С дальней стороны площадки послышался звук шагов. Майор Мейн и его штурман Майк Сэдлер подошли к своим машинам. Джейк приветствовал их взмахом руки, затем вновь повернулся ко мне.
- Не облажайся, Чэпмен. Будь готов и прояви себя, когда ты будешь нужен.
Я кивнул, хотя мои кости под легким плащом трещали от дрожи и холода.
- Эй, да ты замерз! - сказал Джейк.
Он снял свою шинель и набросил ее на мои плечи.
- Бери и не волнуйся. У меня таких еще три.
Я был сконфужен. И оставалось непонятным, одарил ли он меня добрым напутствием или предупредил о своем недоверии? Исонсмит выбил трубку о каблук ботинка и растер подошвой угольки, упавшие в пыль. Перед тем как уйти, он сказал:
- Не ломай голову над моими словами, Чэпмен. Оставайся смелым, и все будет хорошо. Болтовня в расчет не идет - как моя, так и твоя.
Он потрепал меня по плечу, затем кивнул на мой открытый вещмешок.
- Что ты там собираешься читать?
- Вы имеете в виду книги, сэр?
- Ты же что-то читаешь, верно? - с улыбкой спросил Джейк.
С упавшим сердцем я признался, что с трудом заканчиваю "Желтый замок" Берти Невинса. Детективный роман. Абсолютная чушь.
- Так это прекрасно! - сказал командир. - А то я боялся, что ты назовешь мне труды Ливия или Луциллия.
КНИГА ТРЕТЬЯ
ВНУТРЕННЯЯ ПУСТЫНЯ
1
Скорость машины едва доходила до 35 миль в час. Плоская равнина тянулась насколько хватало глаз - такая же гладкая и белая, как океан из соли. Защитные очки пока не требовались. Песок, поднятый шинами, относило ветром, прежде чем он поднимался на фут в высоту. Воздух, услаждавший наши бронхи, казался кристально прозрачным, и, возможно, сам Адам дышал такой же чистотой. До полудня оставалось несколько часов. Мы с прищуром смотрели через поверхность озера-миража, чье жаркое мерцающее марево поднималось вверх на сотни футов. К сожалению, грузовики не могли перемещаться в полуденное время; слишком короткая тень не позволяла ориентироваться по солнечному компасу. В такие периоды парни забирались под грузовики и укладывались в тени на брезенте. Свирепое солнце на открытом пространстве иссушало влагу с поверхности глазных яблок и высасывало воду и воздух из легких.
Сейчас 09:00, и день еще цепляется за свои последние мгновения прохлады. Мы несемся по ровной местности, как по бетонному шоссе. Ни куста, ни холмика. Чайную чашку, поставленную на песок, можно увидеть на расстоянии пяти миль. Поверх капота "Шевроле" я смотрю на патрули Т1 и R1, мчащиеся впереди на третьей скорости. Шесть грузовиков, выстроенных ромбом. Впереди на джипах командиры. Машины рассредоточены на случай воздушной атаки - полмили между патрулями и двести ярдов между соседними грузовиками. Джип Колли прокладывает след впереди; через задний борт видны наши последние машины. Они похожи на морские торпедные катера. Султаны пыли за грузовиками напоминают кильватерные струи. За каждой машиной замыкающей пары поднимается миниатюрный петушиный хвост. Ветер относит шлейфы пыли на север. Великолепная картина. Мы несемся навстречу приключениям, как мальчишки, попавшие в огромный парк развлечений. Панч сидит за рулем и улыбается мне.
- Круто, правда?
На его подбородке чернеет двухдневная щетина - хороший старт для длинной бороды.
После Файюма наши патрули повернули на юг к Бени-Суеф - мимо простеньких пирамид в Хауваре и Эль-Лахун - по дороге, ведущей в Ассиут. Наш отъезд должен был проходить в секрете, но когда мы катились колонной через базар в Назир-эль-Ваб среди повозок и телег с ослами, мальчишки, которые прежде продавали мне с уличных тачек дыни и финики, уже стояли на обочинах дороги, словно знали о нашей отправке неделю назад. Парни из всех трех патрулей отдали свои пиастры сержанту Кехое из Т1. Пока мы пробирались сквозь толпу со скоростью пешехода, он покупал нам яйца и сыр, сладкие бобы и апельсины. Это было последнее место, где ценились бумажные деньги. К десяти часам мы покинули "цивилизацию" и оставили ее последние утехи позади себя.
Другие подразделения британской армии ничего не знали о нашей миссии. Лишь через несколько дней Джейк решил открыть нам детали предстоявшего маршрута. Он сказал, что мы не могли больше использовать обычные пустынные дороги. Силы Роммеля захватили оазис Сиву, где прежде располагалась старая база ПГДД. Оттуда немцы осуществляли патрулирование по суше и по воздуху на сотни миль в округе. Вражеские части либо блокировали все пути через Кваттарскую впадину, либо рыскали там с такой регулярностью, что отряды союзников не имели возможности передвигаться по ней. Нам предстояло выдвинуться глубоко на юг, обойти фланг Оси, затем свернуть на запад и пересечь Великое египетское песчаное море. Для меня это все казалось возбуждающей авантюрой.
Дорогая Роуз, наконец я там, куда давно хотел попасть. Несмотря на незначительную роль нашей колонны в этом грандиозном плане, я впервые чувствую себя частицей великих событий. Мы должны пересечь большое пространство, где, кроме прежних патрулей ПГДД, не бывал ни один белый человек. Мне предстоит увидеть места, которые еще никто не видел.
Внезапно в конце возделанного дынного поля появилась дорога, ведущая в пустыню. Указателем служила куча камней, которую водитель мог бы не заметить, если бы он моргнул перед самым поворотом. На табличке, сделанной из расплющенной канистры, виднелась печать Королевского египетского автоклуба и блеклая надпись: "Сива - 1000 км".
Колонна, поднимая пыль на сотню футов в воздух, свернула с шоссе. Прерывистая двойная колея убегала прямо вперед. По мере удаления от реки становилось все жарче. За какие-то сто ярдов температура подскочила на десять градусов, превратившись в опаляющий, как из топки, зной, который странным образом подбадривал нас. Грузовики мчались по потрескавшейся, но ровной земле. Я чувствовал восторг. Мне захотелось повернуться и посмотреть в последний раз на шоссе. Однако Панч остановил меня.
- Не оглядывайтесь, сэр. Это к неудаче.
Двойная колея пошла волнами. Она, как стиральная доска, растрясала мозг в миске черепа и вывинчивала зубы из десен. Панч управлял машиной очень ловко. Он находил такую скорость, которая позволяла нам скользить по дюнам с гребня на гребень. Другие грузовики маневрировали влево и вправо, выискивая более сглаженный путь. Ветер задувал с юга (слева от нас). Мы мчались на запад, поэтому задние грузовики все больше отклонялись в сторону, пытаясь выйти из облака пыли, поднятого колесами передних машин. Это был завораживающий вид - раскрашенная под пустыню армада, которая двигалась на скорости 40 миль в час.
Через 30 миль мы подъехали к стратегической точке с названием Игольчатая скала. Там нас поджидали десятитонный "Уайт" и бензовоз "Мак-НР9". На высоком бедфордовском тягаче, затаившемся у скалы, под брезентом стояли три джипа Африканского корпуса, которые я заметил еще в Файюме. Часы показывали 11:00. Термометр Панча отмечал 122 градуса по Фаренгейту, хотя жара особо не чувствовалась. Люди забрались под грузовики, смакуя обед из консервированного лосося, дынь и эгфрутов. Водитель тягача, отказавшись от нашей помощи, выгружал с платформы джипы. Он работал в рукавицах сварщика. Несмотря на брезент, металлическая поверхность машин раскалилась до такой степени, что могла обжечь кожу при прикосновении. На капотах джипов была нарисована эмблема Африканского корпуса - свастика и пальмовое дерево.
- Интересно, лейтенант, за кем мы будем гоняться на этих штуках? - спросил меня солдат, когда я шел на совещание к Джейку.
Мне оставалось лишь молча пожать плечами.
Тем вечером мы остановились на ужин в местечке, называвшемся Каменный гриб (около скалы, действительно напоминавшей мухомор). Затем два трудных дня колонна двигалась по мягкому песку, на котором грузовики вновь и вновь неожиданно увязали в ямах (нос вдруг опускался, нырок вниз и резкая остановка, словно машина въезжала в большую кучу зерна). Для вытягивания использовались песчаные швеллеры и отборная ругань. При 120 градусах по Фаренгейту работа казалась адским истязанием. Тем не менее дух людей оставался высоким. Они даже устроили соревнование - кто из водителей застрянет меньше всех. Когда соперник снова попадал в песчаную ловушку, его осыпали колкими шутками и веселой руганью.
В южной части пустыни было значительно суше, чем на побережье. Фотография Роуз скрутилась, словно лист в огне. Корешки книг в мягкой обложке покоробились. Швы на ботинках пересохли и разошлись. Но мы по-прежнему находились вдали от внутренней пустыни. Знаки человеческого присутствия виднелись везде. На песке выделялись следы от колес грузовиков. Их тут было не меньше сотни. Указатели отмечали дорогу - железные столбы, кучи камней, пустые канистры из-под бензина, заполненные песком, чтобы их не сдувал ветер. Через каждые двадцать миль мы подъезжали к временным складам, где хранились канистры с водой и горючим, съестной рацион и запасные части к грузовикам. Нам даже не требовалось сверяться с навигационными приборами. Мы просто мчались по колее в пыли машин, которые неслись перед нами. На второй день я спросил у Колли, где начинается Песчаное море.
- Не волнуйтесь, Чэп. Вы его не пропустите.
Я продолжал вести дневник. Это помогало мне составлять отчеты, которые я должен был передавать по рации в штаб. Кроме того, дневник способствовал порядку в мыслях. А здесь они легко разбегались в стороны. Вечером второго дня мы остановились у колодца, называемого Бир-эль-Аден. Он представлял собой не что иное, как круг камней посреди сотен миль песка. Указателем служила железная труба с парой пустых канистр. Колодец был оснащен двумя ведрами и воротом. Я удивился: неужели мы разобьем лагерь на этом открытом месте? Нет, пришло слово от Джейка, мы будем двигаться еще два часа.
Грузовики и джипы взяли тот запас воды, который могли увезти. Все частично заполненные канистры сливались в одну. Я не понимал, почему остатки нельзя вылить в песок и заполнить освободившуюся тару свежей питьевой водой. Но мне объяснили, что правила выживания в пустыне запрещали смешивать новую воду со старой. Если она окажется плохой, то испортит и остатки прежних запасов. Даже в эти краткие минуты отдыха люди проверяли оружие и балансировку груза, осматривали шины и канистры с жидкостями. Джейк подъехал и спросил, как идут дела. Я ответил, что у нас все нормально.
- Может, вам что-то нужно? Есть причины для возвращения назад?
- Нет, сэр. Мы готовы двигаться дальше.
На третий день в 10:30 наша колонна спустилась в широкую каменную лощину, на дне которой протекал Аин-Далла - наш первый ориентир, отмеченный на карте. "Айн" означает на арабском языке "ручей". Появился кусок хорошего пути, который мы буквально пролетели. Впереди я увидел грузовик, стоявший на домкрате. Прокол колеса. Наши машины проносились мимо на скорости 40 миль в час. Неудачником оказался сержант Кехое из патруля Уайлдера Т1. Все четыре члена экипажа работали, устраняя неисправность. Пока мы проезжали рядом с ними, я увидел, как два парня вынимали камеру из шины, чтобы наложить заплатку. Никто не останавливался и не предлагал им помощь. Такой была политика пустынных групп - точь-в-точь по инструкции. Кехое помахал нам рукой на прощание. Его грузовик уменьшился вдали и остался один в огромной пустыне.
- А что, если они не смогут двигаться дальше? - спросил я у Панча.
- Смогут.
В 11:11 мы перевалили через подъем и, наконец, заметили ручей. Когда наши три грузовика и джип подкатили к берегу, патрули Джейка и Ника уже устроились на привал для полуденной сиесты. После долгой тряски все болты и гайки в машинах дребезжали; каждая заклепка стремилась выпрыгнуть из дырки; а рулевые колонки ходили ходуном, словно пестики. Прежде чем вставить их на место, ремонтнику Дюррансу пришлось ждать, пока они ни остынут. Он сказал, что, если стучать молотком по горячему железу, колонки будут гнуться, как ириски.
Пока мы подъезжали к ручью, я осмотрелся по сторонам. Местечко Аин-Далла имело нулевую популяцию. Оно представляло собой маленький оазис, с несколькими финиковыми пальмами. На середине откоса песчаного холма торчала шестидюймовая труба, из которой лилась чудесная холодная вода. Она втекала в искрившийся у подножья пруд, чьи берега и дно были укреплены расплющенными канистрами. Дюжина парней собралась у воды, чтобы поскоблить черепа и принять так называемую "баньку шлюхи". Патрули рассредоточились на случай воздушной атаки. Каждая группа организовала свой полуденный лагерь. Люди приканчивали запас свежих фруктов. Панч напомнил, что это последний водоем на нашем пути. Он посоветовал мне побриться и помыться, так как другого подобного шанса нам придется ждать очень долго. Десятитонный бензовоз, сопровождавший нас, раздал последние запасы топлива и направился обратно в Файюм. Стэндадж и Олифант начали готовить нашу лежку под грузовиком, а мы с Коллиером поехали на джипе в расположение Ника и Джейка. Парни Исонсмита устанавливали антенну. Предстоял сеанс связи с базой в Каире. Две семнадцатифутовые мачты, закрепленные растяжками, поддерживали подвешенную между ними антенну. Когда мы подъехали к патрулю Джейка, его люди кипятили воду для полуденного чая. Уайлдер прибыл сразу следом за нами.
- Как вам нравится пустыня, Чэпмен?
- Мне казалось, что тут будет не лето, а осень.
- А это и есть пустынная осень, - со смехом ответил Ник.
Офицеры и сержанты собрались в тени под навесом у оружейного грузовика. Машина излучала жар, словно доменная печь. Джейк утвердил план действий на вечер и не стал затягивать совещание, чтобы люди успели отдохнуть, а Ник, Коллиер и я могли вернуться к нашему чаю и пище. Я наблюдал за лицами солдат. Их расслабленные черты излучали компетентную уверенность! Парни были такими спокойными, как будто эта встреча проходила на железнодорожном вокзале в Уимблдоне.
- Что случилось с Кехое? - спросил Джейк.
- Прокол шины.
Штурман Джейка (капрал Эрскин) вкратце рассказал нам о Песчаном море, чьи восточные пределы, как я понял с его слов, находились теперь в пяти часах езды от нас. После краткой ночной стоянки наша колонна должна была атаковать барханы ранним утром. Джейк по-прежнему ничего не говорил о цели нашей миссии, но парни уже имели довольно достоверную версию. Они горели нетерпением. Я тоже чувствовал возбуждение. Похоже, все забыли об опасности. Спокойствие пустыни и абсолютная безлюдность подавляли страх. В этих местах если вы встречали других людей, то инстинктивно звали их к костру на чай. Огромная пустыня приучала нас к скромной сдержанности. Когда Панч или Коллиер и даже Олифант начинали говорить, они делали это шепотом. Я часто ловил себя на том же.
"Милая Роуз. Кто-то думает, что в такой пустынной и лишенной стимулов местности воображение расцветает и несется вскачь. Но все как раз наоборот. Творческие способности обрезаются напрочь".
Той ночью в лагере я не думал о Роуз. Джейк был прав: человек тратил все силы только на то, чтобы фокусировать внимание на поставленной задаче.
- Люди живут здесь, как ящерицы, - сказал Панч, пока мы, щурясь, выискивали знаки Песчаного моря и уминали мелкий гравий на скорости двадцать миль в час.
- Беречь нужно все. Даже воздух в легких.
Он посоветовал мне использовать для дыхания ноздри, а не рот.
- В день через дыхательное горло у вас будет испаряться три пинты воды.
2
Мы третий день находимся в Песчаном море. Гигантские барханы выше тридцатиэтажных зданий. Наши пыхтящие грузовики поднимаются по их склонам на сдутых для лучшего сцепления шинах. Педали газа вжаты в пол. Кажется, что мы взбираемся на горы сахарного песка. Зернистая поверхность имеет такую хрупкую геометрию, что при малейшей ошибке рвется, как шелк. Мы по десять раз на дню зарываемся по оси в песок, а затем выкапываем машины. Солнце жжет, будто в пекле. Воздух так раскален, что обжигает при дыхании легкие.
Я решил вести дневник в виде одного нескончаемого письма к Роуз. По-моему, хорошая идея, поскольку мы не сможем пользоваться почтой до самого возвращения. Песчаное море живет согласно своим законам. Напоминая поверхность Марса, эта безжизненная и идеально верная с точки зрения геометрии территория оформлена лишь силами ветра, притяжения и времени. Когда оказываешься там (а вы попадаете туда, как только съезжаете вниз с первой дюны), ландшафт поглощает ваше внимание. Остановившись на остром, как бритва, гребне, с хвостом песка, сдуваемым с откоса, вы с прищуром смотрите в вечность на ряды бесконечных катящихся, словно волны, барханов, где каждый из них в зависимости от расстояния расцвечен различными пастельными оттенками, и вам становится понятным, что чувствовал Меллори, взобравшись на вершину Эвереста. Затем вы скользите вниз в промежуток между песчаными хребтами (действительно скользите, потому что спуск больше напоминает езду на санях, чем на машине). При этом экипажи двух грузовиков собираются вместе, чтобы удерживать руками вес машины, потому что четыре колеса становятся абсолютно бесполезными. Вы несетесь, как на лыжах, и никакие повороты рулевого колеса не меняют ваш курс ни на йоту. Внеземная экзальтация сменяется какой-то глубинной и материальной эмоцией, похожей на кокон бытия. Вы чувствуете себя в безопасности. Внезапно бампер машины ударяется о низ желоба между гигантскими барханами, передние колеса находят точку опоры, и перед вами открывается песчаный "Бродвей" - полоска грунта, пригодная для езды. К вам возвращаются слух и кинестетика, с надсадным ревом мотора и с чувством, что педали снова отзываются на давление подошв. В такие мгновения вы испытываете неописуемое облегчение, в котором сплетаются неведомые доселе первобытные, доисторические и внеземные чувства.
Вы начинаете понимать, почему отшельники искали такие пустынные места. Кажется, что огромные барханы собирают и концентрируют энергию мира, а затем фокусируют ее на проход, по которому вы теперь мчитесь, будто по бульвару. Люди чувствуют эту энергию. Она может разорвать вас на части. Чтобы рассеять ее, мы возвращаемся к своим солдатским привычкам. Новозеландцы, наиболее зрелые мужчины, матерятся и кричат; они заставляют моторы реветь, а оснастку стучать. Другие следуют их примеру. Любой переезд или починка сопровождаются громкими криками и шумом. Понижение между дюнами может доходить до двух-трех миль в ширину. Здесь парни подкачивают колеса, приспущенные для лучшего сцепления с песком. Водители и слесари забираются под шасси и выметают песок, набившийся во все щели и соединения. Они вытирают подтекшее масло и полируют валы вентиляторов, исцарапанные песком, словно по ним прошлись стальной стружкой.