- Невелика заслуга, говорите вы, царь, - ответил Сакон. - Эй, стража, внесите тело убитого.
В зал, пошатываясь, вошли шестеро стражников: они внесли громадное, прикрытое леопардовой шкурой, тело и бросили его на краю помоста.
- Смотрите, - сказал один из них, сбрасывая меховую накидку и показывая на меч, все еще торчащий в груди сраженного Азиэлем великана, и тут же добавил: - Небеса даровали рукам принца просто нечеловеческую силу!
Гости - те, что поближе, - поднялись, чтобы взглянуть на это отвратительное зрелище, и затем все стали дружно поздравлять победителя. Лишь один царь Итобал не пожелал его поздравить; более того, при виде мертвеца его глаза заполыхали гневным пламенем.
- Что с вами, царь? Уж не завидуете ли вы силе этого великолепного удара? - с любопытством за ним наблюдая, осведомился Сакон.
- Ну какой там удар! - скромно сказал Азиэль. - Просто этот человек всем своим весом напоролся на мой меч, поэтому лезвие и засело так прочно, что я не мог его вытащить.
- Тогда я окажу вам эту услугу, принц, - язвительно усмехнулся Итобал. И, упершись ногой в грудь мертвеца, внезапным напряжением своего могучего тела вытащил меч и швырнул его на стол.
- Можно подумать, - вспыхнув от гнева, сказал Азиэль, - что вы, царь, показывая свое превосходство в физической силе, бросаете мне вызов, Но, должно быть, я ошибаюсь, ведь я не знаю здешних обычаев.
- Думайте что угодно, - отрезал царь, - но знайте, что этот человек, убитый, как вы утверждаете, вашей рукой, не какой-нибудь презренный раб, которого можно прикончить просто так, по случайной прихоти, а знатный вельможа, сын сестры моей матери.
- В самом деле? - переспросил Азиэль. - Да вам просто повезло, что вы избавились от двоюродного брата, которому знатное происхождение не мешало заниматься столь гнусным делом, как похищение благородных девушек.
Услышав такую отповедь, Итобал вскочил и схватился за меч; но, прежде чем он успел что-нибудь сказать или обнажить оружие, Сакон остудил его пыл.
- Прошу вас, царь, вспомните, что принц, как и вы, мой гость, и успокойтесь. Если убитый и в самом деле приходится вам двоюродным братом, он вполне заслуживал смерти - и не от руки особ царской крови, а от руки палача, ибо похитители девушек - гнуснейшие из всех преступников. И прошу, объясните мне, царь, каким образом ваш двоюродный брат очутился так далеко от своего дома, ведь он же не числится в вашей свите.
- Не знаю, Сакон, - ответил Итобал, - а если бы и знал, не сказал. Вы утверждаете, будто мой покойный родственник похищал девушек, что в глазах финикийцев, по-видимому, является тяжким преступлением. Но говорю вам, похититель он или нет, отныне между мной и его убийцей - кровная вражда, и будь он сам великий Соломон, а не один из пятидесяти его родственничков, именующих себя принцами, - он горько поплатился бы за это. Завтра, Сакон, перед тем как отправиться в обратный путь, я должен поговорить с вами. А до тех пор прощайте! - Он встали пошел по залу, за ним - его свита.
* * *
Внезапный уход разгневанного царя Итобала послужил сигналом и для всех остальных.
- Почему этот ублюдок так обозлился на меня? - тихо спросил Азиэль у Элиссы, когда вслед за Саконом они направились в другую комнату.
- Хотите знать правду? Это он стоял за спиной убитого родственника, вы помешали ему осуществить свое намерение, - ответила она, глядя прямо перед собой.
Прежде чем принц успел что-нибудь сказать, к нему повернулся Сакон. Лицо его было сильно встревожено.
- Простите, принц, - сказал он, отводя его в сторону, - за то, что вам пришлось терпеть оскорбления за моим столом. Посмей только кто-нибудь другой заговорить с вами так грубо, он тотчас же горько пожалел бы об этом, но этот Итобал - сущий бич для нашего города: при желании он может собрать стотысячную армию дикарей и отрезать нас от источников продовольствия и от копей, где мы добываем золото. Приходится его ублажать, как до этого мы долгие годы ублажали его отца, - добавил он с потемневшим лицом, - но на этот раз он требует слишком высокую цену. - И он бросил взгляд на свою дочь, которая стояла, глядя на них, чуть поодаль, необычайно пленительная в своем белом платье и золотых украшениях.
- Нанесите ему опережающий удар, постарайтесь сломить его могущество, - посоветовал Азиэль, с тайным беспокойством догадываясь, что дань, требуемая Итобалом - спасенная им Элисса, чья мудрость и красота взволновали его сердце.
- Слишком большой риск, принц, мы ведь здесь для того, чтобы разрабатывать золотые копи и богатеть, ведя прибыльную торговлю, а не для того, чтобы воевать. Политика Зимбабве всегда была мирной политикой.
- У меня есть лучшее предложение, и его осуществление обойдется куда дешевле, - послышался рядом спокойный голос Метема. - Накиньте удавку на шею этого животного, храпящего сейчас в его комнате, и затяните ее потуже. Нетрудно справиться с орлом в клетке, но как сразить орла, парящего высоко в небе?
- Совет не лишен мудрости, - колеблющимся тоном произнес Сакон.
- Мудрости? - возмутился Азиэль, - да, мудрости убийцы! Неужели, благородный Сакон, вы удавите спящего гостя?
- Нет, принц, это против моих правил, - поспешил оправдаться Сакон, - к тому же на нас обрушилась бы совместная месть всех племен.
- Оказывается, Сакон, вы стали еще неразумнее, чем были, - засмеялся Метем. - Человек, не решающийся покончить с врагом, который у него в руках, честным ли, вероломным ли способом, не годится править богатым городом в самом сердце варварской страны. Все это я и доложу Хираму, царю нашему, если когда-нибудь возвращусь живым в Тир. Что до вас, о высокочтимый принц, простите смиреннейшего из ваших слуг, если он предскажет, что чрезмерная чувствительность и благородство преждевременно сведут вас в могилу и умрете вы не своей смертью. - Метем взглянул на Элиссу, как бы желая придать особое значение своим словам, и с язвительной усмешкой удалился.
И тут появился посланец - судя по длинным седым прядям волос, полубезумным глазам и красной одежде, жрец Эла - и шепнул на ухо Сакону что-то, сильно его встревожившее.
- Простите, принц, но я вынужден вас оставить, - сказал правитель. - Я только что получил печальное известие, призывающее меня во дворец. Госпожа Баал тис заболела черной лихорадкой, и я должен ее навестить. Через час я вернусь.
Новость вызвала всеобщее смятение, и, пользуясь этим, Азиэль присоединился к Элиссе; она сидела одна на балконе, глядя на залитый луной город и равнины. Увидя его, она почтительно привстала и снова уселась пригласив его знаком сделать то же самое.
- Объясни, госпожа, - сказал он. - Если Баал тис - та богиня, которой ты поклонялась в священной роще, как же она может заболеть лихорадкой?
- Та самая, - улыбнулась в ответ Элисса, - но госпожа Баалтис - земная женщина; мы чтим ее как воплощение богини, и как всякая земная женщина, она подвержена болезням и смерти.
- И что же происходит в случае ее смерти?
- Общины жрецов и жриц избирают новую госпожу Баалтис. Если покойная госпожа оставляет после себя дочь, выбор обычно падает на нее или же на какую-нибудь другую знатную девушку.
- Стало быть, госпожа Баалтис может выйти замуж?
- Да, принц, не позднее чем через год после посвящения она может выбрать себе мужа, - любого, какого пожелает, лишь бы он принадлежал к белой расе и поклонялся Элу и Баалтис. Этот муж после женитьбы удостаивается титула шадида, и при жизни жены является верховным жрецом Эла и облечен величием бога точно так же как его супруга облечена величием Баалтис. Но после ее смерти его место занимает другой.
- Странное учение, - сказал Азиэль, - уверяющее, будто Повелители Небес могут вселяться в смертные тела. Но этой веры придерживаешься ты, госпожа, и я умолкаю. А теперь, если у тебя нет возражений, объясни, госпожа, что ты имела в виду, сказав, что этот варвар - царь Итобал - стоит за спиной своего родственника, пытавшегося тебя похитить. Знаешь ли ты наверняка или только подозреваешь?
- Я подозревала это с самого начала, принц, на то у меня были веские основания; в этих подозрениях я утвердилась еще больше, увидев лицо царя, когда он смотрел на мертвеца и когда потом заметил меня среди пирующих.
- Почему же он действовал с такой наглостью? Ведь он как будто бы поддерживает мир с вашим великим городом?
- После того что произошло сегодня вечером, принц, вы можете и сами догадаться, - ответила она, потупясь.
- Да, госпожа, догадываюсь; конечно, это сущий позор, что такой варвар смеет думать о тебе, но как мужчина, я не берусь безоговорочно осуждать его. И все же, отчего он действует исподтишка и так грубо, почему не посватается открыто, как подобало бы царю?
- Потому что знает, что на свое сватовство получит решительный отказ, - тихо сказала она. - Но если бы он увез меня в какую-нибудь дальнюю крепость, как смогла бы я противиться его воле, если бы, конечно, осталась живой? Там, не платя никакого выкупа ни золотом, ни землями, не поступаясь своей неограниченной властью, он был бы моим повелителем, а я его рабыней, пока не наскучила бы ему. От этой-то участи вы и спасли меня, принц, а уж если говорить напрямик, вы спасли меня от неминуемой смерти, ибо я не из тех, кто может снести подобный позор да еще и от ненавистного мне человека.
- Госпожа, - сказал он с поклоном, - сегодня я впервые рад, что родился на свет.
- А я, - сказала она, простая финикийская девушка, рада, что мне довелось встретить человека, столь же царственно благородного в своих мыслях и чувствах, сколь и высокого саном. О принц, - продолжала она, всплеснув руками, - если ваши слова не пустая любезность, выслушайте меня, ибо вы человек могущественный, истинный владыка земли, которому никто не смеет отказать, и, может быть, в вашей власти помочь мне. Я в большой беде; опасность, об избавлении от которой я молилась сегодня вечером, по-прежнему висит надо мной. Да, верно, я и мой отец отклонили предложение Итобала, потому он и устроил похищение. Но это еще не все, позднее к моему отцу приходили высшие городские сановники и старшие жрецы Эла и просили его отдать меня Итобалу; они боятся, как бы его ярость не обратилась против Зимбое, которому он давно уже угрожает войной. Когда человек в положении моего отца вынужден выбирать между безопасностью тысяч горожан и честью и счастьем бедной девушки, как вы полагаете, каков будет его выбор?
- Теперь, - сказал Азиэль, - хотя я и убежден, что злом нельзя искоренить зло, я почти сожалею, что отклонил совет Метема, как неприемлемый для честного человека. Во всяком случае, милейшая госпожа, будь уверена: я отдам все, что у меня есть, даже саму жизнь, чтобы защитить тебя от столь ужасной участи, - да, все, что у меня есть, за исключением бессмертной души.
- Ах, - воскликнула она с внезапной вспышкой в темных глазах, - все, за исключением души! Если бы мы, женщины, могли найти мужчину, готового пожертвовать для нас и жизнью и душой, будь он даже простым рабом, мы преклонялись бы перед ним, как не чтили ни одного мужчину, с тех пор как Баалтис воссела на свой небесный престол.
- Не будь я иудейской религии, может быть, я и принял бы этот вызов, - улыбнулся Азиэль, - Но я иудей и не могу рисковать своей душой, даже если бы и надеялся обрести такую награду…
- Нет, принц, - перебила она, - я только пошутила. Забудьте мои слова, он вырвались из сердца, раздираемого жесточайшими страхами. Если бы вы знали, какой ужас внушает мне этот полудикарь Итобал, вы простили бы мне все, а сегодня этот ужас гнетет меня с удесятеренной силой!
- Почему, госпожа?
- Потому что опасность совсем близко, - шепнула Элисса, но ее невыразимо прекрасные глаза и трепещущие губы, казалось, опровергали ее слова и твердили другое: "Потому что вы близко, и все во мне изменилось".
Уже второй раз в тот день Азиэль встретился с ней взглядом, и второй раз странная, еще неизведанная боль - да, скорее боль, чем радость, и все же божественно сладостная, затопила его сердце, заглушая голос рассудка и отнимая дар речи.
"Что со мной?" - смутно удивился он. За свою жизнь он видел много обольстительных лиц, многие знатные женщины добивались его внимания, но ни одна из них так не волновала его. Может быть, эта иноземная язычница и есть его суженая, та, кого об обречен любить больше всех на свете; нет, уже полюбил - и так скоро!
- Госпожа, - сказал он, подойдя к ней на шаг, - госпожа…
Элисса наклонила свою темноволосую голову так низко, что ее надушенные и украшенные золотыми заколками волосы едва не упали ему на ноги, но ничего не ответила.
И тут вдруг недолгое молчание нарушил другой голос, зычный и резкий. Голос произнес: - Прости, принц, что снова вынужден тебя потревожить; все гости уже разошлись, спальня для тебя готова; я не знаю обычаев здешних женщин, но, признаюсь, никак не предполагал застать тебя с одной из них, да еще в такой час.
Азиэль поднял глаза, хотя в этом не было никакой необходимости - слишком хорошо знал он этот голос. Перед ними стоял высокий левит, его глаза излучали холодный свет гнева.
Увидела его и Элисса и, быстро простившись, повернулась и вышла, оставив их вдвоем.
Глава IV
Сон Иссахара
Затянувшуюся тишину нарушил Азиэль.
- Сдается мне, Иссахар, ты слишком ревностно печешься о моем благополучии.
- А я другого мнения, принц, - сурово отозвался левит. - Твой дед поручил мне неусыпно заботиться о тебе, неужели же я не оправдаю его доверия, неужели не выполню обязанности, еще более высокие, чем все на меня возложенные?
- Что ты хочешь сказать, Иссахар?
- По-моему, это совершенно ясно, и все же уточню. Великий царь сказал мне в зале своего золотого дворца в Иерусалиме: "Попечение о теле моего внука, о его безопасности я препоручил сопровождающим вас воинам. На тебя же, левит Иссахар, его наставник, я возлагаю попечение о его душе, обязанность куда более высокую и трудную. Оберегай его, Иссахар, от столь соблазнительных чужеземных верований и нашептываний чужеземных богов, но пуще всего оберегай от чужестранок, поклоняющихся Баалу, ибо ведут они в геенну огненную, и те, кто входит в сии врата, оказываются в Тофете".
- Все, сказанное моим дедом, как и всегда, исполнено мудрости, но я все же не понимаю…
- Тогда буду говорить без обиняков, принц. Как случилось, что ты очутился наедине с этой искусительницей-колдуньей, поклонницей демоницы Баалтис? Ведь ты не должен снисходить до общения с ней, за исключением разве что обмена обычными светскими любезностями.
- Значит, мне запрещено, - возмущенно заговорил Азиэль, - беседовать с дочерью хозяина, девушкой, которую мне посчастливилось спасти от гибели, о здешних обычаях, о таинствах поклонения.
- Таинства поклонения! - пренебрежительно воскликнул Иссахар. - Таинства поклонения ее прелестному телу, дивному белому сосуду, хранилищу скверны, - стоит только пригубить - и вера поколеблена, душа отравлена! Так это таинства поклонения побудили тебя, принц, нагнуться к этой женщине, так, будто ты собирался лобзать ее, со словами любви, если не на устах, то в сердце. О, служительницы Баала весьма искусны в колдовстве: они наделены множеством губительных даров и мудростью, внушенной им демоном. Легкими прикосновениями, вздохами, взглядами уме ют они разжечь молодых людей, чтобы в кипении страстей утопить все их угрызения совести; в этом искусстве у них поистине превеликий опыт.
- Нет, принц, выслушай правду, - продолжал Иссахар. - До нынешнего вечера ты никогда не видел этой женщины, но едва ты ее увидел - и твоя кровь вся пылает, ты уже любишь ее. Скажи, что я не прав, поклянись своей честью, и я тебе поверю, ибо знаю, что ты не лгун.
После короткого раздумья Азиэль ответил:
- У тебя нет права допрашивать меня, Иссахар, но, если уж ты взываешь к моей чести, буду откровенен. Не знаю, люблю ли я эту женщину, которую я и в самом деле увидел лишь вчера, но не буду скрывать, что мое сердце тянется к ней, точно цветок к солнцу. Да, до вчерашнего дня я никогда ее не видел, но, когда в той проклятой роще передо мной впервые предстало ее лицо, у меня было такое чувство, будто я родился на свет лишь для того, чтобы встретиться с ней. Такое чувство, будто я знаю ее многие века, будто она всегда была моей, а я - ее. Разгадай эту тайну, Иссахар. Что это - неужели всего лишь страсть, порожденная молодостью и внезапным появлением прелестной женщины? Нет, не может быть, я знавал женщин не менее прелестных и уже не раз проходил испытание этим огнем. Ты человек старый и мудрый, хорошо изучил людские сердца, скажи же мне, что за волна захлестнула мое сердце.
- Что за волна, принц? Ты околдован, попал в западню, поставленную Вельзевулом для того, чтобы завладеть твоей душой; поддайся искушению, и не только твое тело будет ввергнуто в геенну огненную - там же навсегда окажется и твоя душа. Я опасаюсь за тебя, сын мой, ибо получил предостережение во сне. Слушай же! Минувшей ночью, когда я лежал в шатре на равнине, мне приснилось, будто тебе угрожает какая-то великая опасность, и я помолился во сне, дабы мне была открыта твоя судьба. И в ответ на свое моление услышал глас, которые рек: "Иссахар, ты хочешь узреть будущее; знай же, что тот, кто столь дорог твоему сердцу, воистину пройдет через печь огненную. Понуждаемый великой любовью и состраданием, отринет он свою веру и за грех этот заплатит не менее великим горем и смертью".
В глубоком смятении духа я стал молить Небеса, дабы спасли они тебя, сын мой, от неведомого искушения, но глас опять рек: "Двоих, неразделимо слитых с самого начала, можно разлучить лишь по их доброй воле. Пусть и в счастье и в горе помогают они друг другу спастись. Конечная цель ясна, но дорогу должны выбрать они сами".
Пока я раздумывал, что означают сии темные прорицания, мрак разверзся - и я увидел тебя, Азиэль: ты стоял среди деревьев, и к тебе с протянутыми руками приближалась закутанная в покрывало женщина, чье чело увенчано золотым луком Баалтис. Вокруг тебя бушевало пламя, - и в этом пламени я увидел много, давно уже мной позабытого, увидел и Царя Смерти, который разил и разил всех без пощады… Проснулся я с тяжелым сердцем, зная, что на меня, так тебя любящего, пала тень Рока.