Вечером Виктор отправился на Ковельскую улицу. Осторожно ступая, боясь вызвать шум, он подошел к двери дома Наташи и трижды постучал. Молчание. Постучал еще раз. За дверью раздался неуверенный голос.
- Кто?
- Могу починить стулья.
- Будете клеить?
- Нет, гвоздиками.
Дверь приоткрылась.
- Заходи!
Наташа Косяченко, высокая, стройная, с игривыми карими глазами стояла в наброшенном на плечи цветном халате. Двое детей - шестилетняя Ира и трехлетняя Лена - спали крепким сном.
- Ну, рассказывай, Виктор.
Виктору пришлось повторить все сначала.
- Наташа, очень прошу, сходи к хозяину дома Болеславу Доминскому, пусть проникнет в нашу кладовую. Там на полке лежит мешочек с сухарями. Внутри спрятан пистолет, если его не обнаружили и не изъяли при обыске. Пусть возьмет его и передаст тебе.
- А как он туда проникнет? Ведь квартиру фашисты опечатали.
- Через чердак. И еще. У порога под первой доской лежат две газеты и тетрадные листки. Пусть и их прихватит.
- Если я появлюсь там, меня заподозрят полицейские.
- Не думаю, чтобы они там остались. Наверное, ушли, но будь осторожна.
Наташа ушла. Полицейских в доме не было. Наташа заговорила с Боликом, как называли хозяина дома подпольщики, откровенно, без предисловий.
- Я к вам с поручением от Виктора. Да, он невредим. Просил вас проникнуть в комнату через чердак. В кладовой на полке лежит мешочек с сухарями, достаньте оттуда… пистолет.
При этих словах лицо Болика вытянулось. Он не ожидал такого щекотливого поручения. За него можно и жизнью поплатиться. Но разве откажешь в просьбе Виктору, к которому очень привязан, а тем более сейчас, когда он попал в беду?
- А что мне будет за это от Советской власти, пани Косяченко? - пошутил Доминский.
- Ваш подвиг не забудут! - тоже шуткой ответила Наташа.
Не с легкой душой забрался Болик на чердак, а оттуда спустился в комнату Измайловых. И только он в ней очутился, как через окно ворвался луч фонарика. Провокация? Немцы? Схватят и поволокут в гестапо… Болик приник всем телом к полу и замер. Луч скользнул по столу, перескочил на кровать, запрыгал по шкафу.
За окном послышался мужской голос:
- Как-будто никто не появлялся.
- Что ему тут делать? Не дурак! Пошли!
Полицейские удалились на приличное расстояние, а в ушах Болика все еще стоял скрип кованых сапог. Прошло двадцать минут напряженного ожидания. Наконец он поднялся и хотел немедленно убраться восвояси. Но заговорила совесть. Возьму! - подбодрил сам себя. Не зажигая спичек, хозяин зашел в кладовую, на полке нащупал мешочек с сухарями. Пробежал трясущимися пальцами по его поверхности, но ничего не ощутил. Стал быстро перебирать сухари, рука коснулась холодного металла. Есть! - вырвалось со вздохом облегчения. Доминский извлек из-под доски бумажную кладь, запрятал ее в карман вместе с пистолетом и бесшумно выбрался на чердак.
Однако успокоился лишь тогда, когда передал пистолет и газеты с тетрадями Наташе Косяченко.
- Спасибо, Болик, от меня и Виктора. - У двери она повернулась. - Если спросят, не появлялся ли кто-нибудь здесь, сами понимаете - я не заходила.
Домой Наташа возвратилась благополучно. На ее щеках играл легкий румянец. Она была приятно взволнована. Какое все-таки хорошее человеческое качество - взаимовыручка!
Несказанно обрадовался возвращению Наташи Виктор. Он взял у нее газеты, тетради, пистолет молча положил в карман.
- Теперь, Наташа, поговорим о другом. Связной партизанского отряда просил передать для них типографскую краску. И знаешь для чего?
Виктор рассказал о глупой затее гестаповцев. Они отпечатали листовки с обращением от несуществующей армии прорыва и призывают партизан прекратить все действия против немецкой армии, чтобы не дробить силы, а ждать общего наступления. Мол, в решающий момент по немцам будет нанесен уничтожающий удар.
- Хитро придумали! - заключил Виктор. - Им нужна передышка для переброски войск на фронт.
- Да, далеко прицелились, - задумалась Наташа. - Может, свою листовку выпустим, Виктор? Пусть все узнают о подленьком замысле гестаповцев, пытающихся усыпить нашу бдительность.
- Листовки надо подготовить, - согласился Виктор. - И еще просьба.
Наташа подняла глаза:
- Слушаю.
- Как спасти брата с семьей?
- Я об этом думала… Давай посоветуемся с Пашей, с нашими товарищами.
- Хорошо, посоветуемся.
Собрались через день - Паша Савельева, Виктор Измайлов и Наташа Косяченко. Всех волновало одно: как вырвать из лап гестапо семью Измайловых? Нужно было убедить немцев в неоправданном подозрении в отношении жены и тещи Вячеслава Васильевича. Предлагали подкупить следователя или сделать фальшивые документы о рождении и крещении в церкви. Но окончательный план не созрел. Решили еще раз собраться. Когда Савельева ушла, Наташа не переставала думать о горе Виктора. Как ему помочь? Ее мучила мысль, что в тюрьме томится Игорек, а ведь ему только шестой годик…
В Луцк Наташа Косяченко приехала перед самой войной. Здесь жил ее отец, по профессии актер. Двадцать лет дочь не видела отца. В 1920 году он попал в плен, после чего остался в панской Польше. А его жена с двумя детьми жила в Полтаве.
Шло время. Наташа, старшая дочь, вышла замуж. Захотелось ей повидать отца, и она приехала из Полтавы в Луцк. Когда разразилась война, ее мужа призвали в армию. Наташа не смогла выехать из Луцка. Знакомство с Марией Ивановной Дунаевой привело ее в подполье. Косяченко аккуратно выполняла поручения подпольщиков. Смелость ее не была безрассудной. "Погибнуть не трудно, это не штука, - говорила она, - куда важнее победить и остаться живым".
Эта мысль не покидала ее и теперь, когда она обдумывала варианты спасения Измайловых.
Паша Савельева пришла с новостью. Герберт ей сообщил о болезни Игоря. План родился молниеносно. Надо пойти в тюрьму и потребовать, чтобы дали на излечение Игоря. Это явится лишним доказательством того, что мать мальчика русская.
За эту мысль ухватились все. Кто же пойдет в тюрьму? Без колебаний согласилась Наташа.
…Это было в конце октября 1943 года. Наталья Николаевна Косяченко явилась в гестапо. Держала она себя уверенно, на вопрос дежурного "что ей угодно?" с улыбкой ответила: "Спасти ребенка".
- Спасти ребенка? Какого? - недоумевал дежурный.
- Я объясню вашему начальнику.
Наташу провели в хорошо обставленную комнату. На полу - пестрый ковер, под потолком - позолоченная люстра. За письменным столом, уткнувшись в бумаги, сидел краснощекий офицер. Он высокомерно окинул взглядом Косяченко. Про себя подумал: "Не дурна собой".
- Слушаю.
- В вашей тюрьме находится шестилетний мальчик Игорь Измайлов. Он болен.
- Откуда это вам известно?
- Он все время болеет, очень слабый мальчик. Я хочу просить вас, передайте его мне на излечение. Он сможет у меня остаться до освобождения родителем, я за ним присмотрю.
- А!.. - протянул гестаповец. - Но знаете ли вы, что его мать - еврейка?
- Это неправда!
Офицер достал сигарету, закурил. Синяя струйка дыма поплыла вверх.
- А если подтвердится, мадам догадывается, как с ней поступят? А? За укрывательство!
- Я хорошо знаю семью Измайловых, поэтому и пришла.
- Мы одинаково караем евреев и тех, кто их укрывает. Вы это понимаете?
- Конечно.
- Так зачем же вы пытаетесь нас обмануть?
- Мне это делать незачем. Но если бы я вас обманула… О! Я представляю, как жестоко поплатилась бы!
Уверенное поведение Наташи Косяченко, ее настойчивое желание взять ребенка после сурового предупреждения поколебали гестаповца, и без того раздраженного отсутствием доказательств против Измайловых. По его распоряжению Игоря передали Наташе Косяченко. А через десять дней, за отсутствием прямых улик, семья Измайловых была освобождена.
Хуже сложилось дело с Зюковым и Науменко. Их перевели из луцкой тюрьмы в лагерь для отправки в Германию. Это обстоятельство встревожило подпольщиков. Надо было принимать срочные меры. В лагерь можно было пробраться только представителям так называемого "украинского комитета помощи", который во многом содействовал немцам в отправке рабочей силы в Германию. Наташе Косяченко удалось очень четко выполнить задание и забрать Игоря из тюрьмы. Подкупленные таким успехом, товарищи и на сей раз поручили ей нелегкое задание: по поддельным документам пробраться в лагерь, встретиться с Зюковым и Науменко и предложить им бежать.
Солнце только коснулось верхушек деревьев, а Наташа была возле лагеря. Часовые тщательно проверили документы, осмотрели баночку с мазью от коросты и пропустили "медсестру" в зону лагеря.
Наташа отыскала Зюкова и Науменко и передала им план побега.
- Но куда после этого нам деться? - спросил Науменко.
- Мы спрячем вас, - заверила его Наташа, - а потом уйдете к партизанам.
Косяченко пожелала друзьям успеха и ушла. А через несколько дней, во время этапирования в киверецкий лагерь, в самый решающий момент, Науменко заколебался.
- Это немыслимо, мы наверняка погибнем.
- Мы погибнем от бездействия. Рискнем, Коля? - настаивал Зюков.
Ответ не последовал.
- Николай, неужели струсил?
- Не хочу бессмысленно рисковать. Везде охрана. Надо выждать удобный случай. Легко начинать, да нелегко кончать!
Зюков не переставал думать о побеге. Он предусмотрел все до мелочей и с нетерпением ждал наступления ночи. Под ее покровом пролез под колючей проволокой. Часовые друг от друга стояли на значительном расстоянии. Ползком Зюков выбрался из лагерной зоны.
Как условились с Наташей Косяченко, на рассвете Зюков тайком явился на квартиру к зубному технику, немолодой уже женщине Юлии Емрышко, проживавшей по улице Коперника. Она сочувственно относилась к патриотам, чем могла помогала им в их справедливой борьбе. Предупредить Юлию Петровну о возможном появлении в ее квартире беглецов Косяченко не успела. И неожиданно нагрянувший грязный, заросший Зюков напугал ее. Ей довелось только однажды видеть его в обществе Паши Савельевой, но она его хорошо запомнила. Долго они тогда беседовали об искусстве.
- Откуда вас занесло? А какой вид!
- С того света. А вид изменится. Озяб, сейчас бы глоток чайку…
- Конечно, конечно, - Юлия Петровна поставила на плиту чайник. - Сахара нет, залежалась всего пара леденцов.
Через несколько минут они вдвоем пили горячий кипяток.
- Роскошно! - восторгался Борис.
Утром Емрышко отправилась к Паше Савельевой.
- Ко мне в любую минуту могут зайти посторонние люди, поэтому Зюкова надо пристроить в более надежное место.
- Пусть вечером приходит ко мне.
Впервые Паша увидела Зюкова в лагере военнопленных. Он был тогда в полинявшей гимнастерке, стоптанных солдатских башмаках. До войны Зюков учился в институте. Его призвали в армию, а скоро началась война. Земля содрогалась от взрывов бомб. Зюков страстно любил поэзию и не скрывал от товарищей, что сам пишет стихи. В институте Борис полюбил философию. Кредо его жизни навсегда слилось с общественно-политическим взглядом Виссариона Белинского: "Литература и искусство должны отражать действительность такой, какой она есть".
В одном из тяжелых боев рота Зюкова попала в окружение. С ожесточением пробивались советские воины сквозь вражеское кольцо, пытались соединиться с основными силами. И все же врагу удалось бросить сотню советских воинов за колючую проволоку. Одно время Зюков потерял было всякую надежду вырваться из плена. Но нашлись тогда неведомые друзья, помогли бежать. И с тех пор он смотрит смерти в глаза, не испытывая страха, всего себя отдает борьбе.
Паша ждала Зюкова. Как только он появился, Савельева с чувством облегчения сказала:
- Теперь вам придется у меня отсидеться до переправки в партизанский отряд. Может быть, только ночью сможете выходить в сад.
- Ночью я вижу лучше совы!
- Все шутите, а дел у нас еще много.
Только на шестнадцатый день Зюков покинул квартиру Паши Савельевой и город Луцк. Связные переправили его в партизанский отряд. В его рядах Зюков боролся с ненавистным врагом, проявляя смелость и мужество.
По-иному сложилась судьба Николая Науменко.
20. Расправа
Вечером на квартире Паши Савельевой собрались Измайлов, Ткаченко, Дунаева, Карст и Косяченко. Разговор шел о неожиданном аресте Григория Обновленного. Все знали: лишь крепкий, волевой человек сможет остаться в застенках гестапо несгибаемым. А как себя поведет Обновленный? Это обстоятельство беспокоило руководителя группы Виктора Измайлова. Он собрал совет.
- Одному из нас надо выехать в Ровно, - сказала Паша. - Там связаться с местными товарищами и с их помощью действовать. Я согласна с Виктором, оставаться в неведении мы не имеем нрава.
- Кого же ты предлагаешь послать, Паша? - Виктор посмотрел в задумчивые глаза Савельевой.
- В Ровно для связи должна поехать Нина Карст. Она хорошо знает жену Обновленного, знает город.
- А ты, Нина, согласна? - спросил ее Измайлов.
- Я готова.
Карст порекомендовали ехать в Ровно вместе с женой Григория Обновленного, будто бы для того, чтобы хлопотать о его освобождении. В этом случае будет меньше подозрений. Нина побывала у Марии Степановны. Женщины быстро договорились. Выехали вместе на грузовике. С ними был и малолетний сын Марии Степановны Андрюша. На полпути показалась встречная машина, груженная лесом. По тому, как она виляла, Нина определила: за баранкой сидит лихач. Не успела опомниться, как раздался резкий удар по кузову. Лихач задел борт грузовика. От толчка металлическая бочка, стоявшая в кузове, покатилась и придавила Андрюше ногу. Крик Марии Степановны заглушил рыдания сына.
Медицинскую помощь оказали мальчику лишь в Ровно.
Два дня Нина искала доверенных людей, однако по указанному адресу их не оказалось. Карст начала отчаиваться. Время шло, а она ничего еще не сделала. С чувством неудовлетворенности Нина ходила по городу. И вдруг я встретил ее, задумчивую и обеспокоенную. От радости Нина чуть не закричала. Но я успел опередить ее восторг: "В городском парке, через час".
Такие отрывистые фразы для нас многое означали. Вступить в разговор на улице нельзя. Нина снова прошлась по центру, а затем свернула в парк.
При встрече со мной Карст рассказала о произведенных в Луцке арестах. Взяли братьев Обновленных, держали в заточении семью Измайловых, правда, Виктор успел скрыться, Зюкова и Науменко…
- А где теперь Виктор Измайлов? - взволнованно спросил я у Нины.
- Перешел на нелегальное положение. Я приехала узнать, какие показания давал Григорий Обновленный и что он говорил о луцких подпольщиках?
Во время беседы на аллее появился полицейский. Он шел размеренным шагом, внимательно поглядывая по сторонам. Поравнявшись с нами, остановился, по-бараньи выпялил глаза.
- Ровенские?
- Ровенский, а сестра приехала в гости из Луцка, сына привезла в больницу.
- Документы!
Я достал из внутреннего кармана сфабрикованное удостоверение корреспондента газеты "Український голос".
- А, украинский журналист! Файно! Честь! - откозырял полицейский и пошел дальше.
Мы продолжили прерванный разговор. Стала понятной тревога моих лучших друзей. Что же предпринять? Мы условились встретиться на следующий день в двенадцать часов возле центральной почты. Я пообещал Нине посоветоваться с опытным в этих вопросах человеком.
На завтра вновь встретились в условленном месте.
- В жандармерии спросишь Горбаха, - сказал я Нине. - Он известный взяточник. С Марией Степановной пообещайте ему большой куш, и он все сделает. Встретиться с ним можете даже сегодня.
В жандармском управлении женщин переспросили:
- Вам нужен Горбах лично?
- Да, если можно, пригласите господина Горбаха.
Дежурный прокричал в телефонную трубку: "Горбах! Вас спрашивает милейшая фрейлейн. С ней красивая фрау. Я бы на вашем месте одну уступил!"
Дежурный положил трубку и во всеуслышание:
- Везет толстяку!
В дверях показался невысокого роста, с гладко выбритым багровым лицом Фриц Горбах. Щелкнул каблуками, и от этого у него, как холодец, затрясся подбородок.
- Чем могу быть полезен?
- Мы к вам… Может, выйдем на свежий воздух?
Прохаживаясь по улице, Нина и Мария Степановна вначале завели отвлеченный разговор. Потом Мария Степановна осторожно намекнула на желание повидать мужа, очень преданного Германии человека, но по чьей-то хитросплетенной клевете временно заточенного в ровенскую тюрьму.
- Чем занимался? - деловитым тоном осведомился Горбах.
- Полицейский. А его брат, Василий - агент немецкой жандармерии.
- Давно арестованы?
- Нет, неделю назад. Их, конечно, скоро выпустят, ведь они на деле доказали свою преданность немецким властям, получали поощрения от гестапо. Но…
Нина не закончила фразу. На противоположной стороне она увидела Олега Чаповского. Откуда он? Почему так назойливо маячит перед глазами?
- Но… - продолжала Нина, - сам господин офицер скоро убедится, что полицейский действительно честный человек.
К горлу подступил комок. Нина замолчала. Проявленная Олегом Чаповским неосторожность волновала ее. Как быть? По всему видно, он их не оставит.
- Вы меня извините, - обратилась Нина к офицеру, - я обещала быть у больного мальчика в больнице не позднее трех. Сейчас три, Мария Степановна продолжит с вами беседу.
- Пожалуйста, немцы любят точность. Ауфвидерзеен!
- До свидания!
Карст пошла по улице Шевченко. Повернула на Словацкого и оказалась в парке. Села на скамейку. Олег сразу подошел к ней.
- Твоя слежка могла кончиться печально, - отчитывала Нина Олега. - Если бы офицер обратил внимание на твои гримасы, знаешь ли…
- Извини, Нина, но я очень боялся потерять тебя из виду. Тогда бы, наверняка, все пропало. А кроме того, я с утра ничего не ел, голоден, как волк.
- Почему ты в Ровно?
Чаповский рассказал Нине, как полиция и гестапо охотятся в Луцке за участниками подполья. Они выслеживают патриотов на квартирах, устраивают повальные обыски, пытают, чтобы арестованные назвали фамилии неблагонадежных. В последние несколько дней в городе участились облавы. Окружают целые районы и проверяют всех жильцов. Того, кто окажется без надлежащих документов, забирают вместе с хозяином.
- Мне ничего другого не оставалось, как временно скрыться. Вспомнил, что в Ровно есть друзья, и решил у них пережить напасти.