* * *
Казармы учебного подразделения были построены большим четырехугольником на невысоком холме, неподалеку от расположенного в долине военного городка. У ярко освещенного входа Рэке ждал офицер.
Крепко пожав Рэке руку, он представился:
- Шиндлер, Зигфрид Шиндлер. А вы, значит, знаменитый Рэке?
- Почему знаменитый? - удивился и в то же время несколько обрадовался столь необычной характеристике Рэке.
- А что, разве не так? Ну ладно, оставим это. Так вы ко мне?
Рэке кивнул. Имя командира взвода он узнал у Гартмана перед самым отъездом.
- Речь идет о Кольхазе, о Вольфганге Кольхазе из вашего взвода.
Шедший впереди Шиндлер неожиданно обернулся и воскликнул:
- О господи, опять этот Кольхаз! Почему он вас интересует?
Рэке подумал, стоит ли ему сразу открывать все карты, потом сказал:
- Я познакомился с его характеристикой и хотел бы побольше узнать об этом человеке.
- Тогда пойдемте, - пригласил Шиндлер, - у меня не слишком много времени, но выпить по чашечке кофе мы все же успеем.
- Может, лучше просто пройдемся?
- Хорошо. Моя жена не сегодня-завтра должна родить. Прошла целая неделя сверх срока. Я, кажется, с ума сойду.
- Тогда я не буду вас долго задерживать. Вы мне расскажете все, что о нем знаете.
- Хорошо.
Они шли по мокрому от дождя плацу, и Шиндлер рассказывал.
Во взводе Шиндлера Кольхаз находился с первого дня службы. Любознательный и спокойный в первые дни, он вскоре стал отдаляться от других солдат, а в последнее время вообще начал нарушать воинскую дисциплину, высказывал недовольство трудностями.
- Какими трудностями? - спросил Рэке.
- Например, тридцатикилометровым маршем. Приблизительно на полпути просто остановился и сказал: "К такому маршу я не приучен, товарищ унтер-офицер. Мне очень жаль, но это так". Мне ничего не оставалось, как отправить его назад в санитарной машине. В результате мой взвод единственный в роте пришел к финишу не в полном составе.
Тем временем они дошли до столовой, но кофе там уже не было. Шиндлер предложил зайти на минутку к нему домой. Рэке согласился.
Они удобно уселись в комнате Шиндлера. Офицер продолжил свой рассказ:
- Вы можете говорить Кольхазу что хотите, хоть кол у него на голове тешите, а он стоит на своем. К тому же он постоянно ворчит. Представьте себе: однажды на политзанятии он встал и без всякого смущения заявил: "Человеку, воспитанному при социализме, чуждо солдатское сознание". Причем сказал он это с таким спокойствием, что я от удивления рот раскрыл. Самое страшное заключается в том, что он убежден в своей правоте, понимаете?
- И что же вы ему ответили?
- Взвод весь вечер пытался доказать ему, что он не прав, но безрезультатно. Как горох об стенку.
- За что он получил взыскания?
- Хорошо, что вы об этом спросили. Это вам нужно знать… - Шиндлер вынул из портфеля какой-то листок бумаги, расправил его на столе.
- Это происходило на занятиях по ПВО. Я сидел сзади и смотрел, как ребята занимаются. Вдруг заметил, что Кольхаз время от времени посматривает в окно, а потом что-то пишет на бумажке, лежавшей у него в тетради. После занятий я сказал ему, что видел, как он, вместо того чтобы слушать материал, писал письмо или еще что-то. Он дерзко посмотрел мне в лицо и без смущения протянул записку. Вот она! - Шиндлер подал через стол записку.
Рэке взял ее и стал читать:
Когда
Преисподняя вспугивается
И разверзаются земля и небо,
Когда вокруг все гибнет
В плеске мечты
И страха,
Хочу стать раковиной
На дне морском
И слушать
Вечную тишину…
Рэке еще раз прочел стишок, на миг задумался, затем спросил:
- Что же вы сделали? Говорили с ним о стихотворении?
- Конечно. Мы долго объясняли ему, что учеба не развлечение, что на занятиях учат необходимым вещам, но увы! Он встал, начал протестовать, заговорил о возвращении человечества к средневековью, о варварстве и прочей ерунде. И нес ахинею до тех пор, пока не получил выговор за плохое поведение на занятии. А как же с ним еще можно было поступить?
- А стихотворение? - спросил Роке. - Его точку зрения на учебу пока оставим. Однако в стихотворении он выражает свои взгляды. Об этом надо бы поговорить.
Шиндлер сочувственно посмотрел на Рэке и покачал головой:
- Чистая белиберда. Преисподняя, раковина, вечная тишина… Что за бред? У нас конкретных дел по горло, нужно успешно завершить учебную программу. Вы сами знаете сегодняшние требования.
- Знаете, в двадцать лет человек чем-то похож на строительную площадку, где все в росте, все изменяется чуть ли не каждый день. - Рэке улыбнулся. - Уже готовые дома стоят рядом с еще не достроенными. У многих домов только заложен фундамент, и еще есть много свободного места… Если вы придете на такую площадку и захотите что-то построить, то сначала нужно проверить грунт. А то может оказаться, что строишь высотное здание на песке: на фундаменте, который предназначен для хижины…
- Вы вполне оправдываете свою репутацию, - прервал собеседника Шиндлер, задетый его тоном. - Дома, которые мы строим, стоят на прочном фундаменте. А то, что человек не успел сделать за двадцать лет, он тем более не сделает за полгода. Этого не сможет никто и вы, кстати, тоже.
- Извините, - примирительно сказал Рэке. - Вы, конечно, правы, и я вас ни в чем не упрекаю. Но здесь есть одно "но", и доказательство тому это стихотворение…
- Согласен, - улыбнулся Шиндлер. - Вы, наверное, хотите выслушать вторую историю. Кстати, она произошла всего несколько недель назад… Наш патруль встретил его в маленькой пивной на окраине города, когда ему положено было быть в части. Он, разумеется, испугался, да что толку. Он там писал стихи, видите ли, совершенно забыв о времени… Мы говорили с ним, как с ребенком, объясняли, что так вести себя нельзя, что в армии все должны соблюдать дисциплину. Все напрасно! Он заявил нам, что поэзия не нуждается ни в каком попечительстве. Если бы это зависело от него, он бы только писал стихи, ни на что не обращая внимания. И меньше всего на время. Командир взвода пытался еще раз ему по-хорошему объяснить, что в армейской жизни дисциплина имеет очень важное значение. Но он ответил, что его это не устраивает и что если он должен приноравливаться к жизни, то пусть и она к нему приноравливается. Это уж было слишком. Пришлось объявить ему строгий выговор с предупреждением. С тех пор он еще больше замкнулся. Он делает только то, что ему приказывают, не больше и не меньше, и все время молчит. Сейчас он, наверное, в спортивном зале.
- Я хотел бы на него посмотреть, - сказал Рэке, - но так, чтобы он этого не заметил и не написал по данному поводу стихов.
Шиндлер, подумав немного, сказал:
- Хорошо, идемте. Вы увидите его через окно.
Они отправились к спортивному залу. Было сыро и холодно.
- Вот еще что, - начал Рэке. - Не может быть, чтобы неправ был всегда только он. Может, вы расскажете еще что-нибудь?
- Кроме двух-трех случаев, когда он вел себя не так, как всегда…
- Что же было? Расскажите! - настаивал Рэке.
- Ну, например, на уборке картофеля в сельскохозяйственном кооперативе. Я боялся, что парень начнет отлынивать и опозорит все отделение, а случилось наоборот. Он работал как одержимый, не пререкался и вырыл на своем участке картошку раньше всех. Я его спросил, почему он на работе ведет себя не так, как на службе. Он посмотрел на меня так, как будто впервые увидел, и ответил: "Работа как специфически человеческая деятельность составляет, в конце концов, смысл жизни". Так или примерно так, я уже точно не помню.
- Хорошо, - воскликнул Рэке, - он прав!
- Или история со сбором средств для Вьетнама, - продолжал Шиндлер. - Наша рота обратилась ко всем солдатам полка с призывом собрать деньги в фонд помощи детям Вьетнама. И что вы думаете? Берет он свое денежное довольствие и на виду у всех кладет сорок марок на стол, ровно половину. Ребята ему говорят: "Ты с ума сошел". Он посмотрел на них, даже не могу сказать как, и, ничего не сказав, ушел. После обеда вызвали его к командиру роты и спрашивают, что его побудило к этому. При разговоре присутствовали все командиры взводов и унтер-офицеры. Он встал и отрубил: "Я потому не жалею денег, что ненавижу войну и все, что с ней связано. Потому, что я не принадлежу к числу тех, кто в пылу бесполезных разговоров и формального осуждения забывает о деле. А дело стоит вначале. Это еще Гёте сказал".
- Удивительно! - воскликнул Рэке. - Да, он смелый парень.
- Некоторые из офицеров стыдливо опустили глаза. Ротный сохранил самообладание и у всех на виду положил еще пятьдесят марок на лист. В итоге наша рота сдала больше, чем все другие, вместе взятые. Вот какой он парень! Поди пойми его!
- Почему же об этом не упомянуто в характеристике? - спросил Рэке. - Там лишь вскользь говорится о его положительных качествах, но ничего конкретного. После вашего сегодняшнего рассказа о нем складывается совсем иное представление.
- Я не знаю, как так получилось… Вообще-то вы правы…
В этот момент дверь спортзала распахнулась. Вошел какой-то солдат, на миг остановился и тотчас же вышел. Шиндлер схватил Рэке за руку и прошептал:
- Это он! Теперь мы его упустили.
Рэке, который увидел в проеме двери лишь узкое лицо солдата и непокорный вихор, поблагодарил его за информацию.
Они направились к КПП.
- Кого вам дают кроме него? - спросил Шиндлер, когда они вышли за ворота.
- Рядовых Кенига и Поля.
- Кениг из нашей роты, - заметил Шиндлер. - Он у нас самый высокий. Думаю, больше метра девяносто. А Поля я знаю лишь по имени. Ну, надеюсь хоть чем-то да помог вам.
- Разумеется, спасибо, - поблагодарил Рэке. - А знаете, что мне понравилось в этом парне? Его удивительная искренность в словах и поступках.
- Во всяком случае, желаю вам удачи.
- Спасибо… Вам еще далеко?
- Нет, рядом.
- Тогда садитесь, подвезу.
* * *
Через несколько дней новички прибыли в часть. Рэке узнал среди них Кольхаза.
Вот неуклюже спрыгнул на землю последний солдат, который на целую голову был выше других. "Это и есть Кениг, - подумал Рэке. - Ему придется заказать кровать по особой мерке".
Когда были выгружены и вещи, новичков построили, чтобы познакомить с распорядком дня и распределить по отделениям. Рэке, стоя перед строем, наблюдал за тремя солдатами, которые были назначены в его отделение.
Кениг был самым высоким. Рэке обратил внимание на большие руки солдата, которые тот не знал, куда деть.
Поль был среднего роста, широкоплечий, спортивного телосложения. Светлые глаза и брови, светлые, коротко подстриженные волосы. Рэке сразу почувствовал симпатию к этому парню, который был, возможно, моложе его года на два.
Он улыбнулся, кивнул ему и взглянул на Кольхаза, который стоял у левого крыла машины, с удивлением уставившись на два значка на груди Рэке. На узком бледном лице Кольхаза прежде всего бросался в глаза плотно сжатый рот с опущенными вниз уголками. Нельзя было точно сказать, то ли он у него от природы такой, то ли от пренебрежительности.
"Как я должен его встретить? - размышлял Ульф. - Видимо, он из тех, кто придает особое значение первому впечатлению. Чего он ждет от меня как от командира отделения?"
Новичков распустили, дав им два часа времени на размещение и знакомство со старослужащими.
"Ну, пора", - подумал Ульф, одернул китель и подошел к троим солдатам, которые стояли у своих вещей.
Кениг от волнения перебирал пальцами, Поль нагнулся над своим рюкзаком, а Кольхаз безучастно смотрел прямо перед собой.
Ульф заметил, что оба солдата выпрямились и застыли по стойке "смирно". Он подошел к Кольхазу и сказал:
- Добро пожаловать к нам в роту. Надеюсь, мы с вами поладим.
Последние слова он произнес с улыбкой.
- Чтобы ладить, нужно вместе послужить. Вы начальник, а я подчиненный, так что наши отношения предусмотрены уставом.
- Я за то, чтобы мы ладили, - повторил Ульф, все еще улыбаясь. - Когда нужно будет показать свои начальнические права, я покажу.
- Это ваше право! - заметил Кольхаз с иронией. - Про вас разное рассказывали, а я вас представлял другим.
- Каким именно?
- Высоким, представительным…
- Не все великаны. - Рэке протянул Кольхазу руку. - Итак, попытаемся быть друзьями.
Кольхаз пожал протянутую ему руку.
- Я рад, что меня направили в ваше отделение, - сказал Поль.
- Надеюсь, вы не раскаетесь, товарищ Поль. Хотя у нас сладкой жизни нет. - Рэке засмеялся.
- Ее, конечно, нигде нет. Да я этого и не жду.
- Где вы работали до армии?
- Я техник. В последнее время занимался математикой, работал над устройством робота.
- Чем намерены заниматься дальше?
- После армии пойду учиться. Хочу стать кибернетиком.
Рэке подошел к Кенигу, который смущенно переминался с ноги на ногу, не зная, куда ему смотреть. Он поздоровался с ним за руку, так, что его ладонь полностью исчезла в ладони Кенига, и, посмотрев на него снизу вверх, воскликнул:
- Черт возьми, какой же у тебя рост?!
- Метр девяносто два, - ответил солдат на чистейшем саксонском наречии, широко улыбаясь. - Мой отец обычно говорит: "Это ничего, тебе можно служить два срока, раз уж бог наделил тебя таким ростом". - Он пожал плечами и добавил: - Все имеет свои и преимущества и недостатки…
- Кто вы по профессии? - прервал его Ульф.
- Крановщик на стройке.
- Хорошо. Об этом мы поговорим в другой раз. Пойдемте, я покажу вам, где вы будете жить.
Солдаты взяли свои вещи и последовали за ним в казарму. Фельдфебель Рэке первым вошел в просторную, выкрашенную светлой краской комнату и показал на три свободные койки и тумбочки.
- Один час вам на размещение. Какой порядок должен быть в казарме, вы прекрасно знаете. Вот шкафчик ефрейтора Шонера. Можете посмотреть, какой в нем порядок…
Кольхаз, поставив рюкзак и чемодан возле своей койки, подошел к шкафу и, открыв его, удивленно воскликнул:
- Вот наглядный пример из "Армейского обозрения"! Это из-за нас товарищ ефрейтор так старался?
- Возможно, - ответил Рэке. - Товарищ Шонер - мой заместитель.
- А-а, тогда понятно…
- Вы так считаете? - спросил Рэке, почувствовав иронию в голосе солдата.
- Так точно. Заместитель - это тоже начальник. Он также должен быть примером для солдат.
Рзке повел новичков в комнату унтер-офицеров, открыл свой шкафчик и сказал:
- Перед вами не образец из армейской газеты, но все же посмотрите.
- Извините меня, - сконфуженно пробормотал Кольхаз, краснея. - Я не то хотел сказать.
- Но сказал. Я спокойно реагирую на такие колкости. И вот еще что: в военном деле старание важно, порой даже очень, только для совершенно других целей, товарищ Кольхаз. Теперь устраивайтесь. Через час я приду и все проверю.
Когда солдаты вышли из комнаты, Рэке подошел к окну, задумался. Послеобеденное солнце освещало все каким-то особенным, прозрачным осенним светом, а листья каштанов, растущих по склону холма, переливались всеми цветами радуги - от нежно-желтого до ярко-пурпурного.
Вспомнив весь разговор, Ульф решил, что он вовремя прервал беседу с Кольхазом. Но как ее снова продолжить? Он понял и то, что такого человека, как Кольхаз, любая неуверенность в позиции другого лишь еще больше убеждает в своей собственной правоте. Он как сейсмограф, который отмечает малейшее сотрясение и регистрирует его. Это требует от каждого, кто с ним разговаривает, точного выражения своих мыслей.
"Это будет дуэлью, - пронеслось в голове Раке, - дуэлью между ним и мною, возможно, между ним и всем отделением. Все будет зависеть от того, кто убедительнее будет излагать свои мысли".
Через час Рэке вошел в казарму. Кольхаз развешивал над своей койкой маленькие картинки; Поль заправлял свою койку; Кениг стоял перед наполовину убранным шкафчиком и рылся в белье.
- Ну что? - спросил его Рэке. - Что-то не ладится?
- Нет, нет, товарищ фельдфебель! - воскликнул Кениг и выпрямился. - Со мной всегда так: копаюсь, копаюсь, пока все сделаю. Мой отец мне не раз говорил: "Ты нос вытащишь - хвост увязнет".
Рэке еле сдержался, чтобы не рассмеяться.
- Продолжайте, товарищ рядовой. Вам осталось совсем немного.
Вещи в шкафу Поля были тщательно уложены, Кольхаз тоже постарался. Рэке похвалил обоих, но сразу же пожалел об этом, так как Кольхаз мигом возразил:
- Не знал, что в армии обращают внимание на такие пустяки. Раз нужно - значит, нужно. Зачем же хвалить за это?
- В подразделении должна быть чистота и порядок, - сказал Ульф. - Без мелочей не сделаешь главного.
- Можно и по-другому, - возразил Кольхаз, - просто не обращать внимания на мелочи. Большое дело требует жертв!
- Вы шутник, товарищ Кольхаз. - Рэке улыбнулся. - Настоящий шутник! "Большое дело требует жертв"! Мы на самом деле можем пожертвовать чем-то ради нашего общего дела, но не порядком и чистотой.
- Могу я считать, что мои слова были поняты как шутка? - спросил Кольхаз.
- Конечно, - ответил Рэке. - Будем считать их шуткой. Кто же станет всерьез опровергать необходимость военной дисциплины в армии?
Он подошел к койке Кольхаза и начал рассматривать картинки, которые тот только что повесил: две гравюры в аккуратных рамках и украшенный витиеватым орнаментом пергамент, на котором красиво было написано какое-то стихотворение.
- Что это? - спросил Рэке и показал на один из рисунков. На нем был изображен одноэтажный домик на фоне осеннего пейзажа. - Это ваш родной дом?
Рэке сразу же почувствовал, что сказал что-то не то, так как брови Кольхаза от удивления поползли вверх, и он сказал:
- Сразу видно, что вы не знаете Веймара. Если бы вы там хоть раз побывали, то не стали бы спрашивать… Это домик, в котором жил Гёте, товарищ фельдфебель-…
"Черт меня дернул спросить", - с досадой подумал Рэке, я вслух сказал: - Вы улыбаетесь, товарищ рядовой? Я действительно не был в Веймаре и не видел домика Гёте, но я этого поэта читал и люблю.
- Вот как! - удивился Кольхаз, чуть заметно улыбаясь. - Да, вы умеете защищаться.
- Надеюсь, теперь мы квиты, - сказал Рэке и пошел к выходу.
У самой двери он вдруг вспомнил, что хотел спросить, какие стихи написаны на пергаменте. Они показались ему очень знакомыми, однако он никак не мог вспомнить, чьи они. Он задумался на секунду, но потом все же покинул помещение казармы.