И вот сейчас я прошу Вас, моего мудрого друга и наставника, философски обосновать и убедительно мотивировать грекам и македонцам провозглашение меня богом. Делая это, я поступаю как отвечающий за себя политик и государственный муж.
Таково мое задание. От Вас зависит, будете ли Вы выполнять его в полном сознании политической важности, целесообразности и патриотического смысла этого дела.
Приветствую Вас, мой дорогой Аристотель!
Ваш Александр
1937
Смерть Архимеда
© Перевод А. Гуровича
Дело происходило не совсем так, как пишут в учебниках. Да, действительно правда, что Архимед был убит при взятии Сиракуз римлянами, но неправда, что к нему ворвался римский солдат и хотел захватить его в плен и что Архимед, поглощенный черчением геометрических фигур, раздраженно крикнул ему: "Не смей трогать мои круги!"
Прежде всего Архимеда никак нельзя было назвать рассеянным профессором, который даже не подозревает, что делается вокруг него: наоборот, по характеру он был прирожденным бойцом и изобретал военные машины для обороны Сиракуз. А кроме того, проникший в его дом римский воин вовсе не был пьяным мародером: это был хорошо вышколенный и весьма честолюбивый центурион Люций, состоявший при штабе и отлично знавший, с кем он имеет дело. Он вовсе не собирался увести Архимеда в плен; Люций остановился в дверях, отдал по-воински честь и громко произнес:
- Приветствую тебя, Архимед!
Архимед оторвался от вощеной дощечки, на которой он что-то чертил, и спросил:
- Что такое?
- Послушай, Архимед, - сказал в ответ Люций. - Мы знаем, что без твоих машин Сиракузы не могли бы продержаться даже месяц. А мы возились с ними целых два года. Уверяю тебя, что мы, солдаты, прекрасно это понимаем. Машины замечательные. Могу тебя только поздравить.
Архимед небрежно отмахнулся.
- Оставь, пожалуйста, не стоит говорить об этом. Обыкновенные метательные приспособления, игрушки, а больше ничего. Серьезного научного значения они не имеют.
- Но зато имеют военное значение, - возразил Люций. - Вот что, Архимед, я пришел, чтобы предложить тебе работать с нами.
- С кем это, с нами?
- С римлянами. Ты ведь должен понимать, что Карфаген приходит в упадок. С какой стати ты будешь ему помогать? Увидишь теперь, какую мы начнем игру с Карфагеном. Вообще вы, сиракузяне, с самого начала должны были присоединиться к нам.
- Это почему? - проворчал Архимед. - Случайно по происхождению мы греки. Зачем же нам присоединяться к римлянам?
- Потому что вы живете на острове Сицилия, а Сицилия нам нужна.
- Зачем?
- Затем, что мы хотим овладеть Средиземным морем.
- А-а!.. - задумчиво протянул Архимед и взглянул на свою дощечку. - А для чего это вам?
- Кто владеет Средиземным морем, тот владеет всем миром. Кажется, ясно.
- А вы обязательно должны владеть всем миром.
- Да. Призвание Рима быть владыкой мира. И он будет владыкой, можешь мне верить.
- Не спорю, - сказал Архимед и стер что-то на вощеной дощечке. - Но я бы вам не советовал, Люций. Понимаешь ли, быть владыкой мира - слишком хлопотно. Жалко трудов, которые придется на это положить.
- Не важно. Зато мы будем великой империей.
- Великой империей! - ворчливо повторил Архимед. - Нарисую я малый круг или большой - все равно это будет только круг, и у него всегда есть граница; жить без границ вы все равно не сможете. Или ты думаешь, что большой круг совершеннее малого? И что ты более великий геометр, если начертишь большой круг?
- Вы, греки, всегда играете словами, - ответил Люций. - А мы доказываем свою правоту иначе.
- Чем же
- Делом. Например: мы завоевали ваши Сиракузы; следовательно, Сиракузы принадлежат нам. Разве это не ясное доказательство?
- Ясное, - сказал Архимед и слегка почесал голову заостренной металлической палочкой, которой он чертил на дощечке. - Да, вы завоевали Сиракузы. Только это уже не те Сиракузы, какие были до сих пор. Тех больше не будет. Это был великий и славный город; теперь ему уже великим не быть. Никогда. Конец Сиракузам!
- Зато великим будет Рим. Он должен быть сильнее всех на земле!
- Зачем?
- Чтобы отстоять себя. Чем мы сильнее, тем больше у нас врагов. Поэтому мы должны быть сильнее всех.
- Что касается силы, - пробормотал Архимед, - то, видишь ли, Люций, я немного смыслю в физике и скажу тебе кое-что: сила связывает.
- Что это значит?
- Вот, видишь ли, есть такой закон. Действующая сила связывает себя. И чем сильнее вы будете, тем больше вам на это потребуется сил, и в конце концов наступит момент…
- Ну, что ты хотел сказать?
- Да нет, ничего. Я не пророк, я только физик. Сила связывает. Больше я ничего не знаю.
- Слушай, Архимед, почему бы тебе все-таки не работать с нами? Ты даже не представляешь себе, какие огромные возможности открылись бы перед тобой в Риме. Ты изготовлял бы самые могучие военные машины на свете…
- Прости меня, Люций. Я уже немолод, а мне хотелось бы разработать кое-какие из своих замыслов. Как видишь, я и сейчас сижу за чертежом.
- Но неужели, Архимед, тебя не прельщает возможность завоевать вместе с нами мировое господство?.. Ну, что же ты замолчал?
- Прости, - сказал Архимед, склонившись над своей дощечкой. - Что ты сказал?
- Я сказал, что такой человек, как ты, мог бы участвовать в завоевании мирового господства.
- Гм, мировое господство… - задумчиво произнес Архимед. - Ты не сердись, но у меня здесь дело поважнее. Нечто более прочное. Такое, что действительно переживет нас с тобой.
- Что это?
- Осторожно, не сотри моих кругов. Это способы вычисления площади любого сектора круга…
Несколько позже было официально объявлено, что известный ученый Архимед погиб в результате несчастного случая.
1938
Римские легионы
© Перевод Н. Аросевой
Четверо ветеранов Цезаря, - которые, проделав галльский и британский походы, вернулись, покрытые славой, с величайшим из триумфов, когда-либо виданных в мире, - так вот, эти четыре героя, а именно, бывший декурион Буллио, Люций, прозванный за худобу Тощим, Сарторий по прозвищу Кишка, служивший ветеринаром во Втором легионе, и, наконец, Стробий из Гаэты, собрались в винном погребке сицилийского грека и большого мошенника Онократа, чтоб в своей компании предаться воспоминаниям о великих и памятных военных событиях, очевидцами коих они были. Погода стояла жарковатая, и Онократ поставил им столик на улицу; и вот четыре воина, попивая вино, принялись громко разговаривать. Удивительно ли, что вскоре вокруг них столпились обитатели улицы - ремесленники, погонщики ослов, дети и женщины с младенцами на руках, - чтобы послушать героев? Знайте - прославленные деяния великого Цезаря в ту пору еще вызывали интерес у всех граждан Рима.
- Слушайте же, - начал Стробий из Гаэты, - как было дело на той реке, когда против нас стояло тридцать тысяч сенонов.
- Постой, - перебил его Буллио, - во-первых, сенонов было там не тридцать, а от силы восемнадцать тысяч, а во-вторых, ты был тогда в Девятом легионе, который сроду не ходил против сенонов. Вы тогда стояли лагерем в Аквитании да чинили нам башмаки, потому что весь ваш легион - сапожники. Так-то; а теперь болтай дальше.
- Ты чего-то путаешь, - возразил Стробий. - К твоему сведению, мы тогда стояли в Лютеции. А обувь мы вам чинили, когда вы разодрали ее, удирая из-под Герговии. Здорово вам тогда наклали, и вам, и Пятому легиону - и по заслугам!
- Нет, все было не так, - встрял Люций по прозванию Тощий. - Пятый легион никогда не был под Герговией. Пятый получил взбучку еще под Бибракте, и с той поры его уже никуда невозможно было выпереть, разве что в обжорный ряд. Тоже мне легион!
И Тощий далеко плюнул.
- А кто виноват, что Пятый под Бибракте попал в заваруху? - заговорил Буллио. - Шестой должен был выдвинуться и сменить Пятый на передовой, а этим лодырям шестым, видите ли, не захотелось. Они только что вернулись из Массилии от девок…
- Брось ты, - возразил Сарторий по прозванию Кишка. - Шестого легиона и не было под Бибракте; он попал на фронт только уж на Аксоне, там тогда еще Гальба командовал.
- Чего ты понимаешь, несчастный холостильщик! - заметил Буллио. - На Аксоне были Второй, Третий и Седьмой легионы. А Шестой к тому времени давным-давно эбуроны послали к праотцам.
- Все это вранье, - заявил Люций Тощий. - А правда-то вот она: на Аксоне воевал Второй легион, в котором служил я; все остальное - выдумки.
- Уж ты бы помолчал, - откликнулся Стробий из Гаэты. - Вы там на Аксоне дрыхли в резерве, а когда продрыхлись, вся битва уже кончилась. Только и сумели, что сжечь Генабум, да еще - зарубить сотню-другую гражданских за то, что они повесили трех ростовщиков…
- На то был приказ Цезаря, - пожал плечами Тощий.
- Неправда! - сказал Кишка. - Не Цезаря, а Лабиения. Ты что! Цезарь был слишком политиком, чтоб отдавать такие приказы; а вот Лабиений был солдат.
- Гальба был солдат, потому как не трус, - вставил Буллио, - а Лабиений вечно торчал в полумиле от передовой, берегся очень. Где был твой Лабиений, когда нас взяли в кольцо нервии, а? Тогда в бою пал наш центурион, и я, как старший декурион, принял командование на себя. "Ребята, сказал я, если кто у меня отступит хоть на шаг…"
- С нервиями-то сражаться плевое дело, - перебил Стробий. - Они в вас желудями да шишками пуляли. Вот с арвернами было потяжелей…
- Иди ты в болото, - возразил Тощий, - арвернов мы и догнать-то не могли. Все равно что зайцев ловить, вот что.
- А я, - сказал Кишка, - раз в Аквитании оленя подстрелил; да такого здоровенного, рога - прямо дерево, двумя лошадьми пришлось в лагерь волочь.
- Ерунда, - отозвался Стробий, - вот в Британии были олени - это да!
- Держите меня! - воскликнул Буллио. - Уж не хочет ли этот Стробий уверить нас, что был в Британии?
- Да и тебя там не было, - парировал Тощий. - Эй, Онократ, вина! Скажу я вам, многих вралей знавал я, которые клялись, что побывали в Британии, только никому не верил.
- Я был там, - заявил Кишка. - Свиней туда возил. Там были Седьмой, Восьмой и Десятый легионы.
- Не смеши меня, парень, - сказал на это Стробий. - Десятый нигде дальше секванского лагеря не бывал. Видели бы вы, какими франтами явились они под Алесию! Ну и досталось же там этим сосункам!
- Всем нам там досталось, - возразил Буллио. - Молотили нас там, что твои снопы, и все-таки мы победили.
- И вовсе все не так, - не согласился Тощий. - И битва та была не такая уж большая. Вылезаю это я утром из палатки…
- И все не так, - перебил его Кишка. - Под Алесией дело ночью началось.
- Пошел ты, - ответил Буллио. - Там началось, только мы пообедали; а к обеду в тот день баранину давали…
- Неправда! - Кишка стукнул по столу. - Под Алесией нас кормили говядиной, потому как на коров мор напал. Никто даже жрать не хотел.
- А я говорю, баранина, - стоял на своем Буллио. - Тогда еще приходил к нам центурион Лонгин из Пятого…
- Что ты мелешь, - сказал Тощий. - Лонгин служил у нас, во Втором, и убили его задолго до Алесии. А в Пятом был Гиртий.
- Неправда, - возразил Кишка. - В Пятом был этот… как его? Ах да, Корда.
- Вот еще, - сказал Буллио. - Корда был в Массилии, а тогда это был Лонгий, и все тут. Приходит это он и говорит: проклятый дождь…
- Тпрууу! - закричал Стробий. - Все было не так. Под Алесией никакого дождя не было. Жарища стояла жуткая, я-то знаю, как свинина воняла.
- Баранина это была, и дождь был! - вскипел Буллио. - И вот приходит, значит, к нам этот Гиртий и говорит: сдается мне, ребята, хлебать нам тут не расхлебать. И оказался прав. Двадцать часов шла битва…
- Ничего подобного, - возразил Тощий. - Все кончилось за три часа.
- Сильно ошибаешься, - сказал Стробий. - Три дня дрались, только с перерывами. На второй день нас прищучили…
- Неправда, - вставил Кишка. - Прищучили-то нас в первый день, а на другой мы взяли верх.
- Чепуха, - оборвал его Буллио. - Никакого верха мы там вообще не брали и хотели уже сдаваться, только они сдались раньше.
- И все было совсем не так, - сказал на это Тощий. - Под Алесией никакой битвы и не было. Онократ, вина! А вот постойте, что я расскажу: когда мы осаждали Аварикум…
- Да не было этого, - пробормотал, засыпая, Буллио.
1928
О десяти праведниках
© Перевод Н. Аросевой
"И сказал Господь: вопль Содомский и Гоморрский, велик он, и грех их, тяжел он весьма.
Сойду и посмотрю, точно ли они поступают так, каков вопль на них, восходящий ко Мне, или нет; узнаю.
И обратились мужи оттуда, и пошли в Содом; Авраам же еще стоял пред лицем Господа.
И подошел Авраам и сказал: неужели Ты погубишь праведного с нечестивым, (и с праведником будет то же, что с нечестивым)?
Может быть, есть в этом городе пятьдесят праведников? Неужели Ты погубишь, и не пощадишь (всего) места сего ради пятидесяти праведников, (если они находятся) в нем?
Не может быть, чтобы Ты поступил так, чтобы Ты погубил праведного с нечестивым, чтобы то же было с праведником, что с нечестивым; не может быть от Тебя! Судия всей земли поступит ли неправосудно?
Господь сказал: если Я найду в городе Содоме пятьдесят праведников, то Я ради них пощажу (весь город и) все место сие.
Авраам сказал в ответ: вот, я решился говорить Владыке, я, прах и пепел:
Может быть, до пятидесяти праведников не достанет пяти; неужели за недостатком пяти Ты истребишь весь город? Он сказал: не истреблю, если найду там сорок пять.
Авраам продолжал говорить с Ним, и сказал: может быть, найдется там сорок? Он сказал: не сделаю того и ради сорока.
И сказал Авраам: да не прогневается Владыка, что я буду говорить: может быть, найдется там тридцать? Он сказал: не сделаю, если найдется там тридцать.
Авраам сказал: вот, я решился говорить Владыке: может быть, найдется там двадцать? Он сказал: не истреблю ради двадцати.
Авраам сказал: да не прогневается Владыка, что я скажу еще однажды: может быть, найдется там десять? Он сказал: не истреблю ради десяти.
И пошел Господь, перестав говорить с Авраамом; Авраам же возвратился в свое место".
(Книга Бытия, гл. 18 ст. 20–33)
И, вернувшись к месту своему, позвал Авраам жену свою Сарру и сказал ей:
- Слушай, это у меня из самого достоверного источника, только никто не должен об этом знать. Господь решил истребить жителей Содома и Гоморры за их грехи. Он сам мне сказал.
И сказала Сарра:
- Ну вот, не говорила ли я давно? А когда я тебе рассказывала, что там творится, ты еще защищал их и на меня кричал - молчи, мол, не вмешивайся, тебе какое дело! А теперь, видишь, вот что, - я давно говорила, так и следовало ждать. Намедни разговаривала я с Лотовой женой, говорю ей: ох, сударыня, и чем это только кончится? Как ты думаешь, Господь и жену Лота истребит?
И, отвечая, сказал Авраам:
- О том и речь. По моему, так сказать, настоянию Господь согласился пощадить Содом и Гоморру, если найдет там пятьдесят праведников. Но я снизил цифру до десяти. Затем я тебя и позвал, чтоб выбрать для Господа десяток праведников.
И сказала Сарра:
- Это ты хорошо сделал. Лотова жена моя приятельница, а Лот - сын твоего брата Харана. Я не утверждаю, что Лот праведник, - помнишь, как он натравливал на тебя своих слуг, и не спорь, Авраам, и очень нехорошо, что он к тебе плохо относится, - но он твой племянник, хотя и Харан обходился с тобой не так, как бы следовало родному брату, но это наше семейное дело.
И далее говорила она, сказав: