Как ни богаты растительностью прусские леса, но им не сравниться по своей красоте с родными пейзажами Белоруссии. Лес здесь неуютный, нет солнечных полян с шелковистой муравой, на которую так и хочется присесть, отдохнуть, погреться на солнышке. Осень гнилая, пожухлая, не сыплет звонкими червонцами. У нас, в Белоруссии, только старые бросовые усадьбы зарастают вот так бурьяном, лопухами да крапивой. Колючие, пекучие, неприятные, с тлетворным запахом заросли разве что только мальчишек заманивают играть в войну, остальные их обходят. А здесь такие заросли тянутся километрами, десятками километров. На отдельных участках мы встречали огромные массивы крапивы, высокой и такой чистой, словно ее пропололи. Именно таким было место, откуда мы наблюдали за железной дорогой. Что и говорить, мало удовольствия сидеть в крапиве, но зато кто мог додуматься, что такое неуютное место облюбуют разведчики?
В жаркие дни спирало дыхание от испарений, прела на нас одежда от пота, а теперь уже знобило по ночам, вызывало ломоту в костях от лежания на сырой земле. Особенно доставалось Овчарову. Он изо дня в день таял, как восковая свеча, надрывался от приступов кашля, прикрывая рот, чтобы приглушить звуки.
Прошло тридцать пять дней, как мы на прусской земле. За это время мы ни разу не посидели возле огня, чтобы согреться и просушиться, ни разу не поели горяченького. Правда, длительное пребывание в одном месте позволило несколько разгрузиться. До этого мы все тащили на себе: запасную рацию, пару комплектов питания к ней, боеприпасы, даже автомат Пашки Крылатых - жаль было бросить, да и не хотелось, чтобы по такой находке немцы поняли, что погиб советский разведчик. Так по очереди и несли мы его и к Гольдапу и обратно. А теперь все запасное, резервное припрятали. Запасную радиостанцию и комплекты батарей задвинули в развилку под корень огромнейшего, в несколько обхватов, замшелого дуба. Под стволом сосны тоже обнаружили прогнивший провал и в эту нору упрятали автомат и патроны. Отдельно уложили медикаменты. На себе носили самое необходимое. Здесь, у ручейка Швентойя, извивающегося в зарослях крапивы, определилась как бы наша база.
Ни запасного белья, ни полотенцев, ни бритв, ни мыла, ни других необходимых вещей быта мы с собой не брали. В конце концов, думал каждый из нас, все это в Пруссии найдется, если только в них будет необходимость. Летим-то, как говорил покойный Пашка, в обетованную землю, не в пустыню. И вот понадобилось сменить одежду, которая пропиталась на нас потом и солью до такой степени, что стала грубой, как брезентовые робы, а не превратилась в клочья только благодаря тому, что мы почти никогда не снимали защитных пятнистых костюмов. Кепки свои мы все порастеряли очень быстро - в лесу они были неудобны, цеплялись за ветки и слетали - где их ночью отыщешь.
Конечно, раздобыть на хуторах белье и теплую одежду можно было. Но мы все время берегли надежду на скорую встречу со своими, и, естественно, хотелось дождаться этого момента в своей, советской одежде. Но наши войска все еще не наступали на Восточную Пруссию.
Николай Шпаков попросил "Центр" прислать груз с теплой одеждой. Недалеко от деревни Жаргиллен, к северо-востоку от Кенигсберга, мы облюбовали в лесу небольшую поляну. Это было километрах в 8 - 10 от нашей стоянки. Но леса отсюда расходятся во всех направлениях, поэтому врагу трудно угадать, куда мы направимся после получения груза, хотя уйти далеко до рассвета не успеем. Сюда и попросили сбросить груз.
Ночью 30 августа пришли на условленное место. Вскоре услышали гул самолета и помигали, как было условлено, карманными фонариками. Самолет на большой, как нам показалось, высоте дважды описал круг над поляной и исчез. Никто из нас не заметил, чтобы он сбросил груз.
- Неужели это был не наш самолет? - усомнился Мельников. - А где тогда наш?
Ему никто не ответил. Горечь и досада овладели нами. И все же, на что-то надеясь, мы прождали еще не менее часа, всматриваясь в глубокое звездное небо. Было удивительно тихо, безветренно, но зябко. Настороженно молчал лес.
- Пора, - просто, безо всякой интонации сказал Шпаков. - Пошли на старое место.
Метров за пятьдесят от поляны прямо на просеке мы наткнулись на белое полотнище. Это был наш грузовой парашют.
Обрадованные такой удачей, мы быстро переложили все содержимое в свои мешки, а парашют и мешок из-под груза зарыли в землю. Облазили соседние кусты и нашли еще один грузовой парашют.
К сожалению, груз оказался куда беднее, чем можно было ожидать. Несколько банок тушенки, немного сахара и потертых сухарей. В обоих мешках было всего восемь шинелей и столько же комплектов белья. Специально для девушек - ничего. Было обидно. В группе же в живых оставалось не восемь, а девять человек, и в "Центре" об этом знали.
- Какой-то жулик смахлевал, налево пустил часть нашего груза, - не стерпел Мельников.
- Видимо, тебя, Генка, не считают или не успели выполнить спецзаказа на детское пальтишко, - не удачно пошутил Зварика.
- Перестань, Юзик, не нужно так. Вы все будете одеты, - тихо сказал Шпаков. - Видимо, ошибка произошла. Может, груз для другой группы был предназначен, а попал к нам. Да в конце концов от этого не умирают. Мелочь. Вот что главное, - он показал на пару автоматов, беззвучку, солидный запас патронов, новые батареи, хотя во всем этом нужды пока не было.
Да и Николай не мог скрыть обиды, она чувствовалась по интонации.
Он сам тут же раздал комплекты с одеждой, каждому подбирая более подходящие по размеру. На всех дал банку тушенки - нужно было экономить продукты, ведь добывать их приходилось с риском для жизни.
- Не мешало бы добавки, - как всегда верный себе, простонал Мельников. - Разреши, Николай, еще одну банку слопать - будет сила, будут и продукты.
- Ешьте, - согласно кивнул головой Шпаков. Он сидел задумчивый, молчаливый, даже печальный.
Когда кончили трапезу, он сказал:
- До утра осталось мало времени. Далеко не уйдем. Придется дневать в этом лесу. Перемахнем только за железку. А сейчас - к реке, нужно помыться и переодеться.
Подошли к Швентойе, которая и здесь продолжала свой путь. Узкая - перешагнуть можно, глубиной с полметра, она спокойно текла под вербами, между кустистых ольх, приземистых елочек. Мылись по очереди, примостившись на плоском камне. Зина с Аней нашли себе невдалеке скрытное местечко.
- Вода холодная, - дрожа, вслух пожаловался один только Генка.
Мы помылись, сменили белье и переоделись во все новое. Главное, что у нас теперь были шинели, теплые ушанки. Одному только командиру пришлось остаться в старом.
- Ничего, потерплю до следующего раза, - ответил он на наши сочувствующие взгляды.
Старый свой хлам мы бросили в ямку, присыпали землей и сверху накрыли дерном. Ничего абсолютно не оставлять на поверхности - стало нашей привычкой, законом разведчиков.
Припрятали в надежном месте запасные автоматы, часть боеприпасов, батареи. Опять же под вековым дубом, постарались запомнить его месторасположение.
- Перенесем сюда и запасную радиостанцию. Так, на всякий случай, чтобы не находилась рядом с нами. Место здесь подходящее, - неожиданно решил Шпаков. - Его легко запомнить, - три таких великана. На наших картах это место означено названием "Драй кайзер Эйхен". В переводе на русский это означает "Три кайзеровских дуба".
Приободренные после еды и мытья, пошли быстро, пересекли железную дорогу, но не удалялись, расположились так, чтобы следить за движением по ней. Ничего с себя не снимали - не надеялись, что будет спокойно. Когда солнце уже поднялось над лесом, оттуда, где был сброшен груз, донеслись стрельба и шум голосов.
- Хотя бы тайники наши не нашли, - заволновалась Аня.
До нас немцы не дошли, день прошел без стычек, без изнуряющего маневра.
Нам редко приходилось разговаривать во весь голос. Как-то скупее стали на улыбку, на шутку. Посерели небритые лица у парней, потеряли румянец щеки у девушек. Тяжелое бремя взвалила война на их плечи. Им бы хороводы водить, венки из цветов вплетать в девичьи косы, а не бродить в тяжелых солдатских сапогах на далекой от Родины, трижды проклятой прусской земле. Каждому очень хотелось дожить до тех дней, когда в эти места вступит Красная Армия. И не было ничего более желанного, чем встреча с ней!
БЕЗЗВУЧКА
Мы часто чувствовали, как нам не хватает беззвучного оружия. Может быть, больше всего настораживали псы на хуторах. Убрать их с пути можно было только выстрелом. А выстрел настораживал патрулей, будил и хозяев, и соседей. Правда, в большинстве случаев деревни Восточной Пруссии состояли из хуторов с отдельными подъездами и подходами - редко деревни там были объединены улицей в нашем представлении, когда по сторонам ее в строчку стояли дом к дому, примыкал двор ко двору.
Все хутора, что нам приходилось встречать в Восточной Пруссии, были разбросаны, разделены нивами, лугами, кустарниками. Несколько таких хуторов, находящихся на расстоянии друг от друга до полкилометра и больше, называются деревней. На картах наших кажется, что все дома рядом стоят, а на местности оказывается все наоборот.
- Как волки живут, - говорил, бывало, Юзик Зварика, - каждый в своей берлоге. Совсем не похожи пруссаки на наших людей. У нас и горе и радость - все люди вместе делят. Подъедешь, бывало, к любой партизанской деревне - люди группками о чем-то толкуют, делится каждый своим, а девчата, как только свободная минута выдастся, - на танцульки. Даже если музыки нет, так под свой языковый аккомпанемент вальсируют или польку вертят. А тут ничего этого нет. Каждый сам по себе.
Юзик был прав. Пруссаки, как нам показалось, жили очень разрозненно. Мой дом - моя крепость - моя держава. Только по делу пруссак к пруссаку приходил. Мы это вскоре поняли и научились эту особенность их жизни использовать в своих интересах. Ведь, услышав сигнал тревоги, пруссак пруссаку и на помощь не придет. Он только понадежнее крепит запоры и сидит в своем толстостенном доме, как в крепости. Хутора однообразные: кирпичные дома и сараи и такого же красного цвета высокие черепичные крыши. Все на один манер, разница только в размерах и количестве хозяйственных построек.
Ни резьбы на карнизах, ни замысловатого обрамления дверей и окон, ни стеклянной веранды, которые так популярны в наших белорусских деревнях, здесь не увидишь. Дверь дубовая, ставни тяжелые - все как по стандарту, даже покрашено в одинаковый цвет. От этого все жилища кажутся казармами, а не домами, в которых живут простые крестьянские семьи. Дух мрачного пруссачества витает над всем.
Неуютно, одиноко чувствовали мы себя там. И хотя все мужчины были на войне - дома оставались лишь те, кто уже не мог быть призван в солдаты, - но мы при первых же хозяйственных операциях убедились, что здесь опасность подстерегает нас на каждом шагу.
Когда мы подходили к тому хутору, где дряхлый старик чуть было не пальнул в меня из двустволки и нас лаем встретил злобствующий пес, Иван Овчаров обронил как бы про себя: - Эх, бесшумку бы!..
Потом еще много раз нам приходилось сожалеть, что не прихватили с собой беззвучки, или, как называл ее Овчаров, бесшумки.
Не раз были удобные случаи снять часового, патруля без шума, чтобы беспрепятственно захватить "языка", убрать с дороги во время прочески нескольких карателей, не выдавая своего присутствия. Когда же голодали подолгу, а вокруг бродила дичь, - тоже возникали мысли о бесшумной охоте. Хотя как приготовить дичь, чтобы можно было есть?..
Но так уж случилось, что перед вылетом сюда об этом не подумали. Конечно, самое верное оружие разведчика, как любил говорить Мельников, кинжал, но он был бессилен на расстоянии. Когда Николай Шпаков запросил "Центр" прислать теплую одежду, Иван Семенович напомнил ему:
- Бесшумку пусть подбросят.
В одном из грузовых мешков, которые нам были сброшены на парашютах у деревни Жаргиллен, оказалась простая наша трехлинейная винтовка. Но для нас она была не простая, а, можно сказать, волшебная - она имела приспособление для беззвучной стрельбы. Вместо штыка на ее дульную часть надевалась специальная цилиндрическая муфта, начиненная резиновыми пробками. Для беззвучной стрельбы требовались специальные патроны. Все это мы получили. Одним словом, в группе оказалась беззвучка.
Овчаров сразу же приладил наконечник, набил магазин патронами и горсть пробок высыпал в свой вещмешок.
- Можно, Николай, попробовать стрельнуть?
Все равно же сейчас смываться будем, - попросил Иван Черный.
- Давай! - сухо ответил Шпаков.
Овчаров нажал на спусковой крючок. Раздался негромкий щелчок. Мы явственно расслышали свист пули и как она прошелестела в листве.
- При дневных шумах сойдет! - заключил Мельников.
- И за лаем овчарки не услышишь, - поддержал его Иван Белый.
- Только таскать по лесу дылду такую неудобно.
Зварике никто не ответил, хоть все понимали, что поднял он не праздный вопрос.
Когда шли на хозяйственные операции со своей основной базы, прихватывали бесшумку. Несли по очереди, но перед самым хутором, как правило, ее брал Овчаров и шел убирать препятствия на пути. Именно благодаря беззвучке несколько раз мы добывали продукты тихо, хотя убивали собак. И, как нам показалось, хозяева не спешили на нас доносить, очевидно, не хотели брать на себя лишних хлопот.
Однажды мы просидели довольно долго на одних сухарях. Идти за продуктами не было возможности, движение на дорогах усилилось, к фронту перебрасывались танки, самоходки. Мы, по силе возможности, старались установить по знакам воинскую часть, прихватывали "языков" и допрашивали. Естественно, чтобы передавать "Центру" сведения, нужно было отойти как можно подальше. Люди сильно уставали, но подумать о себе не позволяла обстановка.
Как-то прогромыхал эшелон. Мы посчитали платформы с техникой, вагоны с солдатами. Нам даже удалось в бинокль рассмотреть эмблемы воинской части. Можно расслабиться, передохнуть. Но какой тут отдых, когда, как говорит Иван Иванович, кишки марш играют. Раньше здесь, лежа в заросниках, мы пощипывали малину, теперь она уже отошла. Вдруг Целиков толкнул локтем Ивана Черного и указал в сторону. Овчаров схватил беззвучку, дослал патрон в патронник и прицелился. Время тянулось долго.
- Стреляй! - чего медлишь, не вытерпел Целиков.
Но Овчаров опустил ружье.
- Подождем другой. Эта очень худа, - чуть слышно пробубнил Овчаров.
- Ишь ты, забурел - подавай ему дичь, да еще на выбор…
- Козленка жалко - сосунок ведь…
Косуля, пощипывая травку, тревожно оглядывалась на своего маленького шалопая, резвящегося на высоких пружинистых ножках. Вдруг косуля, наверное услышав наши голоса и шорохи, залаяла, словно комнатная собачонка, подавая сигнал тревоги, и обоих как ветром сдуло.
- Война, столько людей гибнет, а он козленка пожалел, - проворчал Целиков.
В тот день все же рыжебокая косуля стала жертвой нашей беззвучки. Сраженная выстрелом, она трепыхалась в кустах. Мы замерли: не наблюдает ли за ней, кроме нас, еще кто-нибудь.
Пригнувшись, Целиков вмиг добежал до косули, ухватил ее за ноги и потащил прямо перед собой. Запыхавшийся, он бросил перед нами размякшую, но еще теплую тушку.
Овчаров перевернул ее на спину, оттянул заднюю ножку и позвал Генку.
- Держи - свежевать будем. - Козел, зараза, попался…
Минут за двадцать Иван Семенович разделал тушку по всем правилам.
- Ловко у тебя получается! - восхищался Генка.
- Так ведь я в Казахстане жил. Там не один десяток баранов распотрошил.
Внутренности, голову и ноги мы завернули в шкурку и зарыли. Теперь всех нас занимал вопрос, как приготовить мясо? Костер разводить опасно, но без него не обойтись. Вырыли печурку, собрали сухих сучьев, таких, чтобы поменьше дымили. Печеночку Овчаров решил сварить в консервной банке от свиной тушенки, а мясо, сколько смогли, нанизали на шомпол и пристроили на развилочках.
Когда вспыхнул огонек и сизый дымок потянулся вверх, я решил, что надо выйти к ближайшей просеке и понаблюдать за ней. Огонька со стороны не было видно, потому что тщательно замаскировали плащ-палатками. Я вышел к просеке, ее еще багровыми полосами освещала вечерняя заря. Было тихо и пустынно. Вскоре я явственно почувствовал, как потянуло дымком и жареным, От запаха сперло в горле и потекли слюнки. Но одновременно появилась тревога - уж очень далеко слышны запахи, не привлекли бы они чьего-нибудь внимания. Я стал внимательно всматриваться в темноту и действительно заметил какие-то движущиеся точки. Они, приближаясь, быстро увеличивались.
Это были два велосипедиста с ружьями за плечами, в форме лесной охраны. Вдруг первый из них резко затормозил и остановился. Второй чуть не наскочил на него, но успел свернуть в сторону и тоже остановился.
- В чем дело? - спросил он.
Тот, стоя лицом ко мне, буквально в нескольких шагах, ответил:
- Чувствуешь запах?
Второй тоже несколько раз потянул носом и ответил:
- Нет, не слышу.
- Как нет? А я хорошо чувствую запах дыма. В лесу кто-то есть.
- Да, теперь и я слышу. Может, это из деревни доносится?
- Нет, это где-то здесь. Я не могу обмануться. - Он опрокинул велосипед на бок, снял ружье. - Пойдем посмотрим…
Я положил правую руку на затвор автомата, готов остановить их очередью, если только направятся туда, где хлопцы жарят косулю.
- А что мы сейчас увидим? - ответил ему второй. - Уже совсем темно.
- Трусишь! - упрекнул его первый, но и сам не двигался с места. По всему видно было, что он и сам боится.
- Так ведь совсем темно, и запах вроде пропал, - упрямо твердил второй.
- Ладно, поехали! - громко произнес первый, забросив ружье за спину.
Оба они сели и укатили, громко разговаривая, как это делают, отгоняя страхи.
Постояв еще несколько минут, я возвратился к своим. Они все были с оружием наизготовку. Костра не было. Услышав голоса, они затоптали огонь. Я рассказал о том, что видел и слышал.
- Если не донесут в полицию или воинскую часть, то завтра сами, наверняка, придут посмотреть, что такое тут было, - сказал с уверенностью Овчаров.
Мы решили понадежнее замести следы и уйти за дорогу, чтобы избежать окружения, если лесники донесут. Если же утром прочески не будет, то постараемся вернуться и как-нибудь все же приготовить мясо. Генку отправили за канал со сводкой. Дали кусок свежины с собой, может, там удасться изготовить Ивану Ивановичу или девчатам.
Мы перешли железку и заночевали там. На рассвете действительно слышны были стрельба и шум голосов в той стороне, где мы оставили свою недожаренную косулю. Вскоре солдаты перевалили через железную дорогу и оказались на нашей стороне. Нам пришлось уходить подальше. Несколько суток было очень неспокойно, мы уклонялись от преследователей, старались не обнаружить себя.
Словом, возвратились на старое место только на третьи сутки. Очень опасались, что на месте может быть засада, если только обнаружили след убитой косули. Собакам ведь не составит труда найти по запаху спрятанную нами свежину - мы ее завернули в кусок брезента и зарыли.