Пока генерал отдавал распоряжения, Гончаренко уже звонил в свой штаб, сообщил о том, что на границе идет бой, и приказал всему летному составу быть в боевой готовности. Тетешкин, слушая его распоряжения, говорил громко и Грачеву и начальнику штаба:
- Учтите - рота танков сосредоточится на опушке, но ни в каких операциях участвовать не будет. Строго-настрого предупредить Титова. Только по моему личному приказу рота может вступить в бой.
- Сейчас бы гаубичному полку дать заградительный огонь по берегу, - вдруг сокрушенно сказал Грачев. - Нет у нас ни взаимодействия, ни настоящей связи.
…Прошли еще день и еще ночь, никто на заставу не приезжал, и даже капитан Варенников не надоедал телефонными разговорами. Ночью, бывая на границе, Емельян слышал, как, вспугивая тишину, на советской земле задорно бьют перепела, а за рекой тревожно гудят моторы, гудят долго, торопливо, умолкают на голубом рассвете. Вопрос рождался сам собой: что делают там эти моторы в ночной темноте? То, чего нельзя делать днем на глазах у людей? Яснее ясного: к границе подходят танки, машины.
Новые заботы заслоняют, вытесняют старые. Постепенно Савинов стал забываться, заглушаться ночным гулом моторов на той стороне. Чем ближе подходило 22 июня - число, которое назвал задержанный последний нарушитель, тем собранней и сосредоточенней становился Емельян Глебов. В десятый раз спрашивал он себя: как будет действовать застава в случае нападения крупных сил фашистов? Занятия, тренировки, наконец, учебные тревоги, которые он проводил, не давали ему сколько-нибудь удовлетворительного ответа. Он признавал занятия и тревоги, максимально приближенные к боевой действительности, и уже несколько дней вынашивал план такой учебной тревоги, о которой не знал бы на заставе никто, - план генеральной тревоги. Наконец он решил провести эту тревогу сегодня, воспользовавшись тем, что на пост СНИС приехал командир взвода, лейтенант, которого Глебов и посвятил в свой план..
Лейтенант-связист должен был выполнить маленькое поручение Глебова: в двадцать один час тридцать минут, когда часовой-пограничник окончит службу на вышке, лейтенант сообщит дежурному по заставе или Мухтасипову о том, что на правом фланге через реку переправляется десант на надувных лодках как раз в том месте, где с вышки видно не все зеркало реки, закрытое деревьями. Сам Глебов в это время будет находиться в наряде на правом фланге.
Глебов ушел на правый фланг с Ефремовым. Они взяли, как и положено наряду, по две боевые гранаты, набили карманы холостыми патронами, что вызвало у Ефремова подозрение: замышляет что-то лейтенант.
Солнце еще не село, когда они вошли в березовую рощицу, что подступает сплошняком к самой реке, встретили пограничный наряд. Старший доложил, что на участке все спокойно.
Глебов, заговорщицки подмигнув, сказал:
- Сейчас мы нарушим это спокойствие. Но вы не обращайте внимания ни на стрельбу, ни на взрывы гранат - вас они не касаются. Продолжайте нести службу, утройте бдительность. Ясно?
- Ясно, товарищ лейтенант.
Вот теперь-то и Ефремову стало понятно, зачем они набрали с собой так много холостых патронов.
Трудно сказать, почему случилось такое, чего ни раньше, ни после с Глебовым не случалось. Но как бы то ни было, Глебов, приводя в действие свой глубоко засекреченный план боевой тревоги, допустил грубейшую и непростительную оплошность - не предупредил соседей и коменданта о том, что нынче вечером на участке заставы будет проводить учение со стрельбой и взрывами гранат. Или он слишком увлекся конспирацией, или просто эта очень существенная деталь как-то выпала из его сознания, но он не сообщил заранее соседям и начальству: не волнуйтесь, мол, это учебная.
В двадцать один час тридцать минут, когда тени основательно легли на землю - густые темно-фиолетовые у кустов, деревьев и строений, жидкие, расплывчатые, голубые с огненным отблеском на пыльной дороге, на гречишных и овсяных косогорах, - когда западный край неба еще жарко полыхал, а уже остывший холодный восток нацепил на себя блеклый обломок луны, Глебов и Ефремов, укрывшись в прибрежной рощице на правом фланге, открыли из винтовок беспорядочную стрельбу холостыми патронами. Потом вечернюю тишину оглушил взрыв гранаты. Старшина Демьян Полторошапка в этот момент шел из конюшни в казарму. Услыхав стрельбу и взрыв гранаты, он зычно крикнул в открытое окно канцелярии:
- Дежурный! Тревожную группу в ружье! Часовой, гукните политрука!
Но Мухтасипова "гукать" не потребовалось: он сам уже бежал из дому на заставу, услыхав взрыв гранаты. А навстречу ему от наблюдательной вышки торопливо шел лейтенант-связист и, довольно убедительно инсценируя волнение, сообщил все так, как просил его Глебов: мол, десант на надувных лодках подходит к берегу в районе кустов.
Мешкать, забираться на вышку, чтобы своими глазами видеть эти лодки, которые, может, уже подошли к берегу и скрылись за деревьями, Мухтасипов, естественно, не мог. Он знал, что начальник заставы сейчас находится там, где высаживается десант, и, очевидно, он ведет уже бой - стрельба не стихала, еще грохнул один взрыв гранаты, и, следовательно, на плечи политрука легла вся ответственность за руководство дальнейшими действиями. Он поднял заставу в ружье, направил тревожную группу во главе со старшиной в помощь Глебову и, пока отделения по боевому расписанию занимали дзоты, доложил капитану Варенникову о том, что высадился на правом фланге десант противника, что группа пограничников, возглавляемая начальником заставы, ведет бой.
Бойцы, засев у амбразур, ждали наступления врага. Но никто не наступал. Лишь на правом фланге по-прежнему постреливали. Мухтасипов нервничал: он не был уверен в правильности своего решения - получалось так, что главные силы заставы с политруком во главе, укрывшись в дзотах, бездействуют, в то время как восемь пограничников, возглавляемые начальником заставы, ведут, быть может, кровопролитный неравный бой. Варенников истерично кричит в телефон и требует доложить обстановку, а Мухтасипову самому она не ясна. Наконец политрук догадался на лошади послать связного к месту стрельбы.
"Бой" протекал недолго, но и этого времени было достаточно, чтобы поднять по тревоге все заставы погранотряда. Скоротечная "баталия" закончилась до того, как на помощь к лейтенанту Глебову прибыли резервная застава и взвод маневренной группы, как в район пятой заставы вышла танковая рота старшего лейтенанта Титова.
Из разговора с командиром мангруппы капитаном Мининым, добродушным "дядькой", как звали его в отряде, Глебов понял, что накликал на свою голову такую беду, из которой ему вряд ли удастся выпутаться.
- Все начальство на ноги поднял, аж до самых верхов. Может быть, и в Москву сообщили, - сочувствовал Минин, с которым Емельян был знаком еще по финскому фронту. - Не хотел бы я быть на твоем месте, но ты особенно не горюй: начальство бывает и милостиво, может, учтут твою молодость - с кем не случается греха. А наказать накажут - к этому будь готов.
- Всегда готов, - с горькой улыбкой отозвался Глебов и добавил понятное только ему одному: - Семь бед - один ответ.
Когда генералу Тетешкину доложили, что тревога была ложной, он не сумел сдержать приступа ярости, кричал:
- Это явная провокация! Нас провоцируют на конфликт с немцами!.. Не погранотряд, а какая-то артель разгильдяев. Никакой дисциплины, распущенность!.. Не воинская часть, а богадельня!..
Израсходовав весь запас ругательных слов, Тетешкин задумался над вопросом, как быть с ротой Титова - возвращать ее обратно в лагерь бригады или же оставить в лагерях на участке пятой заставы, направив туда весь батальон? Выслушав мнение начальника штаба, он остановился на втором варианте - батальон перебрасывался на все лето в район пятой заставы.
О Глебове вопрос решался вначале очень круто. "Судить!" - было мнение генерала Тетешкина. "Разжаловать в рядовые", - говорили начальник штаба отряда Шибеко и начальник политотдела Бабкин. "За что? - спрашивал Грачев. - Почему так жестоко? Нельзя горячиться, решая судьбу человека. Давайте спокойно рассудим. С одной стороны, лейтенант Глебов допустил непростительное легкомыслие, граничащее с глупостью. Я даже не понимаю, как мог такое отчубучить умный и очень способный командир. А с другой стороны, я доволен, что все так случилось: он всех нас встряхнул, проверил нашу боеготовность. А? Весь гарнизон по тревоге поднял - и тут сразу выявились все наши слабости, недоработки. Генерал Тетешкин мечет громы и молнии, а сам решил все-таки рассредоточить бригаду. Вот дела-то какие. Этому Глебову благодарность бы объявить, а мы вынуждены будем наказать его. Эх, Глебов, Глебов - сорвиголова…" - вздохнул Грачев и велел начальнику штаба заготовить приказ: лейтенанта Глебова арестовать на десять суток домашним арестом.
Зазвонил телефон. Генерал Тетешкин просил подполковника Грачева немедленно прибыть к нему.
Грачев ждал неприятного разговора по поводу тревоги на пятой заставе.
Тетешкин был не один: у карты стоял невысокого роста, худощавый, с внимательными серыми глазами генерал-майор танковых войск, у окна - полковник Гончаренко. Тетешкин стоял возле телефонного столика и, как только Грачев вошел в кабинет, глазами указал ему на незнакомого генерала. Грачев понял его и четко представился:
- Начальник пограничного отряда подполковник Грачев!
- Здравствуйте, товарищ Грачев, - генерал протянул маленькую, но крепкую руку. - Будем знакомы - моя фамилия Якубец-Якубчик, представитель генштаба. Это вы устроили гарнизону проверку боеготовности?
- Начальник пятой заставы лейтенант Глебов, - ответил Грачев, не сводя с генерала прямого, открытого взгляда.
- Что ж, поблагодарить надо лейтенанта. Как вы назвали? Глебов? Я читал статью какого-то Глебова о действиях разведывательно-диверсионных групп в тылу противника.
- Это он писал, товарищ генерал, наш Глебов, - сообщил обрадованно Грачев.
- М-м, что ж, похвально, - произнес Якубец-Якубчик и, подойдя к длинному столу, предложил быстрым жестом: - Прошу садиться, товарищи.
Тетешкин, Гончаренко и Грачев сели. Якубец-Якубчик продолжал стоять. Он внимательно, изучающе обвел присутствующих долгим, несколько встревоженным взглядом, посмотрел затем на закрытую дверь и сказал:
- Я хочу, товарищи, ознакомить вас с секретной директивой Москвы. Передаю текст дословно (в руках у него не было никаких бумажек, он читал по памяти, читал медленно, с паузами, четко, но негромко): "В течение двадцать второго - двадцать третьего июня сего года возможно внезапное нападение немцев. Задача наших войск не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать осложнения. Одновременно войскам быть б полной боевой готовности и встретить внезапный удар немцев". Точка. Такова, товарищи, директива центра. Вопросы есть?
- Разрешите, товарищ генерал? - Грачев встал. Якубец-Якубчик кивнул. - Могу ли я сообщить об этой директиве своим ближайшим помощникам и командирам подразделений?
- Нет, не можете, - ответил генштабист. - Да в этом и нужды нет. Приведите войска в боеготовность без ссылки на указания. В конце концов первейший долг каждого командира позаботиться о боевой готовности вверенной ему части. Особенно здесь, на границе. Бдительность и еще раз бдительность - вот что требуется от вас. Ясно?
- Все ясно - быть готовым, - сказал полковник Гончаренко и выпрямился.
- Если нет вопросов, вы свободны, товарищи, - так же строго, по-деловому сказал Якубец-Якубчик.
Из приемной начальника гарнизона Грачев позвонил своему начальнику штаба:
- Приказ об аресте Глебова аннулировать… Да, совсем.
3
Вернувшись к себе в штаб от представителя Москвы, Грачев сообщил Шибеко и начальнику политотдела о том, что последняя тревога, поднятая Глебовым, вскрыла много недостатков в боеготовности войск на случай внезапного нападения - дзоты по-настоящему "не освоены", "не обжиты". К дзотам надо приучить бойцов, а для этого он, подполковник Грачев, считает необходимым, чтобы в течение нескольких ночей бойцы застав находились не в казармах, а в дзотах. В частности, он указал конкретные даты - в ночь с 21 на 22 и с 22 на 23 июня.
- Не отразится ли это на службе? - заметил Шибеко. - В дзотах бойцы не выспятся.
- У нас, товарищ Шибеко, не пансионы благородных девиц, а воинские подразделения, боевые заставы, способные нести службу в любой обстановке, - очень резко оборвал его Грачев, давая понять, что дискуссии по этому вопросу быть не может.
Но батальонный комиссар Бабкин, иронически относящийся к сообщению нарушителя границы, имевшего задание убить Грачева 21 июня, считал, что начальнику отряда изменяет чувство выдержки и хладнокровия. Как человек, привыкший во всем, что писалось или говорилось "вышестоящими", видеть директиву, которую надо выполнять нисколько не задумываясь, он находился под воздействием известного заявления ТАСС от 14 июня 1941 года. Поэтому и решение начальника отряда вывести заставы в дзоты в ночь 21 и 22 июня он воспринял как панический шаг, продиктованный чувством страха.
- Как бы это решение не истолковали превратно бойцы, - заметил он хмуро и озабоченно. - Начнутся нездоровые разговоры, вопросы: мол, как это совместить с заявлением ТАСС, и тому подобное.
Но Грачев был непреклонен в своем решении:
- Заявление ТАСС, товарищ Бабкин, насколько я его помню, не отменяет вопросы боеготовности и бдительности. Мы должны быть готовы к любой неожиданности.
- Это все понятно, товарищ подполковник, - не сдавался. Бабкин. - Только в городе среди жен комсостава идут нездоровые разговоры, некоторые собираются уезжать на восток. Как бы нам не добавить масла в огонь. Начнется паника - с нас с вами спросят.
- Тот, кто хочет уезжать, пусть уезжает, незачем удерживать. Без всякой паники. - Грачев встал и надел фуражку. - Я проеду по комендатурам.
- А насчет ночевки в дзотах - отдать приказ или как? - поинтересовался Шибеко.
- Я лично распоряжусь.
В тот же день - была пятница 20 июня - Грачев побывал в первой и второй комендатурах. С комендантами разговаривал в том же духе, что с Шибеко и Бабкиным. По пути заехал на пятую заставу. С Глебовым был подчеркнуто сух и строг. Никаких объяснений по поводу тревоги требовать не стал. Сказал с глазу на глаз:
- Ваш поступок, лейтенант, заслуживает самого сурового наказания.
- Я готов, товарищ подполковник, - тихо, с трудом шевеля языком, весь пунцово-красный, с влажными глазами, сказал Глебов, сказал совершенно искренне, без рисовки.
- Готов, - ухмыльнулся горестно Грачев. - К чему готов? Сесть на скамью подсудимых, снять петлицы лейтенанта? К этому готов?
- Ко всему, товарищ подполковник, - еле слышно выдавил Глебов. Он стоял перед начальником, щупленький, худенький, беззащитный, как мальчишка, который швырнул камень в набросившуюся на него собаку, а попал случайно в окно.
- Я хочу, чтоб из этой неприятной истории вы извлекли для себя урок на всю жизнь.
- Есть, товарищ подполковник, урок на всю жизнь.
- Вот-вот, на всю жизнь. А что касается взыскания, то получите его от коменданта. У него достаточно власти.
"Максимум пять суток домашнего ареста", - мгновенно вспомнил Глебов дисциплинарные права коменданта пограничного участка.
- А теперь вот что, - продолжал Грачев уже другим, деловым тоном, - у вас тут в тылу на участке расположился танковый батальон. Установите с ним связь, договоритесь о взаимодействии на случай серьезных осложнений.
- Есть, товарищ подполковник! - вдруг обрел нормальный, хотя и до невероятия взволнованный голос Глебов и посмотрел на Грачева с такой сыновней преданностью и благодарностью, что Грачев не смог удержать ответной теплой улыбки. И, подавая на прощанье руку, произнес:
- Верю тебе, лейтенант.
Это было под вечер, поэтому ехать к танкистам Глебов решил на другой день.
Второй танковый батальон расположился лагерем в березовой роще в пяти километрах от села Княжицы. Прибывшие сюда по тревоге бойцы роты Ивана Титова уже успели оборудовать свои палатки, расчистили дорожки, посыпали их песком, и теперь, когда две другие роты занимались благоустройством своих "кварталов", танкисты Титова несли караульную службу.
Глебов не ожидал, что встретится с Титовым, хотя в мыслях мечтал о такой встрече. У комбата он был недолго - не больше часа; капитан-танкист интересовался обстановкой на границе, информацию Емельяна слушал с большим интересом, спрашивал о деталях, был очень внимателен, чувствовалось, что к начальнику погранзаставы он относится с уважением и симпатией. Уже прощаясь, Глебов спросил о Титове.
- Он здесь, - ответил капитан и вопросительно посмотрел на Глебова: - А вы что, знакомы?
- Земляки и друзья детства.
Не успел Глебов ответить, как комбат уже кричал вестовому:
- Старшего лейтенанта Титова немедленно ко мне!
А через полчаса с разрешения капитана Титов провожал Емельяна в обратный путь. Им надо было поговорить о многом, многое рассказать друг другу. С тех пор как расстались они после ареста сестер Шнитько, не прошло и года, но эти месяцы были богаты событиями для обоих.
От лагерей до Княжиц вихляла заросшая травой, плохо наезженная дорога с глубокой колеей от тележных колес, а рядом с ней поблескивала на солнце гладкая, хорошо утоптанная, такая веселая стежка, по которой хотелось, сняв горячие от зноя сапоги, бежать босиком. Глебов и Титов шли медленно, а за ними на почтительном расстоянии, лениво раскачиваясь, дремал в седле коновод начальника заставы. Буря, весело встряхивая гривастой головой, отбивалась от слепней, изредка, играя, срывала пахучие цветки придорожного клевера и шла свободно, "самостоятельно", то обгоняя коновода, то отставая от него шагов на полсотни. Подле дороги во все стороны убегали узкие и не очень длинные полоски крестьянских наделов, еще не объединенные в общее поле коллективного хозяйства. От прямоугольных лоскутьев рябило в глазах: пенилась и звенела пчелиным роем гречиха, игривой серебристой волной с сиреневым отливом катилась зацветающая рожь, яркой, золотисто-солнечной сурепицей слепили участки ячменя и льна, ласкали глаз, манили и нежили бархатистые ковры клеверов. Лечь бы в их мягкую пуховую постель и глядеть в небо, такое глубокое, синее и загадочно бездонное, и думать о чем-то возвышенном и красивом.
Иван Титов, сняв фуражку и расстегнув ворот гимнастерки, рассказывал:
- По пути в Москву домой заехал - в Микитовичи. Решили так: сначала сыграем свадьбу в Москве, у невесты. Потом, как положено, по пути в часть заедем в Микитовичи, погуляем у моих. Все было здорово распланировано. В Москве нас, конечно, ждали. Оля как раз последний экзамен в техникуме сдала. Вечер у них был выпускной, дипломы вручали и все такое. Тут мы с отцом приехали. Познакомил их. Родители Олины - люди славные, простые: отец сторожем работает на фабрике, мать уборщицей в кинотеатре. Сестра у Оли старшая замужем, брат младший в школе учится. Хороший парнишка. Свадьба была скромная, посидели вечерок, повеселились. Гостей немного. Но все дружные, как-то понимаешь, Мелька, душевно все было, сердечно. На другой день мы с Олей по Москве целый день бродили. Где только не побывали! В Мавзолее, в парке Горького, по набережной Москвы-реки гуляли, потом в Третьяковской галерее очутились. День был неповторимый. Такой бывает раз в жизни. Ты себе не можешь представить. Вот когда полюбишь, женишься, тогда поймешь.