягивая доктору руку. - Но для того, чтобы дать мне этот совет, вам не нужно было читать мое письмо.
- О, это из личного интереса, - ответил, улыбаясь, доктор. - Я хотел убедиться в одном обстоятельстве.
- И убедились?
- Да.
Сказав это, доктор пристально посмотрел на графа, который потупил глаза.
- Итак, даете ли вы слово не посягать на свою жизнь в продолжение трех дней?
- Честное слово. Но после этой отсрочки?..
- Вы будете вольны поступать, как сочтете нужным. Надейтесь.
- На что?
- На все.
- Вы странный человек, доктор.
- Да, так говорят. Но вы в этом еще и убедитесь.
- Мы увидимся?
- Вероятно.
- Где?
- В морге. Прощайте, господин граф.
- Прощайте, доктор.
XII
Когда доктор Серван вышел от графа, на улице падал большими хлопьями снег. Старик быстрым шагом, чуть ли не бегом, направился домой.
- Что с графиней? - спросил Ивариус, увидев доктора.
- Она умерла. А прокурор? - спросил в свою очередь Серван.
- Тоже умер.
- Вот, любезный Ивариус, у нас уже умерли трое больных, и тем самым мы позорим себя, - сказал старик, усаживаясь возле огня.
- Увы, это так, - кивнул слуга. - Теперь мы должны вылечить какую-нибудь очень опасную болезнь, чтобы сгладить эти неудачи.
- Я опасаюсь, - сказал доктор, - что первым своим пациентом стану я сам.
- О боже! - воскликнул Ивариус. - Почему вы так думаете?
- У меня озноб, лихорадка, упадок аппетита, а это плохие признаки в мои годы.
- Но вы себя не бережете, встаете слишком рано, одеваетесь слишком легко, ходите по городу во время снегопада, возвращаетесь разгоряченный и не переодеваетесь в сухое платье. Вам не двадцать лет, и вы можете серьезно заболеть, если не будете беречься.
- Я, право, рад, что у меня нет больше больных; теперь я могу лечь в постель и заботиться только о себе. Ах, мой любезный Ивариус, не знаю, что со мной, но мне очень дурно…
Действительно, когда Серван встал, чтобы отправиться в постель, то едва мог стоять и весь дрожал, словно в лихорадке.
- Вот уже несколько дней я чувствую себя дурно, но мы, врачи, не можем болеть… Мне уже семьдесят лет, - произнес старик со вздохом, - и я думаю, что пришло время устроить свои дела.
- Что это вам в голову взбрело! Успокойтесь, отдохните немного, и завтра вы будете веселы и свежи!
- Я в этом сомневаюсь, - ответил старик, который при помощи Ивариуса разделся и лег в постель. - Я в этом сильно сомневаюсь, и потому позволь мне принять некоторые меры. Укрой меня хорошенько и приготовь мне мяты; затем отправляйся к моему нотариусу и скажи, чтобы он пришел сюда в семь часов с половиной; оттуда ты сходишь к госпоже Лансгер, ну… ты знаешь? - При этих словах старик сделал Ивариусу знак, который легко можно было понять. - И попросишь ее прийти сегодня вечером между девятью и десятью часами. Мне нужно ее видеть. Бог знает, что может случиться, а у меня есть дела, которые я должен передать только ей.
- Все будет исполнено.
- Потом попроси священника нашей церкви прийти ко мне между одиннадцатью часами и полуночью.
- Вы что, уже считаете себя умирающим?!
- Делай все, что я говорю; ты знаешь, что в мои лета нужно все предусмотреть. Я не утверждаю, что умру от этой болезни, но может случиться, что умру, а я хочу умереть как истинный христианин. Теперь ступай и поскорее возвращайся.
Ивариус вышел. Заметим, что он не был печален, как должен быть печален человек, переживающий из-за близкой смерти своего благодетеля. Быть может, он считал, что больной преувеличивает опасность своего положения, потому как невозможно поверить в такое равнодушие со стороны Ивариуса. Как бы то ни было, помощник надел свой широкий плащ и отправился исполнять поручения доктора. Серван погрузился в размышления и так ими увлекся, что не услышал, как спустя полчаса Ивариус вернулся. Слуга тихо приблизился к постели своего господина, думая, что тот спит, но, увидев, что глаза его открыты, сказал:
- Я выполнил все ваши поручения.
- Ты видел нотариуса?
- Он придет к вам в семь с половиной часов.
- Ты был у госпожи Лансгер?
- Да.
- Она придет?
- В девять часов.
- А священник?
- С одиннадцати часов до полуночи.
- Хорошо, теперь открой шкаф и вынь склянку под литерой "А".
- Вот она.
- Наполни маленькую склянку, которая стоит рядом, а большую с остатком жидкости выбрось.
Ивариус открыл окно, выбросил склянку, которая при этом разбилась, и опять закрыл окно.
- Дай мне эту склянку.
Доктор спрятал ее под подушкой и спросил:
- Который час?
- Шесть.
- Иди поужинай и потом приходи ко мне. Я должен тебе дать еще кое-какие поручения.
- Я могу исполнить их до ужина.
- Нет, все следует делать в положенное время - вот уже двадцать лет, как мы ужинаем всегда в один и тот же час. Ступай, но возвращайся поскорее.
Оставшись один, доктор снова предался размышлениям. Через четверть часа помощник вернулся.
- Ивариус, - сказал ему хозяин, подавая ключ, - открой верхний ящик этой шифоньерки. Там есть письма.
- Да.
- Подай их мне.
- Но здесь много пакетов.
- Дай самый толстый.
Ивариус выполнил просьбу доктора. Тот положил его под подушку рядом со склянкой.
- А другие письма? - поинтересовался помощник.
- Сожги их. Писавшие их умерли, и я, по совести, не могу отдать их наследникам.
- Не хотите ли вы еще что-нибудь приказать?
- Хочу. Сегодня вечером перед уходом госпожи Лансгер я попрошу пить; ты вольешь в стакан с водой десять капель из склянки под литерой "B" - она стоит рядом с той, которую ты взял первой, - и потом незаметно выбросишь ее в окно. После того как я умру, ты отдашь сыну прокурора бумаги, лежащие в моем бюро. На них написано: "Франциску". Ты понял?
- Да.
В эту минуту постучали в дверь.
- Отвори, это должно быть, нотариус.
- Что с вами, доктор? - воскликнул, входя, нотариус.
- Милый друг, я хочу составить завещание.
- Что за мысль!
- Мысль весьма естественная, ведь я уже стар, к тому же болен, потому и намерен составить завещание. Останься с нами, Ивариус; то, о чем мы станем говорить, ты можешь и даже должен слышать.
Нотариус сел по приглашению Сервана.
- Чтобы завещание было неоспоримо, лучше, если оно будет написано собственноручно; не так ли?
- Без сомнения.
- Итак, я напишу его сам, потрудитесь продиктовать мне принятую форму.
Нотариус продиктовал. Когда с завещанием было покончено, доктор прибавил:
- Может статься, что я не умру от этой болезни, но, тем не менее, это будет мое единственное завещание. Я его прочитаю, и вы оставите его у себя, мой любезный друг.
И доктор Серван прочитал вслух то, что написал. Он имел около двенадцати тысяч франков дохода, которые завещал Ивариусу с условием, чтобы тот выдавал внуку старой Жанны ежегодную пенсию в тысячу экю и по смерти оставил бы тому весь капитал, если умрет, не имея детей. Ивариус плакал от благодарности.
Завещание было запечатано, и нотариус унес его с собой. Все это заняло гораздо больше времени, чем нам потребовалось на описание происшедшего, и едва нотариус вышел, как опять постучали в дверь.
В комнату вошла высокая, худая и совершенно седая женщина, одетая в черное. При одном взгляде на ее большие черные глаза и отточенные черты лица становилось ясно, что в молодости она была чрезвычайно хороша собой. Это была госпожа Лансгер. Когда она вошла в комнату больного, тот попросил Ивариуса удалиться.
- Вы посылали за мной, мой любезный Серван, - сказала посетительница, сев у постели доктора. - Вы больны?
- Да.
- Я надеюсь, не опасно?
- В мои годы любая болезнь опасна. Я хотел видеть вас, потому что мне тяжело было бы умереть, не простившись с вами, любезная баронесса. Кроме того, у меня есть касающиеся вас бумаги, которые я хотел бы вам вручить.