Алексей затянулся, напустил дыма в банку и прикрыл отверстие ладонью. Странное дело, но скорпион сразу обмяк, стал вялым, даже как будто бесформенным.
- Вот так-так, - покачал головой Батурин, - некурящим оказался…
- Что значит - наши "Охотничьи", - поддержал Терентьев, - не только муха на лету падает. Скорпион, и тот околел…
Все весело посмеялись тогда.
Потом они увидят и фаланг, и пауков, и змей. На всякую мерзкую живность насмотрятся. Однажды поймают и фалангу. Она покажется еще более неприятным насекомым. А из змей солдаты станут делать ремешки под горами в боевом охранении. Но чаще всего в палатке будут появляться пауки. Однако о случаях укусов Степанов не услышит. Утром, правда, всегда будет стараться вытряхнуть обувь - мало ли что ночью могло залезть. Как-то станет Алексей спросонья натягивать на ноги сапоги, как вдруг почувствует: внутри что-то есть. Несложно будет представить его состояние. Он тихо-тихо высунет обратно ногу из сапога, осторожно вытряхнет его. Окажется, забрался обычный паучок, большой, правда.
Но самые большие неприятности будут доставлять мухи и "афганцы". Начнется жара… Работать в машине станет совсем невозможно. В кунге будет градусов за сорок пять. Придется раздеваться до самого минимума. Через каждые полчаса бегать в душ. Оборудуют его потом, когда уже обживутся. Только сядет опять за работу, как мухи тут же по всему телу - вдоль и поперек. С полсотни. Прямо-таки начнут лизать своими хоботками: пить воду. Через пять минут он будет опять сухим, но от мух по-прежнему - никакого отбоя. А в палатке… Придет отдохнуть. Вроде бы и укрытым лежать невоможно - жара, брезент прямо на-каляется, - но и раздеться нельзя - мухи заедят. Однако что интересно: только начнет дуть "афганец", мухи тут же тесно облепят веревку, натянутую внутри палатки. Чуть ли не гроздьями повиснут на ней, и тогда уже перестанут кусаться. А почему? - Ветер треплет палатку, гуляет по ней, и, оказывается, что самое спокойное место - это веревка: она лишь чуть колышется…
Как-то Николай Мартынов спросит у Степанова, почему дуют ветра "афганцы".
- В степи, - скажет он, - там все понятно, но почему в горах?
Алексей объяснит, что все происходит из-за разницы в температурах. Именно в горах-то вся и загвоздка. На вершинах даже в самое жаркое время года снег никогда не тает. А внизу жарит. Отсюда и ветер.
Выйдут они утром на построение, надев комбинезоны на голое тело… Станут спиной к солнцу и будут чувствовать, как его лучи прожигают ткань насквозь. Надо ли говорить о том, что будет твориться днем?.. Правда, с Кабулом им еще повезло. Здесь высота была где-то тысяча семьсот над уровнем моря. Прохладнее.
"Афганец" будет начинаться в десять-одиннадцать утра. При этом небо будет оставаться ясным, а ветер все в одном и том же направлении будет дуть и дуть. И притом очень сильно. Последние дожди пройдут в Кабуле в конце апреля - начале мая. А потом до самого нового года не упадет ни одной капли. Поначалу еще весной будут наползать тучи, подниматься ветер… Будет казаться, что вот-вот хлынет ливень. Да куда там! Одни смерчи. Самое поганое, когда они будут налетать на палатку. После этого на одеялах можно будет расписываться - столько на них будет пыли. Но все это обитателей палатки ожидало еще впереди.
2.
Автомобиль подъехал к вертолетам.
- В третий летите? - спросил вышедший из кабины офицер-оператор.
- К ним, - кивнул головой капитан Мясников, направлявшийся в батальон по приказу начальника связи.
- Саша, передай Ивановскому вот это, - протянул прибывший пакет.
- Обязательно, - заверил капитан.
Вскоре два "Ми-шестых", сделав небольшую пробежку по взлетке, по-днялись в воздух. Перевалили через горный хребет и спустя десять минут сели на аэродроме в Баграме. Здесь тоже стояли десантники. Были у прилетевших дела и в этой части. Решали их весь день, поэтому пришлось заночевать. Степанова радушно пригласил в свой бункер начальник штаба батальона старший лейтенант Павел Борисов. Оба бывшие суворовцы, они заканчивали и одно высшее командное училище. Встретившись, очень обрадовались. Борисов отличился в первые дни и был представлен к награде. Обогнал он Степанова и в должности - получил майорскую, а тот еще о ней даже не помышлял. Однако Алексей не зави-довал товарищу: заслужит. Павел имел ранение.
- О, да вы как короли живете! - восхищенно произнес Степанов, осматривая бункер. - Летом прохладно, зимой тепло… А в палатках все наоборот.
- Переходи к нам, - улыбнулся Павел. - Дам тебе для начала роту…
- Э, нет, бери выше. Я уже ею командовал…
- Так ты успел дисквалифицироваться.
- Издеваешься над "штабной крысой"? - притворно обиделся Алексей - Знаю, как вы нас крестите. Сам таким был…
Степанов подошел к столу, над которым висела лампочка. Взял в руки пепельницу, сделанную из панцыря черепахи.
- Твои упражняются?
- Мои… Ругал уже. Зачем, говорю, загубили? Для забавы?
- Молоденькая была… Панцырь прямо светится… - Алексей отставил пепелъницу в сторону.
Показалось, что у края панцыря eще осталась кровь.
- Не расстраивайся, Алеша. Что сделало, то сделано. Больше не будут. - Борисов спрятал пепельницу под стол, поставив на ее место обрезок гильзы из КПВТ - крупнокалиберного пулемета.
- Это уже лучше, - сказал Степанов. - А то рука не поднимается стряхивать пепел…
Перекурили.
- Слушай, Степаныч, ты, кажется, играл на баяне… Может изобразишь?
- А что, есть?
- Сейчас…
Солдаты принесли раздерганный инструмент. Несколько кнопок были сломаны, меха свистели, как прокуренные легкие старика. И все-таки на баяне можно было немного игратъ.
- Давай нашу, "Кадетскуа маму"… Не забыл еще?
Степанов запел под баян:
"С детских лет твоей ласки я навеки лишился
И ушел из родного дорогого угла.
Ах, любимая мама, в чем я так провинился,
Что меня ты так рано в СВУ отдала?..
Там нас дяди чужие грубо брали за ворот,
По ночам заставляли нас полы натирать,
А потом месяцами не пускали нас в город
И учили науке, как людей убивать…
Тот, кто жил и учился под заботою мамы,
Никогда тот не сможет грусть кадета понять:
Нас растили метели, воспитали бураны,
И приклад автомата мог лишь только ласкать…"
Борисов стал подпевать Степанову, и последний куплет они уже допели в два голоса:
"Ах, любимая мама, я тебя не ругаю.
Ты всегда мне желала счастья в жизни, добра…
А теперь я с друзьями в жизнь иную вступаю,
Только жаль, пролетела золотая пора…"
Конечно, ни Борисов, ни Степанов никогда не жалели о том, что окончили суворовское военное училище. Более того, каждый из них гордился своим значком выпускника СВУ. Не расставались они с ними даже здесь, в Афганистане. А столь жалобная песня - это дань традиции. Так сказать, "кадетская классика". Хотя, наверное, не трудно было понять чувства и тоску по дому, родным и сверстникам тех десятилетних мальчишек, которые в послевоенные годы вплоть до середины шестидесятых после третьего класса надевали суворовские погоны и попадали в казарму…
Спели одну песню, потом еще…
- Эх, хотя бы ради приличия чего-нибудь на стол, - сокрушенно вздохнул Борисов. - Ты все-таки гость…
- Ничего, Паша, переживем, - Алексей отставил баян. - Вернемся в Союз, тогда мы с тобой… Все вспомним…
Вышли из бункера. Вечерело. Солнце прямо на глазах уплывало за снежную вершину горы. До того она была высока, что все самолеты обходили стороной. Лишь один не свернул. В самый первый день. "Ил-семьдесят шестой". Махина о четырех турбинах, он врезался в эту гору. От сорока семи человек, находившихся на борту, мало что нашли. Альпинисты принесли в штаб несколько военных билетов, писем… Один командир экипажа остался цел - опознать можно было… В грузовой кабине находился бензозаправщик…
Прогуливаясь вдоль бункеров, Степанов и Борисов встретили худенькую средних лет женщину.
- Познакомьтесь с моим другом… - представил ей Алексея Павел. И гостю:
- Наш стоматолог…
"Господи, русская…" - подумал Степанов. Слабо пожал протянутую руку, боясь причинить боль - вдруг не рассчитает.
Они уже четыре месяца видели русских женщин только на экране в клубной палатке. А тут вот стоишь рядом и разговариваешь. Лицо у женщины было некрасивым. Но этого никто не замечал. Было приятно смотреть в ее серые глаза, вокруг которых уже начали собираться мелкие морщинки, слушать ровный тихий голос, говоривший по-русски…
Только солнце исчезло за вершиной горы, сразу начало темнеть. Одновременно похолодало. Попрощавшись с врачом, офицеры вернулись в бункер - завтра вылет. Чуть свет…
3.
Лишь только начала рассеиваться ночная тьма, Степанов простился с гостеприимным однокашником и пошел к вертолетам. У машин собрались все летевшие в батальон. Экипажи были готовы к запуску двигателей. Поеживаясь от утренней прохлады, Алексей закурил, присев на большую авиационную бомбу. Она была оббита по периметру редкими деревянными планочками, такими, из которых обычно делают ящики для фруктов. В любом магазине их навалом… Солнце еще не успело выползти из-за горного хребта, и тот на востоке сиял причудливо изло-манной золотистой кромкой. Отцветающие тюльпаны, гуще, чем в Кабуле, усеявшие баграмский аэродром, еще не раскрылись навстречу ласковому теплу, которое через несколько часов перейдет в палящий зной. Солнце высушит росу на лепестках цветов, на нежно-зеленой верблюжьей колючке, и через несколько дней все обесцветится под безжалостными лучами.
- Слушай, друг… - к Степанову подсел штурман одного из экипажей, - покажи свои "кривые" пули…
У вертолетчиков были "акаэмы", а у десантников - "пять сорок пять" - со смещенным центром тяжести.
Алексей отстегнул магазин.
- Гм, - разочарованно произнес штурман, - какие же они кривые? Разве что калибром поменьше. А мы-то думали…
- … Что и летят зигзагами? - Просто при встрече с препятствием меняют траекторию. Вот и все.
Офицеры разговорились. Они оказались почти земляками. Вертолетчик, вдруг о чем-то вспомнив, спохватился:
- Старлей! Ты же летишь в воюющий батальон. Достань мне хороший карабин - будешь лучшим другом. Я же oxoтник. Поеду к тестю в Сибирь - на медведя… Милое дело.
- Да брось ты. Наживешь неприятностей - незаконный провоз оружия через границу…
- Не волнуйся. Я в вертолете знаю такие места… Никто не сунется. Зато ты будешь моим лучшим другом. Спирт - пожалуйста… В любое время.
- Нет. По мне тюрьма еще не плачет… Я хочу спать по ночам спокойно. Не вздрагивать от каждого звонка в квартиру… Если вернусь, конечно…
- Как хочешь, - обиженно проговорил собеседник и сразу потерял всякий интерес к Алексею.
Вскоре взлетели. На аэродроме присоединились еще прапорщик и сержант. Из десантно-штурмовой бригады. У первого с боку висел на ремешке пистолет Стечкина. Степанов попросил посмотретъ. Двадцатизарядный, бьет и одиночными, и очередями. Деревянный кобур можно использовать как приклад.
- Вещь! - с гордостью сказал пропорщик.
- Этот надежнее, - Алексей, взяв за цевье автотмат, положил его поудобнее на колени. - А для ближнего боя и "пээм" неплох. Надо только уметь стрелять.
Потом разговорился с сержантом. Тот оказался санинструктором. Оба прильнули к иллюминатору, отпуская время от времени короткие замечания по поводу увиденного внизу. Вертолет шел на большой высоте. Видны были заснеженные вершины, лепившиеся у дорог и речек кишлаки. В основном преобладали два цвета - белый и серый. Снег и безжизненные горы. И лишь кишлаки выделялись среди этого однообразия зелеными островками полей и садов. Словно оазисы в пустыне. Только не в песчаной, а каменной.
Через полчаса снизились. Здесь уже местность больше радовала глаз - за бортом проплывали зеленые апельсиновые рощи, блестела вода в apыкаx, изрезавших вдоль и поперек поля, мелькали строения. Степанов ни разу не был в доме у афганцев. А тут увидел сверху большой двор, наглухо огороженный с четырех сторон высоким и толстым глинобитным дувалом. До земли оставалось метров двести. По двору шла афганка. Глянув на вертолет, остановилась и, присев на корточки, накинула на себя паранджу. Алексей повернул голову до боли в шее в сторону уплывающего за бортом дома. Успел заметить: женщина, дождавшись, когда винтокрылая машина стала удаляться, опять откинула за голову паранджу и пошла по своим делам.
- Забитость… Даже вертолету боятся показать лицо, - прокричал на ухо санинструктор.
Степанов ничего не ответил. В знак согласия лишь кивнул головой.
Приземлились на аэродроме. Здесь было значительно теплее, чем в Кабуле и Баграме: поднялось солнце. Да и не только поэтому. Зона субтропиков - вечно зеленые рощи, несколько урожаев в год овощей… Джелалабад всегда был лакомым куском. Не зря в этой провинции шли такие жестокие схватки и тогда, и после.
Не успели остановиться винты, как подошли офицеры-афганцы. Первый и единственный вопрос, услышанный Алексеем, был таким:
- Водка есть?
- Нет, нет, - закрутили отрицательно головами прилетевшие.
Афганцы сразу же отошли.
- Вот тебе и коран, - сказал связист капитан Мясников, - жрут нашу водку, только дай…
- Еще какие любители, - поддержал зампотылу.
Он собирался идти к зданию аэропорта искать машину. Но тут подъехала "шестьдесят шестая". Договорившись с водителем, майор дал команду на разгрузку.
Вертолетчики, Степанов и Мясников присели в сторонке.
- Сейчас назад с афганцами, - уныло проговорил штурман. - Такой народ… Не знаешь, чего и ожидать…
- Все может быть, - согласился Мясников.
- Летите с нами обратно, - пошутил командир корабля. - С вами надежнее…
- Мы бы не прочь и дальше Кабула, в Союз… - сказал Алексей.
- Ребятки, родные вы наши, да хоть сейчас, пусть только прикажут. У самих все это вот уже где… - и командир резанул ребром ладони по горлу.
- Ладно, счастливо долететь, мужики. Нам пора, - Мясников, видя, что разгрузка подходит к концу, поднялся и протянул руку штурману, сидевшему рядом.
- И вам удачи, - пожелали летчики, - смотрите там, берегите себя. Такое возим иногда отсюда…
- Давай, земляк, - подошел к Степанову штурман. - А все-таки о карабине подумай… Лучшими друзьями будем…
- Брось это, - посоветовал еще раз Алексей. - Бывай, коллега. Дай бог, увидимся…
Вошли в здание аэропорта. Примкнувшие к группе в Баграме прапорщик и cepжант-санинструктор тоже были здесь - ждали попутную машину. Вместе обошли здание, нашли буфет, где продавались "Фанта" и "Кока-кола". Афгани оказались только у Мясникова и прапорщика. Где-то обменяли на чеки. Они и угостили остальных.
В одном из уголков зала расположилась станция переливания крови. Среди ее персонала здесь было и несколько женщин-медсестер. Они прямо в зале разложили свои приборы и брали кровь на анализ у оказавшихся поблизости солдат и офицеров, определяли группу, резус - в боевой обстановке знать их совсем не лишне.
- Откуда вы? - спросил Степанов.
- Из Львова, - ответила коротко и равнодушно медсестра, возившаяся с пробирками и стеклышками.
И так это прозвучало обыденно и просто, что Алексей чуть не засмеялся - как будто они были не в далеком Джелалабаде, а где-нибудь в Киеве или Москве.
- Вы знаете свою группу? - спросила женщина.
- Первая.
- А резус?
- Резус?.. Нет, не знаю, - пожал плечами офицер.
- Тогда садитесь, - приказала женщина, - давайте руку…
Степанов подчинился. Торопиться было некуда - из батальона машины еще не пришли. Медсестра брала кровь, а Алексей вспоминал случай, происшедший в начале марта.
Вечером в палатку ввалился Батурин:
- Раненых привезли. Из-под Джелалабада…
Степанов и Терентьев лежали на матрасах и курили. Николай, увидев прапорщика, приподнялся, оперевшись на локоть, и замер так, погрузившись в размышления. Медлительный по натуре, он не успел ничего сказать, как опередил Алексей:
- Им, наверное, кровь нужна?
Тут уж осенило и Терентьева:
- А что, пойдем, ребята, спросим?
И все трое побрели по грязи к палаткам медсанбата, оступаясь и оскальзываясь в темноте.
Это было как раз после той операции в провинции Кунар, которая началась в последний, "високосный" день февраля. Парашютно-десантный батальон выбросили на вертолетах против большого формирования противника, куда входили и военнослужащие бывшей регулярной армии Афганистана, и душманы. Замысел был такой - десантники завязывают бой, а через несколько часов подходят батальоны, усиленные танками и артиллерией. Все просчитали по картам, по аэросъемкам, не учли лишь пару факторов - времени года и реального положения вещей в провинции. Операция разрабатывалась на самом высоком уровне, кажется, в самом генштабе. В результате парашютно-десантный батальон выбросили не туда, куда надо было, и десантники под огнем пробивались к заданному району километров десять. И все под огнем противника. А обещанная подмога - бронегруппа - подошла только через сутки. Мосты через горные речки оказались разрушенными, появились многочисленные завалы. Так что батальон в одиночку дрался в окружении сутки. И все-таки задачу он выполнил. Правда, и потери были немалые - около сорока раненых и столько же убитых. Вот после этой операции у десантников и появились первые два Героя Советского Союза. Один был сапером, взорвавшим миной направленного действия МОН-100 себя самого и тридцать шесть душманов, второй - разведчиком. Тяжело раненный, оставшийся один в полном окружении, он подпустил к себе "духов" и, прижав последнюю гранату к груди, выдернул чеку… Звания Героев были присвоены через несколько месяцев. И оба, конечно же, посмертно…
Так вот, в тот мартовский вечер, когда привезли раненых и Степанов с товарищами пошел в медсанбат, их кровь там не понадобилась. Нужна была третья группа. Дал ее раненому сам начальник штаба медсанбата. Но пришедших поблагодарили, пообещав, что если потребуется, вызовут и их.
Возвращались с чувством неловкости. Не хотелось смотреть друг другу в глаза: там ребята воюют, а они здесь, в штабе. Даже от их крови отказались.
Степанов не выдержал, ругнулся:
- Мать твою… Проявили благородный порыв… Просился же с батальоном. "Нечего тебе там делать, нечего тебе там делать…"