Он подробно рассказал о плане порта-крепости, охарактеризовал другие морские гавани на Балтийском побережье Германии. Я записывал, отмечал на карте. Шиллят хорошо знал Кенигсберг. Он рассказал, что еще перед первой империалистической войной Кенигсберг стал крепостью первого класса, которая включала в себя два пояса обороны: внешний и внутренний. Для этих же целей были приспособлены городские кварталы и даже отдельные здания.
Внешний пояс обороны крепости, прозванный немцами "ночной рубашкой", имел протяженность около пятидесяти километров и включал в себя полутора десятков фортов.
По рассказам Шиллята, город опоясывали широкий и глубокий противотанковый ров, линии траншей, проволочных заграждений. Подступы к крепости были заминированы. Кроме того, было сооружено несколько сот дотов, кирпично-земляных убежищ.
- Я назову вам главные форты внутреннего пояса, - с готовностью согласился Шиллят. - Когда-то я знал их все наперечет.
Он называл их, повторялся, вспоминая, но, в конце концов, я записал свыше десятка наименований: "Штайн", "Король Фридрих III", "Король Фридрих-Вильгельм III", "Королева Луиза", "Бронзарт", "Гнайзенау", "Герцог Гольдштайн", "Дер Дона", "Король Фридрих", "Канитц", "Ойленбург", "Донхоф".
По описанию Шиллята, каждый из этих фортов представлял собою настоящую крепость, с мощными стенами, перед которыми устроены широкие рвы с водой. Форты снабжены тяжелой артиллерией. В каждом таком форту может разместиться несколько сот человек.
Рассказывал нам "партайгеноссе" еще и о каком-то Литовском вале - тоже с фортами, дотами. Данных о численности гарнизона Кенигсберга Шиллят привести не мог, но было ясно - силы там собраны большие.
- У меня в Берлине есть сестра, - сообщил "партайгеноссе". - Ее можно вызвать сюда и организовать встречу с вами. Она тоже может кое-что рассказать. Я мог бы сам съездить в Берлин, да не знаю, разрешит ли полиция - я ведь у них на особом учете, - горько улыбнулся он.
- Вернемся к этому вопросу позже, - ответил я, полагая, что не нужно зарываться - лучше медленнее, да вернее.
- Хорошо. Дня через три я приду вместе с Эрнстом или Отто. Не возражаете?
- Будем рады встретиться. Думаю, что нам нужно иметь почтовый ящик - тайник для нашей и вашей корреспонденции.
- Понимаю, - охотно согласился Шиллят.
Мы отыскали недалеко от землянки пенек, под которым договорились оставлять письма друг другу.
- Не забудьте о майоре, - напомнил я Шилляту на прощание. - Будьте осторожны. Встретимся же мы с вами, как и раньше, там, у штабеля дров.
- Не беспокойтесь - я прошел хорошую выучку. Помню - у штабеля дров. - Шиллят ушел.
- Генка, "геноссе" сообщил много интересного, - передал я коротко своему другу содержание нашей часовой беседы.
- Эх, была бы связь, - вздохнул он.
- А теперь пойдем проверим наши почтовые ящики.
Прежде всего направились к камню - там должны дать знать о себе джековцы. "Ящик" был пуст.
- Так скоро камень отполируем, ворочая руками, - заметил Генка. - Что бы могло с ними быть - почему они не приходят сюда?
Что я мог ему ответить. Не нашли ничего нового и в тайнике Ивана и Алексея.
На третий день мы выбрали удобное место для наблюдения за подходом к штабелю дров со стороны деревни Миншенвальде: осторожность никогда не мешает. Ждали весь день, поэтому хорошо замаскировались. Последние дни в лесу было тихо - нас никто не тревожил. Это наводило на мысль, что здесь вблизи нет ни одной подпольной радиостанции - ни нашей, ни из групп майора Максимова, ни прибалтийцев. Если бы они работали, их засекали бы пеленгаторы и проводились бы облавы, прочески леса.
Мы ждали двоих - нашего "партайгеноссе" с Отто или Райчуком. Но незадолго до условленного времени увидели троих мужчин. Когда они прошли мимо, мы прислушались, не идет ли еще кто-либо за ними, но было тихо. Шиллята мы узнали сразу. С ним рядом щед высокий парень, а сбоку, отставая, неуклюже ковылял пожилой третий мужчина. Таиться было нечего - мы правильно определили, что Шиллят привел на встречу сразу и Отто и Райчука. Мы догнали их.
- Это мой Отто, - взяв под руку высокого стройного парня, с гордостью сказал Шиллят. - Смотрите, какой вымахал. Никогда не думал, что в моей семье будет эсэсовец, - с горечью улыбнулся отец.
Мы пожали друг другу руки.
- А это мои партайгеноссе Эрнст, - представил нам Шиллят старого человека на длинных, вывернутых пятками наружу, ногах, с заостренным книзу лицом и глубоко посаженными живыми глазами.
- Райчук, Эрнст Райчук, - назвался он, здороваясь с нами.
- Вам от нашей "муттэр", - вытащил сверток из своего рюкзака Шиллят. - Здесь шерстяное одеяло и две пары теплых носков. Она очень беспокоится, как бы вы не простыли. Землю подмораживает. Она просила, чтобы я снял у вас мерки ног - хочет пошить вам суконные тапочки на войлочной подошве. В землянке в них будет тепло и мягко. Ноги отдохнут. А здесь - еда, - он протянул руку к рюкзаку, который был за спиной у Отто. - Снимай.
- За все - большое спасибо. А тапочки шить не стоит. Это здесь лишнее.
- Как это лишнее? Это даже очень необходимо, - заговорил Райчук. Моя жена тоже могла бы сшить для вас…
- Нам не до комфорта.
- Может, не откажетесь - я принес две пары белья. Вам оно будет впору, - указал ой на меня, - а юнге велико. Но мы сошьем для него поменьше - я передам в следующий раз.
Долго тянулась наша беседа. Между нами установилось полное доверие. Пошли слухи, что будут эвакуировать мирное население. Шиллят и Райчук заговорили о том, что хотят избежать эвакуации, чтобы здесь встретить Красную Армию. Они подумывали о том, чтобы подготовить в лесу тайник, запастись едой и спрятаться в нем с семьями, как только будет отдан приказ об эвакуации.
- А как твои дела, Отто? - обратился я к сыну Щиллята, который стоял в стороне и молча слушал нашу беседу.
- Со мной все решено: на днях забирают в маршевую роту, - вполголоса ответил он. - Если пошлют на фронт, то буду искать возможности перейти на сторону русских.
- Мы все так решили, - подтвердил Шиллят-старший. - Дорогой товарищ, не мог бы ты написать для Отто доверенное письмо к вашему командованию? Пусть обойдутся с ним, как с обычным пленным, а не как эсэсовцем. Я говорил вам, что его призывают в войска СС.
- Я рад сделать для вас что-либо хорошее. Давайте подойдем к землянке.
- Не нужно так срочно. Вы подготовьте. Мы обязательно придем с Отто проститься с вами, тогда и заберем.
- Коммунисты должны помогать друг другу, - в этом наша сила, в сплоченности. - Райчук протянул вперед руку и сжал ее в кулак.
Сколько хороших, волнующих чувств вызвала эта фраза, хотя она была совсем не новой, слышанной так много раз. Может оттого, что слова эти становились делом.
- Здесь кое-что о Курляндии - от майора, - протянул на прощание Шиллят небольшой, но плотный конверт, вдоль и поперек перетянутый резинкой.
Когда наши друзья ушли, мы отнесли их подарки в землянку.
Я сразу же раскрыл конверт. В нем были сведения о дивизии, в которой служил майор, но они были устаревшие, более чем месячной давности. Мы решили, что они потеряли уже свою ценность.
Подкрепившись, вновь направились к почтовым ящикам. Под камнем - пусто, лежит отсыревшая наша записка. А вот Иван и Алексей срочно просили о встрече. Видимо, и они решили, что здесь, на берегу ручья, в крапиве, нам уже не укрыться, поэтому сами назначили нам встречу у штабеля дров, там, где мы встречались с нашими немецкими друзьями. Благо было у нас приготовлено укромное местечко, из которого мы уже однажды наблюдали за подходом Шиллята с сыном и Райчука, - там мы и задневали.
Когда мы встретили Ивана и Алексея, они были взволнованы и озабочены.
- В лагере ходят слухи, что нас собираются вывезти отсюда в глубь Германии, - сообщил Алексей. - Все волнуются: неизвестно, что с нами сделают, может, бросят в душегубку.
- Что же думают делать ваши люди? - спрашиваю.
- У каждого свои планы: некоторые рассчитывают на побег в дороге. Но вот-вот ляжет снег - куда денешься? Здесь, в Пруссии, долго не продержишься, да еще без оружия. Линию фронта тоже нелегко перейти, - растягивая слова, говорил Иван.
- Оружие надо добывать. Вы же свое, наверно, бросили, сдали немцам? - упрекнул Генка.
- Мы были в окружении, - глухо ответил Алексей. - Да что теперь об этом говорить.
- Вас двоих мы можем взять в нашу группу, - сказал я.
- Правда? - с недоверием переспросил Иван. - Вот спасибо! А то мы сами хотели проситься, но сомневались, что это возможно, - разведчиков же подбирают там. - Он указал рукой на восток. - Проверенных людей, а не из пленных.
- Мы оправдаем доверие, - заметил Алексей.
- Останетесь сейчас или потом придете? - спросил Генка.
- Нет, теперь нельзя. Нужно предупредить своих товарищей, чтобы им не пришлось за нас расплачиваться головами. Да и вещевые мешки надо прихватить - там мы кое-что назапасили на всякий случай: сухари, сушеный картофель, - говорил Алексей.
- Когда вас ждать? - спросил я.
- Через два-три дня. Мы придем вечером. Где вас искать?
Я подумал, что, коль мы решили создавать новую группу, брать к себе Ивана и Алексея, то все равно их нужно вести в землянку. Поэтому я объяснил им, как пройти на южный угол того квартала, где мы обосновались с Генкой.
- Стукнете по стволу палкой три раза с равными интервалами - мы услышим.
- Тогда - лады, - произнес Алексей.
Вечером второго дня мы услышали, что к землянке кто-то подходит, и не один.
- Геноссен, - послышалось в тишине.
Мы узнали голос Шиллята.
- Узнаете, кто со мной пришел? Посмотрите вы только на него - опора рейха! - В голосе Шиллята чувствовался сарказм.
Перед нами стоял Отто. Он был одет в черный мундир с эмблемой СС в одной петлице и человечьего черепа в другой.
- А на кого теперь похож я? - Шиллят-старший подошел поближе. Я только теперь рассмотрел на нем нацистскую форму. Шиллят был очень взволнован. У него перехватило в горле.
- Мало им сына, так они забирают еще и меня. Теперь я, старый дурак, напялил форму. Я - фольксштурман. И это в шестьдесят пять лет. А в приказе же Гитлера сказано, что призываются мужчины только до 60 лет. Я им навоюю!
Что и говорить, необычная это была встреча. Теперь бы я сказал - кинематографическая. Действительно, попробуйте представить себе такую картинку. Где-то в Восточной Пруссии, там, где еще находилась ставка фюрера, встречаются четверо: высокий тонкий юноша, до лица которого еще не дотрагивалась бритва, эсэсовец; второй, состарившийся уже немец, одетый в нацистскую форму, и два советских разведчика, одному из которых всего пятнадцать лет. Разная у них военная форма, разная служба, но все единодушны в одном - с нацизмом должно быть покончено.
- Отто сделает так, как мы договорились. Он постарается как можно быстрее попасть в плен, - повторил "партайгеноссе". - А я? Что делать мне? Завтра нас обоих погонят. Его, - он ткнул в грудь Отто, - в свою часть, а меня с командой таких, как я стариков где-то к заливу Куришес Гаф. "Муттэр" не вынесет этого.
Он умолк. Молчали и мы.
- Связь наша с вами обрывается. Теперь вас будет навещать Райчук.
- Жаль, что он не знает нашего почтового ящика, - пожалел я.
- Он знает. И Отто знает, - я им показал, Иначе сейчас нельзя.
- Согласен, вы сделали то, что нужно.
На прощанье мы обнялись, расцеловались.
- Какое это было бы счастье - вместе с вами встретить здесь Красную Армию! - воскликнул Шиллят-старший. - Ваши должны быть здесь скоро. Это чувствуется по тому, как зашевелились нацисты.
Я вручил Отто письмо, которое он должен передать нашим, когда сдастся в плен.
- Будь осторожен. Оно может и помочь, но, если у тебя его обнаружат, может и навредить.
- Я спрячу его надежно, - ответил Отто.
С уходом этих дорогих немцев мы вновь почувствовали себя одиноко, сиротливо, вновь уплывает почва из-под наших ног. Но все это было только первое впечатление, наплыв чувств. Остался Райчук, были наши русские ребята Иван и Алексей. Мы ждали их.
- Завтра первое декабря, - нарушил молчание Генка.
Он больше ничего не добавил, но мы научились понимать друг друга с полуслова, до подробностей знали ход мыслей. Он напомнил число по двум причинам. Во-первых, скоро зима: холод и снег. Во-вторых, времени прошло достаточно, чтобы подготовить наступление фронтов на Восточную Пруссию, и мы день ото дня ждали своих.
Но пока этот день не наступил, надо было жить, работать. Взялись за сверток, оставленный нашими друзьями. Продукты, кофе, тапочки - пошила-таки "муттэр" без мерки, но примерно угадала размер. Видимо, Шиллят на глаз прикинул, каков размер нашей обуви.
- Особенность немецкого образа мышления, - покрутил я головой, рассматривая тапки.
- Интересно посмотреть, какова эта "муттэр" с виду? - не скрывая своего детского любопытства, высказался Генка. Его тоже тронул этот необычный подарок, отдающий материнской теплотой.
До полуночи ждали прихода Ивана и Алексея, а затем, забравшись в землянку, рискнули разуться, обуть тапки. Нам показалось, что они, эти тапки, имеют какую-то чудодейственную силу, - мы быстро согрелись под одеялом и шинелями и уснули.
Утром проснулись - вставать не хотелось.
- Потеплело здорово в нашей норе, - прошептал Генка.
Он приоткрыл выход и ахнул от удивления - выпал первый снег. Наша елочка, которой мы маскировали вход, стала похожей на маскарадную. Вся сияла она в белых звездочках-снежинках. И все же не радость, а лишнюю тревогу принес нам маскарадный подарок матушки-зимы. Теперь и по воду к ручью не сходишь - сразу выдадут следы, оставленные на снежной целине.
- Он скоро растает. Первый снег никогда долго не держится, - как утешение для нас обоих высказал я свое предположение.
В тот день у меня созревал новый план.
Я долго не говорил о нем Генке, обдумывая варианты, возможность его осуществления. Он целиком зависел от того, придут к нам Иван Громов и Алексей Лозовой или не придут.
НЕ С КАЖДЫМ ХОДИТЬ В РАЗВЕДКУ
Что греха таить, где-то под сердцем всегда жила тревога, что мы оба можем погибнуть, не дождавшись своих. И сведения, собранные с такими трудностями, пропадут зря. А в том, что они могли принести пользу нашему командованию, мы не сомневались. Сложилась такая ситуация, что добывать разведданные нам стало проще, чем передать их по назначению. Вот я и подумал: если к нам присоединятся военнопленные Иван Громов и Алексей Лозовой, одного из них пошлю с Генкой за линию фронта, отправлю с ними собранный материал, а также письмо, чтобы были приняты меры к установлению связи. Как-никак, а мы закрепились с Генкой в очень важном районе. Мы сидели на магистрали Берлин - Бромберг - Кенигсберг - Тильзит. У нас появилась в Восточной Пруссии та точка опоры, о которой мечтал каждый разведчик из нашей, да и не только из нашей группы: мы завязали связи с местным населением, встретились с надежными немецкими друзьями.
За фронт следовало послать карту, переданную немецким майором, блокноты и другие записи. Конечно, копии всех этих материалов следовало оставить у себя. Шансы на успех моего плана были не очень велики - перейти линию фронта в момент ее длительной стабилизации не так просто, но в случае удачи выигрыш был несомненный. Прежде чем отправить Генку с одним из наших новых знакомых, нам следовало побывать еще раз на Земландском полуострове: мы должны были посмотреть своими глазами, что там делается.
Наконец, я поделился своими мыслями с Генкой. Тишина неприятным рубежом легла между нами.
- Пойдешь? - наконец нарушил я этот рубеж.
- Если прикажешь. Добровольно не пойду, - отрезал Генка. В голосе его чувствовалась обида. - Если идти, то вдвоем с тобой - и как можно быстрее.
Я ему ответил, что неразумно прерывать ведение разведки и нарушать те связи с немцами, которые так благополучно установились.
К вечеру первый снег сошел. Кое-где только белели небольшие пятна. Установилась, как говорят охотники, пестрая тропа. Все же, обходя эти белые островки, можно было двигаться по лесу, не оставляя четкого следа. Прежде всего мы проверили почтовые ящики. Теперь в одном участке располагалось их уже три, если не считать тот, что оставался за каналом Тимбер. Все они оказались пустыми. Почему молчат Громов и Лозовой?
- Может, их уже вывезли? - высказал предположение Генка.
- Могло быть и так. Подождем, - стараясь не терять надежды, ответил я.
Иван и Алексей появились днем позже несколько неожиданно. Было еще светло. Мы с Генкой на всякий случай готовили копии добытых сведений, когда услышали шаги над нашей землянкой, а затем удары палкой по стволу дерева, но не приглушенные, как мы уславливались, а изо всей силы, так, что эхо покатилось по лесу. Мы выглянули из своей землянки - Иван и Алексей стоят на открытом месте без всякой осторожности. Воспользовавшись моментом, когда они стояли к нам спиной, мы незаметно вылезли и окликнули их. Хлопцы вздрогнули от неожиданности.
- Тьфу, черт, испугался, - махнул рукой Иван. - Все равно как из-под земли выскочили.
- Так и есть, из-под земли! Хвоста за собой не притянули!
- Да нет, не должны.
- Значит, остаетесь с нами?
- Конечно! - в один голос ответили они.
Нам хотелось торжественно оформить возвращение из плена Ивана Громова и Алексея Лозового. Я обратился к ним примерно с такими словами:
- Вы принимали присягу верно служить Родине. Никто не снимал с вас этой священной обязанности. После позорного плена вы вновь вступили в ряды Красной Армии. Будете продолжать нелегкую и почетную службу в разведгруппе.
Иван Громов слушал меня внимательно, а Алексей, переминаясь с ноги на ногу, теребил пальцами затылок, словно хитроумный мужичок на рынке приценивался к товару, за который запросили слишком высокую цену.
У меня тут же созрела мысль вооружить Алексея своим автоматом, дать ему одну гранату. Сам я решил остаться на сутки с пистолетом. Следующей ночью мы сможем забрать запасные автоматы с боеприпасами, которые захоронены у "Трех кайзеровских дубов".
Я снял автомат, протянул его Генке:
- Вручи оружие Алексею.
- Поздравляю тебя с возвращением в ряды Красной Армии, - пожимая руку, сказал Генка.
- Молодец, хорошо ты говоришь, - похвалил его Алексей, принимая автомат.
- Нужно ответить: служу Советскому Союзу! - поправил его Генка.
Иван Громов, которого мы тут же вооружили Генкиным пистолетом, отнесся ко всему более серьезно. Одним словом, торжественности не получилось.
Всю ночь расширяли землянку, укрепляли стены и потолок древесными чурками, взятыми из штабеля. Утром разместились в ней вчетвером.
- Ребята в лагере не пострадают из-за вашего побега? - спросил я.
- Не должны. Охрану всю заменили. Группу нашу распустили: лес больше не валят. Мастера Шиллата призвали в армию, а Райчук заболел. Немцев словно подменили - помягче стали, поговаривают, что даже новый приказ появился относительно перемены отношений к пленным, - пояснял Алексей.
Алексей весь день не умолкал. Рассказывал о своей рыбацкой жизни в Таганроге, на Петрушиной косе. Говорил о своих братьях, тоже рыбаках, о своей матери, о том, как она вкусно могла готовить блюда из рыбы.