В это время появились новые способы и возможности зарабатывать. Сначала открылись для въезда россиян Польша и Финляндия. Позже для торговли и для отдыха – Турция. Начался период "челночного бизнеса". Бывалые городские подруги порассказали Марье и Таисии о чудесах и трудностях этого заработка, пообещали первоначальную поддержку. И женщины рискнули. Достаточно удачно сделали пару – тройку поездок, подкормили, приодели и крепко поддержали свои семьи. "Челноковать" постоянно не стали, но если решали заработать деньжат, то быстро собирались и ехали.
Много говорили о своих мужиках и крепко жалели их, в мирное время хлебнувших войны, а теперь очень сильно страдающих ещё и от своей брошенности, ненужности государству.
Кроме того, и Федюня и Борисыч сильно переживали разрушение сельского строя и безработицу, не могли спокойно говорить о мизерной оплате за свой труд, а такие переживания здоровья мужикам, конечно, не добавляли.
Женщины понимали, что мужикам надо отвлечься и передохнуть. В сельской жизни отпуск, понятие смутное и расплывчатое, многим вообще неизвестное. И у Федюни и у Борисыча обострились всякие болячки, постоянно ныли старые раны, полученные в Афганской войне. Курорты России стали либо запущенными, либо недоступными, а недорогие путёвки в санатории остались в уходящем навсегда прошлом. Попытки обращаться в районные, городские и краевые советы и комитеты по делам ветеранов Афганской войны не принесли ничего, кроме досады. Все разговоры в комитетах заканчивались словами "ну, он же у вас не инвалид". Как будто бы отдых, лечение и простое маленькое безделье под тёплым солнцем на песочке около воды было нужно только инвалидам.
Ни от кого ничего не добившись, женщины посовещались и решили сами сделать своим мужикам Новогодний подарок.
Свою подготовку и хлопоты они держали в таком секрете, что ни Федюня, ни Борисыч, ничего не подозревая, как жили, так и продолжали жить. И поэтому Большой Сюрприз удался.
Накануне Нового года женщины объявили своим мужчинам, что их ожидает поездка в Турцию, и вручили им по туристической путёвке.
После того, как первый шок прошёл, и до мужиков начала, хоть и с трудом, доходить объявленная информация, начались скорые сборы.
Впрочем, вещи собирали жёны, а Федюня и Борисыч собрались посоветоваться, что брать с собой и как вести себя в неизвестной далёкой Турции, но больше просто курили, болтали.
– Тюрки, думаю я, это что-то вроде афганцев. Тоже мусульмане, тоже чернявые, – размышлял Федюня, пуская аккуратные кольца табачного дыма в потолок кухни.
Разыгравшаяся за окном метель ударила снежным зарядом в окно, заставила нервно вздрогнуть задумавшегося Борисыча.
– Тьфу ты, чёрт! Зима не на шутку разошлась, – глянул он в окно и задёрнул занавески. – Не знаю, Федь, про них ничего, никогда не интересовался. Они, кажется, как наши азербаржанцы, – споткнулся на трудном слове Борисыч. – Я больше думаю о том, какие у нас девчонки молодцы – сделали нам поездку. Меня такое зло берёт на нашу страну! Мы с тобой в Афгане отслужили честно, тебе ли не знать! Присяге и стране не изменили, долг солдатский выполнили до конца. А в ответ? Получается, что мы только девчатам нашим и нужны? Я не хочу "халявы", меня не надо на руках носить, но вот так – кинуть, как картофельные очистки! Ты же знаешь, что девчонки по комитетам ходили?
– Знаю, – кивнул Федюня. – И по комитетам, и по администрациям и даже по собесам. На хрен мы с тобой не нужны своей Родине. Вот, и правда, бросить всё к чёртовой матери, собрать шмотки, семью и уехать жить в другую страну! Руки есть, ноги есть, как нибудь проживём.
– Не проживёшь, – спокойно возразил другу Борисыч. – Родине то ты сейчас не нужен, да только она тебе нужна. Ты то как раз самый первый без России не проживёшь. Месяцок прокантуешься, а потом пешком по бездорожью прибежишь назад.
– Это ешё почему! – возмутился Федюня таким сомнением в своём потенциале.
– А потому, мой дорогой братуха, что таких рас…гильдяев, как ты, только Российская земля носить и сможет! – рассмеялся Борисыч.
– Шучу, шучу. У тебя душа не так устроена, чтобы ты смог на чужой земле счастливым стать. Тебе кроме хорошей жратвы, дорогой иномарки и большой квартиры, будет так не хватать вот этого всего…
Борисыч показал рукой в темнеющее окно, за которым пуржила белая круговерть, как бы желая показать Федюне необъятные Российские просторы и родное село и многое другое, что глазами увидеть нельзя, и чего будет так не хватать иностранному гражданину Федюне.
– Да ну, на фиг! – загорячился кандидат на смену гражданства. – Без нашей распутицы да безработицы я не проживу? Ха! Да в хороших условиях!.. Да ты меня накорми, напои и в баньке вымой!... Да я тогда через десять дней забуду и эту страну и то, что в ней жил когда то!....
– Да нет. Это в тебе обида говорит. В нашей грязи непролазной и в том, что сейчас вокруг творится, конечно, хорошего ничего нет. Сам я на свою страну злюсь. А…, – Борисыч покрутил рукой в воздухе, подбирая нужные слова, но подобрать их не смог. – Не, я не сильно учёный, и объяснить то, что чувствую, тебе не смогу. Самим надо браться за дело, думать и нашу жизнь менять. Здесь, на нашей земле менять. Жить то мы всюду сможем, только счастливы нигде не будем. Вот увидишь, сейчас поедем в Турцию, и ты за эти десять дней взвоешь и никакой заграницы не захочешь. А девчата молодцы! Это ж как дорого! И – хитрые, не проболтались до последнего! Я сначала распсиховался. При том, что денег не хватает постоянно ни хрена, какая Турция!? А потом поостыл и подумал…
Чего мы с тобой в этой жизни хорошего видели? Повидали то много всякого, но хорошего было немного. А и правда, хорошо хоть куда-нибудь съездить. Хоть в Турцию, хоть к чёрту на рога. От нашей жизни дней десять отдохнуть.
На том и порешили.
Сборы недолги. Прощание, напутствие: "Не нажираться! Там с этим строго!", и поехали отдыхать русские мужики из морозной снежной зимы в далёкую тёплую Турцию.
Поселили друзей в пятизвёздочном "Истанбул отеле", за сто десять долларов в сутки. Узнавая что почём, Федюня с Борисычем сначала ахали и удивлялись, душила жаба экономности и воздержания, а потом махнули рукой на всё. Один раз живём! Может быть, больше никогда не придётся так отдохнуть.
Федюня первые дни "зудел" Борисычу, мол, вот это жизнь! Нам бы так! Вот это сервис! Это тебе не Российское село! Потом успокоился и притих.
Начали изучать неизвестную Турцию с пляжа "Истанбул отеля". Прежде чем залезть в море, Федюня с Борисычем осмотрели окрестности. Широкий бетонный пандус плавно и красиво стекал к самой воде. На пляже были разбросаны лёгкие кресла с закрытыми зонтиками и штабеля пластиковых лежаков, что однозначно говорило – народ здесь плещется.
В первые дни Федюня долго забредал в воду, немного стесняясь своих кривоватых ног, белого, как непечёное тесто, тела, семейных трусов синего цвета в белый горошек и нескольких шрамов, подаренных душманскими осколками. Но уже через неделю, освоившись на приветливом берегу, и Федюня и Борисыч стали чувствовать себя увереннее.
Сегодня Борисыч решил сначала погодить с водными процедурами, а Федюня потихоньку хэкнул, бросаясь в мелкую волну, и погрёб шумными размашистыми гребками.
– Странный народ эти турки, – размышлял Федюня, то погружаясь с головой, то выныривая. – Чего это они пялятся? Январь, конечно, но водичка-то – класс!
Федюня повернул к берегу, стараясь придать своим гребкам изящность, плавность и грациозность. Среди зрителей наверняка есть женщины! Правда, здесь, в Турции, от знакомства с женщинами лучше бы воздержаться. Можно так попасть!
Ах, женщины, женщины! Федюня подумал про жену Таисию, родной дом и аж остановился в воде, когда вспомнил важнейшее событие, которое они с Борисычем, усыплённые ласковой Турцией чуть не пропустили на фиг!
– А всё Борисыч! – негодовал Федюня, лихорадочно выгребая к берегу. – Давай, поживём как люди! Может, уже никогда не удастся… Отвлекись ты, говорит, хоть на десять дней, не думай о доме! Как же! Ага!
Борисыч уже стоял на берегу. Когда только успел окунуться? Смахивал с огромного живота солёные капли и, подпрыгивая на одной ноге, ладонью выбивал воду из уха, когда мимо него, чуть не сбив с ног, по направлению к отелю стремительно пробежал Федюня.
– Федь! – вслед удаляющейся спине и развевающемуся широкому, подхваченному на бегу полотенцу, крикнул Борисыч.
Куда там!
Поглядывая на волны, оставленные в море стремительным, как катер, пловцом, прикидывая, что могло такого случиться с другом в воде, Борисыч заволновался. Он уж было совсем засобирался в отель, размышляя и так и этак, какая водяная дрянь и за какие места может цапнуть в здешних водах, когда сам предмет его душевного волнения бодро подбежал к скамейке. С артистичностью киношного разведчика, как ему казалось, оглянувшись по сторонам, Федюня аккуратно опустил на скамейку небольшую дорожную сумку с надписью "Аэрофлот" на боку.
– Фу, запыхался, – заговорил он.
В ответ на вопросительный взгляд друга затараторил:
– Вот ведь, Турция, как убаюкала! Чуть не забыл! Да и ты тоже хорош, ни хрена не помнишь! Чтобы ты делал без меня? А турки – бусурманы чёртовы! Праздник у них – рамадан, точно, как у афганцев. Не пей на виду у всех, – оскорбиться могут! Черти нерусские…
Федюня достал из сумки бутылку водки, завёрнутую для маскировки в бумажный пакет, поставил его на скамью. Руками переломил пополам для себя и Борисыча небольшой батон местного салями, и продолжал говорить без остановки:
– Да и в полицию загреметь можно! А полиция у них тут о-го-го! Я первый раз аж подпрыгнул, когда ехали в отель и автодорожные полицейские что-то рявкнули в мегафон. Помнишь? Все машины остановились, освободили переход для пешеходов. Ха! У нас бы в городе так! А всё же турки –дураки. Я не хотел бы в Турции жить. Русский язык они не понимают и со стаканами в номерах у них тут проблема.
Федюня протянул Борисычу наполненную до краёв водкой, тоже завёрнутую в бумагу, вазочку из номера.
– Между прочим, водочка по пять долларов за бутылку, – с гордостью расточителя и прожигателя жизни сказал Федюня.
Борисыч сдвинул свою вазочку с вазочкой Федюни, приглушенно чокаясь :
– Ну, что… хм, давай, Федюня! За что пьём то? Что за событие?
Уже начавший выпивать Федюня поперхнулся, пролив из краешка рта струйку водки себе на грудь, но доглотал до конца.
Изумлённо косясь глазом на ничего не понимающего, смеющегося Борисыча, торопливо откусил от колбасы. Прожевав и проглотив кусочек, отдышавшись, с негодованием накинулся на друга: – Ты чего, турок хренов! Вообще тут опупел? Родину забывать начал? Нехристь! Сегодня ж Старый новый год!
Глава 21
– Го-го-го! Ха-ха-ха! – понеслось над рекой с нашего берега.
– Да, вот это вы на удивление всей Турции в январе купаться съездили!
– А чо, водичка и правда тёпленькая была, – посмеялся вместе с нами Федюня. – Вот где любовь к Родине просыпается, я вам доложу! На чужбине!
Доедены продукты, выпита норма спиртного, и уже в опускающихся сумерках далеко слышно, как уютно перебрёхиваются собаки в селе. Борисыч заваривает крепкий душистый чай в котелке и рассказывает о том, как потопом чуть не половину села снесло вот совсем не так давно.
– После тех событий и предложили мне наши мужики в выборах поучаствовать. Я до этого потопа на России уже и крест поставил. Думал, не поднимется никогда. Молодёжь не та, новые богачи о земле не думают… А вот когда беда пришла, понял я, не сломать нас. Нам только в стороне стоять нельзя, надо вернуть себе нашу землю, да по-новому её обустроить.
Потоп
На взгорке красовался десяток коттеджей, сложенных из красного кирпича. Они укрепились на фундаменте и заложенной природой монолитной каменной плите.
Испокон веку там сельчане не строились. Ни огорода вскопать, ни колодца пробить. Лопата снимает тонкий верхний слой земли, а потом только дзинькает, аж искры сыплются. А вот теперь там понастроили теремки новые скороспелые богачи. Им огороды и колодцы до лампочки. Они не огородами живут. Гранит пробили глубоко, метра по три высотой подвалы получили, и под землёй обустроили для себя бильярдные, бани, гаражи. Ограда вокруг домов, не менее чем на метр вкопанная в грунт из штучного, в три кирпича материала. Ну и сами коттеджи по три этажа вверх. Навезли много стройматериалов, обустраивались прочно, надёжно, надолго.
На этой стройке половина села зарабатывала себе на хлеб, и злилась, потому что другой хорошей работы в селе не было по вине в том числе и этих заказчиков. Плевались, ругались, но семьи кормить было нужно. От тех, кто работал на стройке и были известны такие подробности, какой марки и сколько цемента было потрачено, какое расположение и количество комнат, какие чудеса прячутся в подвалах новых домов.
Там же работали и Федюня с Борисычем, удивляясь возможностям больших денег, сокрушаясь, что такие дома никто и никогда не построит для простых людей, понимая, что стройка идёт в основном не на те деньги, что честно заработаны горбом.
Уже многие привыкли, что пройдохе и вору губернатору дела нет до того, как выживает сегодня село. От него никто не ожидал ни помощи, ни поддержки. Боялись, как бы он не разрешил скороспелым богачам у села отнять последнее.
Хозяйства разрушены или переданы почти даром ловкачам за хорошие взятки. Обманом выманены земельные паи. Денег на строительство дорог, ремонт моста, расчистку русла реки, водопровод и газ село не видело с момента прихода к власти губернатора, который сумел продержаться два срока и готовился пробиваться на третий.
Поэтому грустно было на душе у селян. Обсуждая ситуацию, матерились сорокалетние мужики Федюня и Борисыч. Вспоминали прежнее, процветающее, богатое село, хоть и кривую, но искреннюю заботу старого, теперь несуществующего государства. Очень жалели и сокрушались о том, как сильно разрушена армия.
– А пацаны! Ты видел, кого призывают? Он на ногах от недоедания не стоит. Служат те, кто откупиться не смог… Автомат тяжелее, чем сам призывник! – горячился Федюня, укладывая финскую керамическую плитку на пол невероятной по красоте сауны. – Его не то что враг, его дождь наповал убьёт! Армия, мля… А Чечня! В Чечне что творится!
– Да, братуха, хреново. Если чо, помощи ждать неоткуда, – соглашался Борисыч. – Только не они виноваты, что им самим сейчас помощь нужна. А мне так хочется хотя бы на пару недель попасть опять в ту, нашу, настоящую армию!
– И мне, – подхватил Федюня. – Может и не на два года службы, может и не стоять на тумбочке, а просто пробежать, как в рейде, плечо в плечо, с автоматом и полной выкладкой, к общей цели, всем вместе! Только чтобы опять были всё те же, наши пацаны.
Ах! Глянули друг на друга – у каждого молодой блеск в глазах, щёки зарумянились. Эх…. Не будет больше никогда той армии и той страны…
Матерились, плевались, и… продолжали работать на строительстве у новых богачей, чтобы хоть как-то прокормить семьи.
– Я не против богатых, – кивал на фантастическую сантехнику Федюня, – я хочу, чтобы не было бедных. Ведь наворовано же! – разводил руки в стороны, как бы стараясь показать в подвале особняка, как много наворовано.
– Ну не все, кто сейчас разворачиваются воры. Хотя эти, – кивал он наверх, – эти, да. Этими – точно, у нас и украдено, я тебе даже могу сказать, где именно. А ты думал? – соглашался с другом Борисыч. – Ты понимаешь, не так бы было обидно и страшно, если бы они делились, – кивнул головой наверх, имея в виду и хозяев стройки, и вообще всех новых богачей. – Хотя бы отдавали деньги на армию.
– Да… Держи карман…
За пару недель работы Федюня и Борисыч вместе с бригадой поставили мощную дамбу, укрепили бережок. Так, чтобы коттеджи устояли в любой стихии. Да только новые селяне, соблюдая свои интересы, этой дамбой наделали беды. Речка не особо спокойная, журчит на перекатах, новый путь себе пробивает и подтачивает потихонечку высокий берег, от которого до домов простых людей метров пятьдесят осталось.
Где тонко, там и рвётся. И порвалось. Порвалось там, где годами не решались вопросы и накапливались проблемы.
Дожди лупили нещадно две недели подряд. Из-за того, что русло не чистили уже лет десять, на дне накопилось много всякой дряни, которую несёт со своими водами любая река. Уровень воды из-за этого препятствия поднялся неимоверно. А полную беду сотворила вода, которая из водохранилищ выше по руслу перехлестнула через плотину, сломала укрепления и ринулась вниз огромной волной. Вот этой волной почти мгновенно и смыло нижний берег села. Те дома, что покрепче, держались ещё несколько суток. Стояли покосившиеся, зачерневшие нанесённым илом и сползли-таки ночью в реку, в несущуюся бешеную воду.
Как игрушечный был в секунду снесён старый деревянный мост. Закрутила, завертела его бешеная вода и разорвала в щепки.
И село оказалось отрезанным от внешнего мира.
Дождь не утихал. Вода нашла себе ещё один путь, и большой участок земли с пригорком стал островом.
На острове метались пойманные в ловушку стихии люди, дома которых пожрала вода. Ни перебраться на "большую землю", ни защитить себя на "острове" они не могли.
С берега односельчане пытались два раза отправить смельчаков в лодках, но первую лодку перевернул, а вторую разбил бешеный удар бурно несущейся воды. Больше рисковать не стали, решили ждать, пока поток станет не таким стремительным.
Из центра села по связи просили помощи у кого только могли, рассказывали, в какую беду попало село.
Ничего… Вторые сутки уже пошли, а ничего. Только "держитесь, держитесь, держитесь".
А как тем бедолагам на острове держаться? Да и в самом селе… Особых запасов продовольствия в сельпо никогда не было. По мосту перебрались бы в сухие районы, продержались бы, а без моста – никак. Беда!
Не знали отрезанные водой сельчане, что в такую же беду попали два десятка сёл и три города, что главный российский спасатель вставил знатных драндюлей дураку – губернатору, на что тот ужасно обиделся и начал вякать что – то про: "барин вот приедет, барин нас рассудит". Но когда сам президент лично облетел место бедствия на вертолёте, увидел масштабы трагедии и выслушал доклад об их причинах, то драндюлей от себя лично губернатору добавил.
Знали только, что движутся на помощь военные из близ расположенных частей и гонят уже сутки специальную спасательную тяжёлую технику.
Люди защищались, как могли. Около островка пострадальцев установили круглосуточное дежурство. Наготове держали лодки, друг друга через полсуток сменяли по десять человек. Постоянно держали наготове костёр, запасы одеял и продовольствия, улучая момент, когда можно было бы двинуться на помощь. Время от времени кричали слова поддержки в самодельные рупоры, но что им отвечали с острова, не слышали – шум большой страшной воды заглушал крики.
Заступили на дежурство Федюня, Борисыч, школьный учитель, сын почтарки, конюх, агроном. Дрова для поддержания костра пошли заготовить два механизатора, конторский работник и сельский бухгалтер.
Дело шло к вечеру. Затянутое чёрными тучами небо немного прояснилось. Мужики попивали горячий чай, сваренный в котелке над огнём костра, постоянно поглядывая на бурный поток воды.